Балтийское море, красные розы. Ливни и грозы, поздняя осень. Если меня спросят, что такое в мире красота, Я покажу им тебя. Я показал бы им тебя. Я покажу им тебя. Воскресное утро, кофе и сиги. Я молодой, все так красиво. Вкусный парфюм тянет в постель. Я захожу — открытая дверь. Ты так красива, ты так красива. Время теряет тут всю свою силу. Если меня спросят, что такое в мире красота, Я покажу твои глаза.
три дня дождя — красота
***
Прошло три дня. Антон понял, что проебался снова в тот момент, когда осознал, что забыл листок со стихотворением на подоконнике одного из окон где-то в каком-то коридоре, где они с Эдом останавливались. Там подпись стоит. Антуан Батон Шастун. Парень выдумал это прозвище, когда только начинал писать стихи. Как-то заело. И теперь он всегда подписывает свои творения, даже если они написаны на туалетной бумаге. Именно поэтому все и знают его под этим ником в твиттере, где он также делится тем, что делает. Потом Антон забил. Он на память записал стих в свой огромный тёмный блокнот, где хранил своё творчество. И всё. Ну найдёт кто-нибудь этот стих. Все будут знать, что написал он. Там сложно не понять. Главное, чтобы не нашёл Арсений Сергеевич. Потому что это станет огромной проблемой. Мало того, Шастун там снова матерился, а Арсений не любит же, так он ещё и на ты перешёл. Ужасно. Просто ужасно. Как Антон вообще может так себя вести? Какой он плохой студент. И если вы думаете, что он перестанет так себя вести, то… хуй там плавал. Шастун ржёт с самого себя, а потом встаёт с кровати и направляется в ванную. Он собирается за полчаса (как всегда), берёт форму для физры, тетради складывает, пьёт кофе, выкуривает сигарету, стоя на общем балконе, а затем выдвигается в путь. Он вчера сидел над английским целый вечер после универа, потому что пары скоро начнутся, а он хочет быть впереди. И у него получается. Ему это нужно, потому что он не собирается оставаться в России в будущем. Ему бы переехать. Да, он переехал в Москву. Но ему хотелось куда-нибудь подальше. Но перед этим — хотелось бы посетить хотя бы Питер. Он мечтает об этом с самого детства. Ему кажется, что этот город необыкновенный. Что он предназначен для него. И это ощущение с ним уже очень давно. Ему кажется, что люди там тоже необыкновенные. Как Арсений Сергеевич, например. Стоп. Почему Антон вообще его вспомнил? А, точно. Сегодня с ним пара. На самом деле, Шаст успокоился по поводу Арсения, потому что он вообще не думал об этом человеке эти три дня. Сегодня четверг. По расписанию много всего, но явно выделяются пары с Арсением. Их две. А была одна вчера. Что за изменение? Антон не готов быть в одном помещении с этим человеком так долго. Нет, он не будет на него смотреть. Нет. Зачем? Он его уже рассмотрел. Ему незачем, поэтому всё пройдёт нормально. Больше всего Антон переживает за семинары, которые начнутся со следующей недели. Потому что он абсолютно не такого склада ума, чтобы понимать всякие там законы и всякую там ересь. Он не готов к этому. Ему бы сдать всё остальное, а здесь… Им нужно выбрать направленность уже в конце семестра. Антон не знает, куда. Музыка, живопись, литература… скорее всего, именно последнее, потому что отдавать всю жизнь танцам Антон не собирается с его неуклюжестью и ростом, а петь он не очень может. А там и эстрадный вокал, и хоровое пение… нет. Шастун понимал, что у него всё в порядке даже с этими предметами, но сейчас они более общие, а потом начнётся ад. Поэтому он склонялся больше к литературе. Шастун молча добирается до корпуса, встречает по пути Эда, и они вместе идут на пару к Павлу Алексеевичу. Он ведёт у них иностранный язык. Хороший мужик. Антону он нравится. Не напрягает особо, объясняет всё доходчиво, находит подход ко всем студентам, да и вообще — таких преподов поискать надо. У них уже был этот предмет, но сейчас вот последний семестр с ним. Но с самим Павлом Алексеевичем Антон знаком уже давно. Сначала он знал его только по словам мамы и видел пару раз, когда тот проезжал мимо Воронежа. А сейчас вот они общаются намного ближе. Потому что мама попросила приглядывать. Антону же 10 лет. Эту пару Эд с Шастуном сидят нормально. Пару раз Павел Алексеевич смачно матерится на английском, потому что учебный план, графики, жопа в общем. У них завалы в деканате. Кстати, на направленности с литературой — Воля (это фамилия Павла Алексеевича) ведёт русский и литературу. Поэтому Антон всё больше убеждался, что пойдёт именно по этому направлению. Сомнений вообще практически не оставалось. Да и какие сомнения, когда Антон стихи строчит да читает постоянно? У него это в крови. — Шастун, задержись на секунду, андерстэнд? Парень кивает, ждёт, когда все уходят, матерится про себя, потому что на физру ещё переодеться надо, а до зала пиздохать минут 10, но всё же делает невозмутимое лицо, отпускает Эда и подходит ближе. — Ты с Арсением Сергеевичем конфликтуешь? Антон с удивлением смотрит на Волю. Они знакомы? — Вы откуда знаете? — Я всё знаю. И меня беспокоит это, Шастун. Вопросительный взгляд. — Не конфликтуй с Арсом. Понятно, блять. Прозвище-то какое. Арссссссссс. Ага. Ясно. Знакомы. Достаточно для того, чтобы Воля называл этого красивого баклана Арсом. — Мы всё вроде уладили ещё в прошлый раз. — Это хорошо. Но он запомнил. Не думай, что он забудет подобное. — Он вам наябедничал, что ли? Воля изгибает бровь на смелость студента, потому что Шастун никогда ещё так ни о ком не высказывался. Странно. Очень странно. Антон поджимает губы, понимая, что сморозил только тогда, когда слышит с ухмылкой сказанное: — Если бы здесь сейчас был Арсений Сергеевич, он бы достал свой ремень. В горле что-то комом встало. Антон вылупился на препода с таким недоумением, что тот рассмеялся уже через секунду. Воля хлопает по плечу. — Да шучу я. — Антон выдохнул, потому что абсолютно не ожидал такого от Павла Алексеевича. — Или нет. Не знаю. Попробуй ещё раз с ним поконфликтовать и узнаешь. — Павел Алексеевич, простите, если это покажется грубостью, но… — Антон облизывает пересохшие губы. — Почему вы вообще в это лезете? На самом деле, Антон просто не привык к тому, что за ним постоянно присматривают. Он живёт один, он уже приспособился, поэтому каждый раз, когда кто-то пытается лезть в его жизнь, парень выталкивает этого человека с двойной силой. На Павла Алексеевича это не так сильно распространяется, потому что вроде как... друг и не чужой человек? Воля хмыкает, вздыхает, смотрит на Шастуна в упор пару секунд и выдаёт в своей манере пизданутого английского, специально выделяя каждую буковку, издеваясь: — Бекоз ит ис вери вери дэнджероус. Фор ю. Андерстэнд? Антон не понимает. Почему он должен понимать? Что значит — опасно для него? Арсений Сергеевич просто преподаватель. Бесячий. Красивый. Преподаватель. Шастун не успевает ничего понять, как его уже выталкивают за дверь, закрывают аудиторию, и лишь когда звенит звонок на пару, Шастун срывается со всех ног, понимая, что физра уже началась, а ему ещё пиздовать и пиздовать до зала, переодеваться и… он безбожно опаздывает. Но преподаватель не стал наказывать. Знает, что Шастун в команде по баскету. Поэтому ничего не говорит, давая молчаливое согласие на то, чтобы он вошёл в зал и встал в шеренгу. Эд всю пару пытался вывести его из себя, пока они перебрасывали мяч друг другу, явно филоня. Лучше бы он не рассказывал про разговор с Волей. — Арсений Сергеевич тебе всё ещё нравится? — Да с хуя ли он мне должен нравиться? — Шаст, ты так взволнован. Хочешь я узнаю всё про твоего Арсения уже к выходным? Антон чуть с большей силой кидает в него мяч, а Эд ржёт. Вот падла! — Выграновский, ты знаешь, что говоришь об Арсении больше, чем я? — Ревнуешь? — Слушай. — Они останавливаются на пару секунд. — Хватит. — Бро, я шуткую, спокуха. — Твои шутки уже заходят слишком далеко. Антон цокает, толкает в плечо и снова берёт мяч в свои руки. Всю оставшуюся пару было не до разговоров. Они играли в баскетбол так мощно, что Антону даже стало плохо под конец. Когда он добрался до кабинета, где будет проходить пара с Арсением Сергеевичем, и плюхнулся на своё место, сил не осталось. Две лекции с этим синеглазым. Вот же ж. Арсений Сергеевич приходит за минуту до начала, даже не поворачиваясь в сторону студентов. Его провожают визги и перешёптывания студенточек с потока... и взгляд Антона. Блять. Шастун мысленно бьёт себя по роже. Уебать бы себя. Да так, чтобы не хотелось больше смотреть. Эд снова вырисовывает силуэт Арсения. В тот самый момент, когда Антон ещё не успевает отвернуться, Арсений разворачивается и встречается с ним взглядом. Ком в горле. Если бы у Антона спросили, что такое в мире красота, он бы сказал, что это глаза Арсения Сергеевича Попова. Мужчина быстро отводит взгляд, а затем выходит куда-то. Звонок уже прозвенел. Эд вздыхает, но не смотрит на Шастуна, зато язык у него работает отлично. И нет, не в том смысле, в котором вы могли подумать. Он просто попиздеть любит. — Ты продолжаешь подвисать, когда смотришь на Арсения Сергеевича. — Эд, я тебе щас въебу. Друг усмехается, снисходительно улыбается и вздыхает ещё раз. — Кто-то влюбился. — Я не гей. — Антон тупо не вывозит. Иногда Эд просто видит то, чего нет. — И мне не нравится Арсений Сергеевич. Ясно? С хера ли вообще? Хватит. Закончили эти шутки. Не нравится мне он. Он просто красивый, а я падок на красоту. Я творческий человек. Эд прокашливается, смотря куда-то за спину Антона, а потом и вовсе отворачивается к своему блокноту. И Шастун кое-что понимает. Он поджимает губы, глубоко вздыхает, сглатывает и чувствует, что вот он — пиздец. Чё, будет он свой ремень доставать, как Павел Алексеевич сказал? Антон упорно не желает поворачиваться. Он прекрасно знает, что Арсений стоит позади. Он чувствует этот взгляд. — Вы мне тоже не нравитесь, Шастун. Антон еле сдерживает себя от комментария, но не успевает даже подумать о том, что скажет, как слышит: — А о том, что я красивый — я и так знаю. Но сочту за комплимент. Антон поворачивается медленно. Очень медленно. Потому что сердце в висках. Такого мозгового штурма в его голове никогда не было. Он пытается хоть что-то сказать, но получается лишь открывать рот в беззвучии. Арсений смотрит на него без единой эмоции. А Шастун опускает взгляд на его пояс и проверяет наличие ремня. Арсений Сергеевич изгибает бровь. Антон находит ремень. Арсений Сергеевич смотрит пристально. Антон понимает, что только что, блять, залип на ремень своего преподавателя и всем может показаться, что он смотрит совсем не туда, куда должны смотреть парни, но дело в том, что Антон именно туда и смотрит. Пиздец. Шастун быстро поднимает взгляд, совершая ещё одну ошибку. В глазах преподавателя промелькнуло что-то странное. Но всего лишь на секунду. — Вы снова сквернословили. А я ведь просил. С первого раза не поняли, студент? — Понял. Голос странный. Хрипит. Простыл, что ли? Антон думает над этим вопросом, пытаясь игнорировать тот факт, что это не от погоды. И он точно не простыл. — На первом семинаре в понедельник — вы будете отвечать. Готовьтесь. Буду с нетерпением ждать от вас прекрасных ответов. Антон ничего не отвечает. Потому что рука Эда настойчиво сжимает его ногу под столом, пытаясь отвлечь от раздражения. Арсений уходит к своему рабочему месту, начинает лекцию, а у Шастуна внутри столько противоречий, что пиздец. Это что за двусмысленная ситуация? Вот же ж… Воля, блять. Какого хуя сказал про ремень? Арсений теперь будет думать, что Шастун… да ничего он не будет думать. Антон высиживает две лекции, пытаясь не смотреть на Арсения вообще. А затем хочет вылететь пулей из аудитории, но слышит уже знакомое: — Шастун, останься. Всё. Пиздец. Приехали. Эд сочувствующе хлопает по плечу, шепчет в ухо «задницу потом после ремня хоть намазюкай мазью» и выходит, чуть ли не получая по ебалу, но взгляд Арсения Сергеевича такой многозначительный, что сдохнуть можно. Нет, Шастун вообще не думал о преподе в таком ключе, но из-за Выграновского начал думать всякое. Блять, ещё ремень этот. Да не гей он. Не гей. — Во-первых, — Арсений Сергеевич снова бедром на столе. Скрещивает руки на груди. В очках он ещё красивее. Антон пытается сделать вид, что он не взволнован. А он, пиздец, как взволнован. — Почему ты перешёл на ты? Во-вторых, почему манерный пижон? — До взрыва бомбы пять секунд. — А в-третьих, ты снова матерился, Шастун. Даже в своём творчестве. Антон уже отдал богу душу за эти пару секунд, потому что предполагал, что судьба может поднасрать, но можно же было не в этот раз? Из всех студентов их огромного университета… из громадного числа… его стих нашёл именно Арсений Сергеевич Попов. Блять. Мысль про ремень вновь одолевает голову. — Арсений Сергеевич, это просто моё творчество. Вы вдохновили меня, мои мысли обрели словесную форму, вот и всё. Не принимайте близко к сердцу. Я вообще не думал, что кто-то найдёт этот лист. Шастун тараторил так быстро, что преподаватель начал хмуриться уже на первых словах. Антон снова проебался? Однозначно. А это учебный год только начался. А у них не только зачёт в этом семестре по праву, так ещё и экзамен в следующем. Вот это ебучий случай. Шастун даже не знает, как себя вести. Арсений Сергеевич ему не нравится. Арсений Сергеевич его бесит. Вот только от взаимоотношений преподавателя и студента очень многое зависит, а у Арсения проблемы пока что только с Шастуном. Вау. — Твоё творчество не вызывает во мне восторга, если честно. Шастун отбросил всё волнение одним махом, потому что когда кто-то начинал говорить что-то плохое про его мысли, которые он выражал в стихах, что-то внутри просыпалось. Вулкан начинал извергаться. Шастун начинал дышать огнём. Пар из ушей ещё сейчас повалит. Ебануться, это же он сейчас всё к хуям вообще испортит, да? Антон плюёт на всё. — Моё творчество — только моё. Это мои мысли. Сам факт того, что мои мысли могут складываться в стихи — уже прекрасно. И что вам не нравится? — Арсений смотрит уже более заинтересованно, поэтому Шастун продолжает, понимая, что его начинает заносить. Ибо нехер его стихи трогать. — В моём стихотворении заложен глубокий смысл. — И какой же? Антон срывается с цепи. Он даже не понимает, зачем так распинается перед этим бакланом, но хочется поставить его на место и доказать, что его стих — это прекрасно. Да у него ни разу такого желания отвечать на предметах ещё не было. И это даже не по существу. А вообще по отвлечённой, но важной теме. — Ваши глаза напоминают мне чёрные дыры, потому что вы смотрите, пригвождая к полу. Не отводите взгляд, смотрите пристально, как коршун впиваетесь, затягиваете, понимаете? Кристально чистый голубой цвет. Байкал. Ассоциация, которая первой мне пришла на ум. Был ещё лёд, но мне не очень понравилось, как пойдёт смысл в этом случае, поэтому я оставил Байкал. — Антон начал задыхаться от того, что пока говорил, забывал делать вдохи. — Естественно, это раздражает, когда на вас кто-то так смотрит. Затем идёт строка про мачете. Это тоже относится к вышесказанному, потому что взгляд ваш убийственный, в нём будто черти пляшут. А красивый манерный пижон это ваш образ, складывающийся при первой встрече. Не сразу, конечно. — Шастун тупо устаёт и херачит правду. — Ладно, это просто из вредности. На первый взгляд вы весьма серьёзный, будто готовы прямо сейчас дуло к виску приставить. Но рифма подошла. Всё удачно сложилось. — Арсений Сергеевич слушает с интересом или Антону кажется? — Опять же, дальше про глаза. Лёд. Здесь есть отсылка к этому, которая выражается в словах о ментоловой жвачке. Послевкусие от вас такое. А последняя фраза… Антон тушуется. Он не может отдышаться. А потом и вовсе осознаёт, что только что наговорил. Вот это пиздец глобального масштаба. Он смотрит на Арсения, дышит тяжело и пытается переварить. Преподаватель задумчиво потирает подбородок, а затем цокает. — И какой же глубокий смысл… — Выделяет глубокий специально, сука. Антон поджимает губы, понимая, что на место волнению снова приходит раздражение. — …у последней строки твоего изящного искусства? — Я на паре просто сказал это и в рифму вписалось. Шастун выдерживает взгляд Арсения. С трудом, но выдерживает, отсчитывая секунды до взрыва, которого не происходит. — Ясно. Можешь идти. В понедельник, чтобы знал ответы на все вопросы по второй теме, которую мы сегодня записали. Антон стоит, как вкопанный минуту, наверное, прежде чем понимает, что его реально отпустили и никаких слов или конфликтов больше не будет. Поэтому он спокойно выходит за дверь, находит Эда на улице, и они вместе идут в столовку перекусить. Антона потряхивало знатно. Он готов был рвать и метать, лишь бы доказать Арсению, что его стихи — это не бессмысленность. Не важно, что там мат, не важно, что там есть вообще — главное смысл. С Эдом Антон расходится под вечер. Завтра одна пара. А в понедельник семинар. Надо бы подготовиться, да только вот желания никакого нет. Разозлить теперь Арсения Сергеевича хочется намного больше, чем рассказывать ему всё то, что он изучал много лет. Антон не хочет проблем с правоведением, но оно вот… проблем с ним хочет.