Я глотаю алкоголь — ты любишь вещества. Внутри меня война, внутри тебя война. Я глотаю алкоголь — ты любишь вещества. Внутри меня война, внутри тебя война. Я глотаю алкоголь. Я глотаю алкоголь. Я глотаю алкоголь.
три дня дождя — привычка
***
Уже к вечеру воскресенья Антон узнаёт всё, что есть на Арсения Сергеевича. И не потому, что он так захотел, а потому что Эдик никак не смог угомониться. Он так достал Антона, что тот сдался под гнётом уговоров и всё-таки позволил рассказать ему об Арсении, хотя… рассказывать было нечего. Особо. Они сидели с Эдом на кухне дома у Антона и пили пиво. Элита. Студенты факультета изящных, блять, искусств. — Арсений Сергеевич Попов. 33 года. Родился в Омске. Не женат. Детей нет. Насколько я знаю. Он пиздец скрытный, Шаст. На него очень трудно что-то найти. В социальных сетях он есть в инсте, но там фотографии с каких-то фотосессий, поэтому, наверное, любит фотографироваться у профессионалов. Там просто бомбические фотки, я тебе ссылку кинул. Антон разблокировал телефон, открыл ссылку и начал просматривать публикации, которые действительно были бомбическими. В основном — чёрно-белые, но одна сразу же притягивает взгляд. Антон понимает, что она цветная. Понимает, потому что Байкал. Арсений стоит на берегу Байкала. И смотрит в камеру своими байкальскими глазами. Это законно? Эд что-то там рассказывает, а Антон подвисает. Пока его не ебашут по ноге тапочком. — Тох, ты снова подвис. Антон хмурится и встряхивает головой. Нет, Арсений Сергеевич его бесит и ничего более. И он не просил узнавать про него. Эд сам. Придумывает какую-то ересь. Шастун вообще не понимает, зачем сейчас слушает всё это. — Что ты говорил? — Говорю, родился Арсений Сергеевич в Омске, а переехал в Питер. Ты ж вроде хотел в Питер, Тох. Вот тебе и шанс. — Чего? Антон пытается осмыслить. Судьба, ты сука, что ли? Ладно, со стихом уже пережили херню, но почему именно этот человек является тем, кто живёт в Питере, в который Антон, на секундочку, блять, с детства мечтает попасть? — Цепляй мужика, и пиздуйте в Питер, вот что я говорю. — Ты ебанулся, Эд. Уже заигрался со своими шуточками. — Тох, вот только не надо пиздеть мне о том, что он тебя не заинтересовал. Антон выдыхает с раздражением. Все разговоры про Арсения сводятся к ругани. Шастуну вообще не хочется слышать про него. Ему ничего не хочется. Завтра семинар, а он вообще ещё даже не садился учить. Он делал всё остальное, но всячески обходил стороной правоведение. — Заинтересовал, но это не значит, что как мужчина. Я не гей, Эд. Я уже говорил, что падок на красоту. — А тебе не кажется, что сам факт того, что ты залипаешь на мужика, считая его красивым, и постоянно подвисаешь на нём — это странно? Так ещё и ведёшь себя так, будто с цепи сорвался каждый раз, когда вы контактируете, стихи любовные пишешь. И это всё совсем не означает, что тебя он заинтересовал именно так, как думаю я? Тох, подумай над этим. Антон сглатывает, выдыхает, садится обратно на стул и выпивает оставшуюся часть пива залпом. Эдик путает все его мысли. Не нравится ему Арсений. Не нравится вообще. Да, красивый, да притягивает взгляд, да, глаза у него байкальские, но не нравится он ему. Ну что непонятного? — Эд, вали домой. Мне надо правоведение учить. И выкинь всю эту херню из головы. Выграновский лишь качает головой, собирается и уходит. А Антон долго смотрит на конспект, кладёт голову на стол, закрывает глаза и… Будильник. Антон открывает глаза, понимая, что уснул прямо в этой позе. Он вчера выпил пива и его так разморило, что он уснул прямо на столе? Стоп. Правоведение. Блять. Антон понимает, что нихера уже не успеет ничего выучить, поэтому первая пара с Арсением Сергеевичем пройдёт в состоянии пиздеца. Антон никогда не молчал, когда его спрашивали. Он не мог позволить себе получить плохую оценку. Он не мог так проебаться! Собирается он быстро, проливает на себя кофе, переодевается, не расчёсывается даже, выбегая из подъезда. На пару впервые в жизни приезжает за пять минут, практически получая инфаркт, каждый раз смотря на стрелку часов в автобусе. Ему настолько херово осознавать тот факт, что он не сможет выкрутиться уже никак, что хочется провалиться сквозь землю, но как только он влетает в кабинет за три минуты до звонка и видит, как взгляд Арсения поднимается, утыкаясь в него, — всё волнение вылетает из головы. Какого хера? Антон кивает в знак приветствия, и Арсений быстро теряет к нему интерес, глядя в бумаги. Эд смотрит на него странно, пока он плюхается рядом. И нет, это не от того, что он чуть ли не опоздал, нет, это не от того, что он ничего не выучил, нет, это не от того, что ему пиздец. Всё дело в том, что на Арсении чёрные обтягивающие джинсы и футболка в цвет. На стуле висит пиджак. Очки. Немного другие. Вены так выделяются, что Антон машинально смотрит на свои руки с длинными музыкальными пальцами. Изящными, как говорится. Эд ничего не успевает спросить, потому что звенит звонок. Арсений выглядит восхитительно. Чёрный ему явно к лицу. Антон понимает, что отвечать должен он, но внутри ничего. Он сидит и пусто глядит на Арсения Сергеевича, понимая вдруг, что всё это так бессмысленно. Вот так бывает. Ты просто существуешь, учишься, пытаешься стать лучшим, как белка в колесе, не останавливаясь, а потом садишься, смотришь на причину своих ебучих проблем и понимаешь, что всё абсолютно бессмысленно. Вот это Антошка попал. — Шастун обещал ответить мне на вторую тему. Так что — прошу. — Антон осторожно встаёт, понимая, что даже пальто забыл снять, поэтому быстро бросает его на сидение. — Первый вопрос. Что подразумевается под методами правового регулирования и какие методы существуют? Антон сглатывает, понимая, что ничего не знает. Какое, блять, правовое регулирование? Ему себя бы научиться регулировать. Методы? Ага, ну да. Там ещё какие-то методы, которые он должен был выучить, но хуй там плавал. Как выкручиваться? У Эда ни строчки не написано, подглядывать он не привык, да и впереди нет никого. Не может же он просто сказать о том, что избегал правоведение, занимаясь всем, только не им, а затем хотел выучить, но выпил изящного пива и уснул сидя за столом? Или может? — Шастун, почему вы молчите? Не выучили? Антон согласно качает головой, понимая, что уже ничего не изменить. Он стоит, смотрит на Арсения в чёрном, не двигается и мысленно матерится так, что мозг кровит. — Два, Шастун. Садитесь. Другого я от вас и не ожидал. — Я мог выучить, но совокупность событий не дала мне этого сделать. Арсений ставит два под скрип зубов Антона, который поверить не может, что такое вообще происходит. У него диссонанс внутренний под названием пиздец. — И какие же это такие события? — Я пива выпил и уснул, когда сел учить. Антон сам не понял, почему это сказал. Почему он сказал правду? Почему он сказал это при всех? Почему он вообще сейчас это делает? Блять. Арсений Сергеевич цокает. Все смотрят на Антона так, будто он совершил убийство. Вот это он попал. Имидж расхерачил за одну секунду. Вот это каламбур. Антон проебался… в какой раз уже? А? — Шастун, сядьте и подумайте над своим поведением. А я придумаю вам наказание какое-нибудь. В конце пары расскажу. Продолжим. Не хочу терять из-за вас своё драгоценное время. Антон садится. Про наказание насмешливо так сказано было. И что это значит? — Ремень достанете? Антон окончательно потерял веру в себя и в свою адекватность. Что он вообще делает? Эд уже просто в анабиозе. Он смотрит в стол таким взглядом, что Антону кажется, ему въебут очень сильно кольцами по ебалу. Нет, он сам носил очень много колец массивных и браслетов, но Эд бьёт намного сильнее. Арсений Сергеевич приподнимает уголок губ. Блять. Арсений Сергеевич облизывает губы. Блять. Антон машинально повторяет это действие, и Арсений Сергеевич вздыхает. Блять. — Поговорим после пары, Шастун. Выпороть тебя было бы слишком просто. Лоб Эда соприкасается с партой. Не выдержал он этого напряжения. Антону хочется провалиться сквозь землю. Он растерянно смотрит на Арсения, который спокойно разворачивается и так же спокойно продолжает вести пару. Антон за эту пару ничего не записывает. Потому что в его голове абсолютная пустота. Каким определением назвать то, когда ты начинаешь себя вести совершенно не так, как ты себя ведёшь в университете, говоришь то, что думаешь преподавателю, которого ненавидишь, но он, сука, красивый, и привлекает тебя, (но только как творческую натуру!) прямо в лицо, вытворяешь какую-то дичь и… а, точно. Долбоебизм. Следующая пара — балет. Антону быстрее бы освободиться. А потом на дополнительные к Павлу Алексеевичу. Но Арсений Сергеевич терпеливо дожидается ухода всех студентов, Эд снова бросает что-то Антону на ухо и тоже ретируется, а сам Шастун подходит к преподавателю, останавливаясь в метрах трёх. — Шастун, почему ты не выучил материал? У тебя были все выходные. Антон вздыхает, понимая, что придётся снова повторить правду. — Я же сказал на паре. — Я думал, ты пошутил. Шастун сглатывает и отрицательно мотает головой. — Зачем ты пил? — А вас касается? Выпад. Почему рядом с этим голубоглазым так сложно держать себя в руках? Почему он так его бесит? Почему он так его злит? Когда вот смотрит вот так, когда просто дышит, когда просто молчит даже, да блять! Антон резко выдыхает. — Да, меня не касается. Ты прав. — Так просто? А посмотреть? А поругаться? — Наказать тебя надо. Не люблю проблемных студентов. — Я не проблемный. — Уверен? Проблемы у меня только с тобой. — А у меня только с вами. Око за око. Зуб за зуб. Арсений Сергеевич — преподаватель, а Шастун — долбоёб. Всё ясно, как белый день. Ясно, как глаза Арсения Сергеевича. Ясные, светлые, байкальские глаза. — Антуан Батон Шастун. Блять. Шастун стискивает зубы. Запомнил, сука. Странно было бы, если бы не запомнил. — Меня начинают напрягать наши отношения. — В равной степени, как и меня. — Разве можно говорить такое преподавателю? — Я вообще не понимаю, зачем мне ваш предмет, когда он вообще мне не пригодится и он даже близко не стоит с тем, что я изучаю. — А я не понимаю, почему ты не можешь справиться с таким предметом, как правоведение, и просто забыть об этом, а не трепать мне нервы, Шастун. Антон замирает на месте. Треплет нервы. Ага. Кто ещё кому их треплет. У Шастуна начинает дёргаться глаз. Так всегда происходит, когда он начинает нервничать. А нервничает он на постоянной основе. Когда всю жизнь в постоянном напряжении — дёргающийся глаз лишь вершина айсберга. Антону как-то пришлось сидеть на таблетках, к которым у него началось привыкание, и он стал чуть ли не наркоманом. А потом он лежал в больнице, ему прочищали организм и ставили капельницы. Прописали пить таблетки только под пристальным надзором. Но родители доверяли сыну, да и сам Антон пропивал курс спокойно, не прибегая к дополнительным дозам. Рука автоматически поднялась к глазу, чтобы прикрыть. Это было заметно. Антон знает. Не в первый же раз. — Ты в порядке? — Да. Просто глаз задёргался. — Нервничаешь? — Нет. Арсений вздыхает, снова облизывает губы и задумывается о чём-то. Антон не знает, он может идти или нет? Поэтому спрашивает. — Наказание придумали? — Нет, не пороть же мне тебя, Шастун. Антон чуть ли слюной не давится. Не пороть. И правильно. — Не надо меня пороть. Своим ремнём. — Чем тебе мой ремень так не понравился. Ты в прошлый раз так смотрел на него. — Да он мне, наоборот, понравился. С такой бляхой прикольной. Антон останавливает себя, потому что понимает кое-что. Они разговаривают о том самом ремне, которым, по словам Воли, Арсений может выпороть его. Ебануться. Антон выдыхает, прощается и пулей покидает кабинет под озадаченный взгляд Арсения Сергеевича. Глаз продолжает дёргаться, и весь балет Антон филонит около зеркала. Он растягивается, ссылается на боль в голове и его сильно не напрягают. Поэтому он успешно ничем не занимается эту пару, лишь наблюдая за Эдом, который с таким изяществом делает поддержку, что завидно. На дополнительные он приходит уже без дёргающегося глаза. Павел Алексеевич даёт задание, садится рядом, но не позволяет начать. Он вздыхает и снова заводит свою шарманку. — Шастунишка, вот скажи мне. Чем ты так цепляешь Арса? — Чего? Кого я цепляю? — Ар ю киддинг ми? Арсения Попова, оф коз. Шастун хмурится. — Мы не сошлись характерами. Вот и всё. — Ты уже осознал тот факт, что впервые в жизни получил неуд? — Не напоминайте. — Антон всегда мог прийти к Воле для того, чтобы поговорить. Всё-таки их связывали изначально не отношения в плане преподаватель/студент. Поэтому можно было высказаться, не боясь, что кто-то узнает. — Я пытаюсь об этом не думать. — Арс сказал про глаз. Ты таблетки пьёшь? Павел Алексеевич слишком много знает. И о таблетках знает. И о передозе в прошлом году. Обо всём. — Пью. Просто Арсений Сергеевич потрепал нервишки. — Довёл? — Довёл. Вы же знаете, что я весьма вспыльчивым бываю в повседневной жизни. — Ты просто никогда себя так не вёл, Антон. Ты же пообещал, что в универе будешь паинькой. — Я держал всё под контролем, но как только появился Арсений Сергеевич, жизнь пошла под откос. Павел вздыхает, складывает руки на груди и выдаёт именно то, что хотел услышать Антон. — Материться разрешается. — Блять, он меня заебал. — Антон вскидывает руками. Было у них с Павлом Алексеевичем правило. Если Воля позволяет материться, значит реально можно. — Я понимаю, что вы с ним друзья, видимо, но буду говорить, как есть. Он меня с первой встречи начал бесить, понимаете? Я нихера не понял, ляпнул, что он мне нахуй не нужён, а Арсений Сергеевич услышал. И всё. Потом стих мой нашёл, блять, так я ему расписал смысл сказанного по строчечкам, разложил всё по полочкам-хуёлочкам, а потом занятие сегодняшнее… — Антон вздыхает. — Я просто избегал право дома. Специально. Не знаю, нахуя, но так вышло. А потом выпили пиваса с Эдом, меня разморило, я что-то так устал… Воля один из немногих, кто знает Антона настоящего. Такого, какой он есть. Удивительно, но факт. — Положил голову на стол и уснул. Просто вырубился. Проснулся утром, кофе пролил, пришлось, блять, переодеваться, чуть ли не опоздал на пару и ничего не ответил. Получил неуд, потом вообще практически собачиться начали с этим бакланом. Потом я ушёл. Глаз начал дёргаться ещё во время разговора. Воля задумывается на секунду. Антон бездумно смотрит в стол. — А про ремень чего умолчал? — Он рассказал вам, что ли, уже всё? Кивок. Антон вздыхает. — Если честно, то откуда вы знаете его? — Мы встретились ещё давно. В Питере. Я был в командировке. Лет 5 назад. Так что знакомы давно. Я часто в Питере бывал тогда. А потом он переехал сюда. И как-то так вышло, что мы стали довольно близкими друзьями. Арс только второй год работает. — Ясно. — Хуясно, Антон. Шастун посмеивается, смотря в тетрадь. Он не очень часто слышал матерные слова из уст своего преподавателя. Но бывало. — Вам надо налаживать отношения. Потому что в Питере из-за него многих отчисляли, да и за прошедший год из-за его предмета с нашего факультета отчислилось человек 5 точно. Я не хочу, чтобы ты вылетел отсюда. Потому что я прекрасно знаю, чем ты жертвуешь, Антон. — Павел Алексеевич, почему вы так добры ко мне? Воля улыбается, трепет по макушке и вздыхает. — Тох, я не хочу, чтобы ты в один момент сошёл с ума. Прикипел я к тебе. Я же вижу, что ты из кожи вон лезешь. И я понимаю, что Арсений может перегнуть палку. — Он же не знает ничего. Я как-нибудь решу всё с ним сам. Не думайте об этом. — Мне точно не надо говорить с ним? — Нет. Павел Алексеевич, Арсений Сергеевич не должен вообще знать о моей жизни. Он посторонний человек. С вами у нас совершенно другое. — Я понял. Не буду лезть. Пока не пойму, что это необходимо. Антон цокает. Но Воля перебивает. — Стап. Летс гоу. Шастун приступает к заданиям, немного расслабляясь. А Воля куда-то сваливает, оставляя перед ним чашку с чаем. И конфетками. Куда ж без них.