Выпью пачку атаракса и две пачки фенибута, Залью это алкоголем и к утру меня не будет. Сколько вылито в подушку мыслей о счастливом прошлом, До безумия отвязном и порой немного пошлом. Этот день, как будто не нарочно Порвёт на руке твоей красную нить. Эта жизнь стала невозможной, Чтобы тебя любить.
три дня дождя - тебя любить.
***
Антон не остаётся после пары. Он быстро собирается и уходит вместе с Эдом на балет. Но сил вообще не хватает. Он же не ел ничего, даже кофе не попил, таблетки не выпил. Чёрт. Антон быстро набирает смс Воле с просьбой, чтобы кто-нибудь из студентов передал ему таблетки, потому что он подохнет без них. Павел Алексеевич ничего не отвечает, хоть и прочитывает. А это значит, что он принял к сведению, и скоро таблетки будут у Антона. Пока все разминались, он сидел. Сил реально не было. Ломота в теле, помутнение в глазах, слабость. Когда преподаватель просит его выйти за дверь, потому что кто-то позвал, он с радостью поднимается и даже улыбается, выскакивая из кабинета в своём балетном костюме для репетиций. Антон худой. Слишком. Сейчас ещё больше похудел. Даже девушки из его группы могли позавидовать этой худобе. Он никогда этим не хвастался. Потому что по комплекции был слишком изящным и хрупким. С самого детства. Над ним издевались в школе даже, но уже в более старшем возрасте никто особо не обращал внимания. Ну худой и худой. Мало таких, что ли? Шастун сначала хочет взять таблетки, но через пять секунд понимает, что перед ним стоит не Павел Алексеевич, не какой-нибудь студент, а… — Арсений Сергеевич? Мужчина изгибает бровь, скептически оглядывает наряд парня и хмыкает. Антон стоит и пытается понять — это Павел Алексеевич специально решил прислать Арсения Сергеевича для того, чтобы помирить их? Или что? Даже Воля предатель. Как в этом в мире вообще жить? Кругом одна сплошная ложь, а в глазах напротив тем временем абсолютное недоверие и подозрение. Парень даже не хочет знать, о чём этот голубоглазый думает. Антон протягивает руку для того, чтобы забрать таблетки, но преподаватель резко убирает свою конечность за спину. Шастун чуть ли не врезается своим носом в макушку преподавателя, но вовремя реагирует, быстро отходит на шаг назад и вжимается в стену. — Ты вылетел за этими таблетками так, будто наркоман за дозой. Даже не хочу спрашивать, почему мне так показалось. И уж тем более не хочу проверять правдивость своих мыслей. — Шастун вздыхает, но ничего не говорит. Ему психолог не нужен. А если ещё и в лице Арсения Сергеевича, то нахуй не нужён. — Я дам одну таблетку по наставлениям Павла Алексеевича. Шастун сглатывает. Вот те на! Ну спасибо. У него сейчас будет не балет, а агрессивный балет. Конечности длинные, ничего не мешает врубить себя на полную мощность, хотя несколько минут назад сил вообще не было. Злость — это мощнейший мотиватор на действия. Если Антон начнёт танцевать в таком состоянии, от его рук и ног пострадают люди. Но он свалит всё на Арсения. — Арсений Сергеевич, вы просто можете дать мне коробочку, а я потом занесу её Павлу Алексеевичу. — Ага. — Антон выгибает бровь. — Так я тебе и поверил. — Почему вы постоянно выводите меня? — Выводят псов. На прогулку. Антон начинает закипать. Банально. Какого хера? Простите, конечно, но он такой скандал сейчас учинит. Почему какой-то препод, какой-то левый человек распоряжается тем, что ему пить и сколько? Шастун наблюдает за тем, как Арсений складывает руки на груди, внимательно смотря на него. Ну и чего так смотреть? Эти глаза… блять… байкальские. — Просто отдайте таблетки, и я пойду на занятие. Мужчина достаёт одну таблетку. Антон закатывает глаза. А затем замирает и до конца действий Арсения Сергеевича не шевелится. Потому что преподаватель осторожно протягивает свою руку, берёт ладонь Шастуна (и сам парень вообще не понимает, почему не может сдвинуться с места), раскрывает её и кладёт маленькую беленькую таблеточку. Затем закрывает ладонь и убирает свои пальцы. Антон сглатывает. Руки у Арсения Сергеевича такие тёплые. Горячие. Как свежий хлеб, который только из печи. Шастун приходит в себя лишь через минуту, понимая, что снова залип. Но уже не на человека, а на его действия. Стоп. Вернёмся к этому самому действию. Антону в пух и прах хочется разъебать себя за свои мысли. Это что за наглость? Это на каком основании он вообще дотрагивается до Антона? Это какого чёрта? Антон не успевает как следует подумать об этом. — Я даже ругать тебя не стал сегодня за опоздание, хотя не терплю этого. А ты даже капельку уважения ко мне не проявляешь. — Слушайте. — Антон снова позволяет себе вольности. Он снова идёт на поводу у головы. С Арсением по-другому никак. Он же этот… как там его… исключительный случай! — Я вас не просил относиться ко мне как-то по-другому. Спасибо за то, что не стали делать замечание, но относитесь ко мне так, как вы хотите. Не жалейте меня. Хорошо? Раздражение охватило изнутри. Шастун увидел изменение во взгляде напротив. Даже руки напряглись. Попову явно не понравилось то, что сказал парень. — Я не жалею тебя, Шастун. Я никого и никогда не жалею. Просто ты ужасно выглядишь. Так, будто с тобой что-то происходит. Не очень хорошее. Личные наблюдения. — Антон понял намёк. Но промолчал, продолжая слушать. — Потом мне с тобой возиться, если ты в обморок на моей паре грохнешься? Антон вдруг потупил взгляд. Банально стушевался. А какого это хера? Почему так резко захотелось курить и грустить? Шастун кидает на препода последний взгляд, разворачивается и хочет зайти в кабинет для репетиций, но на плечо ложится рука. Та самая. Горячая. Обжигающая до одури. Мурашки бегут по позвоночнику. Шастун вздрагивает. Так вздрагивает, что Арсений точно заметил. Вот это проёб. Класс. Антон прикусывает губу, в полной мере ещё раз ощущая, какая у Арсения Сергеевича горячая ладонь. Печёт через костюм. — Антон, выспись. — Тишина. Чужие пальцы сжимают плечо. Совсем легонько. И рука исчезает. — До понедельника. У нас семинар, если ты помнишь. Шаги затихают. Постепенно. А Антон так и стоит в коридоре, держась за ручку двери в аудиторию. Ммммм, хуета. Парню абсолютно непонятно, почему ему так херово. Он всё же заходит в кабинет, выпивает таблетку и понимает, что этого мало уже через одну пару. Павел Алексеевич просит зайти к себе. Антон не хочет. Ему бы домой. И спать. Спать так долго, чтобы ничего не ощущать. Чтобы никаких мыслей. Чтобы просто проснуться в обед и снова начать делать дела. Без остановки. Эд встречает чуть позже. Антон решает, что зайдёт к Воле после того, как перекусит с другом. Он ведь таблетку даже на голодный желудок выпил. Действие слабо выраженное. И это расстраивает. Парень всё ещё напряжён. В голове крутятся слова Арсения Сергеевича. Выспись. Ага. Ну да, блять, так он и сделает. Всё равно он не выспится полностью. У него хроническая усталость с детства. Плечо сжал. Зачем? Сделал бы уже массаж, чего уж там? Антон пьёт сок и устало вздыхает. Эд откладывает булочку. — Тох, ты снова думаешь об Арсении? — Да. — Эд изгибает бровь, и Антон цокает. — Да не в этом смысле, придурок! — Да я-то не против. Он же принц. А ты будешь принцессой. Вместе в Питер укатите, фотки будешь присылать. Я уже расписал весь сценарий ваших отношений. Осталось только следовать плану. Антон устало вздыхает, чувствуя, как слабость снова накатывает, наваливаясь на его плечи. — Эд, заканчивай. Ты же видишь, что мы терпеть друг друга не можем. — Уже даже другие факультеты вас шипперят. Антон широко распахивает глаза. — Чего, блять? Кого шипперят? Эд улыбается, складывая руки на груди. — Ну знаешь, они думают, что вы пиздитесь, а потом трахаетесь. — Я тебе сейчас въебу. — Простите, очень бурно миритесь. — Эд. Антон готов рвать и метать. Его шипперят с мужиком. С красивым мужиком, который его бесит до усрачки. У которого глаза байкальские, тело, как у бога, да и он такой весь из себя. Произведение искусства, блять. И Антон. Изящная шпала. Палка. Ага. Их шипперят. Да это же нелепо. — Да ладно, Тох. Между вами действительно прекрасная химия. Вы такие взгляды иногда кидаете друг на друга, что моё сердце трепещет. — Я пошёл. — Тох, ну чего ты? — Я ушёл. Потом поговорим. Мне к Воле надо. Эд больше ничего не сказал. Молча посмотрел вслед и продолжил трапезу. А Антон ворвался в кабинет Павла и сразу решил начать с главного. — Павел Алексеевич, почему именно Арсений Сергеевич? Воля отвлёкся от процесса разливания чая по чашкам и внимательно посмотрел на Шастуна. — У меня более важный квестион, Антон. Вопросительный взгляд. — Ты ведь снова увлёкся, да? — Нет. Ком в горле. Отрицание — первая реакция. Так всегда. Воля качает головой. — Арс заметил, что что-то не так. Он описал твой внешний вид и помог мне прийти к выводу о том, что всё снова летит в ебеня. — Да вам какое дело? Я сам знаю, что мне делать. — Тебе 20, Шастун, а ты ведёшь себя, как ребёнок. — Я не ребёнок. Я просто не хочу, чтобы кто-то лез в мою жизнь. Дверь открывается. Антон не оборачивается. Воля выдыхает сквозь стиснутые зубы, но смотрит на вошедшего и кивает. — Арс, привет. Снова он. Антон шумно выдыхает, показывая всем естеством своё недовольство, и идёт к столу, за который садится, и утыкается взглядом в телефон. Некоторое время стоит тишина. За эти секунды Шастун уже успел мысленно себя отдубасить. В последнее время он абсолютно не способен контролировать себя. Он мог сейчас просто поздороваться и спокойно сесть на стул. Он мог согласиться с Волей и позволить мужчине оказать ему помощь. Всё могло бы быть иначе, если бы Шастун сначала думал, а потом что-либо говорил и делал. Но это же слишком скучно, да? А долбоёбом быть не скучно, Шастун, да? Парень вздыхает ещё тяжелее. Наверное, дело в том, что ему нахер не нужна эта помощь. — Арс, у меня к тебе просьба. — Какая? Антон прислушивается. Но прислушиваться и не надо. Потому что разговор не тихий, а показательный. Шастун готов сквозь землю провалиться, когда слышит: — Выпори его, Арс. Я выйду пока. Он меня не слушает. — Без проблем. Ухмылка. Шастун чувствует. Он слышит, блять. Ему кажется, что это шутка, но приходится обернуться, когда дверь закрывается. Арсений снимает пиджак и вешает на спинку кресла. Антон хмурится. Арсений подходит ближе, опуская свои руки на ремень с той самой прикольной бляхой. Антон кидает удивлённый взгляд. А затем чуть ли не смеётся. Арсений останавливается в метре. — Только не говорите мне, что действительно это сделаете? Да ну, Арсений Сергеевич. Можете заканчивать. Шутка затянулась. — Уверен, что я шучу? Тебя ещё с первой встречи надо было выпороть. Антон внимательно разглядывает, как весьма привлекательные пальцы преподавателя расстёгивают ремень на джинсах и с характерным звуком вытаскивают его из петелек. Чего, блять? Парень встаёт со стула и отходит подальше. До тех пор, пока не упирается лопатками в стену. Арсений делает шаг ближе. Вся прыть тут же пропадает. Весь настрой разъебать Арсения Сергеевича исчезает. Антон стоит и пялится на эти пальцы. И ремень. И вены. Сглатывает. Облизывает губы. Поднимает взгляд, натыкается на ответный взгляд Арсения, ничего, блять, не выражающий, и шумно выдыхает. — Какого хуя, Арсений Сергеевич? Антон забывается. Арсений хмыкает снова. Он молча проверяет ремень на прочность, сжимая его в руках. — Шастун, я ненавижу, когда ты материшься. Тебе мало того, что тебя будут пороть, так ты ещё хуже делаешь? — Перед смертью не надышишься, Арсений Сергеевич. Исчерпывающий ответ. Шастун, приём, ты охуел? Приходи в себя. Вспомни, кто перед тобой стоит? Вот дурачина. — Так ты согласен на порку? — Блять. — Шастун. — Блин. Арсений Сергеевич вдруг улыбается. Он смотрит на Антона в упор и улыбается. Впервые. Открыто. Шастун впервые видит, как этот мужчина улыбается. Он подвисает. Снова. Нет, вы не поверите, но по ощущениям, для Шастуна это, как восьмое чудо света увидеть. Строки сами появляются в голове. Антон ищёт взглядом лист и ручку. Хоть что-нибудь. Он быстро обходит Арсения, не встречая сопротивления (будто мужчина знает, что его нужно сейчас пропустить и дать возможность выразить чувства на письме), подходит к столу, записывает строки и выдыхает с облегчением. Потому что он бы забыл. Точно забыл бы. Антон возвращается на своё место, вжимаясь лопатками в стену снова. Арсений Сергеевич лишь хмыкает. — Ты снова мне стихотворение посвятил? Что на этот раз? Моя улыбка, как оскал? — Не совсем. — Антон сглатывает. В голове пусто. — Как уют. Воля заходит вовремя. Антон тут же отводит взгляд. Ещё один проёб. Шастун, ты когда-нибудь перестанешь проёбываться так часто? — О май гад, гайс, я видел, как один ролик начинался точно так же. — Арсений цокает. — Арс, ты его уже выпорол или я помешал? — Я думаю, он всё понял. — Ладно. Антошка, давай домой. Отдыхать. Надеюсь, ты выспишься, выучишь право и тебе станет лучше. — Ага. Антон не может думать ни о чём. Кроме ремня в руках своего преподавателя по правоведению. Он кидает лист со стихом в сумку, закидывает её на плечо и спешит уйти. Останавливается лишь на секунду, чтобы услышать тихий вопрос: — Я могу увидеть твоё глубокое творчество? И ответить: — Когда-нибудь. Наверное. Антон добирается до дома в непонятном состоянии. Он слишком много думает. Он принимает душ в мыслях, он выпивает таблетки в мыслях и ложится кровать в мыслях. Ему нужно выполнять домашнее задание, ему нужно столько дел поделать, а он лежит и думает. Весь вечер. О том, что Арсений Сергеевич хотел его выпороть. Нет, блять, вы понимаете, что происходит? Вот и Антон нихера не понимает. Максимально странный день. Максимально странный человек, выводящий его из себя. Арсений появился и перевернул всё. Шастун понимает, что ему снова хуже. Он снова начинает превращаться в овощ. Он снова не может контролировать себя. И он не понимает, почему с Арсением Сергеевичем не получается по-тихому. По-нормальному. Как со всеми. Почему? Прилетел со своего Питера. Нахуя? Не всралось это ебучее правоведение Антону вообще. Как и Арсений Сергеевич. Он же ему нахуй не нужён. Антон закрывает глаза, вспоминая, как пятился к стене, упираясь в неё лопатками. Как этот принц херов, возомнивший себя королём, ремень вытаскивал свой из петель, как он его сжимал, на прочность проверяя. Как он смотрел. Снова. Нет, Антону не нравится его препод по праву. Нет, он не подвисает на нём. Нет. Антон вскакивает с кровати, понимает, что уснуть не сможет уже вообще никак, и вытаскивает из сумки тетради. Лист со стихом падает рядом. Шастун поднимает его, проходится взглядом по строкам и всё же переписывает в блокнот. Что-то слишком много строк уже он посвятил Арсению. Есть у него такая привычка. Его люди могут вдохновлять. И если он стихи им посвящает — значит торкнуло сильно. Последний раз у Антона такое было ещё в школе. Но он не испытывал таких же чувств, как к Арсению Сергеевичу. Блять, что? Стоп. Какие чувства, Шастун? Очнись. Парень хлопает себя по щекам, трёт виски и открывает тетрадь по истории искусств. Но он даже не может вспомнить, что они сегодня писали. Все мысли занимает один человек. И через час тоже. Антон так ничего и не запомнил. На часах десять вечера, с учёбой он не справился, завтра суббота. Он поспит, встанет и обязательно всё выучит. Антон выпивает снотворное, которое берёг на особый случай, ложится в кровать и закрывает глаза. Ему хочется уснуть. Ему очень хочется уснуть. И он засыпает. Через полчаса его вырубает. Лист остаётся тихо лежать на столе.твоя улыбка похожа на что-то странное. со смесью счастья. она похожа на уют. ты парадокс, ласкающий кожу пальцами. и весь мой мир напряжён. сладостью веет от улыбки, но жёсткостью грубой. страстью. и всё тут. будем страдальцами. но ты по-прежнему мне нахуй не нужён.