Жить по расписанию жизни, не иметь больше никакой толк. Я начал тосковать по развалинам, где прогуливал жизни урок. А мой личный карцер открылся, из него я боюсь выходить. Я пагубный, тебя по губам твоим, с лёгкостью мог бы различить. И не надо слов, и не надо действий, просто поставьте мне капельницу, Чтоб выгнать все мысли и разум, заранее, я хоть почувствую разницу Между белым шумом и белым светом и таблеткам, что принял я в пятницу. Я жму на курок, но я один в палате, вы всё поймёте по лицу. Я опять один, я опять один. Бесконечность — не предел. У тебя столько времени, и возможностей, а у меня ведь, так мало дел. Ты уходишь пока я сплю во снах, где я всё ещё держу за руку. Просыпаюсь опять я в палате, вплотную запускаю гаубицу. И так мало толку, и так мало денег, что мы живём лишь в дешёвом вине. Я кормлю собаку костями. Костями, что когда-то были во мне. Застрелился б во сне, но патронов нет. Застрелил бы я каждого, но в себе. Ведь во мне 10 личностей борются. Они ссорятся.
найтивыход — капельница
***
— Арс! — Антон вбегает в аудиторию на всех парах, чтобы пожаловаться своему парню на жизнь и получить утешительный приз в виде поцелуя, но замирает как вкопанный, когда видит, что они не одни. — Сений Сергеевич! Антон пытается не ржать в себя, потому что он хотел всего лишь продолжить имя, а вышло что-то похожее на «сеня сергеевич». Оборжаться, Шастун. Да ты сказочный. Только не человек. А долбоёб. — Нужно было постучаться, Шастун. Это во-первых. А, во-вторых, что ты хотел? Антон широко улыбается парочке студентов, которые пришли что-то пересдавать, а затем быстро переводит взгляд на Арсения. — Насчёт зачёта хотел поговорить да материалы взять дополнительные. — Хорошо, Шастун. Присядь пока. Я скоро закончу. Парень падает на сидение прямо на первой парте и кладёт голову на сложенные руки, которые автоматически оказываются на столе. Что делать дальше? Парень потирает руками в мыслях и просто начинает пялиться на Арсения. Попов принимает долги. И делает он это так, что невольно хочется засмотреться. Залипнуть, утонуть, пропасть. Сосредоточенный взгляд байкальских, в которых плещется холод. Руки, пальцы которых отбивают незатейливый ритм о стол. И голос. Бархат. Сталь. Лёд. Пиздец. Да. Антон вздыхает, понимая, что никогда не перестанет смотреть на Арсения так. Ну красивый он. Ну реально красивый. Студенты уходят через полчаса. Арсений на них даже не повышает тон, просто ругает, как детей, и отпускает. Наверное, потому что Антон здесь? Или у Попова хорошее настроение? Нет, ну один раз он всё же стиснул зубы, но просто сделал мини-выговор за ужасно выученный материал. Дверь закрывается, Арсений цепляется взглядом за Антона, легонько улыбаясь. Шастун садится поудобнее и тяжело вздыхает. Попов складывает руки на столе и тут же спрашивает: — Что такое? — Мне не хотят ставить автомат по истории искусств. Всё остальное пучком. У меня проблемы только с этой еба… противной историей и с правом. Я зае… — Арс наклоняет голову в сторону, и Антон тут же снова исправляется. — Меня заколебало уже всё это. Нервы трепят только так. Что за несправедливость? А проникнуться к человеку состраданием? А войти в положение? Арсений хмыкает. — Не все преподаватели человечные. Некоторым доставляет удовольствие видеть страдания своих студентов. Многие поэтому и работают в учебных заведениях. Такие не войдут в твоё положение. — Антон вздыхает, соглашаясь. Арсений не пытается защитить преподавателей, не пытается оправдать, а говорит, как считает сам. Даже если и сам работает в этой сфере. — Войти могу я. Шастун сначала не понял. А потом понял. Рот даже раскрыл. Но сказать ничего не успел. — В положение. Твоё. Поэтому завтра жду тебя на дополнительных для сдачи тем. Не будем затягивать с этим. Жук. Жужжащий. Вот же ж. Войти он может. В положение. Антон цокает и передразнивает, кривляясь: — Войти могу я. Арсений на это лишь качает головой, но улыбается. Зараза. У Антона проблемы, а он тут такими фразами бросается. Издевается ведь, проказник этакий. Кому тут ещё двадцать лет? Шастун снова вздыхает и встречает уже более сосредоточенный взгляд Попова. — Арс, уже скоро ноябрь. А я ещё даже не вник в процесс учебный до конца. Вообще сосредоточиться не могу. Мать сказала к доктору сходить. И я даже подумываю над этим. К своему удивлению. Арсений хмыкает, о чём-то задумываясь. Не надо было говорить о больнице? Или что он там себе уже надумал? Нет, заткнуть бы тебе рот, Шастун. Может… Арсу вообще неприятна эта тема? Об этом ты подумал? Антон поджимает губы, уже подумывая сменить тему, но Арсений удивляет, медленно и с расстановкой произнося: — Это хорошая мысль, Антон. Я поддерживаю. Это не сделает хуже. Парень хмурится. — Арс, да у меня нет проблем. Всё пучком. Думаете, так и есть? Хуй там плавал. Антон начал замечать, что с каждым днём он всё сильнее уходит куда-то в себя, забывает поесть, принять таблетки, стал рассеянным, так ещё и в сон постоянно клонит. Он постоянно на чём-то зацикливается. Сегодня утром смотрел на крутящийся пакетик чая несколько минут, а вчера долго следил за стрелкой часов, абсолютно теряясь во времени. Тревога ебучая достала уже. Антон засыпает с плохими мыслями, просыпается с ними посреди ночи и по утрам встаёт с каким-то паническим состоянием. Оно быстро сходит на нет, но это бесит. До усрачки. Это угнетает. Это как аттракцион. Как американские горки. Как моральная мясорубка. — Я могу сходить с тобой, если хочешь. — Арс, ты серьёзно? Мужчина важно кивает. — Я подумаю над этим. Ещё раз важно кивает. — А мы сегодня ещё ни разу не целовались. Третий кивок. — Давай поцелуемся? Четвёртый. — Ты издеваешься? Только Арсений хочет кивнуть, как Антон поджимает губы и в эмоциональном порыве практически орёт. — Не смей кивать в пятый раз! Арсений смеётся. Откидывает голову чуть назад и смеётся. Шастун цокает, наблюдая, как Попов встаёт со своего места для того, чтобы подойти к нему спокойными ровными шагами. Походка у него… Мысль Антон не додумывает. Его утягивают в невъебенно-чувственный поцелуй. Арс губу нижнюю цепляет зубами, оттягивает, углубляет весь процесс до невозможности дышать, а потом отстраняется и едва заметно улыбается. Зараза. Шастун говорил, что Арсений Сергеевич Попов охуенно целуется? Вот теперь сказал. В глазах байкальских что-то горит. Арсений светит. Он солнце. Утреннее. Тёплое. — И никто ведь не зашёл. — Там Эд караулит. Арсений цокает, качая головой. Да, пока Антон сидел за столом и ждал, когда студенты уйдут, успел написать Эду и попросить покараулить около двери, чтобы никто не зашёл. Взамен Выграновский попросил описание одного из их поцелуев в подробностях для своего фанфика. Ну и хер с ним… с этим фанфиком. Антону даже интересно будет почитать. Фантазия его друга не знает границ, поэтому от него можно ожидать просто всего, что угодно. Антон резко хмурится, чем озадачивает Арсения. Мужчина всё ещё стоит около парты. — А где цепь? — Тебе нравится та цепь? — Я тоже ношу цепи, если вы не заметили, Арсений Сергеевич. — Арсений закатывает глаза в ответ на этот издевательский тон. Как не заметить? — И кольца. Это моя фишка, поэтому мне казалось, что это как парные вещички у парочек. — Антон. — М? Арсений почему-то поджимает губы, но затем выдаёт: — Я начал носить цепь именно из-за этого. Антон раскрывает рот и не может закрыть пару секунд. Етить-колотить! Серьёзно? А Арсений может быть романтиком. Да ладно, Шастун, ты же вообще не умеешь романтить. Романтить. Ага. Именно так. Антон резко начинает хлопать в ладоши и специально более высоким голосом щебечет: — Это так романтично! Арсений пару секунд вообще не понимает, как реагировать, а потом просто выдыхает и качает головой. — Дурачина. Тебе реально хочется всего этого… парного? Шастун важно кивает. Нет, ну прикольно же! Это мило, греет сердце, приносит понимание, что ты не один, привносит в жизнь загадочности. Шипперы умрут от счастья. Арсений смотрит задумчиво, но почему-то так странно становится. Антон сначала не понимает, что происходит. Резкая перемена настроения. Чего это он? Почему так смотрит? Уже минуту почти смотрит, наверное. Даже страшно. На Байкале туман. Парень сглатывает. — Ты чего так на меня смотришь? — Поднимайся, Шастун. И встань передо мной. По фамилии? Господи, что успело поменяться за пять минут? Антон встаёт, спокойно покоряясь чужой просьбе, и останавливается перед мужчиной, глядя в его глаза. И только сейчас понимает, что смущается. Грёбанное смущение! Вот, что это. Антон почти уже отводит взгляд, потому что смотреть невозможно. Он так краснеть начнёт, если не уже. Соберись, Шастун! Ведёшь себя как барышня. Чёт ты, как не ты? Давай, Тоха, на тебя же всего лишь смотрит Арсений Сергеевич. Ну да. Легче, блять, стало сразу прям. Теперь Антон отчасти понимает, как сам смотрит на Попова иногда. Наверное, именно так. И нет, это не момент из дорамы, это не момент из драматического или романтического фильма (сериала), нет, это не фанфик. Это реальная жизнь, в которой Арсений молча утыкается лбом в плечо Антона и закрывает глаза. Потому что… что? Шастун замирает. А затем приобнимает за плечи и улыбается. Что-то внутри взрывается от такого порыва. Ну чего это он? — Арс, ты устал? Мужчина немного отстраняется. — Нет. — Да. Чё ты мне чешешь? Тебя выдают глаза. Арсений делает лицо а-ля «всё ты знаешь, да?» и подходит вплотную. Антон сглатывает, но когда понимает, что Попов собирается делать, расслабляется и прислоняется поясницей к краю парты. Для удобства. Когда тебя настойчиво целуют в аудитории, за дверью которой миллион студентов, ноги невольно подкашиваются. Когда тебя целует Арсений Попов — ноги вообще не хотят удерживать в вертикальном положении, потому что тело явно не собирается подчиняться приказам. Арсений отстраняется лишь на секунду для того, чтобы тихо произнести фразу, от которой ноги сами раздвигаются, не спрашивая разрешения. Предатели! Хотя… Антон и не против. Потому что у него глаза на лоб полезли после того, как он услышал: — Раздвинь ножки. Самое главное, что Шастун не растерялся. И совершенно спонтанно ляпнул в ответ: — Парадируй Ван Дамма. Арсений лишь хмыкает, снова утягивая во влажный и до одури приятный поцелуй. Ебануться, Антон никогда не думал, что фантазия может стать реальностью. Он, Арсений, аудитория и сцены восемнадцатиплюсовые. Нет, ну не совсем восемнадцатиплюсовые, но Антону и так заходит. Они ещё друг друга не знают. Им ещё многое нужно узнать. Сейчас Арсений раскрылся с другой стороны. Неудобно стоять? Просто скажи Антону хриплым тихим голосом «раздвинь ножки». И этого будет достаточно для того, чтобы низ живота приятно скрутило, а ножки действительно раздвинулись для того, чтобы было удобно встать между ними. Там пожар на льду. Антон руку на скулу кладёт, потому что хочется. А Арсений отстраняется, и юноша понимает, что реально — пожар на льду. Невозможный. Этот Арсений просто спаситеменяиначеясумасойдупотомучтокакможнобытьтаким… в общем: пиздец этот Арсений Сергеевич. — Арс, ты можешь не смотреть на меня так, будто нас снимает камера для сайта для взрослых. Я видел, как одно видео… ладно, не одно, начинается точно так же. — Я так откровенно пускаю на тебя слюни? — Сейчас, да. Арсений легонько смеётся и чмокает в лоб, отходя на шаг назад. Потом ещё на два. И ещё. Антон хмурится. — Возбудим и не дадим? Шастун думает о том, что было бы корректнее, если бы Арс сказал эту фразу, но уже не суть. — Ага. С придыханием и хитрым выражением лица. Антон только хочет цокнуть, как… звонок. Вовремя. Очень. Попов хихикает, направляясь к своему столу, а Шастун закатывает глаза и берёт сумку с сидения. — Я запишусь к врачу. — Арсений кивает, уже расположившись в кресле. — Со мной ходить не надо. Если получится — сегодня поеду. Я напишу тебе, ладно? — Точно сам? — Точно. Арсений поджимает губы и кивает. Его волнение приятно греет душу. Антон выходит из аудитории прямо в тот момент, когда студенты начинают заходить внутрь. Эдик стоит чуть подальше. Они обмениваются заговорщическими взглядами и направляются в столовую. Сейчас у них окно, поэтому можно что-нибудь съесть, да почитать семинар на следующую пару. Шастун так и делает, пока Эд поглощает борщ. А затем приходится отложить конспект. — Тох, вопрос. Вздох. — Слушаю. — Меняй или не меняй? Антон даже понимать не хочет, что Эдик подразумевает под этим. Поменять можно всё, что угодно. Свою жизнь, планы, людей, продукт в магазине, вещь, цвет, тональность, скрепку на машину, но не суть. С одной стороны, Антон хочет ответить — меняй. А с другой — он вдруг понимает, что на данный момент он не хочет менять свою жизнь, потому что в ней есть Арсений. Это уже сложно. Мыслительный процесс херачит, но Эд терпеливо ждёт. Если он ответит «меняй», то это будет означать, что он хочет поменять что-то, но он не хочет, но если ответит «не меняй», то это будет означать, что он хочет застыть на месте, но можно же не всё менять, верно? Можно поменять кучу всего, а Арсения оставить. Стоп. Антон хмурится. А если это не приплетать к своей жизни, то процесс мышления немного меняется. Поэтому, если поменять, то… блять, Антон встряхивает руками и смотрит на Эда. — Что за заёбистый вопрос ты мне задал? Эдик ржёт. — Это самый обычный вопрос. — Это же не вопрос жизни и смерти? — Нет. Просто ответь. Антон снова задумывается. — А если я хочу сказать меняй, но хочу менять не всё? Можно ответить: полуменяй? Или меняй… не меняя? Эдик вдруг улыбается. — Мне нравится «меняй не меняя». Антон вздыхает. Вот и хорошо. Теперь он спокоен. Когда Шастун понимает, что Эд снова продолжил есть, поэтому не будет в ближайшее время разговаривать, сразу же заходит в свои контакты. Людей там не очень много. Арсения он перемеиновал вчера, потому что ему захотелось, чтобы мужчина был первым в списке его контактов. Поэтому контакт «который нахуй не нужён, но нужён» меняет название на простое и понятное, но от этого не менее значимое «арс». Номер того самого врача, который вёл его в прошлом году всё ещё есть в этом списке. Антон пишет сообщение в вотсе, понимая, что обратной дороги уже нет. На самом деле… ничего страшного нет в том, что он разок сходит на приём. Ну что ему там скажут? Таблетки выпишут? Вероятнее всего. Тесты пройдёт, на вопросы ответит, да и всё. Для успокоения матери и Арса. Антон просто хочет доказать, что всё с ним в порядке. Нет причин для беспокойства. Он отказался наблюдаться дальше, поэтому на приёмы с момента выписки больше не ходил. Было совсем немного, но волнительно возвращаться в ту атмосферу, даже если это совершенно обычный приём. Они договариваются на шесть вечера. Эд скашивает взгляд в телефон, а затем смотрит на Антона. Шастун отмахивается, мол, всё в порядке, понимая, что он пойдёт на этот приём теперь и для успокоения Эда тоже. Хорошо неделя начинается. Только слово хорошо даже не в кавычках, потому что оно вообще здесь подходит. Его бы заменить на пиздец, но… а впрочем — нет никаких «но». Они высиживают пару, относят подносы и направляются на занятие. Только вот Антону вообще не хочется думать.***
Поел, собрался, написал Арсу о приёме и поехал. Так и проходит вечер Антона. Он едет на такси, не жалея на это денег, потому что клиника находится далековато. Он будет добираться в эту жопу мира больше двух часов с пересадками, а на такси час. Может, чуть больше. Мыслей в голове ноль. Он уже успел пожалеть о том, что едет на приём, успел вдолбить в голову, что всё в порядке, успел загнаться, но самое главное, что он успел — выкурить сигаретку около клиники на курилке. Он эту курилку помнит. Он вообще многое помнит. Многое, например, всё. И охранник даже не поменялся. За главным зданием корпусы для пациентов. В ту сторону он даже смотреть не хочет, но взгляд так и натыкается на забор, через который он пытался сбежать пару раз за сигаретами. Антон идёт по коридорам с ужасным чувством ностальгии. Плохой ностальгии. Потому что ничего хорошего здесь нет. Здесь осталась его агрессия, здесь остался негатив, здесь остались разбитые кулаки и дикие истерики, но загоны ушли вместе с Антоном. Парень останавливается перед кабинетом, закрывает глаза, вдыхает, выдыхает, открывает, стучит и опускает ручку двери вниз, когда слышит «войдите» в ответ на свой стук. Дмитрий Темурович встречает с улыбкой. Весело-то, блять, как. Словами не передать. Только истерично улыбнуться в ответ и остаётся. Антон и не знал, что его могут так ебнуть по голове одни лишь коридоры. — Я рад, что ты пришёл. Поговорим? Антон кивает. Они углубляются в его жизнь. Они ковыряют старые раны, обсуждают то, что Шастун никогда бы не смог обсудить с другом или парнем, они говорят о днях, проведённых в клинике. Парень давит в себе агрессию, давит в себе негатив, отвечает честно, не скрывая своих чувств. Он проходит два теста. Всего лишь два. В прошлый раз их было больше. Доктор внимательно изучает результаты, изредка кидая ничего не значащие взгляды на Шастуна. А Шастун, он… он сидит в кресле и пытается понять, что именно кровоточит. Кажется, что ему распороли шрам. Который ещё даже не зарубцевался. Он не аккуратный, а ужасно воспалённый. Потому что паршиво зашили. Дмитрий Темурович — единственный доктор, который смог найти с Антоном общий язык. И единственный человек, которому Антон позволяет так жестоко распарывать свои старые раны. Они говорят о стихах. В самом конце приёма. Единственное, о чём Антон умалчивает — Арсений. Он сказал, что у него появился новый человек в жизни. Но не более. Потому что Попова он сюда впутывать не собирается. Это тёмное пятно в истории его жизни. Не нужно пачкать Байкал нефтью, так ведь? Это бесчеловечно. — Что скажете? Антон с любопытством смотрит на мужчину, который что-то записывает в его карту. Мужчина тут же отнимает взгляд от листа и откладывает ручку, складывая руки на столе. Это… как диагноз. Как вердикт. Возможно. Когда Шастун пришёл на приём, думал только о том, что спокойно поговорит с доктором, ему выпишут таблетки и он уйдёт, продолжая жить дальше. Ничего серьёзного. Ничего страшного. Ничего такого. Но сначала его настиг забор. Затем коридоры. Потом настигло прошлое. И Антон понял, что ослушался себя же. Потому что бежал от прошлого. Он бежал, но сегодня и оно его окончательно настигло. Когда Шастун шёл на приём, он думал, что всё закончится хорошо. Но Дмитрий Темурович вздохнул и беспощадно озвучил свой вердикт: — Я думаю, пора возвращаться.