Твои глаза, как чистые воды Алтая. И я таю, смотря на них в который раз, И я тону в глубинах твоих дивных глаз. Немного слёз, грусти, немного печали И дни летят за днями, как птицы над полями, Становясь годами, а затем десятками лет, А мы с тобой всё так же вместе готовим обед. Жить без бед нельзя, да я и не хочу! И если что случиться, то ты прижмёшь к плечу, Залечишь раны, радостью подменишь печаль Дашь поцелуй мне и светлой станет даль. Пройдёт боль и счастье утопит меня. Счастье быть с тобой, только тебя любя, И будут лететь годы, осушая воды, Храня бережно нашей любви оду. Вдох-выдох и мы опять играем в любимых. Пропадаем и тонем в нежности заливах, Не боясь и не тая этих чувств сильных. Ловим сладкие грёзы на сказочных склонах. T9 — ода нашей любви
***
Антон проснулся раньше. Раскрыл глаза и посмотрел в потолок. Дёрнулся, поморщился, вспомнил, осознал. Улыбнулся. Покраснел. Цокнул на самого же себя. А потом повернул голову и увидел лежащего рядом Арсения. Тот спокойно спал, мирно сопя куда-то в подушку. Даже во сне рукой обнимал Антона за пояс. Шастун ладонь поднёс к его лицу, губу прикусил, чёлку поправил, налипшую на лоб. Велик соблазн. Слишком велик. Юноша аккуратно целует в губы и тут же пытается погасить в себе этот бесконтрольный порыв нежности. Арсений не просыпается. Антон порыв не гасит. Бодается носом, тыкается в щёку, позволяет себе это баловство, потому что Попов крепко спит. Лишь морщится один раз, да вздыхает. Но глаз не открывает. Антон осторожно выпутывается из его захвата, встаёт с кровати и пытается прислушаться к своим ощущениям. В ванную добирается со звуками скрипящих костей. Хотелось бы сказать, что он слишком стар для всего этого, но он ещё слишком молод. Вот так приколдес. Шастун захватывает вещи с пола, даже не стесняясь своей наготы, и заходит в ванную, подходя к зеркалу. Арсений его разукрасил просто по-охуенному красиво. Пальцами до горящей кожи. Юноша почему-то засматривается на этот пиздец. Он даже не злится, что некоторую часть скрыть не получится. Просто смотрит пару минут, понимая, что любовь Попова к укусам — что-то точно запредельное и стабильное. Запасная зубная щётка находится быстро. Душ Антон принимает максимально аккуратно. Было бы глупо скрывать тот факт, что его задница не в полном порядке. Но не из-за того, что всё было ужасно, а из-за того, что это был его первый раз. Точнее её. Задницы первый раз. И Антона тоже. Короче. Их первый раз. Сложно. Антон плюёт на мысли в своей голове, вытирается, одевается и шлёпает босыми ногами на кухню. В холодильнике находит сосиски, яйца, масло и всё в таком духе. Приготовит своему Арсению завтрак. Где-то через 10 минут в ванной включается вода. Антон ускоряется, пожаренные яйца выключает и начинает распаковывать сосиски. А ведь можно было сразу положить в кастрюльку, так нет же. Теперь он их в микроволновку просто закинет. Так быстрее будет. Антон не любитель готовить, да и не особо сильный едок. Ест, когда придётся. И что придётся. Взгляд, прожигающий спину невозможно не заметить. Антон оборачивается и видит Арсения, который стоит на входе, прислонившись к стене. Руки скрещены на груди. На губах лёгкая улыбка. Байкальские такие светлые, что оторваться невозможно. Антон сглатывает и улыбается в ответ. И если у Попова лучики солнца спрятались в глазах, то у Антона они зарылись во вьющиеся кудри. — Ты решил приготовить завтрак? — Я освобождаю сосиски из плена материи. Антону всё-таки удаётся открыть пачку. Арсений хмыкает, привлекая внимание. — Ты потом их убьёшь в микроволновке. Они распухнут, начнут задыхаться и умрут практически в огне. Его серьёзный взгляд наводит на мысль о том, что всё сказанное действительно не шутка. Антон откладывает сосиски в сторону и смотрит на Попова. — Арсений, блять. — Мужчина изгибает бровь. — Нет, Арсений, именно блять. Смех. Следующие несколько секунд Антон наблюдает за тем, как Арсений, блять, Попов смеётся с его выражения лица и… Что за человек такой? — И чё ты ржёшь, Арсений? Мне теперь сосиски не ставить готовиться? Мужчина хихикает, подходя к Антону, и протягивает руки. За пояс обхватывает, прижимает к себе, целует в нос и смотрит на упаковку сосисок, пока Шастун плавится в тепле арсеньевских рук. Сбивает. Все мысли сбивает. Антон сглатывает, пытаясь не улыбаться. Он же недоволен вроде. Да? Хуй его знает, потому что прямо сейчас Антону хочется… много чего хочется. — Сколько же детей куриц ты убил, Антон. — Арсений цокает, головой качает и снова поворачивается к Шастуну. — Но я всё равно хочу тебя поцеловать. Ужас какой. Я влюблён в убийцу? Шастун прикрывает глаза, улыбается, начинает ржать в итоге, а затем сам притягивает ближе, накрывая губы Арсения своими. Инициатива быстро перетекает в руки мужчины. Юноша не сопротивляется. У него сейчас мыслей в голове ноль, потому что Арсений (на минуточку!) хозяин шастуновского рта. Это они уже давно выяснили. Отрываться не хочется, но задница ударяется об угол стула, стоит немного усилить напор поцелуя. Попов отстраняется на шаг. Смотрит серьёзно. Сосредоточенно. Жесть. Аж страшно. Антон давно заметил, что взгляд Арсения часто меняется настолько быстро, что не успеваешь сориентироваться. — Я перестарался? — Арс, я не каждый день анальной девственности лишаюсь. Дискомфорт пройдёт и всё будет заебумба. Не переживай. Ты же прекрасно это и сам знаешь. Арсений чмокает в губы снова и тянется за упаковкой сосисок. Антон хмыкает. Как же хорошо, что они друг друга быстро понимают. Никаких неловкостей, заморочек и тому подобного. Идеально. — Ты собираешься их убить? — Буду твоим сообщником, а в суде возьму всю вину на себя. Как тебе сюжет? Шастун задумывается, кивает, делает невозмутимое лицо и спрашивает, продолжая подыгрывать. Его мужчина правовед, так что немного помучить его очень хочется. Хотя… это же даже не мучение. Арсений ведь всё и так хорошо знает. — И какое наказание нас ждёт? Попов крутит эту упаковку в руках, хмурясь. Вспоминает? Антон предвкушает. Внимательно следит за выражением лица. И меньше, чем через минуту слышит ответ. — Пункт А второй части статьи 105 гласит: нарушителя нужно наказать пожизненно. И отобрать право на свободу. Если преступления не случилось, но было покушение, наказание могут смягчить до 15 лет тюремного заключения. — Арсений поднимает взгляд на Антона. — Мы с тобой ещё не успели совершить это самое преступление. Есть время одуматься, Антон. — Но я уже убил детей куриц. Что же нам делать, Арсений? Они смотрят друг на друга примерно две секунды, прежде чем рассмеяться в голос. Антон чуть ли не шлёпнулся на пол от абсурдности их диалога, но Арсений вовремя притянул к себе, не переставая смеяться. Подумать только. Вот дурачки. Этот диалог можно в книгу каких-нибудь великих диалогов записать, если такая существует, но даже если и не существует, тогда Антон её создаёт прямо сейчас. Они этот диалог запишут в раздел под названием «легендарная хуйня». Смех Арсения тонет где-то в ключицах. Антон и сам успокаивается. Мирно покачиваться вот так вот в обнимку с Арсением — лучшее, что придумало человечество. Спокойно, уютно и совсем не чувствуется эта тяжесть, которая грузом упадёт на Антона чуть позже. Когда утром следующего дня он встанет и поймёт, что дальше — палата, лечение и отсутствие Арсения. Отсутствие того самого близкого и тёплого, что дает повод продолжать бороться за себя самого. Для Антона сейчас самое страшное — не видеть байкальских. Они готовили в тишине. Сосиски пали под гнётом электромагнитных волн, кофе был заварен, тарелки поставлены аккуратно. Без претензий. Антон знал, что начнёт ебашить скоро. Знал, но не мог позволить этому прекрасному чувству чего-то высокого и трепетного утихнуть. Ему хотелось подольше побыть в таком состоянии. Хотелось подольше думать, что всё в порядке, что ничего не случится, что всё будет хорошо. Арсений на половине трапезы просто отложил вилку, потому что шастуновский тупой взгляд в тарелку не мог заметить только… тот, кто мог не заметить. Но это же Арсений. — Перестань думать. Антон смотрит в байкальские долго. А потом убирает свою вилку, так и не притронувшись к еде. Убить-то убил, а съесть не смог. Напрасные жертвы, получается. — Не могу, Арс. Я с тобой быть хочу, но понимаю, что надо. Что сложно уже. Что сам не смогу. Ебучие таблетки, ебучая голова, ебучий я. Попов даже не делает замечаний. Просто смотрит. Встревоженно. Попахивает даже отчаянием, но Антон никак не может разобрать то, что там ещё есть. Будто в глубинах Байкала есть то, до чего Антон никак не может дотянуться. И есть подозрения, что не дотянется никогда. — Антон, всё будет в порядке. И у тебя. — Короткая пауза. — И у меня. Всё будет в порядке. Шастун был бы не Шастуном, если бы не спросил напрямую, потому что заебало думать, что что-то не так. — Арс, к чему все эти фразы? Не переставай любить. И у тебя всё будет в порядке. Что это значит? Ты смотришь ещё так… по-ебучему сложно. Я не понимаю. Не могу разглядеть, Арс. Жопой чую, что что-то не так. Вот прям пиздец, Арс. — Попов вздыхает, но остаётся непроницаемым. — Ты скажи. Пожалуйста, скажи, если что-то не так. — Антон, всё в порядке. Я просто тоже переживаю. Но всё в порядке. Если не сейчас, то будет. Понял? Снова. Он сделал это снова. Антон устало вздыхает, потирает виски пальцами и встаёт. Убирает тарелки, посуду моет под молчаливый взгляд Арсения. А затем останавливается, воду выключает, руки вытирает и замирает. Попов вжимается в его спину с такой силой, что шумный выдох сам вырывается из груди. Юноша кладёт свои руки поверх арсеньевских пальцев и прикрывает глаза. Успокаивает. Попов его успокаивает собой. Антон ведь понимает. Понимает, что верит. Каждому слову. Каждому взгляду. Потому что не может не верить. — Когда тебе нужно к Позову? — Сегодня. После обеда в любое время. — Антон отмирает и приходит в себя. — Оформить документы надо, чтобы во вторник не париться с этим. А завтра буду решать с универом. Лбом в шастуновскую спину. Арсений сглатывает, отстраняется, разворачивает Антона и смотрит своими байкальскими прямо в самую, блять, душу. — Поедем вместе сегодня? Антон ожидал этого. Заранее был согласен, потому что так ему будет легче. Мать в другом городе, Эд в делах, но это всё не то. Ему Арсений нужен рядом. До пиздеца сильно нужен. Антон снова засматривается. Мужчина легонько улыбается, протягивает ладонь, поправляет чёлку шастуновскую, оглаживает скулу. Смотрит так тепло, что дышать невозможно. — Кот. Вдох-выдох. Шастун цокает на самого себя. И вдруг отвечает: — И мы опять играем в любимых. Арсений коротко смеётся. — Я бы продолжил, но мы не играем. — Там про чистые воды Алтая. Я хотел бы до этой строчки дойти, но спел бы: чистые воды Байкала. — Дурачина. — Весь в тебя. Следующие несколько часов они просто лежат. Антон прижимается ближе, ногу закидывает, ловит ебучую дозу нежности, а Арсений волосы на его затылке перебирает, смеётся с абсурдности какого-то шоу, в которое Шастун даже не пытается вникать, но смеётся в ответ, потому что… ну Арсений когда смеётся — это пиздец красиво и заразительно. Антон не смог бы удержаться. И как там говорят? Когда человека любишь, то смеёшься со всего, что он говорит, даже если не смешная шутка вовсе была. Антон же влюблённый до усрачки. Арсений смотрит на время, отмечая, что уже то самое «после обеда в любое время», поэтому сам подталкивает Антона собираться. Шастун даже не думает. Он собирается, одевается, подавляет в себе приступ нервозности, потому что срываться на Попове абсолютно не хочется, и они выходят из квартиры. Мужчина сосредоточенно ведёт машину, поглядывая на юношу. Но изредка. Чтобы лишний раз не нервировать. Понимающий он… просто пиздец. Антон будет удивляться всегда. Потому что таких людей ещё ни разу не встречал за всю свою недолгую (пока что!) жизнь. Выходить Антон не захотел сразу же. Арсений заглушил машину и повернулся к нему. — Чем раньше мы пойдём, тем раньше ты выйдешь из этого здания. Я рядом. Понял? Кивок. Антон быстро чмокает в губы, встречает улыбку и улыбается в ответ (как может). Позов встречает вопросительным взглядом, но это лишь на секунду. Он же помнит, что Шастун с Арсением знакомы. Он смотрит пару секунд, а затем приглашает присесть. Чуть позже на юношу начинают сыпаться вопросы по типу «как самочувствие?», «как дозы таблеток?» и «готов?». А Антон, блять, нихуя не готов. — Думаете, это так просто? Быть готовым к такому. — А я и не говорил, что будет просто. Просто не бывает. Мы с тобой знаем о том, что может случиться, если твоё состояние не будет меняться в лучшую сторону. Всё зависит от твоего желания, Антош. Без него ничего не выйдет, даже если очень сильно пытаться. Антон стиснул зубы, но не дал волю агрессии, которая начала зарождаться в нём, как только он переступил порог этого заведения. И то, только потому, что Арсений был рядом. Почти что за руку держал, своим присутствием силы давал на эти две недели, будто был единственным, ради кого Шастун вообще пошёл на это. А ведь так и было. Блять, ведь так и есть. Если бы не Арсений, захотел бы Антон что-то менять? Хуй там плавал. Он бы забил. Если бы он был один, если бы не дышал одним кислородом с Поповым, если бы не видел байкальских спасительных, он бы забил. Довёл бы себя. И ничего от себя не оставил. Стал бы зависимым окончательно, забыл бы себя, потерялся бы. Но Арсений крепко вдруг руку сжимает, сидя вместе с ним в этом жутком кабинете, и даже не замечает взгляда Позова, который был направлен сейчас аккурат на их переплетённые пальцы. — Вы очень близки. Антону необходима поддержка сейчас. Я рад, что у него есть такой человек. Антон рассеянно улыбается Арсу. Как может. Снова. Везде, блять, это «как может», потому что именно так и есть. Потому что внутри всё скручивает от ощущения липкого страха перед лечением. И вроде бы ничего такого, но предчувствие. Это предчувствие, сука, по голове долбит. В висках стучит. Попов сжимает руку крепче. — Поз, позаботься о нём. Темурович мягко улыбается, на место садится, смотрит уже не на их руки, а в глаза Арсения. — Антон быстро освоится. Он уже был здесь. Санитар остался тот же, они прекрасно знакомы, так что никаких проблем с общением. Групповая терапия, индивидуальные беседы, медикаментозное лечение — всё по плану. А главное — в умеренных дозах, да, Антон? Шастун цокнул, но ответил. — Дмитрий Темурович, да если бы я знал, что так подсяду, я бы вообще не стал пить эти таблетки. — Но ты стал. И всё ты знал. Мне можно не врать. Антон вздыхает. Арсений задумывается, большим пальцем поглаживает кожу на руке и пытается успокоить максимально. — Так Нурлан здесь всё ещё работает? Дмитрий хмурится. — Он и не собирался уходить. Говорил, как сейчас помню, что останется здесь до конца жизни. Антон кивает, затихает, больше говорить ничего не хочет. Они подписывают нужные бумажки, говорят о тонкостях и всяких мелочах. В самом конце, когда Арсений остаётся для того, чтобы о чём-то личном переговорить с Позовым, Антон вылетает из клиники пулей. Улица. Курилка. Затяг. Это как аптека, улица, фонарь, но нихуя не оно. Здесь всё намного хуже, потому что позади… за спиной место, из которого Шастун должен выйти в стабильном состоянии, но перед этим попытаться там выжить. Среди своих кажется, что ты нормальный. В этом вся и проблема. Ты нихуя и не поймёшь, нормально ли всё... или ты просто потерялся. Среди этих стен. Арсений выходит, когда Антон закуривает вторую. Подходит ближе, не говорит ни слова, просто встаёт рядом. — Поговорили? — Да. — И как? Арсений пожимает плечами. — Сказал ему, что если с тобой что-то случится, я их засужу. Шастун прыскает от смеха и выкидывает сигарету, придавливая её подошвой ботинка. Размазывает по асфальту свой груз на плечах. У него ещё два дня. Два дня, когда он спокойно может дышать. Два дня для того, чтобы вбить себе в голову мысль о том, что всё наладится. Что это всего лишь этап. Сложный уровень в кэнди краш, который ты должен пройти с первого раза, хоть и сложно пиздец. Особенно, когда нет ни молоточка сосательного, ни каких-либо других прибамбасов. Домой они возвращаются тихо. Без разговоров понятно, что Антон домой не поедет. Арсений готовит что-то лёгкое на ужин, разбирается со своими какими-то телефонными звонками, уходя на балкон, а Шастун устало кладёт голову на стол и ждёт. Ужинают они тоже в тишине. И в этой тишине есть своя прелесть. В этой тишине полное понимание и покой. А ещё — смирение. Антон прижимается ближе, когда Арсений тащит его за руку в кровать и они падают на неё, мгновенно притягиваясь друг к другу. Будто магниты. Арсений смотрит так, что замирает мотор, именуемый сердцем. Шастун на выдохе дублирует свою мысль в реальность: — Будто магниты. Вопросительный взгляд. Антон продолжает. Ебучая творческая натура требует. Он не противится. И тонет в улыбке арсеньевской, посылая строки прямо в его душу.будто магниты. мы с тобой будто магниты. вдох-выдох, но в любимых не играем, потому что любим по-настоящему. теплом твоим спасён я. окружён. я не перестану. слышишь? никогда не перестану чувствовать. мне плохохорошо от тебя. я дышу тобой, даже если убит. и… как я там говорил? нахуй не нужён? так вот. я тебя очень-очень. и ты мне слишком. очень слишком нужён.