Зажигало небо звёзды Из окна моей палаты. Может поздно сожалеть уже И мыслей не осталось? Только сигаретный дым, Томно тянущий из окон. Посмотреть на этот мир Посмотреть туда — а что там? Видишь, вот я здесь закрыт От внешнего мира. Там солнце, дождь И даже в суматохе так красиво. Я оглянулся посмотреть, Откуда пришел. И вместо троп увидел лес, Что виден за шторами. И все вокруг щебечут «Бла-бла-бла», Что все дороги ведут в никуда. И там за стенками идёт война. Луна каплей крови красна. И все вокруг щебечут «Бла-бла-бла», Что все дороги ведут в никуда. И там за стенками идёт война. Луна каплей крови красна. И все вокруг щебечут вразнобой, Они не устояли пред чертой. Звёзды впивались в крышу корпуса, Будто всё небо было предо мной. И видишь, вот я здесь закрытый От мира всего, И что в палате, Что в апартаментах холодно. Могу согреться Лишь об батареи. Порой ведь даже люди… Даже они не греют.
найтивыход — луна
***
Антон окончательно пришёл в себя только вечером. Сначала проснулся в первый раз в обед, но был в реальности минуты 2. Затем проснулся уже вечером, но глаза не открывал добрые полчаса, бездумно лёжа на койке. Всё обретало очертания пиздеца. А Антон пиздеца этого не хотел. Поэтому и не хотелось снова с кем-то разговаривать или пытаться анализировать. Попова увидеть хотелось слишком сильно. Шастун чувствовал эту потребность на таком уровне, что кожа зудела. Ему казалось, что в глазах байкальских спасение. Что только так он сможет продолжать быть здесь и терпеть всю эту атмосферу угнетения. Как странно. Странно вообще ощущать подобное. Приятно. Но как-то болюче, когда находишься от человека на расстоянии. Да, они на малом расстоянии, а как тем, кто в разных городах живёт? Будто в разных Вселенных. Антон в хуету про отношения на расстоянии не верит, потому что люди друг от друга отвыкать начинают. Утихает, ещё больше утихает, а потом совсем затухнуть всё может. Хотя… разные ситуации бывают. Но не об этом. Антон продрал глаза и уставился в потолок, понимая, что он проспал всё на свете. Распорядок он помнит. Смотрит на время и со смачным «блять» поднимается, осознавая, что на ужин он всё же попадёт. Нурлан заботливо накачал его, потому что Антон был на грани панички ебучей. Он прекрасно осознавал, что это проёб, поэтому согласился на укол, но таблетки никто не отменял. Если не придёт на ужин — принесут в палату. Лучше уж посидеть в столовой с людьми, чем в палате, но в полном одиночестве. Ноги всё ещё тянули к полу. Кожа всё ещё казалась не своей. Взгляд упирался в одну точку каждые пять секунд. Дыхание будто не твоё: тяжёлое, громкое и замедленное. Юноша помнит эти ощущения. Дома он пил транквики полегче. Превышал дозу в два-три раза, но его так не ебашило. Вывод: пилюли другие. И это плохо. Хотя бы потому, что Антон не хотел быть в овощном состоянии. На воле он всё контролировал. Даже если это было не так. Не в полной мере, но он контролировал. Постепенно превышал дозу, вызвал привыкание, а теперь будет пожинать плоды, потому что здесь поменяют препараты. Будет тяжко, если его совсем лишат лекарств. Зная Позова — он может его на расслабляющий чаёк из трав ебучих посадить. В столовую Антон добирается через 15 минут, пытаясь восстановить хотя бы дыхание. Получается. Немного. В помещении мало народа, Антон помнит, что здесь обычно не бывает много людей. Кто-то не хочет есть, у кого-то диета, а кто-то просто предпочитает питаться в палате, ограничивая общение с людьми. Шастун не из таких. Ему лучше, когда он не один. Не дома. Дома он может находиться в одиночестве. Хоть иногда и тяжко. Но не в этом месте. Здесь Антон нашёл компанию. Знаете философию? В каждой компании должен быть лидер, второй лидер, незаменимый, умный, красавчик и девчонка. Знаете, кем был Антон в прошлый раз? Почему-то его назначили вторым лидером. Первым был Нурлан. Да, санитар, но среди пациентов он был скорее… другом и наставником, чем обычным санитаром, присматривающим за пациентами. Незаменимым считали Щербакова, умного они так и не назначили, потому что Антон выписался, да и желания особого не было. Красавчик — Ванька Янковский, но, вроде как, возвращаться сюда он не собирался, а девчонка… Катюша. Катюша Варнава. По канону Антон должен был быть в неё влюблённым, но не судьба. Хоть она и классная девчонка. Как по-детски звучит, Шастун, ебануться. Щербакова видно сразу. Он сидит один. Спокойно ест свою кашу, сосредоточенно смотря на ложку. Антон помнит его. Он здесь кто-то типа долгожителя. Родителей нет уже давно, потому воспитывался бабушкой, которой не стало год назад, попал сюда из-за расстройства (Шастун не вникал, если честно, но знает, что что-то не очень комфортное для жизни), находится здесь 6 лет. И все эти 6 лет Нурлан его оберегает. Лёше было 13, когда он попал в клинику. Сначала в детское отделение, потом сюда. Парень хороший, но жизнь у него полное дерьмо. Антону иногда кажется, что столько дерьма не может происходить в жизни одного маленького человечка, который ничего плохого в этом мире не сделал, но охуеть, Шастун, жизнь бывает именно такой, прикинь? Парень берёт себе первое и стакан компота. Здесь все питаются здоровой пищей. У кого-то специальная диета, у кого-то ещё какая-нибудь, но тётеньки в столовой знают всех в лицо. Антон всегда удивляется, но сильно не задумывается. Ему главное получить свою порцию и свалить за стол. — Щер, привет. Антон садится за стол, и парень тут же поворачивается к нему, откладывая ложку. Он кажется удивлённым. — Антон? Ты чего здесь? Случилось чего-то? Шастун легонько улыбается, понимая, что ему уже намного лучше, и отвечает: — Нужно терапию пройти. Я что-то сдал в последнее время. Лёша поджимает губы: — Я думал, ты больше никогда сюда не возвратишься. Даже завидовал, Шаст. Антон вздыхает, внимательно смотря в его беспокойные глаза. Если у него спросят: какие глаза у Лёши? Он ответит, что там… над пропастью во ржи. Там обрыв. Там по краю ходят. А вдалеке лес. И если прыгнуть в эту яму: там будет холодно, пусто и одиноко. — Дорогу! Парни одновременно оборачиваются. Дефект речи, высокий рост, худой до невозможности. Антон цокает, когда видит Рустама. Лёша слегка улыбается, но смотрит немного дальше. Нурлан заходит в помещение. — Султан Нурлан хан хазрет лери! Дурачки. Но улыбнуло. Санитар, которому едва 30 исполнилось, кривится, но по-доброму, а затем находит взглядом их стол, когда Лёша машет рукой. Мужчина идёт неторопливо, макушку треплет Лëшкину, улыбается парню так, как всегда улыбается только ему (Антон никогда не мог понять эту химию между ними), и садится рядом, пока Рустам берёт себе суп на первое и брокколи с вареной курицей на второе. Он здесь тоже частый гость. Заработал себе расстройство пищевого поведения ещё в подростковом возрасте, теперь никак избавиться не может. У Антона тоже периоды бывают, ему даже Позов говорил, что нужно больше есть, а не пропускать приёмы пищи, но он всё равно постоянно был худым. Ему нормально. Он привык. — Шаст, а ты чего тут? Рус начинает хлебать суп, кидая взгляды на Шастуна. — Ебануло по головушке. Надо пройти терапию. — Сочувствую. Нурлан, всё это время говоривший о чём-то с Лёшей, отвлекается и смотрит на Антона, который к еде почти не притронулся. В голове проносится мысль о том, что сейчас кто-то по заднице получит, но санитар лишь интересуется: — Чего не ешь? Флешбеки в утро. Нур профессионал. Смотрит спокойно, сосредоточено, без наездов и агрессии. Антон знает, что будут с ним как с ребёнком иногда обращаться, но санитар поймёт, когда его заебёт это всё окончательно, и будет уже более расслабленным. Он Антона выучил. Он же знает всё. У него в глазах та самая тёмная галактика. Никогда не поймешь, что там творится. То ли чёрная дыра, то ли скопление звёзд, то ли астероид, то ли… ещё какая-нибудь космическая хуета как говорится. — Не хочется. После таблеток аппетита нет совсем. Я пару ложек съел, да и всё. Нурлан вздыхает, но кивает по итогу. А что ему ещё делать? Из ложечки кормить? Хуй там плавал. Для Шастуна главное не дерзить, не хамить и быть тише. — Ладно. Сегодня к Темурычу пойдёшь. Он тебе назначит таблетки, хорошо? — Кивок. — А вы, ребятки, ужин, пилюли и по комнатам. Мне надо обход сделать. Вечерние часы самые сложные. Антон задумывается. Нурлан уже встаёт, метров на пять отходит, а Шастун следом порывается. — Нур. — Мужчина оборачивается. — А посещение в те же часы? — Да. К тебе кто-то придёт? Шастун вздыхает, вспоминая Арсения, и улыбается легонько. Даже просто легче становится от мыслей этих. — Да. — Девушка появилась? Антон замирает в ступоре. Они стоят посреди столовой. Ему отвечать… как? Что не девушка? Что препод? Что взрослый мужчина? Что… что? Ебануться птицы срутся. Это сложнее, чем Антон думал. Поэтому он попытался ответить нейтрально. — Есть человек. Нур выгибает бровь. — Ладно. Человек, так человек. Кивок. Антон уходит обратно на своё место. Рустам доел и ретировался, а Лёша всё сидит. Смотрит в одну точку и сидит. Шастун бы и хотел поговорить, но он просто пока что не знает, о чём. Они не виделись год почти. С Щербаковым могло всё, что угодно произойти. Нужно будет у Нурлана спросить, поменялось ли что-то, а то как-то стрёмно вот так вот сидеть рядом и молчать. — Лёх, пошли? Юноша поворачивается и медленно кивает. Встаёт следом за Антоном, кладёт вилку в тарелку и шагает на выход. Они расходятся быстро. Антон оказывается в палате через пять минут и видит на столике таблетки. Рядом стоит стакан с водой. Ритуал привычный, только нихуя не ясно, что дальше будет. Шастун выпивает таблетки, кривится, осушает стакан до дна, потому что после транквиков сушит, собирается уже ложиться, но вспоминает про рисунок Эда. Книжечка. Точно. Под подушкой. Антон достаёт эту книжечку и открывает первую страничку, где видит себя. Себя в окружении серого мира. Его силуэт освещён незначительно. Лишь немного светлого для того, чтобы выделить его среди серой массы. А кругом люди. Серые силуэты, которые можно заметить только лишь из-за темно-серого контура. Шастун сглатывает переводит взгляд в нижний правый угол, где Эд обычно всегда оставляет названия. Черным по серому: антуан батон шастун. человек, но не серая масса. он не строит гримас. он один из нас, но другой. такой. Шастун стискивает зубы. Пусто смотрит на лист и зажмуривается. Перелистывает. Видит приближённое изображение собственного силуэта. Но в середине сердце в том самом виде, в котором оно находится в человеческом теле… раскрашено в разные цвета. Яркие краски сразу же бросаются в глаза. Антон смотрит на название: как яркая палитра. Дальше. Нужно дальше. Новая страница. Силуэт не его. Силуэт Арсения? В том же самом месте. Среди серой массы. Белое свечение. Кругом тёмно-серый контур силуэтов. Надпись: арсений байкальский попов. человек, но не серая масса. идёт сам без дурацкого компаса. он один из нас, но другой. такой. Юноша улыбается, понимая, что из названий он сделал стихотворение. Дурачина. Но такой потрясающий. Следующая страница подобна второй. Силуэт приближённый и внутри всё то же сердце… только окрашено ярко-малиновым цветом. А вокруг всплески этого же цвета, будто кто-то взял и кистью брызнул на полотно. Красиво. Надпись: удивительный мир. На следующей странице силуэт Антона остаётся без ярких цветов. Опущенные плечи, взгляд в пол и исчезающий наполовину белый контур, который превращается в тёмно-серый. Такой же, как и у остальных. Надпись: не угасай. Антон прикрывает глаза на секунду. И на следующей странице видит их силуэты с Арсением. Друг напротив друга. Посреди серой массы. Безликой. Силуэт Шастуна почти сливается со всеми остальными, но силуэт Арсения всё ещё светит. Надпись: сияй. Парень сглатывает, улыбается, переворачивает на предпоследнюю и видит их силуэты друг напротив друга. На расстоянии максимум метра. Антон всё ещё пуст и почти безлик. А Арсений всё так же сияет. Надпись: ты скажешь, что среди массы безликой встретил именно меня. и я отвечу, что ты меня никогда не потеряешь. Антон даже не знает, чем закончится стих. Он делает вдох и переворачивает страницу, открывая последнюю. Там тот самый… тот самый рисунок из аудитории, который он видел в набросках. Они стоят друг напротив друга. И между ними тянется нить. Призрачные руки сплетают пальцы. И сердце Антона теперь такое же ярко-малиновое, но всплески его. Антона. Всплески ярких красок. У Арсения тоже. Теперь. Надпись: ты спросишь: меняй или не меняй? и я отвечу, что ты можешь поменять всю свою жизнь, но только меня меняй, пожалуйста, не меняя. Продышаться Антон не успевает. Нурлан даёт телефон на десять минут. Этим Шастун пользуется в полной мере. Пишет Эду, что в невозможном восторге. Даже сердечко высылает. А затем пишет Арсению. Он не был в онлайне с 11 утра. Антон звонит, но трубку никто так и не берёт. Он спрашивает на всякий случай, когда мужчина придёт к нему, пишет часы посещения ещё раз, но сообщение не читается. Шастун лишь грустно смотрит вслед уходящему с его телефоном Нурлану и ложится спать, потому что нет никакого смысла чего-то ждать сегодня. Вообще нет никакого ебучего смысла. Сейчас весь смысл в этой книжечке. И в переплетённых пальцах.***
Утром Антон не идёт на завтрак. В обед он идёт на терапию со всеми. В кружочек и про свои проблемки рассказывать там нужно. Бред, но иногда прикольно. Потом столовая, незначительные разговоры с санитаром или с кем-то из знакомых, таблетки по расписанию. Антон ждёт вечера для того, чтобы получить телефон. Арсения всё ещё не было в онлайне с 11 утра прошлого дня. Сообщение не прочитано. На звонки ответа нет. Антон снова ложится спать в ужасном настроении, а на следующий день даже не поднимается на завтрак. Выпивает пилюли, выбрасывает еду, идёт на терапию, сдаёт анализы, беседует с Позовым. Четверг проходит мимо. Потому что вечером Нурлан отдаёт телефон. И там снова ничего нет. Только Эд говорит, что собирается прийти, но Шастун настолько сильно зациклился на Арсении, что ответил суховатое «ага», за которое потом будет огребать от себя же, и продолжил сверлить экран взглядом. 11 утра. Ебучие 11 утра вторника. Нурлан глядит на него обеспокоенно. Шастун вздыхает, но не реагирует. — Всё в порядке? — Да. Всё хорошо. Сухой диалог. Нурлан срастил. Сразу же. К Антону никто так и не пришёл пока что. Он злится. Пытается улыбаться. Дебила кусок. Санитар качает головой, хлопает по плечу, напоминает про таблетки и уходит. Антон молча сверлит взглядом луну за окном своей палаты. А в пятницу его к себе зовёт Позов. Вполне ожидаемо. Антон ни с кем не разговаривал, почти не выходил из палаты и мало ел. Читать как: вообще не ел. Шастун ждал этого. Ему уже пятнадцать минут втирали о том, что так нельзя. Дмитрий пытался узнать причину, но… что отвечать-то? Парень игнорит? Не пишет? Не приходит? Да что за причина такая? Бред. Да, Темурыч догадывался об их отношениях, но говорить не хотелось на эту тему совсем. На данный момент Позов вещал о важности проблемы. — Ты ж понимаешь, Антон. От этого сложно избавиться в одиночку. Я помогаю тебе. Потому что не вывезешь один. Все разные, у всех различные случаи, всё индивидуально. Перепады — это изматывание. На очень глубоком уровне. Если не попытаться себе помочь, откладывать и говорить о том, что «потерплю, пройдёт, как и всегда», в один момент просто может наступить точка невозврата. Антон сглатывает, потому что согласен. От и до. Но полноценно мыслями он точно не здесь. Он там. Где вторник. Где 11 ебучих утра. Позов умолкает, трёт виски пальцами и сглатывает. Слишком громко. Юноша тут же поднимает на него свой взгляд и слышит: — Антон, потерпи. Просто потерпи. Думай сейчас только о себе. Занимайся собой. Откинь всё. Потом будет легче. Просто сосредоточься сейчас на лечении. Посторонние мысли ни к чему хорошему не приведут. Ты же понимаешь это. Я знаю, что сложно. Знаю, что больно. Но, пожалуйста, Антон. Ты справишься. Я уверен. Чего, блять? Антон хмурится. Что за хуету он сейчас услышал? Потерпи? Сосредоточься на лечении? Потом будет легче? Догадка приходит мгновенно. — Где он? Мужчина шумно выдыхает. — Понятия не имею. — Имеете. — Нет, Антон. Я знаю только то, что тебе нужно сосредоточиться на себе. И больше я тебе ничего сказать не могу. — Не можете? Позов кивает. — Не могу. Шастун вылетает из кабинета пулей. Пропускает терапию, столовую, посылает нахуй таблетки и сидит весь день до посещения в палате. Потому что не понимает абсолютно нихуя. Ему кто-нибудь объяснит? Почему потерпеть? Почему сосредоточься на себе? Почему, блять, занимайся собой? Да похую ему всё. Телефон ему приносят, но там ничего нового. Нурлан не ругается, но говорит серьёзные вещи. Он сегодня похерил весь день. И Шастун согласен с этим, но уровень злости не падает. Не утихает. Ещё не утихает… обида? Хуида. Может, Арсений занят? Может, у него дела? Может… блять, да что за бред, Антон? Он бы нашёл минутку для того, чтобы ответить. Он бы приехал. Он бы всё сделал для того, чтобы связаться с тобой. В голову приходят тревожные мысли о том, что с Арсением что-то могло случиться, но поток этого панического дерьма перекрывает Эд, который приходит к нему и сразу же обнимает до хруста. Друга видеть приятно. Антон своими лапищами сжимает в ответных объятиях и утыкается носом куда-то в шапку на макушке. Отстраняется через некоторое время и смотрит на Эда внимательнее, чем до этого. Он ведь ни у кого больше и не сможет узнать, поэтому спрашивает: — Ты не видел Арсения? Он на смс не отвечает. И трубку не берёт. Был в сети в последний раз во вторник в 11 утра. — Об этом я и хотел поговорить, Тох. Вопросительный взгляд. Эд смотрит с напрягом. Сглатывает, потирает руки, выдыхает. — Тох, у нас новый препод. Арсений уволился в тот день, когда ты в клинику пришёл. Даже без отработки. Просто написал заявление и… не знаю, что там за хуета, но я и сам не понял. Узнал только сегодня, сразу к тебе примчался, а ты не в курсе. Оказывается. Антон сглатывает, замирает на месте, смотрит на Эда с непонятным выражением лица и издаёт звук, похожий на смешок. Не отвечает на звонки, не берёт трубку, увольняется, плюс все те фразы Арсения. Складывается интересная история. Ебучий случай. Антон даже не знает, что чувствовать. Он начинает злиться, потом понимает, что нихуя не понимает, и лишь потом — чувствует боль. Ту самую, когда кончики пальцев немеют, а в груди разрастается что-то невъебенно неприятное, сдавливающее грудь и перекрывающее дыхание. Блять. Нет. Сука, да не может всё так быть! Сука. Сука. Сука. — Тох. Антон возвращается в реальность и смотрит на обеспокоенного друга. Да, у Эдика татуировки, пирсинг, он весь такой из себя дикий, но на самом деле образ делает своё дело. В его глазах сейчас не дикость. Там проливной дождь. Гроза. Антон усмехается. — Он меня, сука, бросил? — Разве Арсений мог? — Ты же понимаешь, что происходит за хуета? Сложи картинку, Эд. Это пока что самое логичное объяснение. — Я понимаю, но почему-то уверен, что он не мог так поступить. Тох, хуйни не скажу, ты ж знаешь. Антон пытается не потерять над собой контроль. Пытается дышать. Считает до ебучих десяти. Думай. Думай. Антон. Давай. — Кстати, новенького этого тоже нихуя не видно. Егор? Или как там этого еблана зовут? Шастун недоумевает. А он при чём? Стоп. Это как-то связано с тем самым… Антоном? Или нет? Блять, нет. Не может быть такого. Это бред. Как вообще гибель Антона может быть связана с увольнением Арсения? Антон, ну ты и придурок. Это же ведь связано прямее некуда. Стоп, но почему тогда Попов уволился? Почему тогда не отвечает на сообщения, не читает их, на звонки не отвечает тоже, да и… Дмитрий Темурович говорил все эти слова сегодня, и сам Арсений много чего сказал. Картинка начинает срастаться. Только вот Антон одного не поймёт: что же всё-таки случилось такого серьёзного, что Арсений, блять, с ним не связывается и даже не предупредил, что пропадёт? Ведь со стороны похоже, что его просто бросили, как надоедливого мальчика. Они ещё и переспали. Прекрасно. Антон начинает думать, что так и есть, но гасит эти мысли. Потому что… Арсений не мог. Он, правда, не мог. Только не он. — Тох? Эд смотрит обеспокоенно. Но Антон отмахивается, спрашивая что-то про универ. Друг не заостряет внимание. Потому что знает: если Шастун переводит тему, значит, говорить не хочет. Они болтают минут 30. Эдик даже знакомится с Рустамом, который просто проходил мимо, а потом уходит, напоследок крепко сжимая Антона в своих руках. Оставаться одному было опасно. На часах 18:00. Шастун понимал одно: ему хотелось прямо сейчас взять и уйти отсюда для того, чтобы найти Арсения и посмотреть ему в глаза. Чтобы спросить. Чтобы узнать, почему, блять, на последней странице в книжечке ярко-малиновым он поделился в конце, а в жизни последняя страница — это та в книжечке, где Антон потух? Где лишился своих красок. Почему там он его не оставил, а сейчас просто исчез? Шастун размышлял. Размышлял долго. И в итоге осознал после мучительных мыслей, которые смешались с дикой злостью, что даже не знает, в каком направлении думать. Сбегать не имеет смысла. Он всё ещё в своём уме, а действовать парадоксально сейчас слишком рискованно. Не в его интересах продлевать себе заключение в этих стенах. Поэтому Антон молча направляется в столовую, где берёт чай и подсаживается к Лёше под пристальным взглядом Нурлана, который где-то там в другой стороне разговаривал с одним из пациентов. Думать не хотелось. За стенами клиники будто война, а Антон в «домике». И он рвётся на волю, а его не пускают. А ему хочется. Хочется не из-за того, что это воля. А из-за того, что хочется воевать. — Лёх. — Ау? Курить хочется. Мысль приходит на ум так спонтанно, что самому становится не по себе. — Ты всё ещё через заборы перебираешься? — Давно уже не было. Шастун, ты долбоёб. Понял? Его уже не остановить. — А хочешь почувствовать себя на свободе на парочку минут или…? Глаза загорелись. Щербаков подобрался поближе, почти носом в нос Антона врезаясь, и прошептал, глядя абсолютно чистыми и невинными: — Хочу. Антон себя четвертует. Никто не пойдёт больше. Если только Рустама позвать, но и тот — слишком правильный на вид, а сам слабительные утаскивает из кабинета врача, по вечерам блюет в туалете и делает вид, что счастлив. Шастун давно просёк эту фишку. Делай счастливый вид, улыбайся и ты уже актёр. Это всё ещё самая лучшая маска. Прошло 3 дня. Арсений пропал из его жизни. Он написал сегодня Воле о том, что хотел бы его видеть, потому что мать сможет только на следующей неделе, поэтому просто ждал. Лёха наблюдал за Шастуном с блестящими от восторга глазами до самого позднего вечера. Нур смотрел странно, но пока ничего не говорил. Щербаков тоже не дурак. Он хоть и младше, своих не сдаёт. Это в нём ценится выше всего. Антоном ценится. А вот Сабуров явно ценит что-то другое, чего юноша не может никак понять. В прошлый раз эта опека казалась гиперактивной просто, но сейчас немногомного всё поменялось. Антон думать об этом не хотел, потому что не его дело. Поужинать, выпить таблетки, пойти в палату. Сделать вид, что спишь. Заученная схема. Они проделывали свои ебанутые идеи много раз в прошлом году. Нурлан ушёл домой, вернётся только утром. Шастун осторожно хватает вещи и направляется к окну. Второй этаж. Антон видит, как Щербаков уже стоит около дальнего забора. Чёрт знает, как вообще у него получается так быстро выбраться из палаты и незаметно выскочить на улицу. Антон делает всё осторожно, потому что это Москва. Потому что здесь везде камеры и надзор. Антон не в курсе, есть ли новые камеры, но слепые зоны знает наизусть. Из окна на улицу он выбирается через 10 минут. Изящно пиздец. — Ты чего так долго? Шастун цокает. — Я не камикадзе, как ты. Давай. Вперёд. — Нурлан нас убьёт. Антон кладёт руку на плечо. — Тебя он просто поругает. Слишком любит. Лёша задумчиво кивает, пытаясь опустить голову для того, чтобы Антон не заметил этот ебучий румянец на щеках, который он, сука, очень сильно заметил. Опять же — не его дело. Они с успехом находят лазейку, которую Щербаков расписывал сегодня во всех красках. Даже в таких клиниках бывают погрешности. Обычное дело. Люди слишком умные просто бывают. Щербаков — не исключение. Он, наверное, незаменимый и умный в одном флаконе. Да и клиника достаточно древняя. Антон чуть ли не рвёт джинсы, но с успехом преодолевает препятствие, а затем они добираются до первого магазина за углом. Да, окраина, но всё же магазины здесь есть хорошие. Шастун берёт мальборо с двумя кнопками и измученно улыбается продавщице, пока Лёша стоит и рассматривает витрины. Только улыбка у него не такая, как у Шастуна. Она такая, будто Щербаков увидел то, что давно не видел. Будто увидел близкого человека или игрушку нашёл старую из детства. По сути… так и есть. Антон легонько трогает за плечо. — Лёх, пошли. Надо возвращаться. — А сигареты? — Я найду, когда выкурить. Юноша кивает и идёт на выход. Антон курит где-то за углом, прислоняясь к стене. А Лёша просто улыбается и дышит свежим воздухом, наслаждаясь мимолётной свободой. Становится ли легче Антону? Нихуя. Он держался молодцом целый день, не считая тех прошедших, когда он вообще не вдуплял о ситуации ничего. Мыслей много, но ничего так и не стало известно. Юноша поддался порыву, сбежал, курит стоит, чувствует безысходность, злость, обиду, а ещё… тоску. В нём смешалось слишком много всего. Ебучие чувства скручивают все внутренности. Ему бы сейчас просто забыться. Вместо этого Антон докуривает, чувствуя бешеную боль по венам, подталкивает Лёшу в сторону забора, но не успевает сделать и шага. — Я так и знал, Тох. Антон поворачивается и смотрит Нурлану прямо в глаза. Пиздец. Припыли. Тот протягивает руку. Сигареты Шастун отдаёт сразу. Лёша всё это время стоит неподвижно. Голову опустил, пальцы выкручивает, молчит. Шастуну почему-то похуй. Он пальцы не выкручивает. Он больше даже за Лёшку переживает, чем за себя, хоть и знает — Нур его реально слишком сильно любит. — Знал же, что Лёша на тебя смотрел не просто так таким восторженным взглядом. Знал, поэтому и решил ненадолго выйти, чтобы вы, дурачки, подумали, что я не прослежу. — Антону по-прежнему похуй. Ему не похуй только на ебучее покалывание в пальцах. — Пошли через главный вход. — Нур, давай мы вернёмся так же. Нурлан смотрит пристально. С ноткой стали. Но с пониманием. — Пожалуйста, Нур. Антон выдерживает его взгляд и облегчённо выдыхает, когда санитар кивает. — Жду тебя в палате, оболтус. — Мужчина переводит взгляд на Лёшу, который пусто смотрит в одну точку, но выкручивает пальцы так, что они становятся красными. — Лёш, ты иди спать, хорошо? И не думай о плохом. Я не собираюсь ругаться. Ты не сделал ничего плохого, понял? Юноша кивает. Кивает и медленно идёт к забору. Антон идёт следом, как только Нурлан разворачивается и уходит. На свой этаж Шастун попадает по лестнице. Приходится быстро идти по коридору для того, чтобы никто не увидел. В палате он оказывается через минут пять. Нурлан уже там. Стоит, прислонившись к стене. Руки скрещены. Антон знает, что проебался. Резко сдавило грудь. Стоило подумать о том, как Нур разговаривал с Лёшей и как смотрел на него, становится непонятно хуёво. Арсений появляется в мыслях мгновенно. С его руками. С его губами. С его словами. С его байкальскими. Ебашит. — Ещё раз Лëшу за собой потянешь — доложу Позову. Ясно? Санитар старался не перегибать палку, прекрасно зная, что это принесёт только лишь вред, но Шастун поступил необдуманно. Абсолютно. Поэтому поругаться он был обязан. Немного. И Антон это понимал. Парень сглотнул, почувствовав прилив вины, посмотрел на Нурлана и кивнул. — Прости. Мне просто нужно было. — Нужно? — Нур покачал головой. — Ты о Лëшке подумал? А если бы с ним что-то случилось? Ты видел его карту? Ты знаешь, что он вытворяет? Тох, ещё раз… — Пауза. Вздох. — …и пиздец. Шастун кивает снова. Смотрит в одну точку. Ещё раз кивает. И ещё раз. Вроде понимает, что поступил паршиво, но не жалеет вообще. Эгоистичный ты, Шастун. Пиздец, какой же ты… Нурлан подходит ближе, но Антон и сам не замечает, что продолжает кивать. Мысли об Арсении застилают голову. Он видит байкальские перед собой. Представляет их. И так хочется понять… почему же так произошло, что его руку взяли и отпустили именно в тот момент, когда он висел над пропастью? Он кивает своим вопросам в голове. Всё будет хорошо? Кивок. Вы же встретитесь? Кивок. И ты посмотришь в его глаза? Кивок. Так ведь всё и будет, Антон, да? Кивок. Разъебало тебя, Антон? Разъебало. Ещё как. — Тох. — Нур садится рядом, но не прикасается. — Тох, тихо. — Шастуна начинает откровенно трясти. Санитар всё же кладёт руку на плечо, уже зная, что происходит. — Тох, остановись. Всё хорошо, слышишь? Антон не слышит. Но кивает. Кивает, дышит тяжело, совсем не видит своих слёз, градом бегущих по щекам. Но зато чувствует ебучее одиночество. Нурлан плюёт на всё. Слишком Антон для него… свой, что ли. Близок он ему. Помочь ему хочется. Санитар обнимает за плечи и прижимает к себе, не встречая сопротивления. — Прости. Прости за то, что я такой. — Нур качает головой. Ведь тысячу раз видел дикую панику, истерику, слышал столько всего, что тошно уже, но Антон впервые при нём позволяет себя искренние эмоции. И от этого так страшно. Не стрёмно. Именно страшно. Тревожно. — Я успокоюсь. Сейчас. Я в порядке. Всё хорошо. Нурлан достаёт заготовленные шприц. На всякий случай. Потому что знает, что успокоиться он так просто не сможет. Ему повод дай сейчас, лишнее слово скажи и всё. И всё по новой. — Тох, тссс. Антон не слышит своих же слов. Он что-то говорит ещё. Как мантра «всё будет хорошо». Он ловит панику, не может дышать, не может думать рационально. Пульс в висках, грудь сдавливает. Он задыхается. Всё-таки достала его эта ебучая тревога. Он не видит байкальских. Он тонет, но его никто не спасает. Где тот человек, который за ним прыгнул? Комарик в кожу. Темнеет. Нурлан рядом. Обнимает, прижимает к себе, шепчет: — Тох, тихо. Всё. Тихо. Всё хорошо. Ты не виноват. Не проси прощения. Ты ни в чём не виноват. Что же такого случилось, что ты так… Парня вырубает окончательно. Нур запинается. Останавливается. Укладывает на кровать, поправляет одеяло и смотрит. Чёлку убирает прилипшую со лба, сглатывает и вздыхает. Оборачивается, слыша лёгкие шаги. Лёша стоит и заглядывает в палату, смотря на них необъяснимым взглядом. — Всё слышал, Лёш? Кивок. Нурлан улыбается. Как может. Потому что не может показывать все свои переживания. Жизнь научила прекрасно прятать всё, что не должны видеть люди. Даже Лёша не должен. — Всё хорошо. Антону просто нужно поспать. И мы пойдем спать тоже, верно? Щербаков ничего не отвечает. Принимает руку Нурлана, прижимается ближе и закрывает глаза, позволяя поднять себя на руки. А Шастун всё ещё там. Где вторник. И 11 ебучих утра.