ты скажешь, что среди массы безликой встретил именно меня. и я отвечу, что скоро ты меня потеряешь. ты спросишь: меняй или не меняй? и я отвечу, что ты можешь поменять всю свою жизнь, но только меня меняй, пожалуйста, не меняя.
эд.
***
В этот раз было ещё хуже. Антон проснулся, еле разлепив глаза. Вспомнил, что вчера сотворил только после того, как почувствовал привкус во рту. Зубы почистить охота. Вспомним. Хронология событий. Эд, разговор, Лёша, забор. Сигареты. Нурлан. Истерика. Ну лан. «Ладно» там должно быть, но в рифму же. Ебучая хронология событий какая-то получается. Антон приводит себя в порядок с таким трудом, что лечь бы снова и лежать целый день, но если он будет так кваситься постоянно, придётся здесь задержаться. Лучше ему не становится. А с сегодняшнего дня ещё и сеансы у Позова. Он вообще удивлён, что ему по заднице не надавали за такое поведение. Юноша вздыхает, взъерошивает влажные после душа волосы и плетётся в столовую, захватывая с собой таблетки по расписанию. Стало чуточку полегче. Спасибо Нурлану, конечно, но это пиздец. Внутри херота. Снаружи пусто. В прямом смысле. В столовой человек пять от силы. Среди них Лёхи нет. Никого из знакомых нет. Поэтому придётся посидеть немножко в одиночестве. И подумать. Давай, Антон, анализируй. У тебя чёт плохо с этим в последнее время. Давай. Напряги мозги. Арсений свалил куда-то. И это факт. Темурович в курсе, но не скажет. Воля знает сто процентов. Он должен прийти, поэтому информацию Шастун будет вытягивать хоть щипцами, хоть собственными руками, потому что сразу же после клиники, если Попов не объявится, Антон начнёт его искать. И нет, это не безумное желание из-под земли достать, это просто тоска. Такая ебучая тоска, что сдохнуть можно, а это только пятый день пошёл. Ещё этот Егор. Тоже пропал. Тоже наводит на мысли. И так бесит, что не понять ничего. Антону так не нравится. Антон, если хочет что-нибудь узнать, он напролом пойдёт, потому что по-другому не может. Или Арсений его недооценил, или Арсений прекрасно знал, что такое случится, с самого начала, поэтому дождался момента, когда Шастун будет в клинике, чтобы специально свалить. Но свалил-то он куда? В городе он или нет? Собирается ли он объявиться чуть позже? Ответит ли он хоть на одно ебучее сообщение? Даст ли понять, что всё в порядке? Знаешь ответы, Антошка? Нихуя. И эта улыбочка по-ебучему бесячая (как скобочка) в конце. Настроение сегодня хорошее. Угнетённое, но хорошее. Боевое. Потому что через 10 дней он отсюда выйдет на войну. И если сейчас он воюет с самим собой, то на воле придётся за своё счастье побороться. О, какие мысли! Это вам не халям-балям. Антон прекрасно понимает, что у него прилив, а потом ебанёт перепад, но на данный момент ему хочется рваться в бой. У него мыслей полно насчёт того, почему Попов исчез. И лишь сейчас приходит осознание. Шастун даже затормаживает.— Я люблю тебя. По-моему. Очень сильно. Вот. Веришь? Прям сердце ебашит. — Верю. Только не переставай любить, хорошо? Потому что я не перестану. — Антон, всё будет в порядке. И у тебя. — Короткая пауза. — И у меня. Всё будет в порядке. — Антон, всё в порядке. Я просто тоже переживаю. Но всё в порядке. Если не сейчас, то будет. Понял? — Всё будет хорошо. — Обещаешь? — Обещаю. — Люблю я тебя, Шастун. Запомни это, ладно?
Арсений с самого начала всё знал. Знал, что так будет. Знал, что уедет. Знал, поэтому ждал подходящего момента, когда Антон окажется в клинике. Пиздец. Арсений знал. Действительно знал, поэтому говорил всё это. Вот это вот его «всё будет в порядке» или «всё будет хорошо». Нет, Антон верит. Антон сейчас цепляется за эти мысли, и даже становится немного полегче. Но... он пытался донести, а напрямую сказать не мог? Что же ты, Арсений… делаешь? Шастун вздрогнул, когда почувствовал руку на плече. Нурлан присел напротив через пару секунд. Посмотрел на него пристально, вздохнул и вынес вердикт. — Я тебя прощаю, не стоит извиняться. Я знаю, ты, наверное, готовил речь, но не нужно. — Санитар театрально вскидывает рукой. — Всё в порядке. Антон даже улыбается. Потирает глаза пальцами, зевает и снова улыбается. Спать хочется ужасно. Нурлан улыбается тоже. Интересуется осторожно. Заботливо. — Как ты себя чувствуешь? Огромный плюс Нурлана в том, что он не будет спрашивать «как дела?» или «как ты?», на которые нихуя ответа никогда не найдёшь. Он просто спросит о самочувствии или ещё что-нибудь придумает. Потому что знает о том, как Антон ненавидит эти вопросы. Иногда до ужаса сильно. Особенно… когда действительно не знаешь, что ответить. И по итогу лжёшь. Не скажешь же ты старому знакомому, который просто мимо тебя пролетал, в ответ на его такой вопрос: ой, знаешь, всё хуёво. И что этот знакомый сделает? Правильно, нихуя он не сделает, потому что начхать ему на тебя. Он даже не остановится. Даже не услышит. Скорее всего. Потому что он просто мимо пролетал. Да и захочется тебе говорить человеку об этом? Поэтому итог — ложь. На отъебись ебучее «я в порядке». — Спать хочу жойско. Нурлан кивает и смотрит на часы. — Тебе к Темурычу через две минуты. Забыл? — Блять, забыл. Зато честно. Антон допивает компот, встаёт и пожимает руку санитара. Но не отпускает. Бровь Нурлана изгибается. Шастун вздыхает, в глаза смотрит, набирается смелости. — Спасибо, Нур. За вчера. Санитар кивает, легонько улыбаясь. Антон руку выпускает. Он уже должен сидеть в кабинете Позова, но всё равно стоит на месте, замерев. Потому что не может не спросить. — Лёша нормально? — Нормально. Я морально готов вынести его разговоры про свободу. — А ты его к себе забрать не хочешь? Ему же есть восемнашка. Нурлан смотрит странно, даже взгляд отводит. И Шастуну бы не заострять на этом внимание, но он наклоняет голову чуть в бок и сглатывает. Санитар стряхивает какое-то только ему одному понятное наваждение и снова смотрит на юношу, отмахиваясь: — Всё сложно, Тох. Если бы всё было так просто. Ему ещё рано. Нужно немного подождать. Даже не отрицает, что забрать себе хочет. Шастун понятливо кивает, решаясь не углубляться. А то Дмитрий Темурович уже рвёт и мечет. Читать как: сидит и попивает чаёк с травками, ожидая, когда Антон соизволит прийти. До кабинета юноша бежит. Быстро стучит, слышит «войдите» и быстренько заходит, падая в кресло. Здесь спокойнее, чем во всей клинике. Антон до сих пор шарахается, когда по коридорам идёт, от пациентов и так далее. Доктор смотрит без возмущения. Действительно пьёт чай, но тут же отставляет чашку, переводя взгляд на Шастуна. — Выглядишь бодрым, Антон. Юноша согласно кивает. — Я хотел сегодня затронуть тему твоего окружения. — Моего окружения? Кивок. А вот это уже интересно. — Ну ладно. Давайте поговорим об этом. Позов складывает руки на столе и чуть наклоняется для удобства. — Расскажи, кто тебя окружает? С кем ты общаешься больше всего сейчас? Антон отвечает быстро, потому что людей в его жизни не так уж и много. Именно тех, с кем он поддерживает общение. По пальцам одной руки пересчитать можно. Даже не обидно. Он давно привык к тому, что много друзей — не всегда значит, что это хорошо. — Друг. Вместе учимся. Наверное, друг семьи Павел. И Арсений. — Арсений, сука, Попов, который куда-то съебал, но об этом Позов и так прекрасно знает. — С мамой редко в последнее время общаемся. Но она обещала приехать. — Почему редко? Вот оно. Сейчас будет копошение в мозгах, попытки докопаться до какой-то там правды и так далее. Окей. — Потому что она в работе. У неё мужик ещё какой-то там. Не до меня ей. Я же взрослый. Сам справлюсь. Она не обязана быть со мной рядом постоянно. — Ты её оправдываешь. Или мне кажется? — Честно? Позов смотрит пристально. А Антон отвечает честно. — Мне плевать. Я не нуждаюсь в ней так сильно, как в детстве. Но я всегда рад, когда она приезжает. Для меня мать — святое. Я в любом случае её люблю. У нас нет проблем в общении. Поэтому копайте дальше. — Хорошо. Позов меняет позу, откидывается на спинку стула, берёт ручку и пишет что-то где-то. Антону просто похуй, где он пишет. Он даже на стол не смотрит. Куда-то сквозь. — А друг? — Эд. Лучший человек. Без преувеличений. Не знаю, как он меня выдерживает иногда. Я попытаюсь максимально компенсировать своё отсутствие в его жизни в последнее время, потому что отдалился из-за состояния. Думаю, когда выйду из клиники, мы станем больше времени проводить вместе. — Хорошо. Хуешо. Антон снова наблюдает за тем, как Темурович что-то пишет. Становится скучно. Там ещё вопросы про Волю должны быть и… про Арсения. Если Позов, конечно, вообще про него спросит. — Павел Алексеевич живёт в Москве? Ты же из Воронежа, поэтому спрашиваю. — Он преподаёт английский в моём универе. Приглядывает за мной здесь. По просьбе мамы. Позов кивает снова. Записывает. Помечает что-то. Поднимает взгляд. Смотрит несколько секунд как-то непонятно. До Антона доходит, поэтому он начинает сам. Нахуй эти гляделки ваши ему не всрались. — А Арсения я люблю. Только сейчас самую малость злюсь на него. — Антон даже улыбается. Как придурок. — Ну вы знаете. Дмитрий Темурович вздыхает, откладывает ручку и садится поудобнее. Аж страшненько. Мурашечки. Чего это он так напрягся? Шастун же правду глаголет. Он же в курсе всей хуйни, вроде как. Эта тишина уже давить начинает. — Ты знаешь, что такое зависимость от человека? Так блять. Антон хмурится. Щурится. Ну охуеть. Ебучий случай. — Считаете, что я от него зависим? С чего такие выводы? — Антон. — Нет, вы расскажите. Мне очень интересно послушать. Злость. Ебучая злость. Нет, Шастун себя в руках-то держит, но пиздец его ебашит по головушке. Зависимость? Ага. Конечно. Хуисимость. Вот, что скажет Антон Шастун вам, Дмитрий Темурович. — Пойми, Антон. То, что я вижу — очень похоже на зависимость. Ты постоянно рассказываешь на групповой терапии о Байкале, о том, что хочешь в нём утонуть, о том, что мечтаешь поскорее на берегу оказаться. Возможно, не все поймут, о чём речь на самом деле, но я-то понимаю. Ты уже три дня говоришь это. Ты зациклился насколько сильно, что не замечаешь этого. Это наводит на определённые мысли, пойми. Блять. В этой клинике ничего нельзя никому говорить. Даже на групповой терапии. Крысятник, блин. А начиналось так красиво. — Ты одержим идеей о байкальских. Видишь спасение в них. В Байкале. Помнишь свои слова? Антон помнит. Хорошо помнит. Как не помнить. Пыл поубавился, но на лице недоумение вперемешку с непониманием. — И что? Это сразу зависимость? — Я не могу говорить однозначно, потому что не видел вас вместе в жизни. Если учесть, что с тобой происходит в последнее время, могу сделать вывод, что ты действительно видишь спасение только в нём. Ты потух за несколько дней окончательно. — Я в порядке. — Нет, Антон. — Позов перебивает быстро. Говорит жёстко. Строго. Косит порыв солгать на корню. Чтоб тебя… — Ты не прикроешься эпизодом прилива энергии. Ты не в тех условиях, чтобы мне лгать. И ты прекрасно знаешь об этом. Так же как то, что ты на данный момент в пограничном состоянии. И нуждаешься в лечении. Антон задыхается в своём возмущении. — Я не останусь здесь больше, чем на отведенное мне время. — Я и не собирался тебя задерживать, но если продолжишь игнорировать очевидно нестабильно-ужасное состояние, задержу. Шастун понимает, что реально задержит. По твёрдому взгляду видно. И чёрт его знает, но у юноши такое странное чувство внутри, будто он… с отцом разговаривает. Парень расслабляется в кресле и вздыхает. Тяжело. С ноткой отчаяния. — Если бы не он, я бы не стал вообще ложиться в клинику. Арс очень многое для меня делает. Мне без него тоскливо. И я не понимаю, что происходит. Я ведь не знаю, где он. Я не знаю, что с ним. Не знаю причин. — Шастун сглатывает, взмахивает руками и на выдохе: — Я ничего не знаю. Позов задумывается. Взгляда не отводит. Смотрит на время чуть позже. Снова возвращается к глазам Шастуна. Что-то ведь сказать хочет. Но не может решиться? Или что? — Антон. — Наконец-то. А то компот наружу просится. — Ты измотан. Злишься. Постоянно думаешь о том, что сейчас происходит. И это очень плохо влияет на твоё моральное состояние. Но я тебе уже говорил: подумай пока о себе. Чем быстрее ты это поймёшь, тем быстрее всё придёт в норму. — Мужчина встал и повернулся к окну. — Одно дело, когда успокаиваешь человека, говоря о том, что всё будет хорошо, когда он и сам хочет, чтобы всё было хорошо. И совсем другое, когда ты успокаиваешь человека, говоря ему о том, что всё будет хорошо, но он хочет слышать, что всё будет плохо. Намёк. Намёк на то, что Шастун всё проёбывает. Окей. Антон не стал думать об этом прямо сейчас. Он вышел из кабинета через пятнадцать минут и пошёл сразу же в палату, где лёг на кровать и уткнулся в потолок. Ибо нехуй. Он не подписывался на такое. Зависимость. Ну да. Нет, он залипает на Арсения. Это есть. Считает его своим спасением. Это тоже есть. Но он же просто влюблён. Он так влюблён... Никакой там зависимости нет. Единственное, о чём действительно задумался Антон, это слова Позова о том, что нужно подумать о себе. Он этого делать не умеет. Он сам себе нахер не сдался. Он просто будет исправно ходить на терапию, пить таблетки и пытаться с собой что-то сделать. Не умеет он о себе думать, зато как об Арсении подумать, так сразу! Жук. Жужжащий. Да потому что Антону Арсения не хватает. Ему и целоваться хочется, и обниматься хочется, и видеть его хочется просто. А он съебал. Нет, ну что за человек? Спасибо приливу, иначе бы Шастун сейчас на стены лез. Он себя ебанутого знает. Иногда. План приходит в голову сразу. Мысленная подпись. Соглашение. Если Попов не объявится, Антон выходит из клиники и пытается на него выйти. А пока он будет пытаться себя подлатать. Он обещал, что всё будет хорошо. Он обещание сдержит. Потому что не нарушит своего слова. Арсений тоже не нарушит. Если сказал, что всё будет в порядке, значит будет. Вот и всё. Главное, пережить всю эту хуйню. — Можно? Антон поворачивает голову и видит Волю на входе. Поэтому сразу же кивает и садится на койке, наблюдая за входящим. Паша его обнимает. Сжимает в объятиях, гладит по макушке и прижимает к себе. А Шастун улыбается, хмыкает, но приобнимает в ответ. Алексеевич садится на стул, стоящий напротив, закидывает ногу на ногу и складывает руки на остром колене. — Я знаю, что вы знаете. Шастуну долго думать не надо. Он чётко знал, что хочет сказать. Воля тоже знал, что юноша спросит. Конечно, он знал. Губы поджимает, вздыхает, отвечает спокойно, разводя руки в стороны: — Не моя тайна. Блять. Точно знал. — Тогда передайте ему, что он охуел. — Чётко. По факту. Антону сейчас вообще плевать. Прилив злости. Прилив обиды. — Прям так и передайте, а если скажет передать, чтобы я не матерился, сразу скажите, что ни-ху-я не перестану. Воля смотрит пристально. Смотрит с явным беспокойством. А ещё… смотрит так, будто всё знает. Будто пришёл вот сейчас, смотрит на терзания Антона и знает всё. Абсолютно всё. — Павел Алексеевич. Хоть что-нибудь скажите. — Антон, он жив и здоров. Не считая дикой усталости. Просто так нужно. На данный момент. — Он в Питере? Догадка приходит мгновенно. Воля не кивает. Просто смотрит. — Значит, в Питере. Павел цокает. — Не смей думать о том, о чём ты только что подумал, ясно? — Хуясно, Павел Алексеевич. — Не смешно, Шастун. Антон цокает в ответ. — Да всё пучком. Я просто на стены без него лезу, тоскую, блять, переживаю, как он, что с ним. А он просто съебал, ничего мне не сказал и где-то там в Питере находится. — Обида топит. Антон понимает, что ведёт себя как ребёнок, но не может это остановить. — Так ещё и этот еблан по имени Егор, который его бывший студент тоже куда-то исчез. Воля нахмурился. Совсем слегка. Значит, Антон попал в точку. Они связаны. Детективный агент Антонио Шастунидзе в деле. — Я могу довести мысль до конца, если хотите. Но я думаю, мы оба в курсе, что я прав. И они как-то связаны. В том числе и с Антоном тоже. Они все повязаны. — Ты только что довёл мысль до конца. Антон пожимает плечами. — Вы даже не отрицаете. — Я и не собирался. Я просто хочу об одном попросить. — Воля наклоняется ближе. — Не лезь пока. Просто подожди немного. Арс должен сам. — Почему он мне ничего не сказал? — Потому что бережёт тебя, дурья ты башка! — Паша щёлкает его по лбу пальцами. — И себя тоже. Антону всё равно ничего не понятно, но очень интересно. И ему бы дальше пытаться вытащить инфу, но видно же, что Воля партизан херов. Ц. Мужчина ловко переводит тему, спрашивает про знакомых, рассказывает про универовские дела и собирается уходить через часа полтора. К теме с Арсением они не возвращались больше. Павел обнял, похлопал по плечу, взъерошил волосы и пошёл к двери. У которой застыл, обернувшись. Шастун не понял сначала, а потом услышал: — Он тоже скучает. И лёг на кровать, снова уставившись в потолок. Одно он знает точно — теперь стимул выйти отсюда стал ещё больше. День проходит вяло. Антон выпивает таблетки, болтает на обеде с Рустамом, идёт на групповую терапию, а затем и на ужин. Нурлан сидит рядом с Лёшей, который с восторгом о чём-то ему рассказывает. Рустам пьёт что-то, а больше никого и нет из знакомых. Он берёт ужин, идёт к столу и плюхается рядом, кивками здороваясь со всеми присутствующими. Оказывается, Лёша рассказывал про тот самый магазин, в котором они сигареты покупали. Упс. Он встречает взгляд Нурлана и кидает в ответку сочувствующий. Санитар строит кислую мину и снова смотрит на Лёшу. Только уже с невъебенным обожанием. Аж глаза блестят, ей богу! Когда заканчивается приём пищи и таблеток, Антон вместе с Нурланом и Лёшей моют руки и идут по коридору к палатам. Щер на первом этаже, а Шастуну пилить на второй. Почему нет лифта? Ему уже 20 лет, он старый больной человек, между прочим. Суставы щёлкают, колени болят, отдышка там и всякое такое. Парень поднимается к себе и уже хочет лечь, чтобы отдышаться, но не успевает расслабиться, потому что через пять минут к нему прибегает Лёша. А следом идёт и Нурлан с таким выражением лица, что Шастун не сдерживается и смеётся. — Шаст, это дитё хочет ту книжечку посмотреть, про которую ты на групповой терапии рассказывал. Он мне за пять минут весь мозг съел. Лёша цокает, а затем прижимается к плечу Нурлана и поднимает голову, преданно смотря в глаза. Тот щурится, хмурится, но отводит взгляд, кивая в сторону Антона, когда тот показывает в руках ту самую книжечку, которую только что из-под подушки достал. Из-под подушки, потому что… ценное. Щербаков несётся на кровать, сбагривает книжку себе и листает с таким восторгом, что Нурлан лишь головой качает, но улыбается. Чисто и… нежно? Ебануться, Антон, тебе везде какая-то ебучая нежность мерещится. Своей просто не хватает. Точнее — для себя. А ещё точнее — арсеньевской нежности. Антон понимает, что отбой уже был. Нурлан тоже это понимает. Лёша откладывает книжечку, встаёт и вдруг замирает, смотря на свои руки. Санитар тут же подходит ближе, настораживаясь, в глаза пытается заглянуть, хмурится. И Шастуну вдруг кажется, что его здесь вообще не должно быть. Щербаков поднимает взгляд и спрашивает: — Я пойду кран поверну? Нурлан сглатывает, но чётко отвечает. — Лёш, спать нужно. — Но я кран открыл два раза. Это плохое число. Мне нужно… Щербаков хочет пройти дальше, но Нурлан перекрывает ход. И Шастун понимает его мотивы. Невольно вспоминаются слова Позова про зацикленность. У Лёхи вообще пиздец с этим. У него чё-то там в диагнозах такое есть. Расстройство какое-то. Плюс паранойя и так далее. Антон не вникал же. — Нур, два — плохое число. Понимаешь? А если ты умрёшь, если я третий раз не подниму? Нур, три раза надо. Я пойду и… — Лёш, давай спать? Ничего не случится. Абсолютно ничего. Веришь? Всё в порядке. Мы сейчас пойдём в палату и ляжем спать. Без обсуждений, Лёш. Нурлан всего лишь пытается утихомирить. Заставить поверить, что в этом нет ничего такого. Что это не страшно. Что никто не умрёт. Антону это знакомо. У него была такая шняга в средних классах, но как-то само собой рассосалось и не всосалось обратно. Щербаков сглатывает и делает такие глаза, что Антон невольно отводит взгляд. — Ты серьёзно? Два — плохое число. Я не могу так всё оставить. Два — плохое число. Нур, пожалуйста. Я не могу. Два — плохое число. Плохое. Нурлан кидает взгляд на Антона и вздыхает. А потом просто подхватывает Щербакова на руки и быстрым темпом выходит из палаты. Шастун аж вздыхает от облегчения. Атмосфера пиздецовая. Нур в этом столько лет, что не по себе. Но мысли о другом. Потолок всё ещё такой же белый. Немногочисленные трещинки режут глаз. Хочется взять и замазать. Чтобы ровно. И никаких ошибок. Шастун смотрит в этот потолок, а затем прикрывает глаза. Сегодня ему было нормально. Он осознал, что просто должен был знать, что у Арсения всё в порядке. Этого было достаточно для того, чтобы продолжить бороться за себя дальше. Даже если без ответов на звонки, без ответов на сообщения, без каких-либо объяснений. Павел Алексеевич облегчил мысли. Но совсем немного. Парень воспрял духом, но уже знает, что позже будет хуже. Такова его жизнь на данный момент. К этому привыкаешь. Нурлан приходит через минут 20. Снова. Антон ещё не засыпает, потому что думает о байкальских. Раскрывает глаза, включает светильник и смотрит на часы. 23:00. — Нур, ты чего? Лёха как? — Спит. Пришлось укол делать. — Шастун поджимает губы. — Я пришёл, потому что Позов сказал тебе телефон принести. Удивление граничит с какой-то ебучей радостью. У Антона аж глаза блестят. Он берёт телефон и включает его. Иконка об смс. Нурлан говорит, что зайдёт через пять минут, а Антон открывает сообщение и читает короткое:неизвестный номер: Не матерись. 22:22
Антон не пишет ничего в ответ. Он просто отдаёт телефон санитару, желает спокойной ночи и ложится на кровать. Глаза действительно блестят, сердце стучит под рёбрами мощно, сильно и быстро. Шастун понимает, насколько сильно тоскует. Понимает, что перепад ебанёт вот вот. Понимает, что влага по щекам — не пот. Поэтому молча рыдает в подушку минуты две, а потом вытирает слёзы и мысленно посылает Арсения в баню, потому что злится. Легче стало. Однозначно. Он даже представил, как Попов сидел, держал телефон в руках и никак не мог нажать на кнопку «отправить». Шастун цокает на самого себя, вздыхает и закрывает глаза. А затем ещё раз посылает Арсения в баню, но......улыбаясь.