Я думаю, что ты не права. За окном чёрная птица не даёт мне сна. Это всё из-за тебя, это всё из-за тебя. Из-за тебя больше не буду чувствовать себя живым. Я на окраине Санкт-Петербурга, я снова один. Это всё из-за тебя, это всё из-за тебя. А ты продолжаешь мне смеяться в глаза. И всё так же обвиваться вокруг шеи, как змея. Детка, это всё из-за тебя. Это всё из-за тебя, из-за тебя. А ты продолжаешь мне смеяться в глаза. И всё так же обвиваться вокруг шеи, как змея. Детка, это всё из-за тебя. Это всё из-за тебя, из-за тебя. И в эту полночь я бессилен и я выйду на балкон, Играть со смертью в моём возрасте давно не моветон. Ты это знаешь. По синим лужам сотрясая отражения домов Я приземляюсь снова пьяный на холодный мокрый пол. Это всё ливень.
три дня дождя — всё из-за тебя
***
Антон вздохнул, открыл глаза и повернул голову к окну. Мама цветок привезла, когда приезжала, чтобы дышалось хорошо, на тумбочке валялся шоколад, который притащил Эд, а на часах было ровно девять утра, которые давали чёткое осознание того, что в обед юноша официально закончит лечение и вырвется отсюда. Нахуй. Нет, формально, да, именно на него, если подумать, но если серьёзно — он реально выйдет из клиники, а потом отправится Попову пиздюлей вставлять. Но это он из-за большой любви. Потому что истосковался. Прямо очень. Прямо хочется вот Антону Арсения увидеть. Он не знает, что скажет ему. Знает только, что злиться будет. Орать. Возможно. Наговорить может всякого. Но не в этом суть. Суть в байкальских. За эти 10 дней после сообщения Попова, Шастун воспрял духом. Перепады были, но незначительные. Он посещал Дмитрия Темуровича, проходил групповую терапию, пил таблеточки, доза которых существенно снизилась до одной два раза в день. Темурыч тоже удивился, что Антон нормально воспринял, но всё-таки решился на такое снижение и не прогадал. Да, раздражаешься (потому что курить-то тоже нихуя нельзя), да, злишься, да, всё это происходит. Но привыкаешь. 10 дней — мало, но для Антона, у которого шило сейчас в заднице и куча воинственного настроя с перерывами на нытьё, — нормально. Последняя чистка зубов, последний завтрак в обществе Лёхи, Рустама и Нурлана, последний приём таблеток в этих стенах, последнее рукопожатие с Позовым, последний взгляд на палату. Антон оставляет здесь всё плохое. Ему даже кажется, что он выходит абсолютно здоровым человеком, но понимает, что это так быстро не проходит. Некоторым недостаточно даже нескольких лет, чтобы поменять ход мыслей и настроиться на что-то другое. Некоторые вообще не пытаются, как Антон в недавнем времени, а некоторым вообще ничего не помогает. Шастуну пока нормально. В этот раз ему было не так страшно. Он уже не чувствовал себя слишком плохо в этих стенах. Только по ночам. И когда скучал по Арсению, который съебался. — Тох. Антон уже забрал документы, везде расписался и стоял на выходе в коридорчике. Нурлан не мог не выйти. Он широко улыбнулся, притянул к себе и обнимал минуты две, пока пытался дать несколько советов и пожелать чего-то там невъебенно крутого. Дурачина. Он вчера сидел, прилепившись к плечу юноши, потому что знал, что завтра тот сваливает отсюда. А потом причитал часа полтора, что Антон кидок. — Нур, я сюда возвращаться не хочу, даже если здесь ты. Без обид. Мужчина цокает, отстраняется, но улыбаться не перестаёт. — У тебя же ещё больничный? Кивок. — До понедельника. Нурлан кивает не ему в ответ, а чему-то своему. Своим каким-то мыслям. Задумывается над чем-то явно. Но отмирает через пару секунд, успевая перебить желание Антона спросить, всё ли в порядке. — Чего делать будешь в это время? Антон вздыхает. — В Питер хочу поехать. Выдохнуть. Подумать. Нурлан кивает, соглашаясь с тем, что это хорошая идея. А потом спрашивает так, будто пытается что-то разнюхать. Щурится, теребит маску в руках, смотрит изучающе. — К кому-то или просто? Шастун на это лишь улыбается. Вот ляпнул тогда про человека, который должен навестить, но это не девушка, так всё. Нур не спрашивал ничего всё это время, но прекрасно понимал, почему Антона так пидорасило несколько дней. Он срастил абсолютно всё, Антон уверен в этом на процентов миллион из миллиарда. Сначала к нему никто не приходит, потом укольчики, успокоительные, игнор лечения, истерики ебучие, а затем одно сообщение и жизнь снова стала лучше. Стоп. У Антона похолодели руки на секунд пять, потому что он сейчас впервые начал осознавать, что слова Позова могли быть правдой. Шастун сглатывает, взъерошивает волосы, отгоняя мысли, и отвечает, пожимая плечами: — Сначала просто, а там — как пойдёт. Как пойдёт. Самому не смешно, Антон? — У меня там просто у друга квартира есть. Если хочешь, могу прозвонить, спросить, можно ли тебе перекантоваться. Антону идея понравилась. Это ж столько экономии, пиздец. Ему это точно только на пользу. Тем более — надолго он там не задержится. Ну это он так думает. — Было бы неплохо, Нур. Спасибо. — Всё пучком. Это просто повод попросить номер твоего телефона, чтобы связаться. Шастун смеётся, хлопает по плечу и качает головой. Нет, ну дурачина же, ну. Они обмениваются телефонами, ещё раз обнимаются, и Антон выходит на улицу, оборачиваясь на мгновение, когда Нур чётко желает: — Никогда сюда больше не возвращайся, Антон. Санитар уходит. А юноша шумно выдыхает, легонько улыбается и окончательно спускается со ступенек, ступая на асфальт, где уже через пять минут его сметает в свои объятия Эдик. До хруста костей. Шастун замирает, прижимаясь ближе. Даже не пытается разомкнуть объятия, зная, что Эду это нужно. У них вообще дружба не как у обычных молодых парней. Между ними нет любви, как если бы она была между двумя людьми, которые встречаются. Но какая-то любовь всё-таки есть. Братская? Нет. Здесь что-то другое. Они будто связаны невидимой нитью. Для Шастуна Эдик — человек, в котором он уверен на миллион процентов. Человек, которые примет абсолютно всё. Человек, который никогда не осудит. А если даже не поймёт, сделает вид, что понял. Потому что не хочет навредить. Потому что искренне переживает и хочет защитить. И Антон для Эда что-то подобное. Это любовь такая у них. Родные они. Антон додумался до этого в стенах больницы. Да, смазливо, да, прям сопли сопливые, ну а что? Иногда хочется. Они стоят так недолго, потому что Антон всё-таки начинает бурчать, как старая бабка. У Эда хватка ого-го. Так кости сломать попросту можно. — Наконец-то, Тох. Я уже успел соскучиться, пиздец. Выграновский улыбается, шапку поправляет, топчется на месте, чтобы не замерзнуть. Смешной такой. — Попиздовали домой, а? — Антон оглядывается на здание клиники и кривится. — Видеть это место не могу уже. Эдик соглашается, обнимает за шею и не отлипает до самого автобуса. И в автобусе не отлипает. Рассказывает увлечённо о съёмках, на которых был, о песне, о смысле текста. С таким восторгом рассказывает, что Антон не может не улыбаться. Он поддакивает, задаёт какие-то вопросы, слушает с упоением, понимая, что тоже скучал. Проскальзывает в разговоре ещё и какой-то человек. Антон не спрашивает, но хочется. Эд же отмахнётся. Точно отмахнётся. Он пока точно не будет знать, он не скажет. Поэтому Шастун подождёт. Он терпеливый парень. Вроде бы. Хотя… он не уверен, что сможет держать себя в узде, когда Арсения Сергеевича увидит. Всё это время, что Шастун пробыл в клинике, он злился. Именно злился. Скучал, тосковал и злился. Ммммм, прекрасное чувство. Домой юноша бежит на крыльях ветра. Кидает сумку на пол, снимает куртку и падает в кровать. Лучшее ощущение. Эдик ржёт, садится в кресло и наблюдает. А Шастун переворачивается, оглядывает помещение и понимает, что здесь явно кто-то убирался. На этот вопрос Эд неопределённо ведёт бровью, плечами пожимает, но выдаёт в себе хозяюшку сразу же, как только встаёт и стряхивает невидимую пыль с учебника. Антон обещает шавухи. Много шавухи. Эдик соглашается на такой исход, потому что ну… шавуха же, ёпта. Про универ они разговаривают вскользь. Новый препод похуже, но это совершенно никого не ебёт. Арсений оставил за собой багаж знаний. Поднатаскал так, что до конца семестра точно хватит. У них тест в конце. Его ещё никто не отменял. Поэтому Антон подготовится и всё сдаст. А всё остальное… а с остальным он разберётся. Ему бы просто хотя бы уже на троечки. Да, это говорит Антон Шастун, который два месяца назад всё ещё не мог позволить себе учиться так, как может, а не так, чтобы гробить своё здоровье. Приоритеты поменялись. Ход мыслей тоже. Антон лениво раскладывает вещи следующие часа два. Эдик помогает, болтает о съёмках дальше, ругается на невидимую пыль и спотыкается о тумбочку раз пятьсот. А Шастун устало включает ноутбук, на время загрузки отлучаясь на кухню для того, чтобы плеснуть себе кофе. Он растворимый ненавидит, поэтому варит свежий, наливает Эду тоже и идёт на диван. Ставит чашку на боковушку, утраивает ноутбук на коленях и заходит в браузер, чётко зная, что будет делать дальше. — Ты уверен, Тох? Эд прекрасно видит запрос в браузере, стоя за спиной. — Уверен. Я на жопе ровно теперь сидеть не буду. Я две недели исправно лечился. — Эд хмурится и смотрит так, будто говорит: кому ты чешешь? — Ладно, 10 дней точно. Я разобрался в своих эмоциях, чувствах и состоянии, поэтому пришёл к мысли о том, что должен двигаться дальше. Я рад, что нахожусь дома, но не рад, что здесь нет его. Эдик поджимает губы, но просто садится рядом с Антоном и кладёт голову ему на плечо. Шастун улыбается и по-семейному чмокает в макушку, возвращая взгляд к экрану ноутбука, что всё так же стоит на его коленях. Эд почему-то вздыхает ещё раз. И ещё. Поэтому Антон останавливает свои пальцы, что двигаются по клавиатуре, набирая нужный текст, и тоже вздыхает. Он знает, что это за вздохи Эда. Он точно хочет что-то сказать. Что-то важное. — Тох, я историю почти дописал. — Да? Антон переводит взгляд на лицо Эда. Тот кивает, улыбается, смотрит. Шастун хмыкает. — Я у тебя там в Питере был? Эд хмурится, задумывается, сомневается. Но потом отвечает: — Был. Шастун вздыхает, возвращает взгляд на экран компьютера и возобновляет движения пальцев. Теперь он точно уверен. На все проценты, которые существуют в мире. Дохуиллион, выражаясь шастуновским языком. — Я думаю, это знак. Эд вздыхает. Следит за его манипуляциями, советует сапсан, помогает выбрать билеты. Антон покупает на семь утра, ругается на цену и пишет Нурлану. Тот отвечает сразу же. Эдик делает вид, что не ревнует. А затем уже полноценно косится на их шутливую переписку а-ля «Так скучал по мне? Мы расстались только утром, Антош». Шастун поржал. Выграновский потом тоже. В итоге: квартира на Петергофском шоссе. Окраина? Антон не вдупляет, но ему главное, чтобы было, где остановиться, если что. С другом Нурлана они списываются сразу же, договариваясь, что ключи будут в горшке с растением на третьем этаже. А сам он пока где-то будет в делах. И так сойдёт. Голосом того самого мальчика из мультика. Этот день Антон проводит по лайту. Он принимает душ, пока Эд заказывает доставку еды. Они заваливаются в кровать через полтора часа, едят пиццу, пьют лимонад, разговаривают обо всём, а к вечеру Эдика начинает жёстко рубить. Он не поехал в универ, а завтра вставать рано. Антон бурчит из-за пропуска, но цокает и оставляет друга в покое. Тот быстро засыпает под негромкий шум телевизора, пока Шастун стаскивает пачку мальборо со стола и идёт к окошку. Садится, поджигает, делает затяг, прикрывает глаза и расслабляется, упираясь затылком в стену. Телефон в руках. Трясущихся. На языке грусть какая-то печальная. Грусть печальная. Ебануться, да, Антон? Сообщение с неизвестного номера режет глаз. Сообщение, которое смогло Антона ебануть по голове так, что он воспрял духом и закончил терапию без сбоев. В себя поверил, Антош? Шастун усмехается, делает затяг и блокирует телефон. Теперь он дома. Теперь он может сидеть вот так и думать без улыбки клоуна на лице. Притворство ебучее. Ложь во благо. Но не себе. Антон думает о том, что будет говорить, когда Арсения найдёт. У него поезд завтра в семь ебаных утра. Будильник он завёл, хотя вообще не уверен, что уснёт. Но всё же. Иллюзия хорошего сна. Здорового. Хуёвого. Здесь даже рифму не надо придумывать. Оно само. Нет, Антон реально воспрял. Реально выполнял все рекомендации. Реально будто стал другим человеком. А в голове вопрос под черепной коробкой бьётся: думал, что это реально прокатит? Прям кулаками. Прям трещинами. Прям вот сильно ебашит. Шастуну тоже хочется. Об стену. Не головой. Кулаками. Чтобы злость выпустить. Обиду? Возможно. Он злится от непонимания. Банально. Поэтому как в жопу ужаленный завтра же выдвигается в Питер, чтобы всё выяснить. И хуй пойми, как он будет Арсения искать в этом Питере. Они ни разу не говорили о том, где он там жил, поэтому зацепок по нулям. Но Шастун был бы не Шастуном, если бы только из-за этого перестал что-то предпринимать. Попов с ним не связался. Попов не вышел на связь. Поэтому ход остаётся за Антоном. Две сижки и хватит. Он приедет в Питер, где первым делом схавает шаверму, споткнётся о поребрик и чисто по-питерски матюкнётся. Он уже решил. Антон ложится в постель, пытаясь не разбудить Эда, и закрывает глаза. Он засыпает с чёткой уверенностью в том, что Арсений знает, что он его найдёт. Он же умный. Он же догадается. Шастун уверен. Только вот найти бы. Глупо думать, что при встрече с Поповым все проблемы решатся, мир снова засияет и всё будет потрясающе классно. Но Антон позволяет себе быть глупым. Именно сейчас — позволяет.***
Смачно проматериться, потому что чуть ли не опоздал, собирая сумку утром, обнять Эда, сесть в сапсан и только потом расслабиться. 4 часа пути в своих мыслях. Антон едет в неизвестность по сути. А хотел же с Арсением вместе. В Питер.— Хочу в Питер. — На лице Антона появляется подобие улыбки. — Мечтаю. — Правда? Могу как-нибудь свозить тебя. Если хочешь. — Чего? Вы же ненавидите меня. — С чего ты взял? Шастун, тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? — Нет. — Тогда у тебя проблемы. — Да. С вами.
Шастун улыбается, вспоминая. Тогда на курилке и началась их история. Именно там Антон впервые понял, что Попов что-то к нему испытывает. И чётко осознал, что чувствует что-то и сам. Уже точно. Странно вспоминать это. Вроде и не так давно всё было, а два месяца пролетели. И кто они теперь друг для друга? Они пара? Всё ещё. Или кто? Когда Арсений свалил, он не оставил никаких инструкций. Он не бросал Антона. Он лишь сказал, что любит. И съебал. А где разъяснение? Сапсан домчит. Быстро домчит. Но мысли успеют прожрать черепную коробку и вскрыть всё, что сидело внутри без права на свободу. Антон забывается в музыке, обещая себе, что подумает обо всём позже. Даже засыпает под что-то вроде: это всё из-за тебя. Соглашается мысленно. Потому что всё из-за тебя, Арсений Сергеевич. Всё из-за тебя. И Питер из-за тебя, и ебучая терапия из-за тебя, и спонтанные решения из-за тебя, и нервяки из-за тебя, и тоска из-за тебя. Всё, блять, в этом мире сейчас из-за тебя. Крутится, мается, орёт. Антон выходит из поезда с пустой головой. Умыться бы. Но это потом. Он в курсе, что в здании Московского вокзала есть выход в метро. Поэтому направляется туда, ища вход. Путается, блять, потому что никогда не поймёт, почему на входе и выходе пишут: выход. Нет, ну что за люди? Шастун пишет Эду о том, что доехал хорошо. А потом спускается в метро, покупает карточку, закидывает пятьсот рубасов на первое время и открывает карты. Ему до Автово. Красная ветка. Ладно. До станции он добирается без приключений. Выходит из метро и следует маршруту до трамвая. 36 номер. Антон успевает увидеть его, когда начинает переходить дорогу, поэтому несётся и получается запрыгнуть в последнюю секунду. Он сидит, смотрит в окно и вдруг начинает осознавать, где он находится. Но дело даже не в этом. А в том, что где-то по улицам этого города ходит Арсений. Неизвестность первый раз в жизни вообще не пугает. Антон чувствует свободу. Он чувствует, что волен делать то, что хочет. Что он не в оковах. Поэтому осознание данного момента очень поднимает дух. Трамвай едет мимо домов, мимо ТЦ, мимо парков. И Шастун осознаёт окончательно, что пути назад уже нет. Он взял немного вещей. Только небольшая дорожная сумка. Самое важное. Мыльно-рыльные, пара свитеров, джинсы, носки, трусы и всё такое. Он ни о чём не волнуется. Кажется, что город встретил его объятиями. Ему спокойно. Как никогда не было ещё. Антон даже улыбается. Хаотичные мысли, но так и есть. Сначала пейзаж, потом резко носки и всё заканчивается объятиями Питера. В этом весь Антон Шастун. Мысли-то мыслями, но Антон мысленно матерится, потому что не знает, где выходить точно, пропускает в итоге остановку и выходит на одну позже. Идёт пешком. Здесь нет красот, здесь окраина, кажись, но Шастун всё равно дышит глубоко, осматривает пространство и идёт дальше. А затем заворачивает на нужном повороте, плутает по своеобразному лесу, заходит в небольшой, но уютный район, и находит нужный дом. Парадная тоже уютная. Много растений, какие-то детские рисунки, спокойные тона. Антон находит ключ, заходит в квартиру и только потом выдыхает. Он здесь. Всё позади. Хозяину квартиры он пишет, что всё в порядке. Тот обещает приехать завтра. Ну и ладно. Так даже спокойнее. Юноша устроится пока, поймёт, что и как здесь, поест. Вот последнее прям очень важно. Квартира не блещет красотами, но Антон даже этому рад. Он ведь мечтал. Ему главное, чтобы койка была, да где помыться. Юноша даже решает поплутать по улицам в поисках магазина, бросая сумку где-то в коридоре. Здесь и красное-белое есть. Но Антон туда не заходит. Он идёт в продуктовый рядом, покупает хлеб, колбасу, сыр, масло, яйца и кофе. Он не уверен, есть ли кофе у хозяина квартиры, поэтому купил. На всякий случай. Мало ли. Антон понимает, что они с хозяином квартиры подружатся. Потому что на кухне он находит и зёрна, и молотый, и турку. Кофеварки нет, но не беда. Так даже вкуснее. Юноша спокойно варит кофе, разбирается, что и где, выкуривает на балконе парочку сигарет, заранее спрашивая, можно ли курить у хозяина квартиры, а затем садится на диван в гостиной и пытается понять, что ему делать дальше. Звонок другу. Пятьдесят на пятьдесят никак не воспользуешься, помощью зала тоже, потому что здесь даже фотографий никаких нет, поэтому звонок другу. — Я на паре, но для тебя свободен. Точно. Блять, пары же. Поздняк метаться. Антон просит совета, совершенно не понимая, что ему предпринимать. Эд предлагает абсурдную идею разнюхать в деканате. Шастун не знает, как это вообще можно провернуть, но когда Эдик пишет через час о том, что ничего не выйдет, даже расстраивается. Юноша открывает инстаграм, опять же — по совету Эда, и просматривает публикации Арсения, вздыхая слишком тяжко. Его этот город успокаивает, потому что сейчас он даже злости не чувствует. По публикациям тоже не понять, где Попов живёт. Да и публикаций не было дохера времени. Дохлый номер. Антон предпринимает самое хуёвое решение, потому что шансов вообще ноль. Абсолютный. Чистый. Кристально-похуистический ноль. Но он Арсения Сергеевича из-под земли достанет. Юноша пишет на этот неизвестный номер адрес своего временного убежища. вы: если вы не арсений, то передайте ему, что я здесь. 14:54 Антон понимает, что грубовато прозвучало, поэтому отправляет ещё одно сообщение, не надеясь шибко на что-то, но всё же. Попытка — не пытка. А если и пытка, то ебучая. Ну охуеть теперь, Шастун. вы: пожалуйста. спасибо. 14:56 А дальше-то что? Правильно. Нихуя ничего. Ожидание только. Антон включает телевизор и посматривает на телефон постоянно, потому что… ну а вдруг? Он почти засыпает снова. Таблетки по расписанию, бутерброды с кофе тоже, а осознание так и долбит по голове. Вот, Тоха, ты в Питере, прикинь? Ты приехал в город, где мечтал с детства побывать, прикинь? Ты здесь, Тох, а где счастье? А? Да вот только Антон мечтал здесь побывать с Арсением. И всё не так должно было быть. Вообще не так. У них история чувств по-ебучему странная вообще. Но Антон привык, что у него всё в жизни по одному месту. И он рад. Рад, что судьба свела с Поповым именно. Рад, потому что без него бы загнулся. Рад, потому что взаимно всё. А сейчас что? А сейчас ничего. Сейчас он один в Питере. В квартире друга своего друга. В месте, где нет Арсения рядом. Он где-то в городе, да. Где-то на улицах, да. Где-то, но не рядом. И это ебашит посильнее, чем осознание того, что Антон в Питере. Весело тебе, Антох? Весело? Шастун истерично улыбается, снова сигареты берёт и выходит на балкон. Ему всегда Эд говорил, что курит он тяжело. Так сильно втягивает в себя яд, с таким удовольствием, что страшно. Тяжко. А Антону так легко в такие моменты. Парадоксально, да? Тело вздрагивает, когда в дверь звонят. Сигарета выпадает из трясущихся пальцев. Антон хмурится. Хозяин квартиры? Обещал завтра. Да они только что общались. Он бы предупредил. А кто тогда? Странно, что мысли про Арсения не возникло. Потому что в это никто не верил. Шастун пошёл открывать. Посмотрел в глазок сначала, но темно как-то, поэтому не стал заострять внимание. На нём штаны спортивные, олимпийка адидасовская, сигарета за ухом. Этакий настоящий воронежский пацан. Среди питерских красот. Он быстро тапочки напяливает, потому что холодно, замок открывает, ключ поворачивая, и расхлебенивает дверь. Стоит ли говорить о том, что Антон Шастун охуел? Потому что он не охуел. Он в диком ахуенезе. Он не надеялся на ответную реакцию. Вообще. А здесь… Тонет он сразу. Без права остаться на берегу. Арсений смотрит в его глаза так, что страшно. Смотрит пристально. У самого синяки, серость и усталость. Кажется. Антон не понимает наверняка, но сглатывает и молчит. Он и не думал о том, что скажет, когда увидит. Он не представлял в голове их диалог. Не репетировал перед зеркалом свои гневные тирады. Он вообще не знал, что будет. И как. Сейчас все слова вылетели из головы. Арсений в джинсах и пальто. Антон цепляется за всё это, не зная почему. Тишина не давит. Он видит капюшон на голове, пристальный взгляд и байкальские. Сам не замечает, как глаза блестеть начинают. А потом Арсений открывает рот, но Антон слышит не то, что думал услышать. Нет, он не думал услышать слова любви и тому подобное, но всё же. — Вот моё сердце, давай свою руку. Шастун хмурится. Не вдупляет, что происходит. А Арсений улыбается. Впервые за эту тишину. Улыбается и руку протягивает. И срывает. Срывает тормоза. Злость наполняет. Обида следом. Антон поджимает губы, руку всё же протягивает, потому что не может не протянуть, но говорит чётко и по факту, выражая сейчас ту единственную мысль, которая появилась среди пустоты: — Мне хочется на тебя наорать. Арсений всё ещё улыбается, ближе подходит, руку не отпускает. Останавливается запретно близко для остальных, но не для них самих. Говорит почти шёпотом: — Я должен всё объяснить, но сначала ты скажешь всё, что думаешь обо мне, ладно? У Шастуна взгляд мечется. Губы, глаза, губы, глаза, губы. — Антон. Глаза. Шастун злится. Так сильно, что пиздец. — Скажу. Да. Арсений отпускает руку, обходит Антона и заходит в квартиру. Юноша зажмуривается, протирает руками глаза, считает до десяти, выдыхает и идёт следом, закрывая за собой дверь. Попов усаживается напротив него. В кресло. И не понять ничего. Вообще. Арсений здесь, Тох, прикинь? Веришь? Нет. Вообще. Нет. Мужчина смотрит пристально. Взгляд полон смирения. Антон сглатывает, злость гасится тем, что чувства перекрывают. Облегчение. Он здесь. И дышать легче. Но им надо поговорить. Поговорить так, чтобы вообще не осталось никаких недопониманий. Шастун обнять его хочет. Но сидит на месте. Смотрит, осознаёт, что Арсений знал, на что шёл, и молчит. Взгляд Попова полон нежности. Ровно до того момента, когда Шастун произносит и бьёт вердиктом: — Разговор будет долгим, Арсений Сергеевич.