О бедном шисюне замолвите слово!

      Бинхэ застывает, впиваясь взглядом в появившуюся из ночной тьмы фигуру. Заклинатель в темном источает настолько подавляющую ауру, что Бинхэ не может сделать и шага в сторону, невольно становясь у неизвестного на пути. Заклинатель останавливается тоже. Придавленный ощущением опасности, от которого звенит в ушах, Бинхэ падает на колени, словно кто-то обрезал ниточки у марионетки. Голова, честно, невольно приподнимается, и он видит на самом деле знакомое лицо.       Шицзун возвышается над ним, как черная скала, одаривая столь же высокомерным взглядом, как и в самую первую встречу. Не размыкая плотно сжатых губ, он одним взглядом выражает все презрение, которое только может испытывать человек. Да и человек ли он?       Бинхэ не видит в нем ничего человеческого. Словно одетый в саму тьму, его черные глаза кажутся провалами в бездну. Бинхэ еще не знает о своей чувствительности, но опасность вокруг заклинателя чувствует даже сама природа. Бинхэ кажется, что если он сделает хоть малейшее движение — его голову снесут мгновенным взмахом меча.       Взгляд падает ниже совершенно случайно. Бинхэ потрясенно сглатывает. Завернутый в темную ткань, его шисюн по-прежнему узнаваем из тысячи для Бинхэ. — Если об этом узнает хоть одна душа, то ты не попадешь на круг перерождения, я тебе гарантирую это.       Шицзунь прижимает тело ближе к груди, словно не желая, чтобы Бинхэ пачкал его своим взглядом, и уходит, напоследок брезгливо пнув. Бинхэ потирает ушибленное плечо и содрогается от так и не вырвавшегося всхлипа. Чувство беспомощности накрывает с головой, и он чувствует, как тонет в нем, захлебываясь слезами.       Утром Мин Фань с сильным удивлением находит себя в гостевой комнате Бамбуковой Хижины. Лицо горит и шея ноет, а зеркало показывает отвратительно опухшую правую щеку и ожерелье из синяков. Мин Фаню искренне грустно от этого. Это тело было красивым, и он любил его, как и прочие красивые вещи, которые принадлежат ему. Тем более что этим телом он владел уже около двенадцати лет, если память не изменяет ему.       Отек на лице он сводит легко — опыт драк с учениками Байчжань не проходит даром. Тогда он и познакомился с Му Цинфаном, попав на больничную койку с переломами руки и ребра. Доктором он оказался волшебным, человеком приятным, а после не отказался и паре хитростей научить. Вообще, самолечение ци — штука крайне опасная, но Мин Фань на многое и не замахивается, только отек снимает. А вот болезненные и довольно яркие синяки не трогает. Как и вены, меридианы на шее довольно хрупкие для повреждений подобного рода. Так что остается только одолжить у шицзуна бинты и ждать, пока само пройдет.       Одна очень глупая часть Мин Фаня заходится восторгом, заставляя периодически тыкать в синяки пальцем. Он вчера наговорил своим длинным языком вещей, которых говорить не стоило, и отделался лишь «ожерельем» на шее. С учителя в адекватном состоянии сталось бы и спину высечь, а потом посадить на инедию на пару недель и запереть на этот же срок в Зале Почитания. Но шицзун в адекватном состоянии не был, и Мин Фань выходит из комнаты, чтобы найти того в кабинете, сидящего за бумагами.       Учитель безмятежен и в бирюзовых одеждах поверх нижних изумрудных одеяний кажется легким и нежным цветком под солнечными лучами, попадающим через открытое окно. Болезненная бледность еще не исчезла, но пропали еле заметные мешки под глазами, кожа на вид стала более упругой, а губы налились кровью до естественной красноты. На пару мгновений все мысли вылетели из головы, но к моменту, когда шицзун повернулся, Мин Фань уже склонился в ученическом поклоне. — Проходи.       Кажется, шицзун находится в благодушном настроении. Подчиняясь приказу, прозвучавшему, как просьба, Мин Фань входит в комнату и, после благосклонного кивка, устраивается напротив рабочего стола, совсем как тогда, когда он приходил сюда для уроков. Он без труда узнает отчеты из своего кабинета на учительском столе, и, судя по всему, шицзун доволен его работой. — Я не закончил разговор вчера, — Мин Фань напрягается, но в шицзуне определенно нет вчерашней озлобленности, с которой он пришел к нему. — Ты уже нашел спутницу… Или спутника на тропу самосовершенствования? — Даже не искал, — честно отвечает Мин Фань, с интересом ловя каждое слово. — Ты вообще изучал вопрос парной культивации? — Да, — шицзун скептично выгибает бровь, окидывая ученика более заинтересованным взглядом. Мин Фань продолжает, понимая, что от него ждут уточнения. — У этого ученика нет времени и сил даже для самостоятельного совершенствования. На изучение стадий парной культивацией не остается ни сил, ни желания. Есть занятия и поважнее. — Значит, теорию ты знаешь. — Так точно, шицзун.       Они замолкают на некоторое время. Шень Цинцю продолжает перебирать бумаги, проверяя чужую работу, а Мин Фань сидит напротив, следя за чужими руками в отсутствии дела. Недостаток ци бьет по организму сонливостью — вчерашнее сумасшествие сказывается. Он давно уже так не напрягался, поэтому меридианы приятно гудят, как от хорошей нагрузки, и тянут совсем как перенапряженные мышцы, только ощущаются полыми трубками в теле. В голове блаженная пустота, но она быстро проходит, стоит шицзуну продолжить прерванный разговор. Мин Фаню почти жаль, когда прекрасные руки опускают кисть на специальную подставку. — Состояние моего совершенствования тебе прекрасно известно, — не вопрос, а констатация факта. Если раньше у Мин Фаня и были какие-либо сомнения, то вчерашнее происшествие полностью их развеяло. — Мне не удается сформировать золотое ядро без посторонней помощи.       Мин Фань распахивает глаза, не в силах удержать лицо. Тот факт, что культивация его шицзуна плоха, не удивляет, как то, что тот так легко признал это перед ним. Чтобы Шень Цинцю признал свою слабость перед кем-либо? Никогда! — Наши стадии примерно на одном уровне — мы оба достигли потолка, так что я вижу единственный выход из этой ситуации. Ты понимаешь, о чем я? — Да.       Конечно, Шень Цинцю не смог не слукавить. Потолка из них двоих достиг только он, Мин Фань же был вынужден прервать свое совершенствование, пока шицзунь рылся в своих фолиантах в поисках ответов. Но не понять он его не мог. Шень Цинцю, лорд второго по значимости пика секты, второй после главы Цанцюн, прославленный на всю поднебесную заклинатель, подобный небожителям — не имел золотого ядра. Даже Шан Цинхуа, которого все кругом недальновидно презирают, имеет довольно неплохое золотое ядро, пусть и уступает остальным лордам секты и некоторым наставникам. Это после формирования золотого ядра можно неспешно идти по тропе самосовершенствования, однако если не сформировать его вовремя, то это становится практически невозможным, и это было одной из причин, по которым заклинательству начинают учить с ранних лет. Уникумы могут добиться этого к пятнадцати — семнадцати, посредственности к тридцати, а дальше… Шень Цинцю и так с этим прилично опоздал. Он красив, и это вводит в заблуждение, но ему уже около сорока, несмотря на внешние двадцать. Именно поэтому он так печется о своей внешности, пряча от общества тот факт, что ядром не обладает, это известно единицам.       Теперь же и Мин Фань в их числе. — Ты говорил, что не хочешь быть главным учеником и преемствовать пик Цинцзин, — Мин Фань кивнул. — Хорошо, — Шень Цинцю отвернулся к окну. — Я научу тебя «Танцу падающих листьев бамбука в безлунную ночь», — Мин Фань дергается и почти вскакивает из своего места. — Ты же мой ученик? — Шень Цинцю тонко улыбается, скрывая веером лицо и глядя на него жестокими глазами. Мин Фань выдыхает. — Но? — Прежде мы уйдем в уединение и не выйдем из него до тех пор, пока я не сформирую золотое ядро, — Мин Фань оглушенно встает, опустив пораженный взгляд на бумаги. — Я даю тебе три дня на окончание работы и распределение обязанностей. Ступай.        Бамбуковую Хижину Мин Фань покидает оглушенный. Вот так, из-за неосторожных слов и попытки спасти свою задницу, он становится личным учеником Шень Цинцю и отдает свою задницу… В буквальном смысле.