О бедном шисюне замолвите слово!

— Нет! Мы останемся тут! — Нин Инъин надула щеки, из-за чего ее лицо приобрело капризное выражение, растапливающее сердце шицзуня каждый раз, когда он его видел. Вот только Мин Фань — не Шень Цинцю, и на него очарование этого ребенка не действовало. — Мин-сюн! — Шисюн! — лежащий с другого бока Ло Бинхэ смотрел на него своими влажными большими глазами, полными искреннего беспокойства. — Но ведь поддержка должна улучшить твое самочувствие! — Это словосочетание имеет образный смысл, ты бы знал это, если бы уделял урокам больше времени, — неверное замечание с учетом того, что Ло Бинхэ начал прилежно посещать уроки и заниматься ударными темпами. Мин Фань с легкостью нашел Му-шишу около стены. Лорд Цяньцяо беззвучно смеялся, ласково наблюдая за копошением детей. Мин Фань обреченно закатил глаза. — Не будете соблюдать этикет и слушаться своего шисюна, тогда я пожалуюсь шицзуню на ваше плохое поведение. — Шицзунь меня любит, поэтому разрешит, — полная уверенности в своей правоте Инъин несколько раз кивнула и прижалась ближе, практически ложась на больную руку. Если Мин Фаню не показалось, а ему определенно не послышалось, то со стороны шишу раздавался задушенный хохот. — Шисюн болеет, поэтому не сможет нас выставить. — Ага, — Ло Бинхэ счастливо зажмурился и прижался ближе, зарываясь лицом в свободные больничные одежды Мин Фаня. — Отдыхай, шисюн.       Мин Фаню ввиду его состояния и произошедшего полагалась отдельная палата на втором этаже лазарета, а Му Цинфан проявил добродушие и назначил себя его лечащим врачом. Это льстило, хотя, как догадывался Мин Фань, плодило слухи. Желающих с ним повидаться и узнать правду из первых уст оказалось довольно много, так что посетителей к нему не пускали… Кроме этих двоих. Мин Фань не смог узнать, чем Инъин и Бинхэ подкупили Му-шишу, или же он развлекался за счет их перебранок, но если дети не были заняты уроками, они проводили все время в его палате. Так как Инъин начала заниматься, шицзунь действительно закрыл на их посещения глаза, предупредив Мин Фаня только, чтобы он держал своего звереныша на коротком поводке. Вот только Мин Фань не был уверен вообще в наличии какого-либо поводка на Ло Бинхэ! Если мальчишка чего-то хотел, он это делал, смотря своим невозможным взглядом. Мин Фань начинал понимать своего шицзуня с его желанием попортить это смазливое личико и стереть это выражение с лица мальчишки. Маленький манипулятор играл на чужой жалости и творил то, что хотел. Возможно, только возможно, что Мин Фань излишне драматизирует, но иначе поведение ребенка было не объяснить.       Что же, Мин Фань по крайней мере отвоевал возможность есть самостоятельно, все же сломана была левая, а не правая рука. Но когда дети застали его за чтением, то взвыли, переполошив даже Му Цинфана. «Отдых - значит отдых!» — с этими словами у него отобрали литературу, предложив в качестве альтернативы чтение вслух от них. Это бы, конечно, помогло им с дикцией, но Мин Фань не был готов к тому, чтобы слушать их регулярно, детское чтение не было тем, что ему нравилось. В итоге это вылилось в уроки каллиграфии и поэзии прямо в палате, иногда заменяемые уроками истории и математикой. Мин Фань просчитался, поверив, что занудство сможет оттолкнуть этих двух упертых детей.       Эта искренняя забота была даже милой. О Мин Фане никто никогда не выражал такого желания окутать комфортом до этого момента. Возможно, с ними просто никто не желал возиться, и они липли к единственному взрослому «другу», который просто не мог сбежать от них. Мин Фань помнил еще собственное восхищение старшими из прошлой жизни, поэтому снисходительно их терпел. Порой даже веселился, стоило признать.       А, оставаясь наедине, корил себя за слабость. — Нет, Инъин, ты не можешь спать здесь. — Но почему?! — девочка была готова броситься в слезы. Присланный за детьми адепт смотрел на Мин Фаня грустными глазами того, на кого незаслуженно повесили работу. Мин Фань себе сострадал больше. — Мин-сюн… — Это. Не. Прилично. — отчеканил слова Мин Фань. — Девушка не может оставаться наедине с мужчиной ночью, если он не муж, отец или сын, а также если это не чрезвычайная ситуация. — Но Мин-сюн болен. — Не при смерти же, — легко пожал плечами Мин Фань. В палате повисла тяжелая тишина. — Серьезно, я почти в порядке, не считая пары переломов. — Тебя чуть не убил сам Бог Войны Байчжань, — подал голос адепт, с неодобрением смотря на своего шисюна. — Прекрати так легко говорить о своей жизни. — Я жив? Жив. Даже совершенствование не пострадало, — адепт тяжело выдохнул, пробормотав: «Фанатик». — Я встану на ноги полностью через месяц под надежным присмотром Му-шишу, так что все в порядке. — А-Нин, я останусь с шисюном и присмотрю за ним, — проигнорировав слова Мин Фаня, Бинхэ повернулся к шицзе и бросил короткий взгляд на лениво, но с долей сочувствия кивнувшего адепта. — Хорошо, А-Ло, если это будешь ты, я спокойна. — Вы в курсе, что больному нужен покой, а? — Му-шишу не может вечно приглядывать за тобой, — вмешался адепт. — А так и шиди под присмотром и работой занят, и о тебе, шисюн, есть кому позаботиться. — Если бы это было необходимо, то Му-шишу оставил кого-нибудь с Цяньцяо. — Шисюн, — Ло Бинхэ вцепился в здоровую ладонь, изображая лицом всю искренность, на которую был способен. Мин Фаню даже не требовалось смотреть на остальных, чтобы понять, что они поплыли. — если ты не хочешь меня видеть, то скажи прямо, и я уйду в тот же миг! — Дело не в этом… — А в чем же? — Ло Бинхэ со своими слезящимися глазами производил неизгладимое впечатление на неподготовленных людей. Мин Фань был готов поставить свое пока не сформированное золотое ядро, что для людей ненормально так часто плакать, и он наверняка играл на публику. — Почему тогда шисюн… — Только не реви! Ладно! — терпеть это оказалось выше его сил. Голова разболелась, и он потянулся помассировать виски, но рефлекторно сделал это больной рукой. От вспышки боли он непроизвольно поморщился и понял, что проиграл окончательно. — Ты либо плакса, либо манипулятор, и я не знаю, что из этого хуже.       Ночью, сидя на кровати, хотя это было строго противопоказано, Мин Фань задумчиво смотрел на освещенное лунным светом лицо протагониста этого дрянного мира. Мысль о том, что все будет хорошо, если он придушит его прямо сейчас, не оставляла его после возвращения из пещер Линси. Она и раньше посещала его, но он отмахивался, считая, что нейтралитета на пике герою будет достаточно, чтобы совсем не окунуться в ненависть. Как главный ученик, Мин Фань прекрасно осознавал свою власть и осознавал, в какой ад мог обратить жизнь этого ребенка на Цинцзине. То, что он этого не делал, уже можно назвать большой поблажкой, верно? Он не обязан любить и лелеять Ло Бинхэ, Мин Фань и так позволил ему встать на тропу заклинателя. Бытие культиватора куда лучше смерти в нищете под открытым небом, верно? А то, что мальчишка оказался полукровкой — демоном, так откуда ж это знать Мин Фаню, не так ли? Все от него зависящее в рамках роли он выполнил. А в рамках читателя?       В прошлом мире Мин Фань читал «Систему «Спаси — себя — сам» для главного злодея». Пользуясь знаниями, он смог удостовериться, что Шан Цинхуа попаданцем не был определенно. Имеющий золотое ядро Шень Цзю так же был убережен от внезапного искажения ци. Это на данный момент был мир «Пути Гордого Бессмертного Демона» с одной лишь неправильной шестеренкой — Мин Фанем. И, если он ничего не изменит, то это грозит повторением канона, а там ждала мучительная смерть для всех, кроме Ло Бинхэ и его гарема из трехсот, шестисот или же вовсе трех тысяч красавиц, источники разнились в масштабе цветника главного героя. Изменения, которые мог, Мин Фань внес.       Мин Фань не был Шень Юанем, более того: он был сторонником теории, что любовью со стороны «учителя» там и не пахло. Желание жить хорошо, спевшееся с синдромом спасателя, со стороны попаданца, одержимость, получившаяся изначально из благодарности за доброту и восхищения бессмертным заклинателем со стороны главного героя — Мин Фань не горел желанием лезть в это все. Разумеется, и из положения Шень Юаня можно было извлечь выгоду, вот только он уже познал ревность шицзуня — она шрамами оставалась на всем его теле. А какова была ревность Ло Бинхэ, готового уничтожить все, что любит Шень Юань, лишь бы быть единственным, что будет владеть его вниманием, будь это даже ненависть?       Мин Фань не хотел. Просто, по-человечески, он совершенно не хотел в это ввязываться. По глупости и поддаваясь ауре протагониста, он уже стал центром мировоззрения Ло Бинхэ; перепутать этот сверкающий взгляд с чем-то еще было сложно, тем более имея практически руководство о том, как этого добиться и чем это грозит. Первая фаза практически без его согласия была пройдена, а вот вторая ожидала впереди тяжелым роком. Бесконечной Бездне быть. Это говорила еще «Система», а почувствовав влияние мира, Мин Фань не сомневался, что будет и здесь. Но у него не было системы, которая однозначно дала бы ответ, что будет, если герой, к примеру, просто внезапно умрет.       Ребенок беззащитно жался ближе к чужому бедру в поиске тепла. Такой пока доверчивый и открытый. Мин Фань аккуратно положил ладонь на чужое горло. Сначала реакции не было, но после небольшой рот начал судорожно раскрываться в бесплодной попытке вдохнуть немного воздуха. Медленная поначалу возня, машущие в разные стороны руки, в итоге вцепившиеся в удерживающую ладонь. Покрасневшее лицо и выпученные глаза, на несколько секунд преобревшие выражение осмысленности. Осознание происходящего и медленное онемение, прекращение сопротивления. Предсмертная судорога. Закатившиеся глаза.       Мин Фань убрал руку, прогоняя навязчивые картинки из своего разума. Убийство протагониста казалось самым легким и правильным решением.       Но он просто не мог. — Прости, шицзунь.       Выписка из лазарета прошла стандартно и почти тихо. Двое неугомонных детей счастливо висли на его руках — Инъин, как самая легкая, висела на бывшей больной — и рассказывали, что, благодаря урокам с шисюном, стали лучшими на потоке. Мин Фань охотно верил, ведь сам вбивал в их головы все возможные знания, лишь бы хотя бы скукой их отвадить. Наставники по этой же причине встречали его благосклонно, уважая за то, что даже на больничной койке Мин Фань исполнял долг главного ученика и озаботился образованием своих шиди и шимей. «По секрету» ему сказали, что совсем не верят и очень расстроятся, если Мин Фань реально покинет свой пост. Еще бы им не расстраиваться, ведь Мин Фань выполнял львиную долю работы и был куда приятнее шицзуня. Шицзунь распорядился выделить ему отпуск, чтобы наконец-то сформировать золотое ядро. Им обоим уже было кисло от этой ситуации, и шицзунь «настоял» на том, чтобы Мин Фань просто сидел на отведенной ему территории и не высовывался.       На то, чтобы самостоятельно и без толчка, как было у шицзуня, сформировать золотое ядро, ушел месяц действительно глубокой медитации. Наполненное ци тело не подавало признаков онемения от месячного бездействия, но ощущалось довольно странно и пьяняще легким. Мин Фань был переполнен силой, исходящей из переродившегося в золотое ядро водного духовного корня. Вместе с этим Мин Фань четко ощутил, что его душа именно заключена в тело, а не сливается с ним, но не был уверен в причине этого. С одной стороны, как культиватор на тропе к бессмертию, он стремился к данному результату, чтобы в итоге вовсе отречься от смертного тела и вознестись. Этап золотого ядра был пограничной стадией между смертным бытием и зарождающейся душой, готовой выйти из Круга Сансары, он назывался «Смертным бессмертием», так как выводил тело за рамки физических ограничений и существенно замедлял старение. Этот этап также становился ударом по психике для большинства заклинателей, после которого они наполнялись фирменным высокомерием: в этот момент, особенно в самый момент перерождения корня, заклинатели чувствовали отдельно свои тело и душу и примерно осознавали, к чему стремились и чего теоретически могли достичь. Любой в этот момент ощущал небывалое могущество, кружащее голову сильнее самого крепкого алкоголя. Тут не море — небеса были по колено. Конечно, эта самоуверенность каралась самой жизнью, но было фактом — простыми смертными заклинатели на этапе золотого ядра переставали быть.       С другой стороны, Мин Фань был попаданцем. Он изначально не воспринимал это тело, как свое собственное, скорее, как хорошо сидящую качественную одежду. Не было чувства собственничества и следующего за ним страха эту «одежду» потерять, даже несмотря на боль. В прошлой жизни Мин Фань любой боли довольно сильно боялся, но сейчас словно что-то переключило рубильник в самом мозгу. Именно из-за этого он практически потерял стеснение, любя и заботясь о теле, как о хорошем и красивом платье, легко прощал шицзуню издевательства с плетью и прочими наказаниями, не переживал по поводу переломов. Вот совершенствование — оно да, оно имело огромный смысл, будучи связанным с самой душой. Пережив дважды это ощущение «одевания», Мин Фань даже не предполагал, как будет ощущаться этап зарождения души, если он до него доживет.       Этап золотого ядра наступил, и поэтому Мин Фань смог вернуться к своим обязанностям. И довольно быстро понял все намеки шицзуня.       «Леди в беде» действительно стало большущим пятном на его репутации. Все как-то резко забыли, что он был учеником Шень Цинцю не за красивые глаза. Он руководил вторым по значимости пиком секты и довольно успешно, стоит заметить! Как один из талантливейших заклинателей своего поколения, он сформировал золотое ядро в девятнадцать! И что, что его перед этим чуть не убил признанный Бог Войны, а?! Мин Фань не знал, куда деваться от сочувственных, жалостливых и печальных взглядов. Шицзунь по своей прихоти выставил все так, чтобы сделать из него безоговорочную жертву, лишь бы Лю Цингэ выпил дерьма общественного мнения, но он совершенно не подумал о своем ученике.       Чтобы вернуть хоть долю прежнего авторитета, Мин Фаню пришлось провести несколько демонстративных боев, показав этим, что он абсолютно в порядке и сильнее прочих на пике, не считая шицзуня. Хотя бы на Цинцзин это относительно сработало, хотя услужливость Ло Бинхэ убивала его боевой дух. На других же пиках, казалось, ничто не может изменить ситуацию. Даже Шан-шишу с искренним беспокойством спрашивал о его состоянии при каждой встрече и даже подарил несколько утешительных сувениров. Людям нравилось думать о нем, как о жертве, и у Мин Фаня опускались руки. Когда шицзунь лично пригрозил, что покалечит его, если он попытается отбелить Лю Цингэ или публично простит его без ведома Шень Цинцю, Мин Фань плюнул на все.