О бедном шисюне замолвите слово!

      Шисюн, держа на коленях Цаншуи, медитировал на склоне, скрытый бамбуковыми стеблями от палящего с юго-востока Солнца. Не будь Ло Бинхэ в столь плачевном состоянии, он бы восхитился игре солнечных лучей в темно-каштановых волосах, распущенной волной лежавших на плечах, расслабленно согнутой широкой спине, натягивающей ткань безрукавного халата, спокойному выражению лица…       Он так давно его не видел.       Тоска, ноющая в груди, больно царапнула сердце. Или же то было подступающее искажение ци? Бинхэ не знал, да и не стремился узнать, лишь смутно радуясь тому, что хотя бы здесь и сейчас они наедине. Постаравшись ступать как можно тише, Бинхэ подошел ближе и аккуратно сел рядом, почти касаясь медитирующего шисюна бедром и плечом. Расстояние между ними оказалось столь маленьким, что сердце сначала пропустило удар, а после заболело с удвоенной силой. Бинхэ прикрыл глаза и пододвинулся еще ближе. Самому себе его сгорбленная фигура казалась бродячей собакой, жмущейся к теплым и крепким ногам в надежде, что ее обласкают и бросят хоть жалкую горбушку хлеба в холодный зимний день. Чувство чужого желанного тепла немного разогнало тучи одиночества, сгустившиеся в его душе. — Выглядишь плохо, — спокойно и как-то меланхолично раздалось сверху.       Бинхэ дернулся. С его внешностью что-то было не так?.. Хотя, да, конечно. Он был вынужден спать на голой земле сарая, несмотря на то, что на улице только-только сошли весенние морозы и засохла слякоть. Сначала он просто не мог заснуть, дрожа от холода и жесткости бревен и досок, но после нескольких выматывающих дней тело просто перестало выдерживать нагрузку и послушно отключалось, стоило голове опуститься на холодное и царапающее кожу дерево. Лу Вейшенг говорил, что он, собака, должен знать свое место и спать там, где ему и следовало быть. Бинхэ ненавидел свое приспосабливающееся к обстоятельствам тело. Каждый раз засыпая на бревнах, он был вынужден вспоминать детство на улицах, где и такой роскоши не было.       Разумеется, он не мог выглядеть нормально после этого. — Шисюну хорошо… — Бинхэ говорил это, едва размыкая губы. Хотелось прижаться к теплу еще ближе, но он и так имел наглость практически вжаться в шисюна боком. — У него есть семья… К которой можно обратиться…       Было неясно, кому он завидовал больше: семье или шисюну. Он просто завидовал. Хотелось уже обрести привычные спокойствие и тепло, которые были до приезда Лу Вейшенга. Тогда все было хорошо, теперь понимает Ло Бинхэ, тогда все было очень даже замечательно. А сейчас у него нет даже возможности спать на постели. Лу Вейшенг отобрал даже его шисюна! В голове Ло Бинхэ они постоянно отдалялись и отдалялись под заливистый смех кланового заклинателя. — Просто посмотри, и увидишь, — щуря свои глаза феникса, шептал на ухо побитому Бинхэ Вейшенг. — Как ему будет все равно на тебя. Продолжай скулить и звать — но ты все еще никто. Всего лишь бродячая псина без гроша за душой. Ни дома, ни семьи — да и кому такой ты вообще сдался?       А шисюн и правда уходил. Пропадал на продолжительных заданиях, прославляя секту в мире обычных людей, а когда возвращался — был завален работой от шицзуня, изредка выбираясь, чтобы провести учения для адептов. Бинхэ был слаб, поэтому не входил в группу тех, кого иногда шисюн брал на ночные охоты вместе с собой, поэтому был вынужден лишь смотреть, как тот уходит. Шисюн постоянно куда-то уходил, один или с кем-то. Без него. — Есть к кому обратиться? — шисюн скептически хмыкнул. Бинхэ поднял голову, вглядываясь в его лицо с неверием. — Как и любой другой сирота, ты так наивен.       Шисюн ухмыльнулся, глядя на простирающийся со склона лес. Освещенные солнечными лучами заросли бамбука сменялись хвойным почти непроходимым лесом, ведущим на Цюндин через несколько тысяч чжаней. Крутой склон сменяло широкое поле с густой высокой травой, а дальше, в палочке благовоний полета на мече, начиналось подножие на главный пик секты, чья вершина скрывалась в вечно белых облаках. Самый высокий — самый мощный пик даже одним своим видом внушал веру в непоколебимость намерений, и в то же время давал спокойствие вековой невозмутимости. — Ты веришь, что семья — самые близкие люди, что всегда поймут? — А разве это не так? — Бинхэ вспомнил все виденные им семьи, чьи счастливые улыбки были запечатлены в его памяти, как недостижимый идеал. — Далеко не так, — шисюн кисло улыбнулся. — Чаще всего, те, кого ты нашел по дороге жизни, куда ближе, чем те, с кем ты связан кровными узами, — Бинхэ с некоторой надеждой и в то же время сломленностью прижался ближе. Похоже, ему посчастливилось застать шисюна в том настроении, когда он был не прочь рассказать о себе. Мало кто о нем знал что-то личного, Бинхэ до появления Лу Вейшенга даже не знал о том, что простой и милый, но мудрый и талантливый шисюн был из высокой знати, приближенной ко двору Императора. — Родители, считающие себя истинно правыми, — Бинхэ внезапно проникся искренностью его голоса, впитывая в себя малейший звук. — Старший брат, завидующий таланту. Какая разница, если наследником всего состояния все равно будет он? Младшая сестра, очарованная властью «взрослости» и искренне уверенная, что взрослые могут все. Ее ждет большое разочарование, — шисюн выдохнул. — И ни проблеска понимания в их глазах, когда рассказываешь о чем-либо. Чужая участь всегда кажется лучше собственной. — Шисюн… — у Бинхэ пересохло во рту от осознания. — Ты… Одинок? — Мин Фань с недоумением посмотрел на него. А Ло Бинхэ впервые, наверно, задался вопросом, а может ли он действительно назвать хоть одного близкого человека шисюна. — Как сказать? — шисюн перевел взгляд на пик Цюндин, виднеющийся вдалеке. — Мне особо и не нужна компания. У меня нет кого-то, к кому я могу просто пойти и поныть о несправедливости жизни… Зато есть шицзунь.       У Бинхэ потемнело в глазах. — Он дал мне шанс стать заклинателем, — шисюн… улыбнулся. Уголки его губ приподнялись, а глаза потеплели, что приятно отозвалось внутри Бинхэ. В этот момент шисюн был очень красив. — Он был тем, кто ставил меня на меч, — тихий смех отозвался в его груди сытым урчанием удовлетворенного голода. — поддерживал, когда я блевал на первом задании, не вынеся вида распотрошенного ребенка на дереве. Был тем, кто научил защищаться и нападать, да и в принципе дал мне очень многое. Он все еще не тот, к кому можно пойти и поплакаться в жилетку, но очень значим для меня. Наверно, поэтому я не одинок.       Лу Вейшенг был прав, называя его уличной псиной без прав и умений. Был прав, называя его низшей тварью и ничтожеством, не знающим своего положения. Однако…       Впитывая в себя теплые звуки голоса шисюна, Бинхэ осознал, что хотел бы быть причиной чужой улыбки и стать тем, к кому бы Мин Фань мог обратиться в самый трудный для себя час. Как когда шисюн стал для него светом самого Солнца, освещая дорогу в будущее, так и он хотел стать надежной опорой и близким человеком, способным прогнать тьму в сердце и развеять сомнения души. Если у шисюна не было того, кто принял бы его со всеми его достоинствами и недостатками, то Бинхэ желал всей душой стать этим кем-то. И доказать, что он чего-то достоин, сжимая крепкую теплую ладонь в собственной руке.