О бедном шисюне замолвите слово!

      Шень Цинцю пустым взглядом смотрит в документ, а после в раздражении откидывает кисть в сторону. Строчки информации совершенно не остаются в занятой другими мыслями голове. Даже обвинить некого: он в кабинете совершенно один, и даже с улицы не доносятся крики занимающихся адептов. Тишина и покой.       Так почему бы и ему не поработать?       Он закрывает лицо руками и едва слышно раздраженно стонет.       Раньше было лучше.       Раньше все было определенно лучше. Наверно, все пошло по наклонной после формирования ядра и способа, выбранного им. И никого не обвинить, что теперь его мысли забиты одним конкретным мальчишкой и воспоминаниями о его искаженном в удовольствии лице. Тихие стоны и вскрики звучат в ушах, достаточно лишь подумать об этом. Стоило лишь нарушить целибат, как эти мысли начали атаковать его в неподходящие моменты.       У него нет ни малейшего повода вновь желать Мин Фаня. Их парное совершенствование было ради определенной цели, и она была давно достигнута. Он не должен желать продолжения их ночей. Однако, попробовавшее ласки тело хочет еще, и Шень Цинцю больше не получает удовлетворения от воздержания, он знает, от чего отказывается теперь. Он не должен обманывать себя, но, даже признаваясь себе в этом, как подойти с данным разговором к Мин Фаню? — Нет, ни за что, — тихо смеясь, Шень Цинцю мотает головой.       После произошедшего высказывать желание этому поганцу? Нет уж, он слишком горд, чтобы признать, что чужие слова и действия возбудили его. Он сам укорял его в излишней распущенности, а в итоге стал пленником собственных слов. А в воспоминаниях продолжает вставать чужое раскрасневшееся лицо с приоткрытыми глазами и искусанными губами. И… Каково это — быть принимающим? Мин Фань выглядел довольным, деля с Шень Цинцю ночи, а после звучал очень уверенно, когда говорил о затраханном звереныше.       Он определенно должен забыть о том, как Мин Фань его опрокинул и прижал к постели. Верх непочтительности.       Выход находится быстро в лице попавшегося под руку Юэ Цинъюаня. Если с мальчишкой по нормальному не получалось, то с этим безотказным идиотом все точно должно выгореть. Шень Цинцю не испытывает ни малейшего стыда за то, что использует бывшего друга для этого. Он же собирается быть с ним в нижней позиции, дабы утолить свой интерес, а Юэ Ци наверняка мечтал об этом с давних пор, так Шень Цзю окажет ему большую услугу. Никакой свободы воли он ему не оставляет, даже завязывает глаза, чтобы избавиться от пораженного и жадного взгляда Юэ Ци — Шень Цзю он сильно насточертел за последние года и не вызывал и капли приятных чувств. Подготовку, которую несколько раз проделывал с Мин Фанем, он делает с собой и уже чувствует первое неудобство. Растягивать себя довольно тяжело, неприятно и совершенно не хочется. Он не чувствует реального возбуждения, сидя на Юэ Цинъюане, просто тело требует своего, но, когда он таки опускается на чужой член, довольно медленно и несколько болезненно, то понимает окончательно, что облажался.       Это совершенно не то, что он хотел.       Он не может позволить Юэ Ци понять, что все пошло не по его плану и просто из гордости доводит дело до конца. Юэ Ци определенно хорошо и от действий, и от редких реплик Цинцю, но сам Шень Цзю так и не кончает, испытывая отвращение к ситуации. Он быстро покидает Юэ Ци и выбрасывает из головы его жалкий вид после итога.       Шень Цинцю абсолютно не удовлетворен. Ему не понравилось и к концу стало совсем мерзко, что абсолютно противоречит воспоминаниям о том, как рядом с ним плавился Мин Фань. Мог ли мальчишка имитировать? Вряд ли, Цинцю бы быстро это понял, да и Мин Фаню это совершенно не нужно. Тогда в чем проблема? У Шень Цинцю было физическое влечение и определенная теория, а так же опыт с другой стороны, так в чем он ошибся? Он был уверен, что все сделал правильно. Мин Фань несколько дней смотрит на него с подозрением, и выглядит очень сомневающимся, когда Шень Цинцю предлагает провести ночь. — Хорошо, если в этот раз процессом будет руководить этот ученик.       Мин Фань видит его сомнения, и его возможность прочитать настроение Цинцю злит до невозможности. Когда это началось? С каких пор он для ученика — открытая книга? Для Цинцю в порядке вещей, когда он видит все метания оппонента, а его самого никто прочитать не может, но Мин Фань выпадает из этого правила, почти с первого взгляда определяя, что с ним, и это кажется невероятно странным. Он решает позволить на этот раз быть в Хижине, что толку, если она все равно уже осквернена, пусть и в другой части? На удивленного Мин Фаня он старается не смотреть до тех пор, пока не говорит, что именно мальчишка будет «сверху». — Вы действительно хотите этого? — Если бы не хотел, — чужое сомнение в нем злит до скрежета зубов. — то тебя бы тут не было.       Мин Фань склоняет голову, принимая чужую позицию. Снова эта видимая покорность во взгляде и осторожных движениях, словно не он несколько раз осмеливался поднять на своего учителя руку и о чем ни капли не сожалел. Однако, вопреки ожиданиям Шень Цинцю, они начинают не с быстрых действий, как было в старом особняке, а с массажа. — Почему ты медлишь? — к чему весь этот фарс? — Шицзунь помнит, что обещал слушаться? — с легкой улыбкой спрашивает Мин Фань, надавливая на позвонки большими пальцами. Шень Цинцю хмыкает, невольно расслабляясь. Он будто знает на интуитивном уровне, что эти руки не причинят ему боли, что заставляет окаменевшие от волнений мышцы расслабиться под умелыми руками. — У нас впереди много времени. И мы можем остановиться в любой момент. — Сбежать собрался? — язвительно интересуется Цинцю, чувствуя легкую неприятную резь в груди, но не позволяет неприятным мыслям разойтись. Не сегодня.       Мин Фань молча продолжает. Он стягивает ночной халат до пояса и легкими движениями поглаживает, начиная с плеч и заканчивая поясницей. Большие ладони касаются с нежностью, которую Шень Цинцю не понимает, но позволяет, растекаясь под умелыми движениями ученика. Похоже, тот хорошо успел выучить его тело за время совместного самосовершенствования и ничего не забыл, что оказывается довольно приятно. Шень Цинцю даже кажется, что Мин Фань удовлетворяет какой-то собственный голод, лаская его тело раз за разом с невероятным огнем в глазах. Ему нет нужды оборачиваться, чтобы узнать, как именно смотрит на него Мин Фань, прикасаясь к мягкой и распаренной после долгой ванны коже.       Звереныша он касался так же?       Шень Цинцю проклинает собственные мысли не хуже прочих, но сбивается, не успев разогнаться. Горячее дыхание обжигает спину, заставляя приятные мурашки пробежать от затылка к пояснице, и теплые губы прикасаются к левой лопатке. Мин Фань несильно сжимает его плечи в руках, поглаживая большими пальцами, и целует. Сначала покрывает легкими прикосновениями левую лопатку, недолго задерживаясь губами на самой выпирающей косточке, потом легкими поцелуями покрывает позвоночник, не забывая поглаживать руками спину. Он слегка прикусывает одними губами загривок, но не кусает, лишь слегка прикасается к коже кончиком горячего языка. Шень Цинцю глубоко выдыхает, не ожидая этого. Ладони оглаживают ребра, широкими движениями сухих теплых рук разогревая тело, неспешно изучая. — Шицзунь позволит?       Шень Цинцю, поддаваясь чужому неспешному темпу, медленно стягивает халат окончательно, оставаясь совершенно нагим под привычным восхищенным взглядом, а после укладывается на спине, спокойно позволяя себя разглядывать. Мин Фань замирает на какое-то время, позволяя себе просто полюбоваться. Это очень непривычно в данном положении, и Цинцю собирался пнуть его носком стопы, поторапливая, однако его ногу перехватывают, прикасаясь к голени губами. — Вы так красивы, — Цинцю резко вздыхает, не ожидая таких действий. Без следа брезгливости Мин Фань целует косточку лодыжки, а после легонько целует самый кончик мизинца. — От макушки и до самых пят. Великолепны.       От чужого признания, наполненного спокойной искренностью, Шень Цинцю пробирает. Хотелось бы съязвить, что Мин Фань ведется на красивую оболочку, но как раз его ученик знает натуру своего учителя лучше всех. На его теле не один шрам от руки его несносного учителя, а он продолжает покрывать его ноги поцелуями и говорить, что он прекрасен, таким тоном, будто подразумевает, что он хорош весь, целиком и полностью, даже со своей гнилой душонкой. Места, где находились сухие губы, горят, и Цинцю чувствует, что задыхается, не отрывая взгляда от увлекшегося Мин Фаня. — Можно?       Цинцю едва кивает, даже не разбирая, о чем просит ученик. Кожу на икре слегка засасывают, пока другой рукой Мин Фань оглаживает коленку, а после прикусывают. С негромким чмоком Мин Фань выпускает плоть изо рта, оставляя на коже алое пятнышко, по которому проходится языком, зализывая словно ранку. От нежного поцелуя под коленкой Цинцю вздрагивает, чувствуя, как слегка печет скулы и мочки ушей.       Бедра он только слегка оглаживает, оставив лишь пару поцелуев, и, полностью игнорируя полувставший член, переходит прикосновениями на живот. Кончик языка очерчивает пупок и проходится по ложбинке меж едва заметных кубиков пресса, пока большими пальцами он, надавливая, массирует тазовые косточки. Цинцю чувствует несправедливость, видя на ученике его темно-синий домашний халат, своим цветом неприятно напоминающий форму главного пика. — Сними, — его голос звучит тише, чем он ожидал, и обзаводится внезапной хрипотцой.       Цинцю сглатывает, когда Мин Фань приподнимает голову и смотрит на него снизу вверх. Он похож на подобравшегося хищника, своими плавными движениями обманувшего жертву. Мысль о собственном положении даже не кажется унизительной: медленные движения Мин Фаня совершенно не соотносятся с его горящим взглядом, и Цинцю теряется, когда этот взгляд обращен на него столь близко. Он жалеет о своем приказе, когда ученик послушно отстраняется и начинает стягивать одежду. Отложенная в сторону ткань более не скрывает рубца на груди и видневшихся на плечах кончиках шрамов от плети, оставленных им. Шрамы от сражений поблекнут, тщательно залечиваемые, а вот следы наказаний Мин Фань оставит на себе, Цинцю знает это, и данный факт удовлетворяет просыпающуюся в душе темную собственническую натуру.       Мин Фань оглаживает ребра и приникает губами к месту, под которым скрыто золотое ядро. У Цинцю екает в груди от того, как это близко к паху, но Мин Фань поднимается выше, покрывая легкими поцелуями грудь. В конце концов его руки вновь ложатся на плечи, а Цинцю откидывается на мягкие подушки, открывая доступ к беззащитному горлу. Горячий язык обжигает ключицы, и Цинцю стискивает простынь в сжатых пальцах. — Снизу вверх дошел. — На пути к святилищу всегда лежит дорога из лестницы в небеса.       Долгожданный поцелуй выходит долгим и протяжным. Мин Фань впервые проявляет признаки силы, аккуратной хваткой за голову не давая углубить поцелуй. Стоит Цинцю попытаться использовать язык, как он отстраняется и пытается снова, лаская одними губами, пока пальцы легонько массируют кожу головы за ушами. Мин Фань только вынужден лечь сверху, притянутый ближе руками Цинцю. Цзю ласково проводит по бугоркам шрамов, пахом чувствуя чужое возбуждение, однако он не позволяет себе начать вульгарно потираться о чужой корень ян в погоне за собственным удовлетворением. Когда Мин Фань наконец включает в дело язык, он мысленно ликует, уже внутренне сгорая. — Шицзунь все еще хочет? — Я убью тебя, если решишь сбежать прямо сейчас.       Мин Фань хмыкает и отстраняется, чтобы взять с тумбочки смазку. Устраиваясь между чужих бедер, он сначала греет флакончик в руках прежде, чем вылить масло на руку. Цинцю внутренне сжимается, наконец давая волю неуверенности. Недавний опыт наглядно показал, как это неприятно, и Цинцю просто не может представить, как сможет получить удовольствие. Его энтузиазм держится на одних любопытстве и воспоминаниях о чужом наслаждении, однако он начинает колебаться, боясь, что и в этот раз выйдет плохо. Он пропускает момент, когда его снова целуют, вновь опуская на подушки. — Если шицзунь не хочет — не надо, — серьезно говорит Мин Фань, заглядывая ему в лицо.       Цинцю поражен. Разве не ради этого он так старался столько времени? Его не обманешь: Мин Фань хотел этого чуть ли не больше самого Цинцю; так почему он готов так легко отступить после стольких трудов, даже привлеченный как раз для этого?! — И ты всерьез отступишь, если я сейчас скажу «нет»? — Отступлю, — Мин Фань выглядит уверенно, спокойно смотря в его глаза. — Я не собираюсь делать чего-то, чего вы бы не хотели. Это нормально — не желать быть согнутым. Если хотите, то можем сделать, как раньше.       «Как раньше», — значит Мин Фань вновь подставит собственную задницу, чтобы удовлетворить желание Шень Цинцю. Но Цзю прекрасно помнит, как это неприятно! — Почему? — он кривит губы, даже не зная, какое выражение лица показать. — Это же неприятно… — Первый раз всегда малоприятен, особенно если оба партнера неопытны, — Цинцю кусает губу и решает, что любопытство все же сильнее. Они остановятся, как только он убедится, что ему не нравится. — Продолжай.       Первый палец проникает медленно и неприятно. Мин Фань довольно хорошо отвлекает Цинцю, но ощущение непривычной заполненности все равно кажется довольно странным. Растяжение, когда это делает другой человек, становится легче и быстрее, несмотря на жжение. Щедро смазанные маслом пальцы легче ожидаемого скользят внутри, и Цинцю лишь неприязненно морщится, особенно когда пальцы немного расходятся в стороны.       И после этого его почти подбрасывает от неожиданности и резкого удовольствия при нажатии на простату. Навалившийся сверху Мин Фань покрывает шею горячими поцелуями, заставляя теряться между происходящим наверху и внизу. Даже легкая боль смешивается с наслаждением от ритмичных движений внутри и ласки кожи, когда язык оглаживает контур дергающегося кадыка, а пальцы слегка пощипывают горошину соска.       На третьем пальце Цинцю чувствует себя переполненным и вынужден схватиться за чужие плечи, чтобы окончательно не потеряться в ощущениях. Хочется как-то ответить, чтобы не лежать постанывающим бревном, но смущение сковывает. Все было совсем не так, когда он пытался сделать это с Юэ Ци, даже их с Мин Фанем ночи в старом особняке отличались. Там все было быстро и как-то невыразительно, а сейчас Цинцю чувствует себя мухой в янтаре, будто время остановилось. Поцелуй начинается мокрым и страстным, но Мин Фань быстро возвращает все к своему неторопливому темпу.       Шень Цзю чувствует, что отдать инициативу было правильным решением. — Я вхожу, — зачем-то предупреждает Мин Фань, вытащив пальцы.       Цинцю поражается тому, как быстро привык к ощущению заполненности. Оно не приносило непосредственного удовольствия, как массирование простаты, однако казалось чем-то самим собой разумеющимся. Мин Фань крепко держит его одной рукой за бедро, а второй за таз, и Цинцю быстро понимает, зачем. — Если сделать это резко, — задушенным тоном говорит Мин Фань. Он постанывает, медленно вводя член внутрь, и Цинцю приятно от этих низких звуков. — то хорошо не будет, будет больно.       Мин Фань краснеет от смущения не меньше самого Шень Цинцю, однако продолжает разглядывать его с жадным любопытством. От этого взгляда хочется куда-то деться, спрятаться, Цинцю жалеет, что не завязал мальчишке глаза. Он рукой закрывает собственные, но ее осторожно отводят в сторону и подносят к губам. Цинцю завороженно смотрит на то, как Мин Фань целует каждую фалангу по очереди. Коварная улыбка растягивает его губы едва ли на мгновение, а после тот проводит языком по ложбинке между указательным и средним пальцем, заглядывая Цинцю прямо в лицо. Цзю видит, как в его глазах пляшут демоны, а медленные толчки внизу заставляют ощущать свою беспомощность. Он сжимает чужое плечо, пораженно следя за наглостью ученика. Язык кончиком очерчивает линии на ладони, пока в какой-то момент Мин Фань не берет его пальцы в рот.       Головка члена проходится по простате одновременно с тем, как влажный язык обводит кончики пальцев во рту.       Цинцю горячо. Чужой рот кажется горячим, член внутри от трения тоже кажется раскаленным, и находящееся в считанных цунях сверху тело все будто бы тоже пышет жаром, заставляя Цинцю задыхаться. Мин Фань наконец более свободно двигается, размеренно толкаясь в тело Цинцю под ним, одновременно заглатывая пальцы, массируя то и дело сжимающуюся ладонь пальцами. Вторая рука ласково поглаживает ягодицу и бедро, разминая мышцы и проминая мягкую гладкую кожу. — Хорошо, — тихо стонет Мин Фань, наконец прикасаясь к крепко стоящему члену Цинцю. Его глаза полуприкрыты, а припухшие от поцелуев губы то и дело подрагивают в слабой улыбке. — Мне с тобой хорошо.       Цинцю не говорит этого вслух, но ему тоже очень приятно.