О бедном шисюне замолвите слово!

      Цинцю пустым взглядом смотрит в стену напротив его кровати. Он проснулся один и… Это неприятно. Не после вчерашних нескольких минут, когда, измотав его почти до потери сознания, Мин Фань наконец-то спокойно ложится рядом, прижимаясь к нему всем своим горячим телом. По сравнению с ним Шень Цинцю кажется себе хладнокровным ползучим гадом, ведь даже после продолжительного секса его руки и стопы все еще холодны. Он тогда жался к теплому телу ближе, впитывая в себя чужое тепло до тех пор, пока Мин Фань не подымается, чтобы отнести его вымыться. Цинцю лишь мельком жалел тогда, чувствуя внутри обилие семени, ведь не позволил даже Мин Фаню отстраниться перед самой разрядкой.       Прилежный ученик, следуя установившейся традиции вымыл его… И ушел. Цинцю отключился во время мытья, расслабляясь окончательно, и, проснувшись один, чувствует сильное неудовольствие. Не Мин Фань ли пел ему оды, покрывая тело тысячью поцелуев, так почему именно Шень Цинцю собирается сейчас его разыскивать?       Внизу все еще мокро. Цинцю до сих пор чувствует растянутость ануса после долгой ночи, и задница ноет, почти болит. Однако он все равно не может сдержать удивления, когда, едва встав с кровати, падает на колени. Ноги просто не держат, дрожа от перенапряжения, и он вспоминает, как ими прижимал Мин Фаня к себе, скрещивая их за его спиной. Все его тело тянет, как после хорошей нагрузки, и Цзю требуется определенная сила воли, чтобы просто встать. Он ковыляет до пристройки ученика, без удивления разглядывая спящего, улегшегося спиной вверх. Мин Фань спит, не слыша неаккуратных шагов своего шицзуня, не просыпаясь даже, когда он падает на его маленькую кровать. Цинцю раздраженно спихивает его ближе к стене и отбирает часть одеяла, под ним тут же прижимаясь к теплому телу. Ему холодно, но вместо того, чтобы кутаться в одежду, он перекидывает через себя руку завозившегося ученика. Он чувствует, что может себе это позволить.       Мин Фань смотрит на него практически неосознанным взглядом, не проснувшись до конца, и, наверное, посчитав это частью сна, просто переворачивается на бок лицом к Цинцю и закрывает глаза. Его дыхание быстро становится едва слышным сопением, в которое Цинцю некоторое время вслушивается. Все происходит так просто и естественно, что даже не верится.       Они делят одну подушку на двоих. Точнее, Цинцю выталкивает с нее Мин Фаня, заставляя того подвинуться. В итоге они лежат, практически соприкасаясь лбами. Сонливость Цинцю к его раздражению пропадает, в отличие от сладкой неги и слабости. Прохладная ци легким ветерком блуждает по меридианам, бодря его теплолюбивое эго, но Мин Фань своим жаром согревает снаружи, компенсируя внутренний холод. От этого хорошо. Цинцю позволяет уголкам губ слегка расползтись в легкой самодовольной улыбке. Ему кажется, что на Мин Фане большими буквами написано: «Все мое!» — подразумевая Шень Цинцю, и это приносит удовлетворение.       Он смотрит на едва приоткрытые губы и недолго раздумывает. Ему ведь можно, верно? Мин Фань наверняка позволит ему все, а значит Цзю может делать все, что ему вздумается. Он легонько прикасается к нему губами, закрывая их собственными, и ждет. Ресницы Мин Фаня слегка подрагивают, однако он все еще блаженно спит, совсем не обращая на него внимания. Тогда Цинцю на мгновение отстраняется, а после приникает к нему снова, на этот раз сминая нижнюю губу своими и оттягивая ее вниз, после чего отпускает, отчего она забавно возвращается на место. Мин Фань с недовольным вздохом бодает подушку головой, но упрямо отказывается просыпаться, немного сильнее прижимая Цинцю к себе. Цзю ждет, пока он закончит возиться, чтобы снова поцеловать его. Он не чувствует какого либо возбуждения и влечения, ему просто этого хочется, и Цинцю позволяет себе это, играя чужими губами в свое удовольствие.       Похоже, он слишком заигрывается, вздрагивая, когда ему начинают отвечать. Мин Фань, не открывая глаз, углубляет поцелуй, но его действия тоже не несут сексуального подтекста. Они даже не используют языки, просто кусая друг друга губами, пока Мин Фань первым не отодвигается. Спросонья, он хмурится, не сумев нормально открыть слипающиеся веки, и это выглядит довольно смешно. — Похоже, шицзунь активен с самого утра, — он зевает, сцепливая зубы. Его глаза рефлекторно закрываются и по раздраженному вздоху Цинцю понимает, что его это злит. Не всерьез, просто Мин Фань хочет, но не может проснуться. Раньше Цинцю не замечал за ним тяжелого подъема. — Мне бы вашу бодрость. — Почему ты ушел? — Цинцю хмурится. На самом деле он бы не хотел поднимать эту тему и портить друг другу настроение, но оно вырывается само против его воли. — А вы бы хотели, чтобы я остался? — Да.       Мин Фань открывает припухшие после сна глаза и смотрит на него с легким удивлением. Подмечая такие мелкие детали, Цинцю задумывается о том, как выглядит сам. Сейчас ведь в нем нет тех величественности и возвышенности, которые он нарабатывал годами. Расслабившееся тело не имеет и следа грации, его глаза точно так же припухли, а волосы растрепаны, сильно отличаясь от привычно гладкой блестящей волны, собранной в изящную прическу. Мин Фань часто видел его таким. Он вообще любым его видел. Однако он все еще тут, в одной с ним постели и не проявляет признаков разочарованности. Да, слепой восторг поутих, оставляя после себя взрослую собранность, но оттого его внимание ценнее. Мин Фань все еще с ним, и в это утро Цинцю верит, что навсегда. — Хорошо, — не сопротивляется чужой задумке Мин Фань. По его задумчивому выражению лица Цинцю понимает, что он раздумывает над планом дня, так что быстро берет все в свои руки. Он прижимается еще ближе, зарабатывая недоумение в ответ. — Шицзунь? — Хочу сладкой каши на завтрак, — капризно тянет Цинцю, вдыхая запах Мин Фаня. В этой комнате все пропахло им и лекарственными травами, а на небольшой тумбочке пристроилась курильница с сандалом. — Молока и… Отнеси меня в мою комнату. — Хорошо, — беззлобный смешок срывается с чужих губ.       Цинцю прогоняет мысли о звереныше, с которым Мин Фань резвился в этой кровати. Его, бережно кутая в одеяло, относят обратно, и даже так Цинцю чувствует неудобство в заднице. Мысли постоянно улетают куда-то не туда, заставляя думать о легкомысленных вещах, и после завтрака в постели он попросту затаскивает Мин Фаня на кровать. Отпускать его в ту комнату совершенно не хочется, как и отпускать в принципе. В конце концов, Мин Фань — его личный ученик.