О бедном шисюне замолвите слово!

— Оу… — это было все, что мог сказать Мин Фань в данной ситуации.       Все мысли о делах и планах напрочь вылетели из головы. Окруженный валяющимися трупами адептов Аньдин, Шан Цинхуа смотрел на него с ужасом, сжимая в задрожавшей руке окровавленный меч. У его ног дергающийся и умирающий, почти ребёнок, ученик прижимал к перерезанному горлу руки в безуспешной попытке спастись и что-то пытался сказать, выпученными глазами смотря на Мин Фаня. В повисшей напряженной тишине его бульканье было единственным звуком — казалось, что даже природа замолкла, наблюдая за этим всем. То, что Мин Фань застал эту сцену, являлось полной случайностью, совпадением обстоятельств, не больше, и теперь он задумался, как поступить дальше, переводя полный сомнения в адекватности происходящего взгляд с Шан-шишу на убитого адепта и обратно. — Я, я… Это был не я… Я был не в себе! — Шан-шишу забегал заслезившимися глазами по окружению и внезапно рухнул на колени, выпуская из рук меч.       Глядя на его жалкий вид, совсем не верилось, что недавнюю бойню совершил он. Мин Фань в легком ступоре наблюдал за чужой паникой, краем сознания одобряя решение лорда Аньдин поднять белый флаг: Мин Фань ему далеко не соперник, хотя, с его невероятной живучестью, соперничающей с изворотливостью Шень Цинцю, это стояло под вопросом. Опять же, убей он каким-либо образом Мин Фаня, а не безымянных адептов Аньдин, самого многочисленного и нелюбимого пика, это бы вызвало куда как больше шума, и с огромной вероятностью Шень Цинцю из-под земли бы достал того, кто посмел тронуть его личного ученика, это знали все. — … у меня не было выбора… — Полагаю, мне следует помочь спрятать трупы?.. — спокойно перебил Мин Фань, разглядывая округу. То, что из адептов натекло много крови, было досадно, но у обоих заклинателей имелись очищающие талисманы, которые частенько использовали на заданиях. Убрать энергетику смерти уже будет сложнее, но не невыполнимо с навыками Мин Фаня и опытом Шан Цинхуа. Последний смотрел на него круглыми глазами, удивленный настолько, что даже перестал дрожать. — Или же мне просто не лезть под руку? Опыта избавления от человеческих тел у меня пока нет. — Ты… Почему? — в карих глазах блеснула холодная расчетливость, выпадающая из образа. Рука как бы невзначай опустилась на рукоять лежащего на земле меча, на что Мин Фань скептично хмыкнул. — Это же предательство. — Этот ученик очень надеется, что Шан-шишу знает, что делает, устраивая такое прямо в секте, — зажатую подмышкой папку Мин Фань деловито убрал в мешочек цянькунь, внешне показывая, что он вообще не воспринимает Шан Цинхуа как противника. — А еще этому ученику кажется, что правда ответит на некоторые его вопросы.       Как оказалось, у Шан Цинхуа под тела был выделенный целый мешочек с расширенным пространством, чему Мин Фань очень удивился, так как постоянно видел его у Шан Цинхуа на поясе. Это заставило Шан-шишу цинично усмехнуться и кивнуть в ответ на понятливый взгляд. В целом всю грязную работу проделал он же, и в итоге через две трети шиченя поляна выглядела так, будто на ней ничего не происходило.       Они вместе отправились на Аньдин «попить чаю», Мин Фаню же изначально нужно было передать некоторые бумаги. Никто не удивился их уединению, так как знали о приятельстве ученика лорда Цинцзин и лорда Аньдин. — Знаешь, я бы мог подсыпать яд в твой чай так, чтобы этого никто не заметил. — Возможно, — кивнул Мин Фань. — но бессмысленно. — И все же почему ты столь спокоен, А-Фань? — Шан Цинхуа натянуто улыбнулся. — Уже планируешь, как расскажешь об этом Шень-шисюну? Убийство адептов своей же секты — серьезное преступление, а твои слова заставят многих задуматься, если не прямо поверят. — А зачем мне это? — Мин Фань пожал плечами. — Зачем? — отсутствие ожидаемой реакции разозлило и так нервного Шан Цинхуа. — Ну как же: а шантажировать чем-то? Заставить за кем-то шпионить, выполнять поручения… — Этим всем я занимаюсь сам, спасибо, — вновь перебил его Мин Фань. — Не забывайте, чей я ученик. — Действительно, — Шан Цинхуа криво улыбнулся и потер виски пальцами. Его растерянность была настолько очевидна, что это даже трогало за душу. Мин Фань чувствовал нечто накипевшее в словах Шан Цинхуа, что казалось почти знакомым. — И что же ты хочешь за молчание? — Информацию, — Шан Цинхуа скис еще больше. — Как вы во все это ввязались? Мне казалось, что вы — крайне осторожный и расчетливый человек, а убивать адептов прямо меж двумя пиками — верх неосмотрительности. — Это долгая история. — Мне и не нужны все подробности. Просто утолите мое любопытство.       Снявший свою маску крайне неуверенного дергающегося торгаша, каким он обычно представал перед другими лордами и в частности перед Лю Цингэ и Шень Цинцю, Шан Цинхуа выглядел просто очень уставшим человеком. Собственно, он позволял себе это и раньше наедине с Мин Фанем, но делал это не настолько откровенно. Кажется, сегодня у него окончательно опустились руки, и он не знал, что делать дальше. Мин Фаню поведали, как в бытность еще учеником Шан Цинхуа с другими адептами наткнулся на одного крайне сильного демона, без уточнения, кем именно он являлся. Демон убил прочих учеников, но Шан Цинхуа как-то удалось убедить его, что от пока еще всего лишь внешнего адепта самого ничтожного пика секты может быть какая-то польза. Так и пошло: Шан Цинхуа следил для него непосредственно изнутри мира заклинателей, а демон помог ему подняться по социальной лестнице прямо к месту лорда Аньдин.       Вот только не всегда Шан Цинхуа был великим шпионом, и часто возникали такие вот… Казусы. Если знать, куда смотреть, его поведение и действия становились подозрительными. Шан Цинхуа был попросту никому не нужен и оттого мог следить для своего покровителя, получая взамен защиту от нечисти и периодическую помощь на службе. — Не чувствую в вас особой радости от того, что вы «заставили меня молчать». — Даже если ты не сдашь меня под трибунал, мне все равно недолго осталось. Мой король… Теряет… Интерес, скажем так, — Шан Цинхуа вымученно улыбнулся.       Вынужденный с самого юношества терпеть презрение даже от своих, а после прислуживать естественному врагу, чтобы выжить — это было совсем незавидной судьбой. Шан Цинхуа был вынужден являться невыразительным, молчать там, где мог бы высказаться и быть правым, не мог даже отстаивать свою честь, хотя был в ряду сильнейших не совершенствованием, так мозгами. В лорды пиков, глав секты, посредственностей никогда не брали. Но он должен был казаться невыразительным, чтобы никто не интересовался им.       Знал ли кто-то, что он очень любил сладости, почти как ребенок? Или что его подопечные, в особенности дети, над своим лордом трясутся, как над мамочкой? Тот, кем в «Системе» был вынужден являться Шень Юань, в оригинале был Шан Цинхуа, только вот без ореола главной героини, в которую влюбляются все мужские персонажи в округе. В своем действительно плотном графике тот находил время для заботы над адептами, будто оправдываясь тем, что более удовлетворенные жизнью, они несли секте больше пользы. И ведь, если бы однажды он решил бы мелочно отомстить Лю Цингэ, отказав пику Байчжань в помощи Аньдин, тот бы реально пошел извиняться перед ним, наглядно увидев нужду в «бесполезном» пике. Байчжань требовал не так много средств, как к примеру Цинцзин или Ваньцзянь, но зато нуждался в хорошем обслуживании, включающем в себя уборку, питание, закупку одежды и тренировочного инвентаря, ремонте зданий и тренировочных площадок. Это все лежало на плечах адептов Аньдин. На самом деле, особое презрение к ним на Байчжань испытывали только их лорд и некоторые выскочки, остальные догадывались не плевать в свою чашку с чаем, да и «по-житейски» бегали за адептами Аньдин за «быстрыми» лекарствами и бытовой, но запрещенной мелочью, вроде тех же весенних сборников или особой еды.       Мин Фань чисто по-человечески сочувствовал ему, успев подружиться за время сотрудничества. Его появления ознаменовали на Аньдин перерывы у их лорда, и частенько адепты перед кабинетом нагружали его плотной едой, чтобы он покормил заработавшегося Шан Цинхуа. За веселыми или тихими, в зависимости от настроения, чаепитиями проходило время до двух шиченей, больше шицзунь просто запретил Мин Фаню проводить рядом с Шан Цинхуа, но это было достаточно спокойное время, за что Мин Фань был искренне благодарен. — Вы сможете продержаться еще немного? — задумчиво спросил Мин Фань, опуская взгляд в почти пустую чашку. — Примерно… Около двух лет? — Что-то должно произойти? — Шан Цинхуа подобрался. Мин Фань порадовался его хватке, одобряя. — Не знаю, в каком моменте из этого промежутка, но вашему покровителю понадобится информация о Цанцюн. — Почему? Ладно, — кивнул Шан Цинхуа на отрицательное мотание головы Мин Фаня. — Ты… Действительно ничего никому не расскажешь? — Нет, не расскажу. Попрошу лишь в ответ поставить меня в известность, если ваш покровитель что-то задумает в отношении одной из четверки сект. Или же если… В общем, вы поймете.       Расстались они оба задумчивые, но в целом Мин Фань был и рад, и опечален происходящим. Шан Цинхуа было жаль, однако Мин Фань не преминул использовать его в качестве маячка в появлении Ло Бинхэ, к тому же, кажется, смог сохранить с шишу хорошие отношения.       Шицзунь встретил его недовольным взглядом и поджатыми губами, на что Мин Фань не скрыл легкой улыбки. Вскрывшийся капризный характер Шень Цинцю умилял. При остальных он все еще был холодным и возвышенным лордом пика Искусств и Литературы, однако дома он позволял различные мелочи, делающие его более человечным, а не возвышенным небожителем. Уверовавший наконец в то, что Мин Фань никуда не денется, он словно облегченно выдохнул и снизил градус напряжения в их отношениях. Тех же плетей и срывов стало гораздо меньше, что невообразимо радовало. Конечно, его ревность и язвительность никуда не делись, но теперь Мин Фань наконец-то попал под категорию «свое», а о принадлежавшем ему Шень Цинцю заботился, даже если это были подарки от Юэ Цинъюаня.       Чему-то возрадовавшегося главу секты Шень Цинцю держал на раздражающем расстоянии вытянутой руки и раньше, но теперь это было скорее комично, нежели несло следы трагедии. Количество дружеских подарков возросло, различными дорогими статуэтками и вазами было заставлено чуть ли не все, Шень Цинцю в раздражении спихивал это на пик «для общего пользования». Не то что бы Шень Цинцю любил откровенную роскошь, хотя и любил к примеру принарядиться. Единственными его страстями были веера, часть которых он расписал сам, и украшения вроде заколок для волос. У Мин Фаня была одна домашняя заколка, которую шицзунь выточил из вишни сам, вырезав узор и покрыв лаком. Остальная роскошь: картины, статуэтки, полотна пейзажей и многое — многое прочее было подарками от разных людей. Все, что было можно, он раскидывал по Цинцзин, оставляя хламиться в Бамбуковой Хижине лишь то, от чего нельзя было отмахнуться в силу личного характера. Шень Цинцю никогда не использовал подаренные веера, но хранил их в отдельном углу с подаренными же драгоценностями. Боевой веер от настоятеля Храма Чжаохуа был единственным, к которому шицзунь прикасался аж дважды — он был повешен им на стену в кабинете.       А еще шицзунь любил хороший чай. Чай с чабрецом, здесь называемым тимьяном, был тоже из раздела «домашнего».       Надо ли говорить, что Юэ Цинъюань дарил ненавидимые Шень Цинцю цветочные сборы? Мин Фань не знал, смеяться ему или плакать.       Было понятно, что, не имея возможности видеть своего шиди где-то еще, кроме мероприятий и встреч пиковых лордов, глава секты просто не знал предпочтений лорда Цинцзин. Но то, как он «гениально» подбирал подарки, смешило до слез. Шень Цинцю никак не показывал, что ему не нравится, лишь откровенно смотрел на лучащегося доброжелательностью Юэ Цинъюаня, как на идиота, и, наверно из любопытства, ждал следующей выходки.       В секте же это воспринималось, как безоговорочное укрепление позиций второго лорда, что вызывало почти нешуточное напряжение, хотя на делах никоим образом это не сказывалось. Кто-то жалел ослепленного любовью Юэ Цинъюаня, кто-то злорадствовал, но так или иначе воцарилась напряженная тишина. Следующий ход был за Шень Цинцю.       А Мин Фань просто эгоистично радовался, что шицзунь успокоился с его помощью. Шень Цинцю утолял с его помощью тактильный голод и нашел в его лице понимающие свободные уши — Мин Фань радовался, что Шень Цинцю начал искренне улыбаться, пусть зачастую все еще от злорадства. Было видно, что Шень Цинцю будто обрел опору под ногами, некое заземление, и Мин Фань был рад этим заземлением являться, пусть и не слишком понимал, почему занял чужое место. В его понимании, Юэ Цинъюань должен был стать тем единственным, кто был рядом с Шень Цинцю. Это было канонично, это бы решило их давнюю проблему и избавило бы от многих моральных травм. Однако, Шень Цинцю предпочел его. Мин Фань чувствовал себя очень польщенным. Когда шицзунь улыбался, капризничал, расслабленно лежал в ванне, позволяя омыть себя, даже когда ревновал — Мин Фань чувствовал удовлетворение, не ощущая реальной угрозы.       Его небольшой комплекс спасателя, распространяемый на одного лишь Шень Цинцю, был удовлетворен.       Он все еще не мог назвать происходящее между ними любовью, по крайней мере с его стороны. Оба испытывали физическое влечение друг к другу, это верно. Шицзунь теперь больше доверял ему, полностью не скрывая своей язвительной и завистливой натуры. Порой, на турнирах, когда шицзунь снисходил посещать их, посаженный рядом Мин Фань выслушивал ядовитые и насмешливые реплики шицзуня, невинно для остальных прикрывающегося веером, дабы никто не прочитал по губам, как он опускает очередных выступающих. Из его уст это звучало смешно и иронично, а так же шицзунь действительно дельно критиковал ошибки и промахи, однако для восприятия нормального человека это звучало непрерываемым потоком уничижительных оскорблений.       Доверял ли шицзуню сам Мин Фань? Скорее нет, чем да. К примеру ему бы и в голову не пришло рассказать о своей натуре попаданца. Или же осторожный намек Шан Цинхуа о будущем — с Шень Цинцю Мин Фань не смел играть в такие игры. Мин Фань был в восторге, имея возможность заботиться о шицзуне, постепенно вытаскивать его из той тьмы, в которую он погрузился, однако их роли были очевидны. Шень Цинцю был любимым, а Мин Фань, вопреки своей натуре, был любящим. Он просто не мог принять от Шень Цинцю что-то больше той немой заботы, кроме той же заколки или же помощи в совершенствовании, к чему оба имели страсть. Он без сомнения был готов разделить с ним постель — о, боги, он даже поимел его! — в обеих позициях получая несравненное удовольствие. Однако на что-то большее Мин Фань не рассчитывал, довольствуясь тем, что имел.       Никогда никого не любя, Мин Фань представлял, что при любви будет какое — никакое, но собственничество с его стороны. Однако этого не было. Просто не было. Если когда-нибудь шицзунь скажет, что хочет быть с Юэ Цинъюанем, Мин Фань лишь понятливо кивнет и отойдет в сторону. Если человек хочет, то он будет рядом, если нет — то и смысла принуждать его нет. Наверно, именно поэтому у Мин Фаня никогда не было близких друзей? Зато он и не страдал, когда его «предавали», ведь никого не держал близко к сердцу. Он чувствовал легкость и был скорее рад этому, нежели огорчен. В конце концов, перед ним был наглядный пример того, что было бы с ним в обратном случае. У них с Инъин даже как-то состоялся разговор на похожую тему. — Мин-сюн, а ты будешь скучать, если шицзунь уйдет в уединение? — девочка, наконец-то отправившаяся на задание под присмотром дашисюна, сидела на коне, которого Мин Фань вел под уздцы. — Он уже уходил в уединение, и, как видишь, я был огорчен больше свалившимся на меня обязанностям. — То есть совсем — совсем не будешь скучать?! — она эмоционально взмахнула ногами, двумя руками опираясь на седло. Конь немного заволновался, но Мин Фань успокоил его поглаживанием по шее. — А если он уйдет на пять, нет, десять лет?! — Ну, возможно буду, — вынужден был вздохнуть Мин Фань, когда девочка опасно накренилась к нему, пытаясь заглянуть в лицо. — Однако, подумай: шицзунь будет счастлив вдали от «общества идиотов», посвящая все время себе и своему самосовершенствованию. Я буду рад за него. — Да? — она печально согнулась, почти ложась на спину коня. Ее легкомысленное ерзанье слегка раздражало, но Мин Фань привык к ее легкому характеру за эти года. — А я вот буду скучать. И по А-Ло я тоже скучаю. Уже три года прошло, а мне все не верится, что его с нами нет. Все жду, когда он выйдет из-за угла, держа в руках поднос с едой или же направляясь на занятия. — Ты, — Мин Фань замялся, но решил спросить прямо. — Ты любила его, Инъин? — Что? — она печально засмеялась. — Нет ничего печальнее, чем любить занятое сердце! Так что себя я от этого уберегла! Мин-сюн, ты действительно не видел, как он смотрел на тебя? — У него не было ни одного повода для подобной увлеченности, — Мин Фань раздраженно вспыхнул. — Я контролировал свои и его действия, наглядно давая понять, что это просто невозможно. — Но ты был, наверно, единственным, кто действительно заботился о нем, — Нин Инъин печально улыбалась, смотря в пустоту. Картинки воспоминаний мелькали перед ее глазами, вызывая слезы сострадания. — Он рассказывал мне. Рассказал, как ты был тем единственным, кто помог ему на улице, позволив перед смертью его матушки поесть чего-то действительно вкусного. А-Ло был таким счастливым, когда ты же его и принял в секту, а ведь он поклялся когда-нибудь отыскать своего благодетеля. Мин-сюн защищал его от нападок на пике, а я ведь тоже пыталась, но только после твоего вмешательства побои и издевательства постепенно сошли на нет, — она внезапно засмеялась. — Ох, видел бы ты его счастливое лицо после того, как он научился летать на мече! — Это я видел, — хмыкнул Мин Фань. — А еще прекрасно слышал. Он вообще поначалу не понимал, как можно цепляться за меч. С горем пополам удалось научить его хотя бы летать, но сам он учился стоять на клинке на диво долго. А еще очень громко кричал каждый раз, когда падал, хотя я его постоянно ловил. — Да, — на ее лицо вновь упала тень печали. — Это же надо: быть единственным с пика Цинцзин, кто умер на Собрании Союза Бессмертных. — Тогда очень много кто помер, — возразил Мин Фань. — И, пусть это прозвучит цинично, нам еще повезло, что Цинцзин отделался одной жертвой. Могло быть гораздо хуже. — Это все равно несправедливо! — они недолго помолчали, прибывая каждый в своих мыслях. — Если он когда-нибудь вернется… - тихо начал Мин Фань. Нин Инъин подавленно повернулась к нему. — Переживет ад Бесконечной Бездны и вернется живым, как ты думаешь, каким он будет? — Если он вернется? — Инъин задумалась, а после поникла. — Он… Он уже не будет тем А-Ло, что я знала, наверно. — Ого. — Что? — Она с недоумением посмотрела на Мин Фаня, смотрящего на нее странным одобрительным взглядом. — Наша малышка А-Нин все же выросла… — Иди ты! — Она уже стала взрослой девушкой, — понятливо закивал сам себе Мин Фань, получая за это по голове. — Ай! — Мин-сюн глупый!       Словно в ответ на их дневные размышления, ночью Мин Фаню приснился сон. Он держал Бинхэ за руки, пока тот, дрожа коленками, стоял на узком лезвии Чженъяна в метре от земли. Бинхэ, панически цепляясь за Мин Фаня, почти переплел их пальцы, вцепляясь ногтями в мозолистые ладони шисюна. Мин Фань ему спокойно объяснял, что, даже если он его не удержит и Бинхэ упадет, это все равно будет не больно, так как высота маленькая. Бинхэ же заплетающимся языком молил ни за что не отпускать его и не отрывал взгляда от земли, из-за чего опасно наклонялся вперед и после падал.       Проснулся Мин Фань в гостинице с болящей головой, все еще чувствуя фантомную хватку на руках.       Ему никогда не снились воспоминания.