О бедном шисюне замолвите слово!

— Он не твоего уровня… — Ты не понимаешь, — она взмахнула руками. — Я должна хотя бы попытаться! — Остановись, глупая! — другая все же догнала подругу и схватила ее за руку, вынуждая остановиться. Холодный весенний ветер дунул прямо в лицо, растрепывая волосы. — Это не просто какой-то юноша с пика ученых, он — лорд! А его семья приближена к императорскому дворцу. Думаешь, твой клан сможет встать рядом с такой семьей? Не будь наивной… — Вот именно.       Девушек словно окатили ледяной водой. Они с ужасом посмотрели на медленно вышедшего из-за угла главу Дворца, которого не заметили из-за спора. Сейчас он не улыбался мягко и привычно, наоборот казалось, что его взгляд темнее ночи. Однако, девушка не отчаялась и с вызовом посмотрела ему в лицо, пока вторая, подчинившись властному кивку, поспешно убежала. Подругу было жаль… Но она ничего не могла сделать с ее упрямством, хотя и пыталась. — Неужели ты думаешь, что можешь встать рядом с ним? — вкрадчиво спросил Ло Бинхэ. — Возможно, у этой ученицы еще не развито золотое ядро, — запальчиво отозвалась она. — но наставники говорят, что мне осталось тренироваться всего пару лет. И, несмотря на то, что мой клан мал, он состоит из потомственных заклинателей! Эта Байхэ не опозорит своего суженого… — Ученица спешит, — прервал ее Бинхэ. — То, что лорд Цинцзин несколько раз помог и даже соизволил запомнить твое имя, всего лишь проявление добродетели. Как мудрый наставник, он не мог не помочь юному дарованию, однако, любовь? — он усмехнулся. — Юные девы склонны воображать поверх меры. Как бы бабочка ни стремилась к Солнцу, она сгорит раньше, чем долетит до него, — девушка оскорбленно нахмурилась, беспомощно глядя на носки сапог. — Бабочке стоит продолжать летать среди цветов, чтобы найти другую бабочку. — Глава так жесток, — ее лицо слегка искривилось, когда она попыталась подавить стыдливые слезы. Слышать подобное от самого главы будучи лишь амбициозной ученицей было невыносимо. — Этот господин лишь заботится, чтобы те, кто находятся под его опекой, не занимали места, им не положенные. Лучше ученица вырвет бесплодный росток чувств сейчас, нежели потом он навсегда завянет.       Мин Фань бесшумно вышел из-за того же угла, что до этого Бинхэ, со сложными чувствами глядя вслед убежавшей в слезах девушке. Они изначально шли вместе, но волей случая услышали диалог двух учениц Хуаньхуа, и Бинхэ вырвался вперед, почти демонстративно осадив ее перед не решившим показаться Мин Фанем.       Собственная популярность была ему известна, но в основном та распространялась на Цанцюн, и то, что он понравился кому-то за эти несчастные дни в Хуаньхуа, стало не самым приятным сюрпризом. В целом ему было все равно на это, но возможная реакция Бинхэ нервировала его и, кажется, не зря. — Бинхэ, — он тихо позвал его. Негромкого оклика хватило, чтобы Бинхэ тут же вернулся к нему, ожидая реакции на косвенно выраженное признание. — Дай руку, — но действия были немного не теми, что он ожидал.       Густая ци маслом прошлась по его меридианам, и Бинхэ прикрыл глаза, стараясь не выдать испытываемого удовольствия. Это был быстрый, пусть и углублённый, осмотр, поэтому энергия шисюна не разошлась по всему телу, а лишь от руки до туловища, а после дошла до золотого ядра. Расширенные изменившейся сущностью и тренировками каналы Бинхэ реагировали на густую водную ци, как на давно востребованное масло для механизма, и от приятного ощущения прохлады и густых потоков, незначительно растягивающих разветвленные каналы, хотелось расслабленно примкнуть к источнику наслаждения. — Как я и думал, — Бинхэ разочарованно выдохнул, когда шисюн отпустил его руку, а после напрягся, замечая возросшую дистанцию. — Похоже, ты начинаешь терять контроль над своим мечом. — Это не так. — Сколько раз за последнее время ты поддавался гневу и сиюминутным желаниям? — Мин Фань приподнял одну бровь. У Бинхэ похолодело в груди, когда шисюн посмотрел на него со строгостью и едва заметным разочарованием. — Если ты не можешь управлять им, то лучше вовсе запечатай и не прикасайся к нему до тех пор, пока не научишься держать себя в руках. — Шисюн! — Бинхэ резко рванул вперед, ловя развернувшегося Мин Фаня в объятия. Тот остановился и не шевелился, не пытаясь вырваться. До Бинхэ быстро дошло, что он поддался страху, ведя себя как ребенок. Какая-то часть него смогла расцепить руки; Бинхэ с пустым выражением лица посмотрел на них, когда шисюн отошел. — Я… — У этого лорда есть несколько дел, которые нужно решить. Глава Дворца может воспользоваться этим временем, чтобы разобраться в себе. — Но! — официальное обращение резануло слух, а ведь они только недавно негласно решили общаться между собой свободно и без рамок. — Этот лорд сможет найти того, кто будет его сопровождать, — он пошел обратно, оставляя Бинхэ позади. Вид отдаляющейся спины больно ударил в самое сердце. — Главе следует воспользоваться освободившимся временем с умом.       Отойдя на достаточное расстояние, Мин Фань облегченно выдохнул. Это были тяжелые для него полторы недели, наполненные почти круглосуточной оценкой окружения и попыток действовать, при этом находясь под носом Ло Бинхэ. Сейчас, немного успокоив собственные чувства, он дал себе мысленный подзатыльник за слишком грубую манипуляцию. Но поведение Бинхэ и правда выходило за все рамки — он что, сам отшить какую-то девицу не сможет? Ха, Мин Фань не был высокомерен, однако это был не первый раз, когда юные заклинательницы признавались ему, не говоря уже об девушках из обычных семей, с которыми он сталкивался на заданиях или когда прибывал домой. Мин Фань со всех сторон был выгодным женихом, так как имел статус в обоих мирах, был без прикрас хорош собой внешне и имел достаточно приятный темперамент. Разбираться с невзаимной влюбленностью ему приходилось не раз, и он, как считал, имел в этом достаточный опыт.       Он ненадолго остановился на террасе, оглядывая сад камней в небольшом внутреннем дворике. Проверка только доказала его мысли по поводу того, что Бинхэ с недавнего времени стал больше подвергаться демонической стороне своего наследия. Мин Фань уже был обожжен однажды его ядовитой темной ци, поэтому мог прекрасно ощутить ее частицы в чужих духовных каналах. Строение меридианов Бинхэ было двойным для двух его сторон, и то, что в духовные каналы попала темная энергия, говорило о том, что Бинхэ часто пользовался демонической ци в последнее время. К тому же его вспыльчивое поведение наталкивало на эти мысли.       Все эти полторы недели они провели практически рука об руку. Днем Бинхэ показывал ему владения Дворца Призрачного Цветка, ночью они спали в одной постели, и даже во снах Бинхэ через день навещал его. Это выматывало, и Мин Фань с большим облегчением отдыхал в те моменты, когда Бинхэ уходил по каким-либо делам. А его щедрость во время выбора сокровища в качестве виры? Когда другие узнают, что именно новый глава Дворца отдал секте Цанцюн, все взгляды мира совершенствующихся обратятся на них. «Глаз Святой Сингуан» был одним из мощнейших диагностирующих заклинаний, заключенное в большое полотно из черного шелка. Белыми нитками на нем было вышито звездное небо в особом положении, и с помощью этого полотна тот же Му Цинфан смог бы сказать абсолютно все о состоянии диагностируемого, начиная от его физического тела и заканчивая духовным. Если бы Бинхэ, к примеру, прошел осмотр с помощью этого полотна в далеком детстве, то, несмотря на печать, его происхождение было бы легко вычислено. И такая ценная вещь, по легендарности сравнимая с Синьмо, просто пылилась в закромах сокровищницы Хуаньхуа, неиспользуемая уже много лет.       Но меньшую цену он просто не мог принять и даже имел право на наглость требовать больше. Хуаньхуа лишь совсем немного возвышалась над Цанцюн за счет своего непомерного богатства, однако секта Цанцюн была более разнообразна в направлениях развития заклинательства и по знаниям значительно обгоняла Хуаньхуа. По уровню знаний так же над миром заклинателей стоял Храм Чжаохуа, но следующие буддизму адепты храма следили больше за моральным развитием обычных людей, как раз являясь источником заблуждения о том, что заклинатели следуют, как и обычные люди, пути Конфуцианства, в то время как культиваторы пути бессмертия следовали заветам Великого Дао. Вершина Тяньи занималась углубленным изучением влияния духовной энергии на обычный мир и обратно, мало участвуя в политической жизни мира заклинателей, отдавая свое право голоса секте Хуаньхуа, с которой сотрудничала для создания сывороток и ведения исследований и экспериментов. Вершина Тяньи выпускала отличных алхимиков и ученых, что высоко ценилось. Эти четыре секты по праву властвовали в Поднебесной и были равны по статусу, пусть и не по факту. Вершина Тяньи терялась в тени Дворца Хуаньхуа, а Храм Чжаохуа не стремился к чему-то более, чем следованию учений буддизма, и получалось, что Дворец Призрачного цветка и Двенадцать Пиков Тяньгун, как самые политически активные, являлись друг для друга оппозицией.       Теперь, когда оба лидера этих сект сменились на новых из близких поколений, спокойствие в мире заклинателей трещало по швам. Мин Фань не хотел даже думать о том шуме, что поднялся в каноне, когда вскрылось, что Ло Бинхэ являлся полудемоном. Ему еще предстояло пережить эту бурю, так как он сам стал бабочкой, ее создавшей, и до того момента, когда общество придет в движение, Ло Бинхэ следовало заставить двигаться.       То, что он, вместо продвижения себя и вдумчивого наращивания авторитета, отгонял от Мин Фаня каких-то девушек и махал перед ним собачьим хвостом, непомерно раздражало. Как можно думать об отношениях, когда от неверного движения может начаться война? Сейчас Мин Фань грубо не оставил ему выхода: Бинхэ либо пойдет в разнос, и начнется новая священная война — почти стопроцентно проигрышная для мира заклинателей — либо он возьмет себя в руки и начнет действовать разумно, найдя какой-то выход. У Мин Фаня в принципе было несколько вариантов, как Бинхэ выкрутиться, помимо применения грубой огромной мощи, однако он не собирался подавать это все на блюдечке. Да, ему надоело жить в бесконечном ожидании взрыва, но это не значило, что он будет бегать за Бинхэ, словно за обезьянкой с гранатой. Это звучало неразумно, но Мин Фань чувствовал себя перегоревшим и надеялся, что хотя бы это расшевелит его и заставит выйти из хандры. То, что он этим взялся вершить чужие судьбы, что всегда ему претило и от чего он бежал, почти сознательно игнорировалось.