Angels fall...

Как-то однажды днём Ацуши валялся на диване, от скуки листая телевизионные каналы в попытках найти что-нибудь интересное, и наткнулся на канал с мультфильмом, в котором кот гонялся за всячески портившей ему жизнь мышью. Ацуши застал как раз тот момент, когда хозяйка выкинула кота за порог, и у того перед глазами пролетела вся его жизнь, разлетаясь в итоге на осколки под звон разбившегося стекла. Тогда это показалось очень смешным. Остановившись на этом мультфильме, Ацуши развлекал себя тем, что представлял подобные эффекты в реальной жизни. Наверняка было бы забавно видеть людей с сердцами вместо глаз, восклицательные знаки или загоревшиеся лампочки над их головами в моменты негодования или озарения и летающих птиц или звёзды вокруг голов из-за подзатыльников или случайных ударов, о дверцу кухонного шкафчика, к примеру. Вот только в настоящем, когда яркая, живая, вкусно пахнущая картинка парка развлечений идёт трещинами и разлетается вдребезги под звук того самого разбивающегося стекла, Ацуши не чувствует ни веселья, ни желания рассмеяться. Всё, что он ощущает, это страх и панику. Потому что Чуи нигде нет. Сначала Ацуши даже не замечает этого. После аттракциона с чайными чашками он в компании заговоривших с ним в очереди брата и сестры идёт на следующий аттракцион, где приходится выстоять ещё одну бесконечную очередь. Всё это время его отвлекает болтовня новых знакомых и их вопросы о том, с кем он пришёл, на что Ацуши по заготовленной Чуей легенде отвечает, что его привёз в этот парк старший сводный брат, и смущённо улыбается, когда в сторону Чуи начинают лететь комплименты. Ещё бы, ведь тот такой заботливый, внимательный и неравнодушный к младшему брату, пусть они и неродные. Они проводят в очереди минут пятнадцать, не меньше, а после выпадают из мира ещё минут на семь, когда усаживаются в соседние кресла, и аттракцион уносит их в воздух, раскручивая вокруг своей оси. После Ацуши прощается со своими временными приятелями, потому что время близится к девяти часам, а он ещё хочет затащить Чую на колесо обозрения и упросить его сделать несколько совместных фотографий перед уходом. И вот тогда-то он и понимает, что Чуи нигде нет. Когда скамья, на которой Чуя остался сидеть в его отсутствие, оказывается пуста, Ацуши поджимает губы. Порой ему кажется и небезосновательно, что Чуя совсем не случайно «теряется» и меняет своё местоположение, а чтобы понаблюдать за тем, как быстро Ацуши сможет его отыскать. В торговых центрах он иногда просит Ацуши сходить куда-нибудь, например, принести кофе, а сам незаметно исчезает, и тогда Ацуши приходится бродить по этажам, ориентируясь лишь на тонкую нить его постоянно теряющегося в толпе запаха, что его нервирует и выматывает. И пусть Чуя каждый раз извиняется и хвалит его за усердие, Ацуши всё равно немного дуется, потому что они ведь выходят гулять, чтобы отдохнуть, а в итоге ему приходится проходить очередные проверки и тесты. Вот и в этот раз Чуя опять куда-то подевался. Его нет у палаток с едой; нет у стойки мороженого и сладостей; нет возле полного мягких игрушек, брелоков и воздушных шаров мини-магазина. С тоской взглянув на мерцающее вдалеке колесо обозрения с огромной головой Микки Мауса по центру, Ацуши отходит в сторону и пытается настроиться. В такой толпе, да ещё и с запахами самой разной еды, ориентироваться намного сложнее. Гуляющий по улице сквозняк сдувает все нужные следы, смешивает их, путает, сминает в один гигантский разномастный комок. Ацуши чихает и растирает нос, скользя взглядом по толпе. Он может найти Чую и с помощью глаз, ведь тот в своей чёрной куртке должен выделяться среди синего, жёлтого, розового, фисташкового и фиолетового, да только толпа никак не редеет, а рассмотреть что-то или кого-то в мешанине движущихся людей не так-то просто. - Я справлюсь, - бормочет себе под нос Ацуши, касаясь пальцами чокера на шее. Чуя верит в него. Чуя не раз хвалил его во время тренировок. Пусть в последние дни у Ацуши ничего не ладилось, это не значит, что он не сможет выполнить такую простую задачу, как найти Чую в толпе. Находил ведь уже и не раз, верно? Может, на этот раз потребуется больше времени, потому что он потерял Чую на улице, но он обязательно справится. Это всего лишь новый уровень, подобный постепенному сокращению времени, выделенного на прохождение очередной дистанции. Вот только ничего у него не получается. Он ищет десять минут; ищет пятнадцать минут; ищет полчаса. Запах Чуи то получается уловить, то нет. Иногда Ацуши понимает, что ветер бросает в нос эфемерный запах, впитавшийся в чокер на его шее, и это начинает раздражать, но он и не думает снять ремешок и убрать в карман. Это мелочи, от которых нужно абстрагироваться. Чуя не мог уйти далеко. Он бы не бросил Ацуши одного без присмотра в парке посреди толпы. В прошлом он всегда прятался в таком месте, откуда мог наблюдать за ним, значит, и в этот раз затаился где-то совсем рядом. Но где? В который раз обойдя всю огромную площадь и помахав рукой на прощание окликнувшим его брату и сестре, что вслед за родителями устремились к выходу из парка, Ацуши бросает отчаянный взгляд на высящиеся посреди площади часы. Прошёл почти час, а он так и не смог найти Чую. Более того, не смог найти его в начавшей редеть толпе - пусть парк и работает до одиннадцати вечера, посреди рабочей недели мало кто задерживается надолго, ведь ещё добираться до дома. Шум постепенно начинает стихать. Ветер уносит запахи еды и сладостей. Распродавшие всё за день палатки начинают закрываться. Вслед за ними начинают гаснуть будки некоторых детских аттракционов. Возле одного из таких Ацуши в итоге и останавливается, растерянно крутя головой. Люди, люди, люди. Мужчины и женщины, парни и девушки, мальчики и девочки всех возрастов. Но всё это совсем не те лица. Ацуши нужна чёрная куртка, а не ярко-розовая. Ему нужна тёмно-красная толстовка, а не нарядное платье. Ему нужны рыжие волосы, забранные деревянными палочками в пучок на затылке, а не распущенные чёрные волосы или каштановые кудри, забранные в хвост. Ему нужен запах сигаретного дыма, кофе со сливками и подавляющей своей мощью жгучей способности, а не сладкие духи, сахарная вата и запах нагретого за день железа аттракционов. В отчаянии Ацуши в который раз вдыхает: шумно, глубоко, изо всех сил. И замирает, когда сквозняк приносит новый, пусть и эфемерный виток знакомого до дрожи запаха. Не думая ни о чём, он срывается с места и бежит, бежит, бежит. Он пересекает площадь со скоростью ведущего его порыва ветра и проскальзывает к дальним, уже закрывшимся палаткам, за которыми в отдалении огней царит неприятная темень. Но запах Чуи в этом месте более осязаемый, потому что палатки стоят вплотную, и воздух между ними немного застоялся. Радуясь, что всё-таки смог, справился, Ацуши несётся вперёд до тех пор, пока не выбегает на маленькую луговину между самыми дальними палатками. Сердце обрывается, стоит почувствовать более яркий запах Чуи, но не увидеть его самого - только стаканчик от газировки валяется на земле. На подобранном красно-белом пластике тоже ощущается отпечаток родного запаха, но где же... - Чуя-сан? - негромко зовёт Ацуши, взволнованно осматриваясь по сторонам. Но Чуя не откликается. Не выходит из-за угловой палатки со словами похвалы или недовольства таким промедлением и не подкрадывается сзади, чтобы напугать. Вместо этого новый порыв ветра приносит смесь незнакомых запахов, неприятных и резких. Один из них напоминает о том человеке, Дазае Осаму. От него тоже противно пахло больницей из-за бинтов и антисептика. Здесь что-то подобное, но больше похожее на болезнь. Ацуши помнит, так пахли дети в лазарете приюта, мечущиеся в температурной горячке особенно холодными зимами. Этот запах ему не нравится. Ещё больше ему не нравится, что шлейф этого запаха выводит его к задним воротам парка и обрывается возле объездной дороги. Как будто Чую кто-то забрал из парка. Как будто его увезли на машине. «Точно, машина!» - загорается в голове лампочкой озарение. Ещё немного помявшись на месте, Ацуши решительно направляется в обратную сторону. Добравшись до выхода из парка, он крутит головой, высматривая указатели, и направляется в сторону парковки, где Чуя оставил машину, на которой они приехали в Токио. К его облегчению, она оказывается на месте. Даже если Чуя по каким-то причинам ушёл, он точно вернётся. Он же не мог оставить Ацуши, верно? Значит, лучше всего будет дожидаться его возле машины. Это самое простое решение, какое только может быть в такой ситуации. Приободрившись, Ацуши быстро добирается до машины и опирается поясницей о тёмно-синий капот, беспокойно потирая чокер на шее. Всё будет хорошо. Ему нужно просто подождать. И вот теперь Ацуши паникует. Паникует, потому что на часах уже полночь, а Чуя так и не появился; паникует, потому что Чуя не отвечает на звонки и сообщения; паникует, потому что выходящие из закрытого парка работники бросают на него косые взгляды, а одна женщина даже подошла и поинтересовалась, что ребёнок делает на парковке в одиночестве. Пришлось соврать, что Ацуши ждёт старшего брата, ненадолго отошедшего по своим загадочным взрослым делам. Женщина неодобрительно покачала головой, но донимать его не стала и удалилась. Вот только чем дольше Ацуши ждёт, тем меньше в нём остаётся веры, что Чуя вообще вернётся. Это уже непохоже ни на какой тест. Правда, и на то, что его таки бросили на произвол судьбы, тоже, ведь иначе Чуя бы не оставил свою машину, а уехал на ней. Ведь так? К часу ночи Ацуши понимает, что нужно действовать, потому что все сроки надежды на чудо давно вышли. Достав тёмно-зелёную раскладушку с маленьким брелоком в виде кактуса в крошечном сомбреро, он открывает книгу контактов, в которой всего два номера, подписанные как «Чуя-сан» и «Акутагава-сан». Когда Чуя только купил ему телефон, он объяснил это тем, что у него сложная работа, требующая много времени и сил, из-за чего он порой не следит за часами и может сильно задержаться, а то и заночевать в офисе. Помимо этого Чуя рассказал, что порой на его голову сваливаются внезапные командировки, и на этот случай для Ацуши был проведён целый инструктаж по поводу выходов на улицу и временного отсутствия связи. Телефон был нужен для контакта, для того, чтобы и Ацуши, и Чуя - оба знали, что на том конце провода всё в порядке. Второй номер Чуя записал в его телефон не сразу. Это произошло после одной из тренировок, во время которой Ацуши вспомнил, что Чуя собирался попросить помощи с его тренировками у другого человека - у человека в чёрном плаще, который был рядом с ними в том жутком складе, где проверяли силу зверя Ацуши, и который вытащил его на улицу при помощи обвившихся вокруг его тела живых чёрных лент. Устроив небольшой перерыв, Чуя рассказал, что того человека зовут Акутагава Рюноске, что они работают вместе и что ему можно доверять. Рассказал он и о том, что Акутагава Рюноске - его главный помощник - тоже эспер и очень сильный; о том, что его когда-то тоже подобрали с улицы; о том, что им с Ацуши будет полезно потренироваться вместе. Ещё Чуя добавил, что Акутагаве это будет даже полезнее, но Ацуши не понял, что он имел в виду, а расспросить времени не осталось - перерыв был окончен. Занеся большой палец над кнопкой вызова, Ацуши медлит. Чуя сказал звонить Акутагаве только в самом крайнем случае, только если он пропадёт без следа, не предупредив, не оставив записки, сообщений или какого-то особого знака. Считается ли его исчезновение посреди парка развлечений такой ситуацией или нет? И может ли Ацуши просто позвонить после всех попыток Чуи скрыть его? Чуя сказал, Ацуши не найдут, если не будут знать, как он выглядит, не будут знать даже, как звучит его голос. Может ли он раскрыться Акутагаве или даже в такой ситуации ему нельзя раскрывать свою личность, нельзя показываться на глаза? - Что же мне делать? - взволнованно спрашивает Ацуши у тишины парковки. Свист ветра служит ему безразличным ответом.

***

- Даже не думай, Дазай. Мне нужны эти отчёты. Если потребуется, я тебя здесь на всю ночь запру! - Куникида-кун, будешь так нервничать, седина раньше времени появится. Угрожающе сверкнув стёклами очков, Куникида захлопывает за своей спиной дверь архива, чтобы не отвлекаться на чужую раздражающую улыбку. Как только он скрывается из вида, Дазай перестаёт улыбаться, растирает лицо ладонями и бросает взгляд на часы. Вся ночь - это сколько? Стрелки показывают начало четвёртого. Нормальные люди в это время спят в своих постелях, и только подобные Куникиде трудоголики продолжают сидеть на своих рабочих местах. Дазай никогда не был трудоголиком. И отчёты он всегда ненавидел, сбрасывая их написание и оформление на Чую. Как же тот каждый раз бесился, стоило понять, что его опять бросили один на один с бумажной волокитой. Куникида тоже забавно бесится, но никто не сравнится с краснеющим всем лицом и шеей Чуей, у которого разве что дым не начинал валить из ушей после выходок Дазая. - Кому вообще нужны эти отчёты? - фыркает Дазай и растекается по столешнице, прикрывая ноющие глаза. Его опять мучает бессонница, из-за чего держаться маски жизнерадостного весельчака-самодура всё сложнее. Хочется упасть лицом в подушку и проспать вечность, но проблема в том, что как только Дазай добирается до постели, сон машет ему рукой на прощание. Вместо него голову забивают нежеланные мысли, терзающие душу смутные желания, воспоминания, тревоги, и становится только хуже. Настолько хуже, что он всё чаще и чаще берёт в руки лезвие. На запястьях и внутренней стороне бёдер уже не осталось живого места. Вот только впервые за долгое время это абсолютно не помогает. Иногда Дазаю кажется, он не существует. У реальных людей есть семьи, любимые люди, дети, знакомые, друзья и приятели; есть увлечения, хобби, вкусы к чему-то. У Дазая есть только одиночество и леденящая душу, высасывающая из него все соки пустота. Он не любит возвращаться в общежитие, потому что тонкие стены давят на него своей безликой серостью. Он не любит находиться в офисе, потому что каждый из его коллег сосредоточен на самом себе, и кажется, что даже если заберёшься на стол и закричишь во всю силу лёгких, тебя не услышат. Однажды, от глубокого затаённого отчаяния, Дазай решился на сумасшедшую выходку. Он возвращался в офис вместе с Куникидой, и, стоило вдали показаться мосту, решил повторить фортель, которым в прошлом довёл Чую до нервного тика. С восторженным лепетом и цитатами из любовных стихов, Дазай запрыгнул на парапет и пошёл вдоль него. Куникида потребовал немедленно спуститься на землю, и Дазай сделал вид, что послушался, а после будто случайно оступился и полетел в воду. Чуя, помнится, с громкой грязной руганью сиганул вслед за ним; вытащил на берег и смотрел на него, отхаркивающегося от попавшей в дыхательные пути воды, так, будто хотел вырвать из его груди лёгкие, вытрясти из них всю воду, а после запихнуть их на прежнее место через его глотку. Им было по шестнадцать, и на тот момент они больше ненавидели друг друга, чем нуждались в обоюдной поддержке и внимании. - Ты же сказал, что будешь рад, если я наконец-то умру, - монотонно пробормотал тогда Дазай, сидя на бетонном ограждении набережной и глядя снизу вверх сквозь мокрую от воды чёлку на разъярённого Чую, готового вот-вот броситься на него с кулаками. - Зачем же ты тогда меня спас? Ответом послужил болезненный удар в скулу и громкий топот уходящего прочь Чуи. Тот так взбеленился из-за произошедшего, что его способность активировалась сама по себе, и на бетоне остались его следы и трещины вокруг них. Забавно, что они сохранились. Выбравшись из реки ниже по течению и осознав, что Куникида просто ушёл, оставив его суицидальную шкуру на откуп судьбе, Дазай только невесело рассмеялся и в порыве ностальгии пошёл вдоль набережной, пока не добрался до того самого памятного моста, с которого они с Чуей и упали. Следы всё ещё были там. Устроившись на краю набережной, Дазай просидел там несколько часов, вспоминая их с Чуей совместное прошлое; все их стычки, и как не хотелось притираться, и их первое задание в роли «Двойного Чёрного». Вспомнил Дазай и о том, как впервые ощутил тот непонятный пьянящий восторг, наблюдая за выпустившим на волю «Порчу» Чуей, который с заливистым хохотом громил всё вокруг. «Прекрасен», - промелькнуло тогда в голове. Дазай легкомысленно отмахнулся от этой мысли, а потом как-то так вышло, что он увяз в Чуе по уши. И мало того, что не заметил, как попал в эпицентр бушующей бури, так ещё и поймал себя на нежелании из этого эпицентра выбираться. Сначала просто смирился, а после, поймав себя на недовольстве тем, что Чуя интересуется и восторгается другими людьми, решил прибрать его к рукам; чтобы тот видел только Дазая, говорил только с ним, слушал только его и всегда находился рядом. Было сложно, чертовски сложно воплотить свой план в жизнь, но в семнадцать Дазай впервые поцеловал Чую, не опасаясь, что ему проломят за это череп. Через три месяца Чуя перестал смотреть на него с непомерным подозрением и подпустил чуточку ближе, ослабляя яростную оборону своего личного пространства. Так много было сделано для этого. Так много лжи и правды сказано. Так много трещин на рёбрах пришлось залечивать. А потом Дазай предал чужое доверие; перечеркнул все свои усилия, все появившиеся общие планы, все с таким трудом добытые ответные чувства. И ради чего? - Стать хорошим человеком, Одасаку? - ломано улыбается Дазай, глядя сквозь окно на тёмное ночное небо. Ему не хочется быть таким. Быть может, Ода говорил о чём-то другом, подразумевал нечто иное, но для Дазая быть хорошим человеком означает быть одному; означает необходимость доказывать своё присутствие в реальной жизни даже самому себе. Что у него есть? Только одиночество, пожирающая изнутри пустота, бесконечные сомнения и воспоминания, в которых хочется остаться навсегда. Дазаю не нравится его нынешняя работа, не нравятся люди вокруг, не нравится зона отчуждения и холода, возникшая вокруг него. Он хочет вернуться туда, где были словесные баталии с Мори, вопли Чуи, сдержанные улыбки Хироцу, ласковые руки Коё и шипящий на него из тёмных углов Акутагава. Дазай хочет вернуться домой. Достав из кармана телефон, Дазай открывает книгу контактов и пролистывает строки, пока не находит нужный номер. Ему нужно, почти жизненно необходимо услышать родной даже спустя годы голос. На заставке контакта до сих пор стоит лицо спящего восемнадцатилетнего Чуи с растрёпанной чёлкой, отпечатком подушки на щеке и написанным вдоль скулы «бака». Он тогда неудачно подставился, пытаясь закрыть Дазая от пуль, и оказался на больничной койке. Никогда Дазай не был так зол и не испытывал при этом такого выжигающего всё в груди яростного жара. Чуя чуть не отправился на тот свет, прикрыв его собой. Идиот! Но в то же время он пытался его, Дазая, спасти, рисковал своей жизнью ради него. И ведь спас. Спас не только от смерти, но и от чего-то более страшного. Только понял это Дазай далеко не сразу. Понял он это лишь тогда, когда стало слишком поздно. Нажав на кнопку вызова, Дазай прикладывает телефон к уху и вслушивается в пошедшие гудки. Наверное, в это время Чуя давно спит. Может, дома; может, в офисе. В любом случае, он не будет рад тому, что его разбудили. Возьмёт ли он трубку? Проигнорирует? Или желание послать Дазая к чёрту пересилит? Хочется, почти до боли в ушах хочется услышать хриплый сонный голос Чуи, его недовольное ворчание и красивую, рычащую «р». Никто кроме Чуи не умеет так произносить её. Ругается ли он, сухо отчитывается, говорит спокойно или же срывается на крики - неважно. Порой, пользуясь его благодушным настроем, Дазай даже просил его почитать себе вслух. Чуя быстро понял, как ему это нравится, и стал использовать в качестве рычага давления. - Будешь хорошим мальчиком - получишь награду, - скалился он. - Это тебе нужно быть хорошим мальчиком, Чуя, - скалился в ответ Дазай, пользуясь преимуществом в росте и нависая над ним. - Ведь это ты мой ручной пёс. Но порой Дазай сдавался своей слабости и вправду становился послушным: не чудил во время операций, не доводил Чую до белого каления, не игрался револьвером у виска и даже заполнял дурацкие отчёты. В такие дни Чуя буквально взрывался самодовольством, явно мня себя великим манипулятором, но Дазай был готов закрывать на это глаза, потому что именно ему в итоге доставалось больше удовольствия: и морального, и физического. Потому что Чуя читал для него вечерами, постепенно забываясь, зарываясь пальцами в его кудри, и, задрёмывая на его коленях, Дазай мог остаться у него на ночь; мог обнимать его, будучи «малой ложкой», чувствовать его тепло и дыхание на своей макушке; мог прижиматься губами к его ключицам и чувствовать себя важным и ценным в кольце крепких объятий. Это того стоило. Это стоило всего. Гудки обрываются. Контакт не отвечает. Бросив взгляд на экран телефона, Дазай набирает номер повторно. И ещё раз, когда ситуация повторяется. И ещё. Под конец он выпрямляется в своём кресле и с хмурым видом проверяет цифры номера: мало ли. Нет, всё верно. И сменить номер Чуя не мог: общая закодированная информация на контакты для связи, заморочки Порта ради возможности в любой момент отследить носителя контакта и многое другое. Но Чуя никогда не игнорирует звонки. Он может ответить, а может скинуть, но не проигнорировать. Думать о том, что телефон вне его доступа, глупо, потому что всегда быть на связи - одно из правил Порта. Значит, либо у Чуи нет возможности ответить на звонок, а такого никогда не бывало, либо кто-то забрал у него телефон. Оба варианта ведут не к самым радужным причинам молчания на том конце провода, и это начинает нервировать. «Или это просто ещё один знак того, что тебе больше нет места в его жизни», - нашёптывает из глубины его души и насмешливо скалит уродливую пасть пустота. - Ну так пусть скажет мне об этом сам, - бормочет Дазай и вновь набирает нужный номер. Гудки. Гудки. Гудки. Шорох. Треск. Наконец-то!

***

Когда Чуя приходит в себя, то первым делом чувствует боль. Выламывающая кости и отзывающаяся эхом в мышцах, лёгких и затылке, она почти оглушает. Кажется, так дерьмово ему в последний раз было после использования «Порчи» в самый первый раз, когда не привыкшее к подобной нагрузке тело едва не развалилось на части. Далеко не сразу Чуя научился справляться с последствиями использования истинной сути своей способности. Далеко не сразу его тело закалилось достаточно для того, чтобы выдерживать такое напряжение. Первые активации всегда оканчивались плачевно. Дазай буквально уносил его с поля боя на руках, и Чуя мог целый месяц отлёживаться в лазарете под капельницами. Но чем взрослее и сильнее он становился, чем чаще использовал «Порчу», тем легче было переносить каждое последующее её применение. Когда-то Чую могла убить одна минута её активации. В последний раз, когда Дазай был рядом, и он использовал свою силу, продержался одиннадцать с лишним. Правда, на этот раз «Порча» никакого отношения к происходящему не имеет. Тело дрожит в разрывающей его на части агонии, но разум уже прояснился, и Чуя помнит обо всём, что произошло. Они с Ацуши отправились в Токио, и там Чуя столкнулся с одарённой, которая вырубила его благодаря своей способности, а теперь он... А где он? Пересилив себя, Чуя приоткрывает глаза. Вокруг темно и ни черта не видно. А ещё холодно. Это его знобит или температура этого места занижена? Чёрт его знает. Голова раскалывается. Позвоночник ноет. Пальцы почти не чувствуются, но он знает, что их сотрясает дрожь. Попытка пошевелиться приводит к новой волне боли, но - Чуя и не с таким справлялся. Медленно, но верно, невзирая на скрежет зубов и текущие по щекам рефлекторные слёзы - это просто грёбаная пытка! - он подтягивает, насколько это возможно, колени к груди и чувствует ими стенку впереди. Так, ладно. Уже неплохо. Пошевелив руками и почувствовав на них широкие металлические наручники, Чуя осторожно вытягивает их вверх, насколько позволяет поза, и давит нервный смешок. Потолок? Крышка? Деревянная? Металлическая? Бетонная? «Я в гробу, что ли?» - проносится в голове сумасшедшая мысль. Не зная, что за спиной, Чуя хочет перевернуться, но силы оставляют его. Обмякнув, он закрывает глаза и хватает приоткрытыми губами прохладный воздух. На них ощущается засохшая корка. Язык разбухший и сухой, почти не слушается, но Чуе удаётся провести им по нижней губе. Кровь. Ему разбили лицо? Или кровь шла из носа? Скорее, второе, если учесть, что девчонка-эспер явно заразила его какой-то дрянью. Вирус всё ещё в нём и поэтому так хреново? Или это последствия заразы, которая вырубила его за считанные секунды? Бедро начинает чесаться. Неприятный зуд растекается по коже, задевая тазовую кость и низ живота. Хочется впиться ногтями и разодрать до мяса и крови, но всё, что Чуя может сделать, это шумно выдохнуть сквозь стиснутые зубы. Правда, через некоторое время зуд исчезает, принося облегчение. А после снова начинает распространяться в том же месте. И снова затихает. И снова появляется. Ещё одна пытка, отчего хочется заорать в голос, да только вряд ли получится - в горле будто потрескавшаяся земля. Злость и раздражение привычно придают сил, и Чуя всё-таки умудряется перекатиться на спину. То ли этот ящик просторный, то ли Чуя мелковат для него со своей комплекцией, но он даже ничего себе не отбивает. Ноги вытянуть не удаётся, конечно, но Чуя не отчаивается и в ещё одном рывке переворачивается на другой бок, тут же утыкаясь лбом в очередную преграду. Точно ящик. А вот и небольшие отверстия, чтобы он не задохнулся, через которые по ту сторону виднеется тусклый, но всё равно неприятно резанувший по ноющим глазам свет. Ещё и бедро опять начинает зудеть. Что за чертовщина? «Только бы не какая-нибудь гнойная дрянь», - надеется Чуя, вновь вспоминая жуткие сгнившие трупы своих подчинённых из прошлого. Видимо, кто-то наверху решает сжалиться над ним, потому что когда он вытягивает руки вдоль тела и касается бедра, то сразу находит причину зуда - мобильный, ещё в парке поставленный на вибрацию, ведь в шуме толпы он бы ни за что не услышал мелодии звонка. Эти кретины не удосужились забрать у него телефон? Либо они действительно тупые, чего не скажешь по их действиям, либо Чуя ошибся изначально, и эта шайка понятия не имеет, кто он такой. Может, это банда из Токио, которая узнала о делах Йокогамы и решила принять участие в поисках с призом в виде награды за голову нужного одарённого. Может - и не важно, откуда эти идиоты - они решили пойти по пути шайки Комато, отлавливая всех одарённых подряд, вот Чуя и попал под раздачу, оказавшись не в том месте не в то время. А может... Может, это люди Гильдии, пробравшиеся в Йокогаму на одном из торговых кораблей, прибывших из Америки две недели назад, о которых Портовой мафии тут же предоставили всю информацию. Всю да не всю, по всей видимости. Придётся отправить брата и сестру Акутагава в гости. Врать Порту чревато, и пора напомнить об этом подкармливаемым деньгами мафии зажравшимся чиновникам. Телефон снова начинает вибрировать. С трудом, но достав раскладушку из кармана, Чуя раскрывает её непослушными пальцами, принимает звонок и бросает рядом со своим лицом. Очередной всплеск энергии гаснет, и хочется растечься и отключиться, но в памяти бьётся мысль об Ацуши, который может быть где-то рядом, а может, был оставлен в «Диснейленде». Чёрт знает, что с ним, а ведь Чуя поклялся защищать его, беречь. К тому же, если на связи кто-то из его людей, глупо упускать шанс передать информацию. Кто знает, сколько Чуя провёл в этом месте, какой процент заряда остался в телефоне и когда пропадёт сеть. - Чуя? - слышится по ту сторону связи. - Чёртов Дазай, - отзывается Чуя быстрее, чем до мозга вообще доходит, кому принадлежит этот голос. О, чёрт. Только Дазая ему не хватало. Может, это наказание за все его грехи? Он заперт в неудобном холодном ящике. У него болит всё тело; болят даже волосы на голове, чёрт возьми! Перед глазами всё плавает, его швыряет из жара в холод и обратно, а ещё эта грёбаная боль в позвоночнике выжимает из него слёзы. Унизительно. Он не может разнести всё вокруг, не может выбраться и найти Ацуши, не может даже просто выбраться, потому что для движений нужны силы, которых у него нет. Кажется, даже для того, чтобы дышать, требуется невероятное усилие. А ещё ему очень хочется пить и запереть в этой коробке того, кто его в неё засунул, а потом сбросить в пролив, живьём; но у него нет такой возможности, и вряд ли она представится, что очень горько разочаровывает. - У тебя не голос, а карканье вороны, крошка Чу, - соловьём заливается по ту сторону Дазай. - Ты что, простудился? Если бы. Было бы так прекрасно, восхитительно, великолепно простудиться. Чуя мог бы улечься в своей кровати, накрыться с головой одеялом и спать, спать, спать, а заботливый Ацуши таскал бы ему таблетки, сладкое и литры кофе и грел бы, укладываясь под боком, потому что едва ли смог бы заболеть с исцеляющей силой своего зверя. Обнимая его, Чуя мог бы позабыть обо всём на свете и не думать обо всём том дерьме, что поджидает его снаружи, о грёбаной Гильдии, чтоб они там все чуму подхватили, и о дыре в груди, в которой будто поковырялись раскалённой кочергой после того, как он вновь столкнулся лицом к лицу с Дазаем. - С какого хрена меня вообще это заботит, - мямлит Чуя, почти буквально чувствуя, как в его венах начинает закипать кровь из-за вновь скакнувшего жара, от которого мысли вмиг становятся вязкими, путанными, непонятными. - Давно пора забыть о тебе, бинтованная сволочь. Ты сбежал. Ты предал Порт. Ты предал меня. Какая разница, где ты и что делаешь? Какая разница, есть ты или тебя нет? - Чуя? - в чужом голосе прорезается осознание, появляется разбавленная серьёзностью насмешка. - Ты что, пьян? Чуя хрипло смеётся. Давится кашлем. Чувствует солёную влагу на губах и чертыхается - у него опять пошла кровь носом. Это из-за давления? А мозги у него могут лопнуть от таких перепадов? А то за глазными яблоками уже как-то нехорошо припекает. - Я не пьян, придурок, я в плену, - вяло огрызается Чуя, придвигаясь поближе к округлым пробоинам и пытаясь рассмотреть хоть что-то вне стен своего ящика. - А даже если бы был пьян, тебе какое дело? И если бы болел, не нужны мне были бы твои дурацкие супы. Почему ты вообще умеешь готовить? Ты смешивал лекарства для повышения и понижения давления, чтобы отравиться. Ты априори не должен уметь готовить. - Ты говоришь занятные и забавные вещи, - посмеивается Дазай. - Ты в плену алкогольного дурмана? Если хочешь, я могу забрать тебя. У тебя ведь дома ребёнок, верно? Ему не стоит видеть тебя в таком состоянии. - Точно, детёныш! - дёргается Чуя; и тут же жмурится от поплывших перед глазами цветных пятен. - Я должен выбраться отсюда, чтобы найти его. Но я не могу использовать способность, потому что почти не чувствую тела. И у меня опять идёт кровь носом. Когда я доберусь до той девчонки, она пожалеет, что ткнула в меня через себя этим грёбаным дротиком. - Чуя? - а вот и стальные ноты в голосе Дазая. Пленники Порта когда-то начинали из-за них заикаться. Почему-то смешно вспоминать. - Объясни нормально, что происходит. Где ты? - Я не обязан ничего тебе объяснять, - по привычке огрызается Чуя, всматриваясь в воздуховодные отверстия и наконец-то различая снаружи помещение с серыми стенами и стоящие вокруг в несколько этажей ящики, удерживаемые ремнями креплений. - Ты мне больше не напарник. Сам выберусь. - Ты только что сказал, что не чувствуешь своего тела и из-за этого не можешь использовать способность. - Я всегда могу выпустить на волю «Порчу». Этой части меня наплевать, в каком состоянии моё тело. Я уничтожу тут всё. Разнесу стены и пройдусь огнём. Они будут молить о пощаде, но будет поздно. - Чуя, не глупи. Ты не остановишь её без меня. Ты сказал, что где-то рядом с тобой твой подопечный. Ты подвергнешь его жизнь угрозе? - Лучше так, чем просто лежать и ничего не делать. Зверь защитит его. Чуя даже не сразу понимает, что выдал, подтвердил свой главный секрет. В голове каша. Ему холодно и жарко. Он чувствует всё и не чувствует ничего. Он спорит с предателем Дазаем, а в цветных всполохах и кругах перед глазами видит его мягкую улыбку, заботливый взгляд и тянущиеся к нему раскрытые руки, готовые заключить в крепкие объятия. Наполеоновские планы смешиваются с ядовитым осознанием собственной слабости. Гордость подначивает сделать то, чем пригрозил. Разум вопит, что всё это не стоит того, чтобы Ацуши пострадал, если он где-то рядом, в одном из соседних ящиков. А ведь их так много вокруг. Они пустые или в каждом заперто по одарённому? Им всем так же хреново, как Чуе? Интересно, царящий в этом месте холод притормаживает болезнь или это для того, чтобы трупы не выдержавших этой заразы людей не начали разлагаться слишком быстро? - Чуя? Эй, ты слышишь меня? - доносится эхом, как только пропавший на время слух вновь возвращается. - Не отключайся. Скажи мне хотя бы, где тебя взяли. Я не смогу быстро взломать коды Порта, их все сменили после моего ухода. - Зачем тебе вообще это надо? - горько смеётся Чуя. Боги, какая же он эмоционально-нестабильная тряпка из-за этой заразы, бродящей в его теле. И он один из Руководителей? Жалкое зрелище. - Ты ведь больше не в мафии, Дазай. Ты теперь детектив с нимбом над головой. Вот и вали, спасай котят с деревьев. Кыш-кыш, голубь. Лети, занимайся своими благими делами. - Может, моё призвание - спасение драчливых, наглых, заносчивых, высокомерных рыжих котов, которые вместо благодарности только и умеют, что спасителю руки царапать, - отзывается Дазай. Чуя слышит, как по ту сторону связи хлопает дверь; слышит чей-то незнакомый голос, призывающий все проклятия мира на голову Дазая; слышит шум города и сигналы проезжающих где-то там, очень далеко от места его заключения, машин. В голове продолжают звучать эхом и сказанные Дазаем слова. Хочет спасти? Помочь? Переживает? Забрал бы его, будь Чуя пьян? А если бы болел, то что? Приехал бы со своими руками-глазами-улыбками-теплом, чтобы в очередной раз напомнить о том, что у Чуи было и чего больше нет и никогда не будет? - Зачем ты тогда ушёл, если это твоё призвание? - едва слышно спрашивает Чуя, ощущая очередную волну усталости, опустившуюся на его ноющие плечи. - Даже гении совершают ошибки, крошка Чу, - непривычно мягко, тоже едва слышно, будто признание далось с большим трудом, отвечает Дазай. - Эй, ты ещё там? Ты слышишь меня? Чуя? «Нет», - думает Чуя, закрывая глаза и чувствуя, как снова глохнет в ушах, размывая чужие слова. - «Я тебя больше не слышу». Интересно, когда он отключился и погрузился в морок? Ведь наверняка весь этот разговор лишь бред его воспалённого сознания. Дазай не стал бы ему звонить. Дазай не стал бы о нём беспокоиться. Дазай не рвался бы его спасать. Дазай не наговорил бы ему того, что Чуя хотел, мечтал от него услышать. Так не бывает. Наверное, ему всё это почудилось: и звонок, и разговор, и заботливый голос, зовущий по имени. Это именно то, чего так не хватало все минувшие годы. Это именно то, что Чуе нужно для того, чтобы собраться. Он полежит вот так ещё немного, совсем чуть-чуть, а потом разнесёт к чертям этот ящик, а после и место, где его заперли. Для того, чтобы спасти свою шкуру и спасти Ацуши, если он где-то рядом, ему не нужен Дазай и не нужна его помощь. Чуя привык справляться без него. Справится и на этот раз. - Холодно... - выдыхает он в бреду, едва слышно, сжимаясь в болезненный трясущийся комок. И больше никак не реагирует на доносящиеся из лежащего возле самого уха телефона окрики.

|...|