***
- ... и поэтому мне так нравится ваша способность. Она действительно безгранична и уникальна, и я очень рад, что вы будете тренировать меня, Акутагава-сан! Ацуши вытягивает руки по швам и склоняется в глубоком поклоне, закончив свою долгую проникновенную речь о том, как - если коротко - фанатеет по «Расёмону» и своему новому наставнику. Замерев истуканом, Акутагава во все глаза смотрит на белоснежную макушку, а после резко вскидывает взгляд. Подчинённые тут же утыкаются в мониторы своих компьютеров, телефоны и бумажные распечатки. Хигучи едва не со слезами на ресницах явно набирает какую-то белиберду на клавиатуре своего ноутбука. Щёки ощутимо припекает, и Акутагава только надеется, что на его лице нет этого ужасного пятнистого румянца. Обычно становящаяся причиной его смущения из-за своей заботы и тёплых подбадривающих слов Гин говорит, что румянец ему к лицу, но лично Акутагава считает, что становится похож на больного лихорадкой человека, сбежавшего из диспансера. Отвратительно. - Кхм, - прокашливается он, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и переводит взгляд на зажатый во второй руке пакет с инжиром, вручённый ему Ацуши. - Полагаю, ты ещё пожалеешь об этом. - О том, что вы мой наставник? - выпрямляется Ацуши. - Или о том, что подарил вам инжир? Но Чуя-сан сказал, что вы его любите. Ох, а ведь он хотел, чтобы я передал вам свои впечатления от вашей способности в его присутствии. Наверное, он расстроится, что не увидел вашу реакцию. Но он был таким довольным, когда просил меня об этом... Думаю, он хотел добиться чего-то нехорошего. - Так это Накахара-доно надоумил тебя? Тогда всё понятно, - фыркает Акутагава и разворачивается к выходу, предварительно оставив съедобный подарок на своём столе. - Идём. Мне приказано провести для тебя экскурсию. - Конечно, Акутагава-сан! - отзывается Ацуши и послушно следует за ним. Поначалу Акутагава думал, что переданный ему на попечение Накаджима Ацуши окажется проблемой. Неудивительно, если учесть историю их более тесного знакомства. Ацуши обманул его, использовал в своих интересах, чтобы влезть в неприятности, подставил своими самоубийственными выходками и в итоге дал понять, что внутри тихого скромного мальчишки водятся те ещё готовые в любой момент оскалить клыки черти. Чего только стоила их короткая перепалка в палате Чуи, когда Ацуши был готов даже кинуться на него, лишь бы отстоять свою правоту. Но в итоге Ацуши ходит за ним послушным хвостом, внимательно слушает и не теряется в коридорах, помещениях и этажах. Он не боится задавать вопросы, если что-то не понимает, расспрашивает об организации, спрашивает о людях, которые попадаются им на пути, и лишь в самом конце интересуется, а что же там с тренировками. Акутагава приятно удивлён. Не то чтобы он знает многих людей и умеет хорошо читать людские души. Он с детства привык быть одиночкой и в одиночестве же черпает свою силу. Но то, что вверенный ему мальчишка не такой, как все, становится ясно сразу. Ацуши не глуп. Может, и не закалён в том понимании, в каком это нужно для теневого мира, но жизненные тяготы уже отпечатались на его коже шрамами. Акутагава видел в больнице его руки без перчаток - вбитые в ладони гвозди кому угодно разобьют розовые очки. И всё же Ацуши не растерял часть своей наивности и способность доверять. Он доверился Чуе; как оказалось, привязался к Кёке - засиял лампочкой, когда они столкнулись в лифте, куда она зашла с этажа Озаки-сан. К самому Акутагаве Ацуши тоже привязался. Почему? Потому что он помог спасти Чую? Потому что Чуя ему доверяет? «Ваша способность как шёлк, обволакивающий душу», - вспоминает он слова Ацуши и едва слышно фыркает себе под нос. Чего только про Акутагаву ни говорили с самого детства. Его способность считали жуткой, а его самого - кровожадным диким зверёнышем. Не то чтобы это было не так. Акутагава всегда был жестоким и безжалостным. Детство в трущобах выжгло из него весь свет, если тот вообще мог зародиться в душе эспера с таким даром, как «Расёмон». И вот появляется Накаджима Ацуши, который благоговеет перед его способностью; который с нескрываемым восторгом почти две минуты говорил только о том, как ему нравится тёмная природа «Расёмона», как она его завораживает. Противоположности притягиваются? Свет и тьма? Вполне может быть, но как же всё равно было странно услышать эти слова. Странно, но - в глубине души Акутагава с трудом, но признаёт это - приятно. Он знает, что его ценят в Порту; знает, что за прошедшее время стал намного сильнее и полезнее; знает, что Чуя и остальные всегда готовы положиться на него. Но оказаться в водовороте искреннего детского восторга, получить столько эмоций от мальчишки, который ничего, совсем ничего о нём не знает, это совсем другое; будто новый уровень. Ацуши смотрит на него как на какое-то божество. Чуя наверняка объяснил ему положение дел и характер Акутагавы, чтобы не было неприятных сюрпризов, но он всё равно увивается вокруг восторженным щенком и через раз спрашивает, когда же первая тренировка. Это даже не раздражает любящего тишину Акутагаву. Это больше поражает его и вводит в недоумение. - Ребёнок, ты вообще понимаешь, что происходит? Акутагава задаёт этот вопрос, когда экскурсия подходит к концу, и они оказываются на восемнадцатом этаже высотки. Этот этаж, больше похожий на отельный холл из-за регистрационной стойки, зоны ожидания и нескольких лифтов, является переходной зоной от легального бизнеса Порта к его теневой стороне. До восемнадцатого этажа находятся офисы различных компаний «Mori Corporation», тогда как выше находятся офисы различных подразделений и Исполнительного комитета, конференц-залы, кабинеты Босса и его преемника и жилые этажи верхушки Порта, куда и вовсе ведёт отдельный лифт, доступный лишь самим жильцам. Оказавшись на этом этаже, Акутагава впервые задаётся мыслью, а подготовил ли хоть кто-то Накаджиму Ацуши к тому кровавому мраку, который его ожидает? Поэтому он и задаёт этот вопрос, когда Ацуши отлипает от панорамного окна, перестав восторгаться видами на залив. - Вы тоже считаете, что я должен бояться, Акутагава-сан? - заглядывает ему в глаза Ацуши, убирая руки в карманы куртки. - Потому что вокруг меня люди из мафии? Потому что я сам теперь - мафия? - Слишком громкие слова, - хмыкает Акутагава и скрещивает руки на груди. - Ты ещё никакая не мафия, хотя невидимое клеймо и имеется. Я просто не понимаю, отчего ты так легко всё это принимаешь. Ты совсем ребёнок. Ты должен бояться, паниковать, реветь и скулить, а не восхвалять способности убийц и с нетерпением ожидать тренировок, на которых тебя будут учить убивать. - А вы будете учить меня убивать? - склоняет голову к плечу Ацуши. - Чуя-сан сказал, вы будете тренировать меня, чтобы мне было легче взять под контроль моего зверя. - Не изворачивай истину, истиной она от этого быть не перестанет, - припечатывает Акутагава, бросая взгляд на отчего-то оживившуюся команду зачистки, оккупировавшую дальнюю «зону отдыха» возле запасных лифтов, ведущих на подземную парковку. - Ты можешь сколько угодно закрывать на неё глаза, но рано или поздно ты станешь полноправным членом Порта и не просто мафии в целом, а Исполнительного комитета. Тебе придётся убивать. Тебя нисколько не тревожит этот факт? - Кёка-чан спросила меня о том же, когда мы встретились вчера вечером в городе, - криво улыбается Ацуши, опуская взгляд в пол. - Я не хочу убивать, Акутагава-сан. Но если кто-то будет угрожать Чуе-сану, я не буду медлить. - Как трогательно! - неожиданно раздаётся за их спинами громкий театральный возглас. Резко обернувшись, Акутагава застывает ледяной статуей. Стоит только увидеть обладателя знакомого до последней интонации голоса, как полы плаща сами взвиваются вокруг ног. Больших усилий стоит подавить эмоциональный всплеск и удержать «Расёмон» в узде. Когда-то Акутагава мечтал о том, как случайно столкнётся с Дазаем на улицах города и выбьет из него всю дурь. Прямо сейчас ему остаётся только стиснуть зубы и молча впиться в него острым взглядом. Дазай же неторопливо, почти вальяжно направляется в их сторону. На его плечах покачивается чёрный плащ. Знак милости Мори-доно. Знак власти. Знак того, что Дазай Осаму вернулся в Порт. - Предатель! - вдруг слышится из-за спины звучный рык. - Тебя не должно быть здесь! Кажется, на этаже замирает даже время. Десятки глаз любопытных, ошарашенных, удивлённых и пребывающих в ужасе подчинённых устремляют взгляды на выглянувшего из-за спины Акутагавы Ацуши. Акутагава и сам оборачивается к нему. Подобравшийся же всем телом Ацуши пристально смотрит на елейно улыбнувшегося - дурной знак - Дазая, явно готовый в любой момент броситься на него. Акутагава уже тянется схватить его за шиворот, просто на всякий случай, когда двери одного из лифтов со звоном раскрываются, и на этаж выходит - как будто всего уже случившегося было мало - пребывающий в своих мыслях Чуя. Акутагава мысленно чертыхается. Если начнётся разборка, кто знает, какие у неё при всех новых обстоятельствах будут последствия.***
Чуя не сразу понимает, что что-то не так, когда выходит из лифта. Он провёл два часа в своём кабинете, тщетно пытаясь работать, а когда понял, что опять смотрит сквозь отчёт, думая о вернувшемся Дазае, вспылил и чуть не разорвал бумаги в своих руках ко всем чертям. Решив перевести дух и немного развеяться, он собрался прогуляться и заодно проверить, не умотал ли эмоционально-несдержанный этим утром Ацуши несчастного Акутагаву, который ещё не знает, что у него завёлся маленький фанат; а если и знает, то пока не принимает происходящее за проблему - и зря, как думает Чуя, а интуиция подводит его крайне редко. И вот он выходит на промежуточном этаже, чтобы, если повезёт, перехватить группу зачистки, о которой вспомнил в последний момент, и ещё раз напомнить им о том, что никто не должен ничего увидеть и услышать, как вдруг понимает, что вокруг как-то слишком тихо для самого оживлённого места штаба. Стоит поднять взгляд, как о себе тут же даёт знать подкрадывающаяся головная боль. И ведь чувствовал, что этот день точно не пройдёт спокойно. Это определённо расплата за какие-то старые грехи. - Что здесь происходит? - холодно интересуется Чуя, окидывая цепким взглядом всех присутствующих. - Мало работы? Все тут же начинают активное передвижение и симуляцию не менее активной деятельности. И пусть все продолжают коситься, по крайней мере, не стоит мёртвая тишина, в которой будет слышно каждое слово. Командир отряда зачистки в итоге сам подходит к нему, склоняя голову и сообщая, что они выдвигаются. Передав напутствие, ради которого и оказался на этом этаже, Чуя неторопливо подходит к явным зачинщикам переполоха, двоих из которых собирался искать, и одаривает каждого нечитаемым взглядом. - Ах, Чуя, - сладко тянет Дазай, убирая ладони в карманы брюк. - Ты явно привык к роли большого начальника, не так ли? Вот только почему-то твой ученик ничего не знает о манерах. Не пятно ли это на твоей репутации? Чуя впивается в него тяжёлым взглядом. Мысль о том, что Дазай вернулся, всё никак не укладывается в его голове. Кажется, что всё это действительно просто шутка: плоская и несмешная. Четыре года назад Дазай исчез со всех радаров. Четыре года спустя он появился столь же неожиданно, как и пропал. И не просто появился, а тут же начал увиваться вокруг Чуи, путаться под ногами, лезть в его дела и мешать спокойно жить. Чуя думал, скоро всё закончится; думал, их пути разойдутся; старался не думать о том, что наговорил в бреду горячки, пока находился в плену, и абстрагироваться от того, что услышал от Дазая, потому что звучало пусть и желанно, но он прекрасно понимал: так не бывает. Сказкам место лишь на страницах книг. Но вот Дазай стоит перед ним. Всё та же рубашка в тонкую полоску, галстук-боло и тёмно-серый жилет, но брюки и плащ на его плечах теперь чёрные. Разумно, ведь со светлых вещей так чертовски сложно выводить кровь. - Меня с пятнадцати мучила головная боль, - бросает Чуя. - Она то приходила, то уходила; то возвращалась, то пропадала. В последний раз исчезла на целых четыре года. Я был так счастлив, что приговорил на радостях бутылку «Chateau Petrus» восемьдесят девятого года. И вот эта головная боль снова вернулась. Не боль даже, мигрень. Не понимаю, чем заслужил эти страдания. - Какая честь, - усмехается Дазай и подходит ближе. - Я тоже тогда отметил это событие. Взрывчаткой под твоей машиной. Чуя сжимает кулаки и шумно выдыхает. Теперь понятно, какой идиот посмел позариться на его имущество. Суицидник. Буквально. Но Чуя не доставит Дазаю радость своей злостью. Он не будет устраивать шоу на глазах у подчинённых. Выбить дурь из Дазая можно будет и позже. А пока Чуя переводит взгляд на сверлящего бывшего наставника презрительно-злобным взглядом Акутагаву и на Ацуши, что тоже смотрит на Дазая и смотрит с теми же эмоциями, что и Акутагава. Уже спелись. Ну, почти. Ацуши явно не хватает ненависти. Усмехнувшись своим мыслям, Чуя легко взлохмачивает его волосы, привлекая к себе внимание, и заглядывает в янтарные звериные глаза. - Эй, детёныш, возьми себя в руки. Будет не очень хорошо, если ты устроишь здесь погром. - Я могу помочь с обнулением, - услужливо предлагает Дазай, подаваясь корпусом вперёд и поигрывая пальцами. Чуя задаётся вопросом, помнит ли он, что в прошлый раз «Исповедь» не сработала; и нисколько не удивляется, когда Ацуши отшатывается и скалит показавшиеся мелкие клыки. - Тронете меня, и я оторву вам руку, - шипит он, явно не желая вновь ощутить на себе касание так напугавшей его пустоты. - Вы только посмотрите, - смеётся Дазай, обходя Ацуши по дуге и останавливаясь за спиной Чуи. - Такой же агрессивный, как и ты, Чуя. Злобный меховой воротник, не умеющий контролировать своего зверя, и злобная подставка для шляп, не умеющая контролировать свой взрывной темперамент. Вы нашли друг друга. - Да, нашли, - глубоко вдохнув, оборачивается к нему Чуя. - У меня есть Ацуши и Акутагава, есть расположение Босса и поддержка анэ-сан. У меня есть верные подчинённые. Есть любимая работа. У меня прекрасная налаженная жизнь. У меня есть всё, чего я хотел. Я счастлив. А что есть у тебя, Дазай? Хотя нет, можешь не отвечать - ответ мне известен. Лучше проинформируй меня о причине своего столь раннего возвращения. Мори-доно сказал, ты на объекте и будешь только к вечеру. - Смог быстро решить проблему, не задействуя силовые методы, - улыбается ему Дазай. Вот только улыбка эта не касается его глаз. Чуя знает, что задел за живое, но его это не волнует. Если Дазай думал, что явится в Порт и привычно получит всё, что захочет, он глубоко заблуждался. Да, когда-то он был важной частью жизни Чуи. Да, когда-то Чуя был готов ради него на многое. Да, когда-то ему было очень больно из-за того, что Дазай ушёл, оставил его за спиной. Это правда, что в их первую встречу спустя четыре года Чуя ощутил боль и тоску. Правда и то, что всё то время, что они с Дазаем сталкивались, пока проверяли остальные базы Шибусавы, Чуя глубоко в душе наслаждался каждой проведённой рядом с ним минутой, ведь можно было опустить часть масок и просто побыть немного собой. Правда и то, что Чуя не раз и не два за прошедшее время успел представить и одёрнуть себя за мысли о том, каково было бы, если бы Дазай вдруг вернулся обратно в Порт. Это было так чертовски глупо и наивно, но Чуя не мог отмахнуться от этих мыслей. Ещё бы они не появились после всех тех слов, что Дазай наговорил ему по телефону, пока Чуя пытался собрать себя по кускам в плену на судне Гильдии.- Может, моё призвание - спасение драчливых, наглых, заносчивых, высокомерных рыжих котов, которые вместо благодарности только и умеют, что спасителю руки царапать. - Зачем ты тогда ушёл, если это твоё призвание? - Даже гении совершают ошибки, крошка Чу.
Тогда всё это показалось бредом воспалённого сознания, но вот она, реальность; и, к сожалению, в ней всё совсем не так сладко, как в мечтах Чуи. Не то чтобы он ждал, что перед ним встанут на колени и начнут слёзно извиняться, убеждая в готовности целовать землю, по которой он ходит, конечно, но и подобной наглости от Дазая Чуя тоже не ждал. Тот смотрит на него с видом победителя; смотрит так, будто отлично развеял свою скуку, а теперь вернулся и хочет получить свой приз; смотрит так, будто Чуя и есть его приз. Как бы не так. Из них двоих Дазай всегда был тем, кто остро нуждался в Чуе. Он выводил его на эмоции, он привлекал его внимание, он пытался занять его мысли, он постоянно увивался рядом и он же не позволял другим людям приближаться к Чуе и обращать на этих людей внимание самому Чуе, маяча перед глазами назойливым отвлекающим фактором. Дазай всегда хотел его только себе: сначала, как интересную игрушку, а после как желанного человека, в котором почувствовал своё. И Чуя пошёл ему навстречу, когда понял, что чувства Дазая искренние; когда осознал, что и сам не так уж и ровно дышит к своему лохматому бинтованному напарнику. Но именно Дазай был и тем, кто перечеркнул, разрушил всё то, что у них было. И если он считает, что с лёгкостью восстановит всё это одним взмахом руки... Что ж, реальность и его тоже весьма и весьма разочарует. - Хорошо, - легко бросает Чуя, будто у них типичный рабочий диалог. - Не забудь подать отчёты, Дазай. Ты был руководителем операции, тебе и собирать всю эту бумажную кипу. Обернувшись к притихшим за его спиной Ацуши и Акутагаве, он мимолётно улыбается всё ещё напряжённому первому и переводит взгляд на второго. - У тебя зачистка вместе с Тачихарой через полтора часа. Подготовься. Ацуши я отведу к Коё-сан. Она выразила желание обучить его этикету. Будь готов к тому, что на тренировках к вам, возможно, в скором времени присоединится Кёка. - Девчонка наконец-то прогнулась? - вскидывает брови Акутагава. Чуя усмехается и переводит многозначительный взгляд на навострившего уши при упоминании знакомого имени Ацуши, прекрасно зная, что Акутагава всё по нему поймёт. - Полагаю, что так. Поманив Ацуши за собой, Чуя, не глядя, кивает всё это время сверлившему его ощущаемым лопатками пристальным взглядом Дазаю и уходит к лифтам. Он не оборачивается, даже когда слышит негромкий оклик по имени. Нет. Либо Дазай изменит линию своего поведения, либо ни к какой роли якоря, на который так уповает Мори, Чуя не вернётся; и будь что будет.***
В «Lupin» привычно пустынно для позднего вечера. В колонках негромко играет джаз. Бессменный бармен услужливо подливает виски. Не то чтобы Дазай любит алкоголь, но ему хочется забыться. Играясь пальцами с шариком льда в стакане, он жмётся щекой к натёртой до блеска деревянной стойке и пустыми глазами смотрит на соседний стул. Ему видится призрак Оды с привычно усталым выражением лица и лёгкой небритостью на подбородке. Ода однажды сказал, что считает, будто так выглядит старше. Что ж, он был прав. Для своих лет Ода был слишком, слишком взрослым. Он видел больше - или меньше? - чем многие люди вокруг. Дазаю всегда было трудно читать его, а если и удавалось заглянуть в чужую душу, большую часть он просто не понимал. Наверное, поэтому всё и закончилось так, как закончилось. Ошибки, ошибки, ошибки - кругом одни ошибки. - Может быть, вам уже хватит? - спрашивает бармен, натирая до блеска поднос. - Может быть, - улыбается Дазай, переводя взгляд на свой стакан с виски. Наполовину полный? Или наполовину пустой? Дазай вот чувствует себя так, будто его выжгло изнутри дотла. На языке ощущается эфемерный привкус пепла. Не то чтобы он думал, что восстанавливать то, что когда-то разрушил одним-единственным щелчком пальцев, будет легко и просто, но и на подобные трудности тоже не рассчитывал. Чуя его игнорирует. Прошло больше месяца, как Дазай официально вернулся, но всё, чего он добился, это холодной отстранённости и такой же холодной вежливости. Они работают вместе, встречаются на совещаниях, сталкиваются в кабинете Мори и в коридорах, уже были вместе на трёх зачистках, но всё это не дало Дазаю ничего. Чуя держится с ним строго профессионально. Его всё ещё просто вывести на эмоции, но контролирует себя Чуя намного лучше. Он сверкает глазами, цедит слова, вкладывает в имя Дазая всё своё раздражение, но больше не бросается на него, не нарывается на драку, не размахивает кулаками и бесконечными - что удивительно для такого коротышки - ногами. Когда Дазай узнал о его тренировках с Акутагавой, то тут же напросился поприсутствовать. Чуя согласился явно нехотя, и у Дазая были огромные, гигантские, космических размеров планы, как довести его и наконец-то пробить все эмоциональные блоки. Но всё полетело к чертям, когда Дазай обнаружил установленные под потолком тренировочного зала колонки, которых раньше не было. На время тренировки Чуя включил музыку и громко. Причём включил нечто, больше похожее на звуки Ада: рёв, скрежет, тяжёлые басы и переливы электрогитары. Грохочущая музыка слилась в единое целое с грохотом, который устроили сцепившиеся Акутагава и Чуя, и не было никакой надежды на то, что хоть одно колкое замечание достигнет цели, обратит внимание Чуи на него. Впрочем, это не помешало Дазаю открыто полюбоваться и провести детальный анализ схватки. Акутагава с момента его ухода прилично поднял планку. Планка Чуи и вовсе взлетела к заоблачным вершинам. Вот уж точно мини-мафия - положит целую организацию в одиночку, если придётся, и дыхание не собьёт. Всё такой же великолепный. Его сила всё так же завораживает и захватывает дух. - Такое поведение... Бегаю за ним, как за девчонкой. Осталось за волосы начать дёргать, - фыркает Дазай и подпирает щёку ладонью, подхватывая стакан и делая глоток. Может, и начал бы, если бы это помогло. Только что-то подсказывает, Чуя взглянет на него со ставшим привычным раздражённым смирением и попросит убрать руки. А когда-то за одну только попытку Дазаю прилетело бы по рёбрам. Не то чтобы он мазохист или скучает по гематомам на теле, но это было внимание Чуи. Это были его реакции, его привязанность, его небезразличие. Правду говорят те, кто считает, что нет ничего хуже именно безразличия. Оно заставляет чувствовать себя пустым местом, и для Дазая это сродни медленной, ужасной, самой кошмарной пытке, потому что каждый раз, когда Чуя с безразличным кивком-приветствием проходит мимо, пустота внутри урчит, облизывается и с чавкающим звуком отжирает от его нутра ещё кусок. - Эй, бармен! - с кривой улыбкой зовёт Дазай. - А стаканчика моющего средства не найдётся? - С вашего последнего визита сюда ничего не изменилось, - со снисходительным смирением качает головой бармен. - Этого пункта всё ещё нет в меню. - Как жаль, - расстроено тянет Дазай и вновь вжимается щекой в стойку. С другой стороны, Чуя всё ещё проходит мимо, и это уже благо: то, что он жив. Когда Дазай узнал о том, что он скрывает цель Гильдии у себя дома, в его душу постепенно закрался страх. Мори дал ему самую верную личностную характеристику - Дазай действительно никогда не знал страха, ибо тот есть порождение разума, а Дазай всегда прекрасно контролировал свой. Однако это не меняет того факта, что он действительно испугался, когда задумался о том, куда может привести Чую его добровольно выбранный скользкий путь. Именно поэтому, когда случилась развязка всей этой истории с похищением, Дазай решил самовольно раскрыть его грязный секрет перед Мори и приказал Акутагаве взять Ацуши в больницу. Ещё на корабле он приказал Акутагаве не болтать, это верно, но лишь потому, что хотел проверить его реакцию, лояльность лично Чуе и не хотел, чтобы слухи расползлись раньше, чем станет известна реакция Мори. Дазай сделал ставку на то, что в больнице после его звонка Мори будет только сам Мори и, возможно, Коё, чьё присутствие только сыграло бы ему на руку из-за её искренней привязанности к Чуе. «Чёрные ящерицы», Хигучи и все остальные подтянулись бы намного позже, а это означало время в запасе на то, чтобы погасить пламя, если Мори окажется недоволен ложью Чуи и сокрытием Накаджимы Ацуши. Помимо этого, Дазай сделал ставку и на состояние Чуи: если все вокруг, включая Мори, молились бы о том, чтобы он выжил, думать о наказаниях было бы просто некогда. К тому же, Дазай небезосновательно рассудил, что живой Чуя, пусть и совершивший ошибку, намного лучше мёртвого Чуи, был он честен или нет, а значит, даже если Мори решит-таки вынести ему наказание, оно не будет слишком суровым. Как итог: это был идеальный момент для раскрытия неприглядной правды.- Я знаю - ты здесь, чтобы защитить Чую-куна от меня. Ты думаешь, я накажу его из-за того маленького эспера, которого он скрыл от меня и которого ты решил самовольно раскрыть, опасаясь, что ложь заведёт Чую-куна слишком далеко.
Что ж, этого стоило ожидать - Мори всегда читал его, как открытую книгу. И, вероятно, впервые в жизни это не задело Дазая, никак его не тронуло. Потому что потом Мори сказал: «Я не собираюсь наказывать Чую-куна за то, что он скрыл от меня этого мальчишку», и это было единственным, что на тот момент имело значение. То, что Чуя вышел сухим из воды. То, что на этот раз Дазай всё-таки успел. То, что, даже если после своего побега на сторону света он так и не стал хорошим человеком, он всё-таки успел прийти на помощь Чуе и, более того, сумел его спасти. Вот только всё это не отменяет терзающую его тоску. Потому что мост, на котором Дазай так часто рассуждал об изящном и красивом самоубийстве, всё ещё стоит на своём месте. Китайская забегаловка, в которой до сих пор готовят восхитительную острую лапшу, всё ещё на своём месте. Ресторан в пять звёзд, столик в котором нужно резервировать за десять световых лет, всё ещё работает и радует клиентов богатым выбором вин. Цветочный магазин в двух кварталах от Порта всё ещё привозит на заказ мелкие цветы вроде ландышей. И все эти места Дазай теперь обходит десятой дорогой, потому что они наполнены призраками прошлого, а нужного человека рядом с ним нет. Чуя больше не гуляет с ним по мосту и не ругается грязно и шумно, стоит только заговорить о прыжке в воду. Чуя больше не тащит его есть свою любимую лапшу, от которой Дазай в прошлом по полчаса отпивался водой. Нет больше ленивых вечеров в ресторане и нет нужды покупать в больницу все эти хрупкие цветы, из-за которых на щеках Чуи показывался бледный румянец - Чуя их больше не примет. И всё это вместе порождает глубокую, тянущую, бередящую душу боль, чтобы избавиться от которой так и хочется залезть в петлю. Когда наверху хлопает входная дверь, и на лестнице слышатся шаги, Дазай в удивлении вскидывает взгляд. Он не в первый раз приезжает в этот бар, но никогда ещё ни с кем здесь не сталкивался. Это небольшое уютное заведение почти для своих. О нём можно узнать лишь от кого-то; можно узнать лишь в том случае, если специально искать. Обычно в этом месте собираются мелкие офисные клерки соседних офисных высоток, и именно поэтому посреди рабочей недели в столь позднее время здесь никогда никого не бывает. Дазай также знает, что обычно этот бар закрывается намного раньше, но он из тех клиентов, ради которых местный бармен готов подождать столько, сколько нужно. И дело не в количестве оставленных денег или в его положении, о котором бармен в курсе: не то чтобы Дазай, Анго и Ода так уж шептались о своих делах в своё время. Просто этот бар - обитель неприкаянных душ, и каждый может найти в этом месте свой временный приют. Когда внезапный посетитель показывается на глаза, Дазай невольно думает, что перебрал и уснул прямо за стойкой, а всё происходящее - лишь сон. Но барная стойка под щекой слишком неприятно для сна давит на скулу. Лёд в стакане, которого Дазай продолжает касаться кончиками пальцев, холодит их слишком реально. И Чуя тоже не кажется размытым, не выглядит младше своих лет и не исчезает завитками ярко-рыжего дыма. Вместо этого он подходит почти вплотную, садится на соседний стул, легко кивая бармену, и бросает «виски со льдом и пепельницу»; достаёт не скрытые перчатками руки из карманов брюк, вытаскивая заодно и пачку сигарет. Такой знакомый, по-своему родной. Из нового только шрамы на костяшках и забранные в высокий хвост прилично отросшие за прошедшее время волосы. Так непривычно. Но красиво. Впрочем, есть ли хоть что-то, что Чуе не к лицу? - Ты чего на звонки не отвечаешь? - спрашивает Чуя, прикуривая и выдыхая дым носом, будто дракон. - Знал, что ничего серьёзного на сегодня не предвидится. Хотел побыть наедине со своими мыслями, - помедлив, озвучивает правду Дазай, ощущая, что сейчас можно снять часть своих масок. Чуя кивает и опирается локтями о стойку. Взгляд усталых голубых глаз блуждает по стеллажу с пузатыми бутылками, содержащими алкоголь, будто это зрелище невероятно завораживает. Дазай же смотрит на Чую и только на него; отмечает каждую изменившуюся чёрточку; рисует в голове новый портрет, выжигая его в памяти. Пусть Чуя так и не прибавил в росте, он немного раздался в плечах. Его лицо растеряло остатки подростковой нежности: скулы заострились, появились морщинки от частого поджатия губ, а во взгляде померк блеск прежде постоянно тлеющего внутри него азарта. Впрочем, Чуя всегда выглядел старше, чем был на самом деле: и сам по себе, и в отношении Дазая. Он старше и по факту, пусть и на считанные недели, но на его фоне Дазай всегда выглядел пухлощёким подростком в папином костюме, пусть тот и был ему по размеру. Может, поэтому он и задирал Чую из-за его кричащей одежды. Может, поэтому и насмехался над его чокером и шляпой. Потому что на самом деле всё это очень нравилось, да только признаваться не хотелось. Вот ещё, раздувать чужое самомнение. - У тебя новый ремешок, - невольно замечает Дазай, когда понимает, что помимо отсутствия дурацкой шляпы так привлекает его внимание. - Старый так и остался у мальчишки? - Ему так спокойнее, а мне не жалко, - отвечает Чуя и делает ещё одну затяжку. - Ты тоже больше не скрываешь лицо за бинтами. Непривычно. Не понимаю, зачем ты вообще таскал их на голове. Твоя травма зажила почти сразу. Не было причин прятать себя сколько лет. - У тебя тоже давно нет причин носить ошейник в попытках что-то доказать самому себе, - бросает Дазай. - Но ты до сих пор не расстаёшься с ним. Где твои перчатки? - Оставил в машине. Не люблю, когда они пропитываются запахом сигарет. - Ты собрался выкурить всю пачку? Разве не ты говорил, что куришь лишь во время сильного стресса? - Что поделать, если исчезнувшая четыре года назад мигрень вдруг вернулась и снова треплет мне нервы. Взгляды наконец-то пересекаются. Чуя смотрит пристально, тяжело, пронзительно. Он будто хочет забраться Дазаю в голову, прочесть все его мысли и узнать, что же у него на душе. Вот только на душе у Дазая одиночество, пепел и неподконтрольная даже своему хозяину хищная пустота. Встретиться с такой не пожелаешь никому. Именно поэтому, не выдержав и нескольких секунд, Дазай подаётся вперёд, решая разбить напряжённое молчание самым приятным из всех способов, пусть и самым рисковым. Губы Чуи сухие, упругие и горчащие. Такие, какими Дазай и запомнил их когда-то. И пусть поцелуй поверхностный, лишь простое прикосновение, мимолётная вспышка поделённого на двоих тепла, сердце в груди начинает сходить с ума. В кровь мгновенно выплёскивается адреналин - с Чуи станется схватить его за волосы и приложить лицом о столешницу за такие выходки. Но Чуя этого не делает; только приоткрывает губы и медленно выдыхает, отчего сигаретный дым покидает его лёгкие и тёплой эфемерной лаской проходится по губам Дазая, оседая горечью на кончике его языка. - Если бы я мог вернуться в прошлое и всё исправить, я бы не ушёл, - едва слышно признаётся Дазай, остро почувствовав, что сказать эти слова нужно именно сейчас, и отстраняется, заглядывая в такие родные и любимые, самые красивые голубые глаза; как он вообще выжил без возможности любоваться ими, смотреть в них каждый день? - Я знаю, - помолчав, кивает Чуя; и отворачивается, делая глоток виски. - Но ты не можешь вернуться в прошлое и что-то изменить. - Может, оно и к лучшему? - подпирает щёку ладонью Дазай и вновь начинает топить шарик льда в своём алкоголе. - Потеряв однажды нечто ценное, я буду бережнее относиться к тому, что обрету в настоящем. - Если обретёшь. - Не «если». Когда. - Да что ты? Во взгляде Чуи - раздражённая насмешка. Дазай улыбается так, как не улыбался уже очень давно: едва заметно, но искренне. Какое-то время они снова сверлят друг друга пристальными взглядами, а после Чуя негромко хмыкает, залпом допивает виски и спрыгивает со стула. Прихватив пачку сигарет, он прячет ладони в карманы брюк и перекатывается с пятки на носок; оборачивается к выходу, вновь смотрит на Дазая, будто что-то взвешивая, решая для себя, а после как-то весь обмякает, поникает плечами и раздосадовано кривит губы; бросает на Дазая хорошо знакомый последнему взгляд - будто именно Дазай корень всех его проблем, как оскорбительно! - и вскидывает подбородок. - Думаю, тебе стоит избавиться от части своей самоуверенности, Дазай. Если ты думаешь, что всё будет легко и просто, ты ошибаешься. Босс сказал, что не ждёт от меня ничего за исключением рабочих отношений с тобой, и я могу со спокойной совестью игнорировать тебя до конца своих дней. Не у одного тебя есть гордость. Может, ты и не предавал Порт, как подчеркнул Мори-доно, это не значит, что ты не предал меня. Ты сбежал, Дазай. Сбежал, не сказав мне ни слова, не оставив никаких объяснений. Ты разорвал наши отношения. Ты оставил меня один на один с «Порчей» и осознанием, что я больше не могу быть так же полезен и эффективен, как раньше. Я хочу разбить твоё лицо в кровавое месиво, хочу переломать каждую кость в твоих проклятых конечностях, а после приходить в больницу и любоваться на тебя, загипсованного с ног до головы и способного только моргать. - Что же ты тогда приехал сюда? Сорвался в Токио лишь из-за того, что я не отвечал на звонки. Даже будь там что-то важное, разве ты не справился бы сам? - усмехается Дазай и тоже поднимается из-за стойки, подхватывая свой перекинутый через неё чёрный плащ. - Из-за Ацуши, - поджимает губы Чуя и, оставив деньги на стойке, первым направляется к выходу. - Надо же, - притворно восторгается Дазай. - Неужели мальчик-тигр переживает обо мне? Как трогательно. Разве он не хочет перегрызть мне глотку? - Дело не в том, чего он хочет или не хочет, - бросает Чуя, выходя из бара и ёжась от налетевшего ветра. Его пальто осталось в машине вместе с перчатками. - Дело в его чутье на людей и их способности. Босс предупредил меня, что твоя пустота стала неуправляемой за прошедшее время; дал понять, что за тобой теперь нужен глаз да глаз. Вот только это не моя забота. Я не нанимался тебе в няньки и не собирался контактировать с тобой больше необходимого. Но вчера Ацуши вдруг завёл разговор о том, что ты ходишь по грани. Проигнорировать его слова я не мог. - А сегодня я перестал отвечать на звонки, и ты отследил мой телефон и машину, а после приехал сюда из Йокогамы, чтобы убедиться в том, что я ничего с собой не сделал. И, конечно же, ты сделал это лично, а не послал кого-нибудь из подчинённых, лишь из-за того, что я представляю ценность для Мори-сана, и тебя загрызла бы совесть, случись со мной что в твою смену. - Хорошо, что ты и сам всё это понимаешь. Дазай смеётся. Может, немного истерично и абсолютно точно пьяно, но какая разница? Он громко заливисто хохочет, а после резко подаётся вперёд и укутывает в очередной раз поёжившегося от холода Чую в свой плащ, крепко обнимая его со спины и утыкаясь носом в рыжую макушку, вдыхая запах волос. И наконец-то, наконец-то тот раздражённо шипит, рявкает недовольное «Дазай!» и больно бьёт локтем под рёбра. Если эйфория существует, то это именно она, потому что стоит только заметить отблеск кривой усмешки на чужих губах, как Дазая затапливает небывалая лёгкость. Разумеется, Чуя не соврал. Он сказал то, что сказал, без всякого двойного дна, и Дазай и сам прекрасно знает и понимает, что личное предательство Чуя вот так запросто не простит - он бы и сам не простил - но приятно увидеть маленький знак, дающий понять, что у него всё-таки есть шанс. Пусть всего один, пусть крошечный и слабый, вымученный, но шанс всё исправить; если не вернуть, как было, то построить новое общее настоящее и новое общее будущее. С Чуей никогда не было просто и легко, но зато всегда было понятно. Один раз эту крепость Дазай уже взял и возьмёт ещё раз. Даже если на этот раз оборона будет куда лучше, и штурм растянется на недели, месяцы и годы, он всё равно не сдастся, не отступит, не упустит свой шанс. Потому что тогда он потеряет Чую окончательно, и на этот раз свалить свою вину будет уже не на кого. Осознание этой потери убьёт его, лишит всяких сил, уничтожит. И тогда пустота внутри него окончательно сорвётся с поводка. И тогда пустота внутри него пожрёт его, Дазая Осаму, выпьет его до дна.|...|