***
Меня вытащили из машины и направили в сторону полицейского участка. С двух сторон прижимали копы, руки были так заломлены, что в наручниках не было необходимости. После двух часов бесперебойной тряски по грунтовой дороге я окончательно «протрезвела» и уже могла строить планы, правда лишь на шаг вперёд. Восходя по кирпичным ступеням, на крыльце прочитала золотую надпись — Police 46 Precinct. Вообще, сидя на заднем сиденье полицейского автомобиля, можно многое узнать. Несмолкающая рация поведала об адресе. Оказывается, меня везут в родной Бронкс. Это плохо. Потому что квартира находилась неподалеку. Не думаю, что хозяин лофта обрадуется внезапному визиту ментов с ордером. Тем временем, один из полицейских, видимо тот, в чьи ботинки я тогда дышала, начал тараторить их любимую и единственную выученную формулировку. Среди копов она больше известна как правило Миранды. — Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. — Поняв, что оказывается они способны выходить на контакт, я попыталась повернуть плечо, давая понять, что мне, мягко говоря, неудобно. Но он сильнее и настойчивее сжал руку. — Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права? — Я это и без вас знаю. Лучше предоставьте мне право подойти к телефону. Неудивительно, что вы забыли упомянуть о звонке. Уверена, у него глаз дёрнулся от такого заявления. А может у меня просто воображение разыгралось. Как бы то ни было, один из провожатого отчалил, а Дерганный нехотя повел меня к доисторическому синему автомату. Мой палец маячил у двух кнопок. Я пыталась решить какой номер будет больше полезен и где меньше шансов отказа. Я знала, что нужно звонить адвокату, но у меня была идея получше. Определившись, я начала вспоминать последние цифры городского телефона, ведь откуда у меня мобильный Крида. Первый раз набрав комбинацию, услышала, что номер не существует. Попыталась поменять местами последние две цифры и после долгих гудков настала тишина. — Виктор, я в участке, меня арестовали. — И? — произнёс он, будто слышал это от меня каждый день. — И мне нужна твоя помощь. — Она понадобилась тебе до или после того, как ты трижды выстрелила мне в грудь? — Какая разница, тебе что регенерации жалко? А мне нужно было выпустить пар. — Да, я вижу последствия этого пара. Неужто неудачная охота? — Это долгая история. Но я не виновна… Недавно читающий мои права офицер усмехнулся. Я бросила на него презрительный взгляд и ближе прислонила трубку к губам. — Ничего, я не тороплюсь. — Знаешь, Виктор, в нашей стране, когда кто-нибудь говорит, что это длинная история, это значит, он вежливо даёт понять, что не будет её рассказывать. — И где ты? Меня озарила надежда, что я оказывается небезразлична ему. Голос приобрёл радостные нотки. — 46 участок по 2120 Райер-авеню. В трубке послышался легкий басистый хохот. — Чтобы я ещё раз ступил на порог этого курятника? Под угрозой снятия всех моих банковских счетов я туда не войду. Разбирайся сама. Честно, я даже не сразу поняла, что он бросил трубку. Думала, что у него под окнами у автомобиля сигнализация включилась. Но нет, это действительно были телефонные гудки. Вести дела с подобными Криду уже, мягко говоря, сложно. Особенно, когда у этих привычек больше чем хромосом в одной яйцеклетке. Одна из которых была бросать трубку всякому, кто осмелиться позвонить в его дом, зная, что человек, которому от него что-то нужно перезвонит. И только после того, как он потешит своё маниакальное самолюбие, может выслушает. В моём случае он бросил трубку, не получив и половины информации. Как бы я не кричала о предрассудках моего оппонента и как бы не выманивала второй звонок, меня всё равно тащили чёрт знает куда, только не к телефону.***
Многие заключенные скажут, что клетка наводит на разные философские размышления. Я — не исключение. Хотя, если учесть тот факт, что задерживали меня чаще, чем вызывали к доске, все мысли я уже исчерпала. Лежа на каменной лавке, которая цветом и структурой походила на потолок, я пыталась припомнить, за что меня арестовывали в последний раз. Вроде меня обвинили по статье вандализма, а может хищения, чёрт его знает. Всё равно во всех участках камеры одинаковые. Те же влажные бетонные стены, каждая из которых несущая, тот же оплеванный потолок с горсткой синей плесени в углу, тот же каменный выступ, выполняющий неизвестно какую функцию, то ли формирующий позвоночных грыжу, то ли служащий инструментом для расквашевания лиц. И те же широкие металлические решетки, создающие состояние психологической подавленности и обреченности, всё время надвигающиеся на тебя и создающие чрезвычайный страх для клаустрофоба. Я лежала на этой, по всей видимости, холодной каменной глыбе, свесив ногу и положив руку на живот. Глядела на влажную темную кляксу на потолке и думала, правильно ли я сделала, позвонив Криду. По правилам, первым делом я должна была уведомить своего адвоката об этой неприятности, но общение с ним предполагало изложение всех фактов с подробностями, своей мотивации и цели. Я бы не сказала, что стыжусь своего поступка. К сожалению, наши с ним отношения построены на его моральном долге, подаренной фирме и моей репутации. Как он отреагирует на то, кем я являюсь и зачем это делаю? Будет ли он выполнять свой долг или же его обещание разобьет моральный принцип? Так рисковать я не могла. Виктор хоть и был отбитым подонком, но он завербовал меня не просто так. Я ему нужна, а значит ему нужна моя свобода. С другой стороны, я никогда не представляла для него особого интереса. Он никогда не использовал меня в своих целях и даже не намекал на помощь. Чёрт! А если он всерьез не явится, если бросит меня не доведя дело до конца? Мои размышления прервал сработавший дверной засов. Двое пар ботинок вошли в наше отделение. Я устремила взгляд на коридор. К решетке подошёл полицейский смотритель, звонко гремя ключами, словно назло остальным заключенным. Я приподнялась. Затем подошёл один из DEA. Облаченный во все оттенки черного спецназовскую одежду и с автоматом на перевес. Я встала. Решётка отворилась и он буквально ворвался ко мне, видимо показывая свой настрой. А эти ребятки молодцы. За многие годы работы с реднеками они наловчились в плане человеческих «отношений» и уже знали к кому какой подход. Я же расслабилась, позволяя ему почувствовать своё превосходство над девушкой. Пройдя пару извилистых коридоров и углов, которые я старательно пыталась запомнить, но сбилась где-то на тринадцатом повороте, он вывел меня в отделение для посетителей временно отсиживающихся. С моей стороны был ряд кабинок, отделенных деревянной стенкой. От стены отходило сплошное пуленепробиваемое стекло, за которым расположилась такая же деревянная линия сплошных столов. У каждого места висел проводной телефон. Все места были свободны, за исключением того, что в середине. По ту сторону стекла с кипой бумаг на столе сидел Льюис Форвард — мой официальный адвокат и потенциальный защитник. Мои губы искривились, а на носу образовались морщинки. Я глянула по сторонам, в надежде найти хоть что-то, что позволит избежать этого разговора. Он пристально с еле заметной тревогой смотрел на меня. Медленно подойдя к месту я неохотно взяла трубку, избегая его взгляда, ведь я не умею лгать… никогда не умела. — Джед… И тут во мне всё сжалось. То, как он произнёс имя заставило меня вспомнить о настоящем прозвище. Резко повернула голову куда-то влево и распрямила плечи. Он в недоумении проследил за моей реакцией и понял, что на его вопросы я отвечать не стану. — … Мне позвонили из здания уголовного суда… Ну, короче, всё ясно. Если моё дело уже передали в суд, то замять по-тихому уже не удастся. Это означает, что обо мне в курсе верховный прокурор, который распределяет заседания, моё дело за последние пол часа неоднократно открывалось и обо мне навели справки все кому не лень. И я очень сомневаюсь, что этот переполох только из-за незаконной транспортировки наркотиков. — Сказали, будто тебя поймали на дилерстве… Я хихикнула про себя. — … Прости. Продолжай. — Продолжай?.. Тебе не кажется, что целесообразнее было бы услышать твоё видение ситуации? Уголки моих губ театрально опустились вниз, и я недоуменно пожала плечами. Мужчина громко вздохнул. — Очень жаль, что за все годы нашего общения ты такого низкого обо мне мнения. Чтоб ты знал, я ни разу не коснулась этой дряни. — Тогда что? Неужели убила кого? — он улыбнулся и мне внезапно так отвратительно стало на него смотреть. Все мышцы моего лица напряглись: я серьезно посмотрела ему в глаза. — Ла-а-дно… — искра страха промелькнула у него на лице. — За что?.. Месть? Неудачное стечение обстоятельств? — Ты не понимаешь… Вы не понимаете… — я растерянно оглядываться по сторонам. — Кто «вы»? О чём ты? Я перестала метаться и медленно подняла глаза исподлобья. — Homosapiens… Слово прозвучало как-то омерзительно и презренно. От этого мне самой стало не по себе. — Ты одна из них… — глаза Форварда полезли на лоб. — Осуждаешь?.. Неужели твои должностные обязанности на этом и кончатся? Неужели наплюёшь на всё, что наша семья для тебя сделала?.. Ты столько лет выручал меня и даже не понимал моих целей. Ты жалок, потому что дальше своих обязанностей не видел. Не раскусил меня, вот и попал под очередной удар судьбы… Я — монстр. На меня нет управы. Все, кто со мной, проигрывают и обращаются против меня… Даже если ты возьмёшь это дело, ты потерпишь крах. Кто ты? Всего лишь жалкий человек. Чем ты мне поможешь? Вернёшь Дэна? Или может быть исправишь меня?.. Вот когда задашься подобной целью, тогда и приходи. Мужчина выдержал паузу. — Ставишь меня перед выбором? Говоришь, что я жалок, хотя сама сидишь в наручниках по другую сторону клетки и насколько я понимаю отказываешься от своего единственного шанса выйти на свободу… Я не интересовался, потому что твой дядя платил мне за адвоката, а не за частного детектива. Но ты права, я был слеп. Кем бы ты не была и чтобы не натворила, ты выберешься… — он задумался, а потом добавил: — всегда выбиралась. Он как-то странно на меня посмотрел, а я опустила голову, понимая, что он прав, что лишаюсь единственного шанса выбраться на свет. Но волк снова взял надо мной верх. — Напомни, почему ты всё ещё здесь? — мой взгляд был строг, но тем временем выражал безысходность. После этих слов Льюис выпрямился, отпрянул от стекла и, помедлив, положил трубку. Я спокойно наблюдала за его движениями. Он взял свою папку под подмышку и последний раз взглянув на меня с сочувствием, двинулся на выход. Я долго ещё не могла повесить трубку, но двое внушительных размеров охранника, успевших ко мне подойти, вынудили меня встать.***
Лёжа на безжалостной каменной скамье, я чувствовала одну лишь пустоту. Какое-то мерзкое ощущение грызло мой внутренний стержень, не давая сосредоточиться на мыслях. Это тот момент, когда во мне рушится очередная стена идеализации, когда я понимаю, как легко всё потерять и как досадно, когда теряешь это по глупости. И я просто уснула, прямо на этой же самой лавке, только потому что ненавижу упрекать себя за содеянное.***
Взаперти я очень внимательно слежу за временем. И сейчас могу точно сказать, что проспала я не больше двух часов. Что странно. Видимо моя мозговая активность помешала нормально вздремнуть. Что делать дальше я не знала ровно до тех пор, пока в мой проходной двор снова не явился какой-то местный зажравшийся охранник. — В чём дело? — Посетитель. — Выволакивая меня из камеры, бросил он. — Но сейчас же не время… — Видимо у кого-то слишком влиятельные друзья. Я изрядно удивилась. Неужто Виктор пересилил свой страх курятников. Выйдя туда же, где пару часов назад я навсегда рассталась с былой надеждой, моё счастливое светлое личико омрачила представленная передо мной картина. Я увидела до ныне совершенно незнакомого человека. Мужчина сидел в коричневом пальто, поверх которого был накинут белый шарф, из-под распахнутого пиджака виднелась белая рубашка, расстёгнутая на две пуговицы и чёрный жилет с золотой подвеской. Под тенью коричневой шляпы-хомбург, натянутой аж до самого носа, виднелись тонкие розовые губы, почти полностью закрытые рыжей бородой, заплетённой в косичку и слабо выраженные скулы с яблочками по бокам. У него с собой ничего не было, ни папок, ни кейсов. Чёрт, даже кошелька с деньгами для взяток. Меня отпустили и я двинулась на него медленно, разглядывая с приближением каждую деталь его образа. Сев напротив, я сняла трубку и села, что не на есть, в самую непринуждённую позу. — Будучи ещё ребёнком отец завещал мне три наставления. — Он всё ещё не поднял шляпу, и я не могла видеть его глаз. Голос был таким тихим и приглушённым, будто доносился откуда-то из глубины пещеры. — Будь изворотлив в любой ситуации и при любых условиях. Всегда говори не то, что думаешь, чем больше, тем лучше. И соблюдай закон Божий — не убивай, не кради и не прелюбодействуй. Всю жизнь я следовал этим наставлениям и не нарушил не единого закона. — Тут он поднял свои глубочайшие голубые глаза, так внезапно, что я неосознанно начала в них вглядываться. Морщины по бокам, вздувшиеся мешки под глазами, длинные ресницы. Этот человек был явно со своими тараканами, это я сразу поняла. — Но можно ли назвать меня грешником, если я защищаю права убийц, воров и изменников? У меня не было ответа на этот вопрос и он это знал. — Меня зовут Аврид Моше. Попрошу запомнить это имя, ведь безвозмездно я услуги не оказываю. — Но… — Говорят, ты пробил мазу, волчонок. — Ч-что?.. — Не парься, я не урюк. Дальше носа базик не сувал… А хотелось. — Он подмигнул. — Вы от Виктора. — Знаешь, если каждый день имеешь дело с маузером, в конце концов тебе придется столкнуться с Кридом. Не скажу, что в таком деликатном деле есть кто-то лучше меня, но к нему обычно обращаются при серьезных проблемах. Здесь вопрос стоял жизни и смерти. Неудивительно, что я сейчас здесь, сижу перед пришибленным подростком, не желающим учиться на ошибках. — А вот меня очень удивляет, как торговец пушками сумел задолжать наемнику, который дальше своей работы носу не сует. В его глазах сверкнула искра азарта. Он откинулся на спинку стула. — Значит травка? — Я не транспортировала, не потребляла! Чёрта с два, даже не видела эту хуйню!.. Очередная ошибка… В баре был доносчик. Он заподозрил нас с парнем в передаче, хотя мы… — я потупила взгляд. — Хотя что? — Он снова приблизился, будто ждал какого-то остросюжетного поворота. — … Не передавали. — И чем же вы занимались, если не курили и не трахались? — С чего вы взяли? — Да брось… Весь твой вид так и кричит, пошли все на хер, мне не кто не нужен! Готов поспорить, что твою киску кроме тебя самой никто не осквернял. — Я его убила. Искра в глазах внезапно затухла, а лицо вмиг превратилось в каменное, какое и было при встрече. — Судебные разбирательства будут проходить в два этапа. Сначала тебя вызовут к прокурору — признать вину. В таком случае приговор смягчат. Скорее срок будет таким же, но тебя могут выпустить под залог, либо за хорошее поведение, но не раньше чем за пол срока. Если откажешься брать на себя ответственность за содеянное, последуют судебные разбирательства с приставами, свидетелями, родственниками погибшего, присяжными и прочими левыми лицами, которые никак не посодействуют твоему освобождению. Когда тебя обвинят, а тебя обвинят, так как не имеешь достойного алиби, отсиживаться будешь пожизненно без всяких поблажек. На смертную казнь не надейся. В штате Нью-Йорк она запрещена. Я вдруг сообразила, что сижу с открытым ртом, и резко захлопнула его, громко клацнув зубами. Только сейчас я поняла всю серьёзность ситуации. Остаться здесь?! Пожизненно?! С этими вонючими реднеками?! Мне же девятнадцать! Какая тюрьма?! Я начала паниковать. — Вы же мне поможете? Вы же вытащите меня отсюда? — Только если получу твоё содействие, крошка. Надо было продумать план, обсудить дальнейшие действия, взять пару телефончиков верхушек. Надо содействовать, выложиться на полную, сделать всё, что возможно, потому что признать вину я смогу только, стоя на коленях перед Сатаной, в аду.