Осколки зеркала

Роуг сидит на скамейке и наблюдает за мальчишками, гоняющими мяч по футбольному полю. Все они – Бобби, Пётр, Уоррен – её возраста, молодые, бесшабашные, наполненные жизнью и энергией. По сравнению с ними я жалкий старик. Я не понимаю их шуток, не слушаю их музыку, не смотрю их фильмы. И пусть мы с этими garçons (фр. - мальчики), в сущности, занимаемся одним и тем же – бьемся плечом к плечу в страшных, кровавых сражениях, мы всё равно остаемся разными. По-английски такое состояние, кажется, называется generation gap (англ. – разрыв поколений). Отцы никогда не смогут понять детей, а я, к несчастью, по возрасту некоторым из моих маленьких друзей гожусь именно что в отцы. Среди них и Роуг. Иногда мне страшно, потому что нас разделяют семнадцать лет. А это целая жизнь. Я боюсь, что однажды перестану понимать мою маленькую женщину, превращусь в брюзгливого старика, тогда как она будет молодой и красивой вечно. Я стою, прислонившись к широкому стволу дуба, и с тоской наблюдаю, как Бобби Дрейк плюхается на скамейку рядом с моей Роуг. Они болтают и смеются. Конечно, ведь им есть, о чем поговорить – школьные занятия, вечеринки, новые книжки и диски, то, что любят современные дети. Merde! Мне хочется подойти, схватить Мари за руку и увести прочь, но я продолжаю молчаливо наблюдать за происходящим. Это выбор Роуг, в конце концов, не мой. Если она захочет уйти, я не смогу удержать её. Понимание приходит с возрастом. Полезно? Горько… Бобби берет Роуг за руку, затянутую в перчатку почти до локтя. Она дёргается, но не вырывает у него ладонь. Она улыбается, кивает, поднимается со скамейки и уходит прочь. Между этими двумя всегда была passion (фр. – страсть), пока не появился я. Понимаю чувства Роуг. Молодой женщине всегда приятно, когда взрослый опытный мужчина обращает на неё внимание. Возможно, поначалу Мари была очарована моим поведением, коего недостает многим из её сверстников, но сейчас что-то определенно менялось. Triste (фр. – печально), но скорее всего, ей стало скучно. Не стоит об этом думать, пусть всё идет так, как идёт, в конце концов. Я выхожу из парка, направляясь к школе, и по пути встречаю Роуг. Нам обоим нужно на один и тот же урок, только я буду читать лекцию, а она – слушать её. При виде меня лицо Мари озаряется улыбкой, такой искренней и открытой, словно она не сидела и не болтала только что с другим. - Реми, - шепчет она, хватая меня за руку. Её прикосновение нежно и приятно. Я хотел бы и дальше пребывать в своих невеселых мыслях, но попросту не могу. Роуг прогоняет надвинувшуюся на меня было депрессию одним взмахом своих длинных ресниц. - Ты поела, chere? – спрашиваю я. Знаю, что вопрос звучит уж слишком заботливо, но я и правда беспокоюсь. Роуг слишком рассеяна. Иногда она может забыть о еде на весь день, витая в своих мыслях. - Нет, - честно отвечает она, - этот назойливый Бобби Дрейк не дал мне спокойно даже посидеть. Всё уговаривал пойти смотреть с ним и его тупоголовыми друзьями какую-то новую комедию. – Роуг фыркает и сжимает мою ладонь в своей крепче. - Так почему ты не согласилась? – равнодушно спрашиваю я. – Должно быть, c’est interessant. (фр. – это интересно) - Да брось, мы же с тобой собирались весь вечер смотреть старое кино с Брандо! – ужасается Роуг. – Ты говорил, что тебе нравились картины с ним, когда ты был моего возраста! - Ну и что? – спрашиваю я немного устало. - То, что мне гораздо больше понравится старье, чем эти новомодные дурацкие фильмы, которые крутят в кинотеатре! – говорит Роуг спокойно. – Но если ты не хочешь… - неуверенно начинает она. Я резко останавливаюсь, заставляя и Мари остановиться. Я смотрю в её упрямые зелёные глаза и вдруг понимаю, что всё у нас будет хорошо. - Конечно, хочу, mon ange (фр. – мой ангел) – тихонько шепчу я в её волосы, обнимая. И мне не важно, что подумают о нас все эти молодые и глупые salauds (фр. – ублюдки).