...
Сложно точно сказать, сколько прошло времени. Может, неделя, а может, месяц, вероятно, и больше. Будь он простым человеком, его мышцы атрофировались бы, но этот мужчина — дух, и сколько бы он не сидел, замерев в одной единственной позе, ни усталость, ни боль затекших мышц он не ощутит. Верно, пора вставать, двигаться дальше. Все же, минуло достаточно дней, чтобы Кромешник смог вновь вернуться к своим планам и замыслам. Кажется, со скрежетом его конечности сдвинулись с места, и дух поднялся, словно не было тех суток, проведенных в бездвижие. И он взлетел по длинному туннелю, и его лицо озарил проливной дождь, и тогда мужчина понял, что успел смениться сезон, может, и два. Небо, виднеющееся сквозь ветви деревьев, нависало тяжелой бесконечной тучей, такой же темной, как сам Кромешник. Уверенный в своих намерениях и вновь растерянный в поступках, мужчина двинулся в сторону города, когда первая молния сверкнула над его головой и грохот озарил округу, вздымая птиц. Питч разработал план. Он убедил себя — или обманул — в том, что оставил неожиданное влечение в самом дальнем углу души, откуда то никогда не выйдет: оно не помешает ему свергнуть власть Хранителей. И встреча с ледяным духом не изменит его решения....
Прошло два года, когда Кромешник нашел источник силы, что не зависит от веры детей, — когда он впервые увидел свою дочь. Этот год стал самым знаменательным: он мог заполучить желаемое, отомстить Хранителям, уничтожить жалких детишек, бросивших его, но также у него появился шанс на счастье, стоило только выкрасть из лап последователей Луноликого омегу с чадом, в чьих жилах течет кровь его самого. Этот год стал самым терзающим. Питч не знал — радоваться или плакать, выбрать цель жизни или внезапно обретенную семью. И дух сам не заметил, как стал все свое время проводить в тени дочери, наблюдая за ней, приглядывая. Он не отпускал своих планов и амбиций, он по-прежнему готовился засадить нож в спину врага. Но чем чаще мелькали светлые глазенки, контрастом выделяющиеся на фоне темного сгустка волос, тем больше Кромешник забывался. И месяц превратился в год, а тот перетек в три. Питч оставался наблюдателем, становясь все мрачнее от собственного бездействия. Его жизнью стало вечное следование за отпрыском. Он внутренне кричал на самого себя, винил, однако ничего не предпринимал. И вот он впервые вошел в контакт с дочерью, но та этого, к счастью или сожалению, не заметила. И в момент, когда его тени обхватили ее тело, когда он почти сам через шестерок прикоснулся к родной крови, в глазах на доли секунды появилась искра, и Кромешник понял, что больше нельзя медлить....
Лето в самом его разгаре, выделяющееся аномальной жарой и засухой. Уже знакомая детская площадка и два духа. — Папуль, ну почему я не могу вызвать небольшой дождик? Дети выйдут на улицу, всем станет легче, — ритмично двигая ногами, раскачивалась на цветастой качели. — Солнце, — ласково-нравоучительно начал родитель, — ты же помнишь, чем закончился твой предыдущий небольшой дождик. Девочка надула щечки и отвернула личико в противоположную сторону, тормозя качели. — Подумаешь, город эвакуировали. Мне уже десять, а у меня друзей нет! Мне скучно, особенно когда улицы пусты, как сегодня. — Но это не значит, — поднялся со своего места, — что тебе можно катастрофы устраивать. Ледяной дух подошел к своей дочери и положил свою руку на ее голову, закапываясь пальцами в темном сгустке. Младшая Фрост лишь фыркнула, продолжая демонстрационно смотреть куда угодно, но только не на родителя. — Послушай, Амонд, — парень сел на корточки, беря ее маленькие ручки в свои ладони, — пусть мы отличаемся от людей, но мы не… В рядом стоящий дом ударила молния невероятной силы, оставляя после себя пламя, которое с завидной скоростью стало обхватывать все здание. — Папа? — вздрогнул дух. Джек рывком вскочил на ноги, прижимая дитя к себе. — Это ты сделала? — Н-нет… Парень одной рукой покрепче схватил посох, другой сильнее прижал к себе дочь. До этого чистое небо стало чернеть, перекрываемое объемными тучами. На улицу толпой выбежали люди, словно тараканы, выкуренные отравой. Отовсюду доносятся крики, кто-то просит о помощи, на периферии зрения мелькает алый. — Джек! — зовет Фея, и сани со скрежетом приземляются на асфальт. — Что происходит? — продолжает прятать лицо дочери в своей кофте, не отпуская руки́ от ее головы. Амонд пытается внимательно слушать взрослых, но почти сразу теряет связь с реальностью. Когда она была источником подобных проблем, ей не было так страшно. Вцепившись кулачками в родительскую толстовку, она трясется, поджимая губы и боясь посмотреть куда-либо.И разверзнутся небеса, и окрасит мир в алый. Тогда спустится на землю высокий мужчина, чьи глаза чернее ночи, а душа холоднее айсберга. Он, не знающий пощады, заключит тебя в свои объятия, обхватив плечи костлявыми руками, и утащит в такой чертог, что ни один хранитель за всю свою длинную жизнь не найдет.
На подкорке, как наяву, прозвучал родной, но пугающий голос дяди Кролика. Тот часто пугал девочку подобными страшилками, и любимый родитель всегда за это ругал друга, но Амонд чувствовала, что в словах лохматого зверя хранится истина. — Сегодня, — с очередным ударом молнии раздался властный голос, который услышали все, включая людей, — вы, жалкие смертные, поплатитесь за свои грехи. Все вы умрете в агонии. Город озарил ряд вспышек, раздалась серия взрывов, крушащих строения, улицы и парки. Люди с неистовым криком разбегались, но спастись удавалось далеко не каждому. Конечности отлетали в стороны. Передавленные бетонными обломками, автомобилями и столбами, животы вспарывались, а черепные коробки раскалывались, выпуская содержимое всем на обозрение. Кромешник стоял с идеально вытянутой осанкой на толстом кабеле энергоснабжения и с упоением впитывал в себя крики и мольбы людей, наслаждался видом начавшегося хаоса, и даже надоедливые лица Хранителей не могли испортить ему настроение....
Джек умер совсем молодым, будучи легкомысленным подростком, не знающим забот и хлопот, развлекающий детей и искренне любящий своих родителей. Он не успел познать первой любви, счастья материнства, ему не суждено было увидеть внуков. И казалось, волей великодушного Луноликого, Джеку подарили второй шанс на жизнь, однако новый мир, в который окунулся парень, не предоставлял простых человеческих радостей. Его видели только такие же духи, как он сам, коих не так уж и много на этом свете. И вроде у них остался отличительный половой признак, и они могли бы создавать семьи, плодить новых духов, но отчего-то этого не делали. И все прожитые триста лет нисколько не изменили Ледяного Джека, оставив его все тем же неугомонным ребенком. Вся трагичность сложившейся ситуации обрушилась на духа неожиданно, незадолго до его вступления в ряды Хранителей. Когда уже больше полугода он подвергался мукам течки, когда его тело стало желать странных действий, а в голове одна за другой зарождались мысли, которые ранее никогда не посещали светлую макушку. Тогда дух стал все чаще засматриваться на людские семьи, сидя под окнами, за столами или в спальнях новобрачных. Он молча наблюдал и, как бы сильно парень этого не отрицал, завидовал. Ему хотелось, чтобы другие альфы обращали на него внимание, чтобы он был не просто неизвестным духом озорником, а красивой, пленяющей взгляды омегой. Парень не хотел себе в этом признаваться, но он все чаще посещал мир кролика, как выражался последний, мешая и хулиганя, на деле же — привлекая внимание единственного доступного альфы. Порой, Джек обсыпал себя трехэтажной бранью, когда запал остывал, и парень осознавал, кого именно пытался привлечь. Но желание найти того самого, чьи бы руки бережно обнимали его плечи, а приятный голос каждый день радовал незатейливыми беседами, росло все больше. И в какой-то момент смирившись, что единственным вариантом остается ушастый, что, к тому же, явно неровно дышит в спину пернатой, Джек запретил себе когда-либо думать о семье. А после над миром нависла опасность. Когда Джек впервые увидел Кромешника, статного, властного, с идеальной осанкой, так и говорящий: пришел король, встречайте, — все его омежье чутье завопило. Парень не мог быть точно уверенным, что темный дух — альфа, но изящные пальцы, манящие за собой, сладкие речи о том, что они похожи, все его вербальные и невербальные жесты выдавали сильного альфу. Но Джеку нельзя было об этом думать, только не об этом духе. И Джек закрыл глаза, и отдался на волю Луноликого. И вот дух, Ледяной Джек, стал хранителем. Он одолел зло, и восторжествовало добро. Дух навсегда вычеркнул навязчивые образы из своей головы и всеми силами стал стараться жить в одиночестве. Очередная течка настигла Джека, и он спрятался ото всех в лесу, готовый вновь терпеть невыносимую боль, лезть на деревья и молить, чтобы простой смертный заметил его изнеможенное тело. И звезды сошлись, и солнце село на востоке, и запах сильного альфы ударил в нос, и крепкая рука легла на талию, прижимая духа к твердой груди. И Джек забыл себя....
Очередной взрыв раздался совсем рядом с хранителями, и кровавый дождь настиг их. Юное бледное лицо альфы повернулось, и алые капли окрасили его. В светлых, голубых глазах, как в идеально наполированном зеркале, отразился весь хаос, настигший мир. Красивая девушка, чей блондинистый волос полностью впитал в себя кровь, похрамывая, идет к площадке. Ее бежевая блузка и коричневая юбка покрылись пятнами. На миловидном лице запечатлелась гримаса ужаса. Не дойдя пары шагов, она замертво рухнула на уличную плитку, и тонкий розовый смартфон, отрикошетив, отлетел в сторону, приземлившись у ног альфы. Амонд сильнее сжала папину толстовку и с большой надеждой посмотрела на него. Джек что-то обсуждал с хранителями, но девочка не могла его слышать: раздирающий душу крик перекрывал все остальные звуки. Ей казалось, она находится в страшном сне, в кошмаре, из которого не может выйти. Читая сказки про доблестных героев и гнусных злодеев, Амонд восхищалась последними и искренне считала, что из нее выйдет великолепный антагонист. Навлечь цунами на город оказалось не так уж сложно, и ее совесть была чиста. Девочка тогда в восхищение подумала, что она станет величайшим злодеем. Но тогда она стояла в стороне от города, не слыша криков, не видя трупов. И сейчас, находясь в самой гуще событий, дух узрела весь ужас подобных действий. И ее вырвало. — Солнце, ты как? Джек положил руку на спину дочери, поглаживая. — Я… — посмотрела на отца, — мне страшно, — и слезы потекли из глаз, смешиваясь с алой краской. Ледяной дух поджал губы, мгновение медля, а после улыбнулся. — Все будет хорошо, — притянул к себе дочь, заключая в объятия. — Слушай внимательно. Ты должна пойти с остальными в мир Санты. Амонд резко отстранилась от отца, смотря на него с ужасом. — А ты? — А мне нужно кое-что сделать. — Нет! — закричала. — Я не уйду без тебя. Парень вновь улыбнулся. Его пальцы скользнули по ее щеке, стирая все лишнее с нежной кожи, а губы поцеловали лоб. Амонд сжала руки на его кистях, ее губы задрожали. Кролик подхватил девочку за талию, поднимая и запрыгивая в сани. — Нет! Нет, нет, нет, нет, нет! — вопила, дергалась, пыталась выбраться из цепких лап. — Я тебя люблю, — прошептал дух вслед исчезающей в портале дочери. Джек никогда не любил и не был любимым, но страстно желал обрести омежье счастье. И ночь, случившаяся в канун рождества, могла вернуть ему все то, что парень потерял в том ледяном озере. Пусть он не обрел альфу, зато у него появилась прекрасная дочурка. Да, любовью в ту ночь и близко не пахло, лишь разврат и долгое одиночество двух сердец, ищущих тепла, но... разве это не лучше, чем ничего, — разве он и Питч не заслуживают счастья? Необязательно неистово любить, чтобы быть счастливым, — так для себя решил дух, и, отбросив посох, уверенно направился в сторону Кромешника. На парне его метка, на Земле растет их общее дитя, так зачем мучить себя лишними думами, терзать одиночеством, предрассудками по поводу добра и зла, — зачем думать о других, если мир, так жестоко поступивший с ними, не думал о их счастье.