Проснувшись, Джин, закончив с утренней рутиной, не включающей в себя ничего примечательного или хоть бы мало-мальски необычного, остановившись, наконец, на кухне, понял несколько вещей. Первая: Сахарок явно копался в сковородке, которую Джин все-таки тактически грамотно не упрятал в холодильник. Вторая: он любил поспать, потому что на часах было уже десять утра, а дверь в его комнату была закрыта и, как Джин мог только догадываться по тому, что там было тихо, гибрид спал.
Джин заварил кофе и отправился к своему рабочему компьютеру, решив, что завтрак после нескольких решенных педагогических задач будет приятнее, чем завтрак теперь, когда ты знаешь, что у тебя впереди неминуемый и устрашающий своим масштабом дедлайн. Выбор был очевиден, и Джин удобнее устроился в своем рабочем кресле, в ожидании момента, когда система загрузится и позволит ему с головой погрузиться в свои должностные обязанности.
Он ничего не слышал, увлеченно перечитывая только что открытое и полное исследовательского энтузиазма электронное письмо от своего студента, но что-то все же заставило его обернуться, чтобы он увидел открывшуюся в комнату гибрида дверь, из-за которой в скором времени появилась явно очень сонная и еще не успевшая примерить на себя бодрость миниатюрная фигура. А на этот раз она была одета в натянутое прям поверх пижамы бесформенное синее худи. Кажется, это был его стиль, который, возможно, обуславливался лишь желанием скрыть свою кошачью анатомию. Джин не мог сказать, заметил ли его гибрид, проходя мимо, но Джин тем временем смог заметить, как шевелилась плотная хлопковая ткань в районе спины. Хвост. Джин улыбнулся. Это все-таки было забавно, если опустить все потенциальные трагедии, которые могли сопровождать этого гибрида. Но Джину теперь нужно было сосредоточиться на работе, очень быстро и оперативно, по возможности, начав отвечать на поступившую на его электронный адрес корреспонденцию.
Тем временем, гибрид вышел из ванной комнаты, и на этот раз он добрался до своей комнаты намного стремительнее, явно успев во время водных процедур полностью отпустить притупивший инстинкт самосохранения сон. И Джин не стал смущать его своим прямым, провожающим его в комнату и до края любопытным взглядом, свой взгляд вместо этого закрепив на мониторе компьютера.
И работа отпустила его только спустя два часа, когда аккомпанемент голодного желудка стал слишком неприлично громок. Джин уверенно направился на кухню, уже прикидывая, с чем именно будут его сэндвичи, которые он непременно продегустирует за рабочим столом. В этом была какая-то особенная прелесть: крошить и чавкать во время исполнения своих педагогических обязанностей. А еще он прикидывал, какое наполнение для сэндвичей предпочитает его кот-сожитель, быстро решив, что он приготовит для него то же самое, что и для себя. Если он не притронется к еде, чего предполагать не хотелось, Джину больше достанется.
Все стало совсем спокойно и приятно, когда Сахарок, спустя некоторое время, вышел из своей комнаты, взял оставленный для него на кухне бутерброд и устроился на диване позади Джина, который теперь весь без остатка был погружен в работу. И даже несмотря на это он не забывал постоянно выпрямляться, чтобы поберечь спину от перенапряжения и необходимости в один прекрасный момент окончательно превратиться в вопросительный знак. Вообще, если бы Джин не был так сосредоточен на объектах и предметах исследовательских работ своих студентов, он бы почувствовал устремленный в его спину прямой, почти немигающий взгляд, который направлялся прямо из-под все также прикрывающего глаза капюшона.
Эту установившуюся в определенный момент тихую и сосредоточенную идиллию прервал звонок в дверь, и Джину пришлось вынырнуть из мыслей по поводу культурсообразности педагогической практики, чтобы впустить внезапно объявившегося гостя.
— Джинни, у меня для тебя две новости. — Чимин, явно запыхавшийся, только-только успел снять кроссовки, прежде чем залететь в гостиную, на ходу успев красноречивым жестом поприветствовать как будто невозмутимо жующего гибрида.
— Давай с хорошей. — Джин, убедившись, что сегодня не запланирован день открытых дверей, вошел в собственную гостиную вслед за братом, который быстро подвинул к его столу кресло.
— А, у меня три новости. И как раз третья плохая состоит в том, что хороших новостей нет. — Чимин очень искренне и при этом почти обреченно вздохнул. — У нас, кураторов, сегодня была встреча с членами попечительского совета Центра.
— И? — Джин даже примерно не мог представить, что в этом было катастрофичного.
— Мистер Ли, с болью в сердце, которая очень явно выражалась на его лице, дал нам понять, что частное финансирование в скором времени может прекратиться. Наш главный меценат, которому я бы очень хотел пожать руку прежде, чем он отойдет в мир иной, теперь находится в тяжелом состоянии. Его подключили к аппарату искусственного дыхания, и в случае трагического исхода, его деньги, которые он жертвовал на благое дело, перейдут его наследникам, которые… Ну, ты понимаешь. Нас уверили, что нам будут выделены государственные субсидии и материальная поддержка в любом случае, но это всегда неминуемо связано с сокращением свободных мест и расходов, которые и так теперь все очень необходимые. В общем…
— В общем, я понял, какая вторая плохая новость. — Джин обернулся, чтобы посмотреть на гибрида, который теперь, кажется, перестал жевать, о чем нельзя было судить достоверно, так как он до сих пор не поднимал головы.
Чимин наклонился к уху брата, чтобы по максимуму снизить вероятность того, что их разговор будет услышан.
— Как он себя ведет? Все в порядке?
— Да. Он действительно тихий и чистоплотный. Правда, я до сих пор не видел его лица, но…
— Он очень стеснительный. Или скрытный. Или… В общем, это не самый большой недостаток в контексте того, какими потенциальными подводными камнями он мог бы обладать.
— Согласен. — Джин улыбнулся. — И, пока не забыл, у меня на следующей неделе, в среду, будет окно с 14.00 и до 16.00. Может, Тэ приедет ко мне? Давно с ним не говорил и не проверял результаты его труда.
— Приедет. Он будет очень рад тебя видеть, я уверен. — Чимин улыбнулся, продолжив из-под ресниц наблюдать за гибридом. — Ты точно не замечал ничего странного?
— Точно. Ничего странного. — Джин уверенно, но при этом отрицательно покачал головой, и, кажется, Чимин смог облегченно выдохнуть.
— Ладно. В любом случае я надеюсь на лучшее.
Остаток вечера прошел очень спокойно, и Джин в определенный момент даже перестал замечать, что находится в квартире не один. Гибрид либо был в своей, любезно предоставленный Джином, комнате, либо тихо сидел на диване, возможно, мерно посапывая, как и полагается ночным животным. Или не очень разумным людям, которые самонадеянно игнорируют нормальный человеческий режим сна.
Джин стоял под душем и наслаждался стекающей по коже теплой водой, которая, скатываясь к его ногам и стремительно просачиваясь в слив, оставляла после себя умиротворение и чувство глубокого морального и возможно даже физического удовлетворения. Джину было приятно и спокойно, и помешать не могло даже то, что он вынужден был выставить ногу на холодный кафель, а не на коврик, который после гибрида был достаточно влажен для того, чтобы оставить его сохнуть на сушителе для полотенец. Все это мелочи. Мелочи жизни, которая…
— Алло. — Привычка брать в ванну телефон осталась со временем, когда он играл в игру, в которой зачастую был очень жесткий тайминг. — Занят. А что случилось?
Джин прижал телефон щекой к плечу, очень расслабленно слушая то, что вещал ему высокий женский голосок, но постепенно его выражение лица стало болезненно меняться.
— Сегодня?! Ты шутишь?! Сколько у меня осталось…
Он уже было собирался выскочить из ванной в том, в чем его родила мать и в чем он до этого купался, но еще не успевшее окончательно отравиться вдруг испытанным стрессом сознание подсказало ему, что он в доме не один, а показывать так просто свои… В общем, это было неэтично. Потому Джин просто схватил свое большое махровое полотенце и быстро обернул его вокруг бедер, одной рукой взявшись за телефон, другой — за дверную ручку.
— Дай мне десять минут. Мне хватит. У меня две ведомости, я быстро справлюсь.
Выйдя за пределы ванной комнаты, он сразу ощутил немилосердное воздействие прохладного, в сравнении с напаренной душевой кабиной, воздуха на не успевшую стать вытертой или просто высохнуть коже. Он быстро метнулся к своему рабочему компьютеру, совершенно не заметив как будто по обыкновению расположившегося на диване гибрида. Который был укутан в большой белый банный халат, склонив и в этом случае находящуюся под капюшоном голову на упирающуюся в мягкий подлокотник руку, как раз в тот момент, когда Джин появился в гостиной как ураган, стремительно, при этом поддерживая на всякий случай, возможно, недостаточно надежно закрепленное на бедрах полотенце.
Гибрид почувствовал очень насыщенный аромат, который становился очевиднее, вследствие того, что кожа Джина до сих пор была влажной. Что-то сладкое и теплое, но при этом свежее, отдаленно смахивающее на морскую соль, которая была смешана с… карамелью? Поджаренным соленым арахисом? Это был очень приятный и комфортно волнующий аромат, заставивший гибрида глубоко втянуть в себя воздух, тем самым приласкав свои остро чувствующие запахи обонятельные рецепторы. А затем он все-таки поднял голову, удостоверившись, что Джин не обращает на него никакого внимания.
Он невольно сжал пальцы на ногах и на руках, начав сразу ощущать, как предательски стал подрагивать его вытянувшийся под халатом в струну хвост. Он мог бы сделать вид, что его нисколько не интересовало расположившееся на некотором отдалении (и спасибо за это) тело, потому что на самом деле он испытывал теперь трагический спектр эмоций и горьких чувств, но его физиологию, а точнее, кошачью ее часть, невозможно было провести. Он ощущал слабость. Слабость перед широкими плечами, чуть поблескивающими в рассеянном электрическом свете из-за густо разбросанных по гладкой коже крошечных капель воды. Он мог разглядеть каждую мышцу, он мог даже на таком расстоянии теперь, ощутив на физиологическом уровне волнение от увиденного, почувствовать дразнящий, едва уловимый для человеческого носа мускусный аромат разгоряченной до этого горячей водой и еще не успевшей полностью остыть кожи, на которую уже так качественно смогли настроиться его рецепторы, стоило только… Его не спасло бы даже то, что он теперь не смотрел. А он смотрел. На линию позвоночника, волнительно залегающую между упругими, а не твердыми на вид мышцами, опускающуюся к… Гибрид выдохнул и вернул голову на свою руку, пальцами зажав отказывающийся воспринимать что-либо кроме ароматов Джина нос. Не прикрытая ничем кожа всегда отчетливее отдавала в воздух свой запах, и гибрид, кажется, успел забыть об этом, слишком редко до этого встречая обнаженных людей.
— Ты получила? Все в порядке? — Джин в это время, чуть склонившись над столом, в готовности, наконец, выключить компьютер, прижимал телефон к своему плечу. — Спасибо, что позвонила, потому что я совершенно забыл. Да. С меня причитается, разумеется. Хорошо, дорогая. До понедельника.
Он отложил телефон, выключил компьютер и окончательно выпрямился, теперь только получив возможность спокойно выдохнуть. Выдохнуть и оглянуться, взволнованно заметив на диване гибрида, который, кажется, спал, облокотив голову, скрывающуюся под капюшоном, на руку. Он выдохнул еще раз, вспомнив о том, что теперь был очень даже не одет, сразу же направившись в спальню. Теперь у него был один план — лечь в постель и сбросить все внезапно навалившееся на него напряжение. Не с помощью рук, как можно было бы представить сначала, а с помощью мягкой подушки и воздушного одеяла. Его сны после пережитого стресса обязаны были быть приятными.
***
Джин сидел за своим рабочим компьютером, уже успев привыкнуть к тому, что он теперь был размещен в гостиной, и очень сосредоточенно и даже ожесточенно стучал по клавишам, отвечая на электронные письма и то и дело обращаясь к стоящей чуть поодаль от него чашке. С кофе или чаем, он не помнил вкус, полностью сконцентрировавшись на темах электронных посланий, которые сплошь пестрили грамотно вписанными в контекст заумными и эффектными терминами типа «постсекулярность» и «трансцендентальность». Философия Канта. Чем отличается трансцендентность от трансцендентальности? Джин тогда на экзамене попал пальцем в небо, наивно полагая, что разница в этих терминах была не чем иным, как опиской в его конспекте.
Гибрид находился в своей комнате и вел себя очень тихо. Он позавтракал вместе с Джином. Правда, устроившись на подоконнике и развернувшись к Джину спиной, все еще облаченный в свое безразмерное черное худи, скрывающее абсолютно все, как хлопковая черная дыра. Но он не избегал его общества, а это уже было приятно. Правда, Джин как и прежде не видел его лица, все еще не желая гибрида смущать и заглядывать ему под капюшон.
Работы было много. Близилась зачетная неделя, и от Джина всем что-то было нужно. На улице стоял прекрасный конец мая, вовсю светило солнце, настойчиво приглашая задвинуть дела и пройтись, хотя бы до балкона, но Джин был непреклонен, решив закончить все именно сегодня, раз и навсегда.
Через несколько минут к нему присоединился Сахарок, который устроился на полу рядом с диваном, опять же, спиной к Джину, разложив перед собой, наверняка, переданные Чимином мягкие цветные мячики, которые гибрид лениво подбрасывал в воздух. Как будто ему положено было играть с ними, но не было никакого желания. Джин мог бы попробовать сделать из этого какие-то выводы, если бы не раздавшийся внезапно звонок.
— Алло. Да, привет. Нет, я сижу весь в мыле, буквально. Да нет же, не в ванне. Я отвечаю на электронные письма. Все в порядке, мы продолжаем вполне нормально уживаться, можешь не переживать. Я понимаю, что прошло всего два дня, но если бы что-то страшное должно было произойти, оно бы уже давно случилось. Ладно, Чим, у меня реально много дел. Я даже не могу заменить себе содержимое чашки. Кстати, если ты вдруг хочешь угостить меня кофе… Ага, вот, значит, как… Все, Чим, пока, серьезно. Передай Тэ привет и скажи, что я буду ждать его в среду со всеми его впечатлениями.
Джин отложил телефон и на этот раз обратил все свое внимание на экран компьютера, вытянув ноги, но прежде потянувшись. Он обратил все внимание на свои должностные обязанности, пропустив тот факт, что гибрид очень внимательно наблюдал за ним, сидя теперь вполоборота и с любопытством выглядывая из-под своего капюшона. Затем он быстро поднялся и легко пронесся мимо Джина на кухню, заставив его лишь на мгновение поднять глаза. А потом глаза вновь пришлось оторвать от монитора тогда, когда Джин услышал, как работает его собственная кофемашина. А как она могла работать, если Джин был здесь, а… Неужели Сахарок умеет делать кофе? Хотя, судя по всему, он жил во вполне предполагающих наличие свежезаваренного кофе условиях, а, значит, знал, как его можно было добыть.
Джин перестал обращать внимание на этот факт, когда перед ним опустилась чашка, доверху наполненная кофе с очень аппетитной молочной пенкой и… корицей? Он даже присыпал все коричным сахаром…
— Спасибо, Сахарок. Большое. Очень большое. — Джин сразу схватился за новую чашку, в то время как гибрид грациозно вытянулся над ним, взяв в руки до этого опустошенную кружку. И Джин сразу ощутил исходивший от него запах табака и цитрусовых цветов. Да, определенно это были цветы, так как аромат был слишком деликатным и мягким, даже на фоне чуть дымной, приглушенной резкости табачного листа.
И гибрид вновь скрылся, не сказав ни слова. Интересно, какой у него голос? А глаза? А черты лица? Но Джин до сих пор был слишком хорошо воспитан, чтобы настаивать на удовлетворении собственного любопытства, даже с тем условием, что он, как хозяин квартиры, великодушно предоставлял гибриду пищу и кров. Он не будет спекулировать своим положением. Возможно, однажды Сахарок сам решит показаться перед ним, в благодарность за проявленную к нему заботу и уважение.
***
17 августа 1993 года.
Кажется, мои записи, которые раньше претендовали на что-то научное, стали слишком стихийными… Ладно. Что ж, сегодня произошло очень забавное происшествие. Его описание слишком сентиментально, но я хочу его сохранить, потому что… Решим, что это фиксация проявления животного инстинкта у амбиморфа.
Мы отдыхали на лужайке позади поместья, которое созвучнее назвать просто домом: я лежал в шезлонге с книгой, Юнги — рядом, в надувном манеже, под зонтиком. Он расположился на животе и затейливо перебирал ручками и ножками, то и дело переворачиваясь на спинку. Кстати, я проделал дырки во всех его ползунках, чтобы он мог свободно управляться с хвостом. Чтобы, когда он вновь переворачивался на свое круглое пузико, его черный хвостик мог беспорядочно мотаться в воздухе. И вот… Ему на нос села бабочка. Насколько я смог разобрать, махаон. Юнги тут же приподнялся на ручках, а затем, возможно, из инстинктивного желания согнать насекомое, мотнул хвостом, не рассчитав и треснув себя по головке. Бабочка улетела, а вот Юнги… Он впервые обратил внимание на хвост. И впервые сел.
Он сидел на попе, с прижатым хвостом, и с любопытством и не передаваемой словами захваченностью наблюдал за движением кончика черного хвоста. Это было очень забавно. И да, все остальное время он активно упражнялся со своей новой находкой, чаще всего пытаясь поймать его ртом. В котором уже наметились молочные клыки, маленькие, но уже очень опасные. Судя по тому, как он пару раз взвизгнул, неосмотрительно попробовав хвостик на зуб.
А еще Юнги уже пару раз выпускал коготочки, позволив мне проверить его ручки. Когти свободно выдвигаются из подушечек пальцев, прямо под человеческими ногтями и, кажется, не причиняют ему ни боли, ни дискомфорта. Он уже порывался их поточить о пеленку, но все закончилось тем, что он начал истошно вопить, когда тонкие когти зацепились за ворсистую ткань, на мгновение его обездвижив. Я быстро освободил его, и он тут же улыбнулся мне, затем обхватив мои плечи когтистыми ручками и уткнувшись носиком мне в шею.
У него очаровательная улыбка. И я отмечаю это здесь не потому, что превратился из ученого в сентиментальную соплю, а потому, что это явный признак его эмоционального развития, которое свойственно в своем физиологически доказанном виде только людям. Он улыбается и очень заливисто смеется. А еще, он начал заглядывать мне в рот, когда я говорю с ним, что явно указывает на то, что он сам в скором времени собирается сказать свое первое слово. Дети всегда так делают, когда уже успеют накопить определенный словарь из услышанных однажды слов. Юнги был ребенком. И котенком. Но и ребенком тоже.
Я называю себя «другом», чтобы не формировать в его памяти ложные представления о том, что являюсь его родителем. Опекуном, возможно, но не отцом, потому что отец я только для Югёма, пусть он иногда забывает об этом… В общем, для Юнги я друг. И я уже могу сказать, что наша с ним дружба приносит мне не только бесценные наблюдения, но и улыбку. А для меня улыбка теперь важнее воздуха и воды.
Сейчас он спит, свернувшись, на диване, уткнувшись мордочкой в мягкий подлокотник, и мне нужно его будить, чтобы покормить. А он слишком сладко сопит. Но мне слишком нужно, чтобы он рос здоровым и готовым на большие свершения. Впереди первое слово, затем — первые шаги, а потом… У него будет первое большое медицинское обследование, которое, возможно, откроет мне какие-нибудь тайны природы амбиморфов. Хотя, все тайны, кажется, и так видны невооруженным глазом.
Нужно будет проверить его ушки — он опять слишком ожесточенно чесал их.
