Дионика

-Ты знаешь, почему лошади долго живут?

- Потому что они никогда не выясняют отношений.

Александр Солженицын

      Солнечные лучи проникали сквозь закрытые шторы. Джисон уже не спал, но глаза открывать совершенно не хотел, чувствуя, как тяжело будет привыкнуть к яркому свету. Он хочет ещё хотя бы капельку насладиться дремотой.       Джисон почувствовал, как его руки кто-то нежно коснулся и прошёлся пальцами в лёгком касании по тыльной стороне ладони. Этот кто-то едва уловимым движением двигался по мягкой коже вверх от ладони к предплечью. Щекотно, но так приятно. Джисон еле заметно улыбнулся, наслаждаясь этим касанием, ведь он прекрасно понимал, чья рука сейчас его касается.       Минхо. Родное любимое имя. Родной любимый человек.       Джисон готов поставить этот момент на паузу, лишь бы вечно чувствовать, как старший настоятельно двигается к плечу, ведя одним лишь пальцем импровизируемую дорожку, как ощутим его взгляд даже с учётом того, что Джисон его не видит. Минхо смотрит и не может насмотреться: на небрежно растрепанные волосы, примятые подушкой; на дрожащие мягкие ресницы, касающиеся щёк; на уголки губ, которые каждый раз поднимаются, стоит изменить траекторию движения пальца, реагируя так на щекотку. Весь его. Джисон так тоже считает и поэтому позволяет делать Минхо что угодно.       Старший довёл пальцем до края рукава чёрной футболки и отстранился. Джисон совершенно не понимал, что тот сделает дальше, но позволял этой игре продолжаться. Минхо положил свою ладонь на грудь, начиная двумя пальцами шагать вверх. Джисон старался правдоподобно притворяться спящим и выровнять дыхание.       Глубокий вдох. Рука Минхо двигалась медленно по солнечному сплетению, направляясь к ключицам.       Выдох. Он очертил ключицу, переходя на шею. Джисон поддался и задрал подбородок, окончательно сдаваясь и открывая вид на кадык, который прошёлся по горлу, стоило парню тяжело сглотнуть.       Снова глубокий вдох. Минхо, закончив щекотать шею, схватил младшего за подбородок, возвращая голову в прежнее положение. Он очертил ложбинку под нижней губой большим пальцем, сразу же переходя к самой губе и надавливая на неё. Джисон приоткрыл рот.       Выдох. Лицо Минхо было совсем близко. Чувствовалось чужое дыхание прямо рядом с губами. — Ну же, Хани, — сладко прошептал Минхо, — открой глаза. Я же вижу, что ты не спишь.       Джисон только собирался выполнить просьбу и взглянуть на его любимое лицо (это то, на что он готов смотреть по утрам всю жизнь), но ему не дали этого сделать. Минхо решительно впился поцелуем в шершавые и сухие ото сна губы, всё ещё не отрывая ладони от лица и ведя большим пальцем по щеке. Джисон даже сообразить не успел и застыл, но настойчивый Минхо продолжал сминать его губы, проводя языком и требуя приоткрыть рот. Джисон непроизвольно сдался и ответил на поцелуй. Вся его внутренняя природа кричит о том, что не сдаваться перед его Минхо невозможно. Он тот, кому хочется всецело отдаться.       Это же первый их поцелуй. И вышел он прекраснее, чем Джисон мог представить. Солнечное утро, мягкая постель и такой настойчивый Минхо, целующий ни разу не по-детски, а требовательно, мокро и развязно. Возбуждающе.       Теперь Джисон окончательно проснулся и отвечал на поцелуй со всей силой, смело сминая губы в каком-то совершенно хаотичном движении. Позволял языкам касаться. Позволял прикусывать. Позволял своим рукам зарыться в его каштановые волосы и удерживать затылок, чтобы тот ни в коем случае не отстранился. Минхо и не собирался. Такая напористость и хаотичность только больше возбуждала, поэтому, не разрывая поцелуя, он перекинул ногу через Джисона и уселся на него сверху.       Теперь Минхо прекрасно чувствовал, как сильно нравится Джисону то, что он сейчас делает и как твёрдо у того уже стоит. Он дразняще начал двигаться по паху, заставляя младшего прикрывать глаза и глубже дышать.       Джисон с трудом верил в происходящее. Ему вроде и стыдно, но так хочется. Он больше не будет сопротивляться своей природе, поэтому смело полез под футболку Минхо, оглаживая руками рельефную спину. Теперь это тело его личная картина, и он обязан изучить каждый сантиметр. — Хочешь, я сниму её? — прошептал Минхо, прямо в губы, разорвав мокрый поцелуй лишь на секунду. Он имел в виду свою футболку, которая мешала Хану. Тому нужно больше места для творчества. — Да, хочу, — на выдохе ответил он. Минхо приподнялся, позволяя Джисону потянуть футболку вверх и стянуть с шеи, отбрасывая куда-то на пол.       Нависая голой грудью сверху и прогибаясь в пояснице, Минхо вернулся к губам. Джисон переключил свое внимание на талию, очерчивая бока, а затем плоский живот. Его ладони горели под этой кожей и не находили себе места, постоянно перемещаясь то на спину, то на грудь. — Снимай и ты, — рвано выдохнул Минхо в очередной раз, когда Джисон своей нежной ладонью прошёлся по груди. Чувствительность кожи была в разы повышена. Утро? Нет. Хан Джисон? Да.       Он стянул футболку с младшего, открывая себе новый прекрасный вид: молочная кожа, которую полностью хочется зацеловать, провести губами множество переплетающихся дорожек. Так он и сделает.       Минхо вновь навис сверху, но теперь губами коснулся шеи. Джисон поддавался. Всегда и полностью. Он делал всё, что захочет Минхо. Захотел побыть один — Джисон не трогает. Захотел не пускать в свою палату — Джисон не заходит. Захотел получить его сердце — Джисон, не задумываясь, отдаст. Захотел, чтобы младший откинул голову, чтобы целовать его шею — Джисон сделает.       Старший мокрыми поцелуями, которые холодили разгоряченную кожу, проходился по горлу. Он несколько раз языком обвел кадык, затем снова поднимаясь к подбородку и манящим губам.       Джисон уже просто не знал, куда себя деть от жгучего чувства внизу живота. Там стопроцентно горели бабочки в сладкой агонии и рвались наружу. Минхо не собирался долго мучать своего такого возбужденного мальчика. Ему самому было уже невыносимо, поэтому он ладонью провел по животу Джисона вниз, спускаясь к резинке шорт и смело под неё проникая. — Что... что ты делаешь? — спросил Джисон, прекрасно и сам зная ответ. Живот на каждом выдохе неестественно напрягался. — Хочу сделать твоё утро ещё лучше, — рука Минхо по-хозяйски залезла в трусы. Он обхватил рукой член, наконец-то слыша первый глухой стон. Джисон хотел бы ответить, хотел бы сделать что-нибудь, но не мог. Он парализован, обездвижен этим прекрасным парнем, нависшим сверху, который начал медленно надрачивать, выбивая из сознания последние мысли.       Джисон никак не ожидал такой близости, такого внезапного порыва. Да, он был влюблен, но даже его фантазия не позволяла себе такие вольности. Он и представить не мог, как приятны будут интимные касания от человека, который живёт в твоём сердце. — Смотри на меня, Хани, — Минхо наращивал темп. Он смотрел на лицо, исказившееся в удовольствии, на открытые припухшие губы, на прикрытые глаза. Он хочет видеть этот затуманенный взгляд полностью. Он хочет, чтобы Джисон испытывал все удовольствие, смотря на него. Глаза в глаза.       Для Хана это слишком. Он умирает от чувств, от ощущений, от стыда. Он слишком слаб перед Минхо, он обнажается душой и телом, ему нужно время, чтобы привыкнуть. Его тело не привыкло к ласкам, его сознание не привыкло в ком-то тонуть. Ещё чуть-чуть, и он взорвётся, оставив между ними большой вопрос "Что только что произошло?" — Остановись, я сейчас... — Кончишь? — губы Минхо растянулись в ехидной улыбке. — Я же этого и добиваюсь, глупый, — прошептал он, едва касаясь кончиком носа щеки. — Сделай это наконец. Для меня.       Джисон открыл глаза и посмотрел на Минхо, как тот и просил. Старший лишь ускорял свои движения.       Глаза в глаза. Ужасно неловко для Джисона, когда он на грани оргазма смотрит на того, кто вытворяет все непристойности, заставляя организм так реагировать.       Ужасно интимно и возбуждающе для Минхо, когда ему позволено делать все эти непристойности ещё и воровать взгляд, в котором сейчас содержится ураган чувств. И все до единого принадлежат Минхо. — Минх... — имя утонуло в глубоком стоне, вызванном волной оргазма, накатившей с головой. Джисон только что разучился говорить. — Джисон, — послышался удалённый голос. — Джисон, эй.       Джисон сейчас где-то между Солнцем и Плутоном, плывёт в космическом пространстве в кромешной темноте. Сознание отключено, но звуки всё ещё доносятся. — Хани, просыпайся, — кто-то легко потряс за плечо. В космосе есть ещё люди? — Уже три часа дня. Хватит спать.       Джисон вернулся в реальность. Он больше не плывёт, он теперь ощущает под собой кровать и яркий свет вокруг. Действительно день.       Он чётко помнит: его зовут Хан Джисон; он выпускник института искусств; сейчас на улице уже конец осени; он живёт в общаге с тремя своими друзьями; Феликс любит кеды; Хенджин любит кофе; у Чонина есть брат, а у брата есть лошадь; а ещё Джисон безответно влюблен в этого самого брата. Всё в голове возвращается на свои места.       Стоп. Что только что было???       Это был сон...       За что мозг так поиздевался и где вообще сейчас Джисон находится? Он открыл глаза и увидел комнату Минхо, в которой уже бывал раньше. Он повернул голову и распахнул глаза в удивлении, не веря в то, что видит. — Ну наконец-то ты проснулся, — рядом на кровати лежал Минхо. Это он тряс Джисона за плечо, и это он ему только что снился в таком ужасном (прекрасном) сне.       Джисон в панике оглядел комнату, пытаясь убедиться, что всё реально, затем себя, замечая явно видный стояк. Минхо не мог этого не заметить, и сейчас Джисон готов выйти в окно, если, конечно, не умрёт раньше от стыда. Он просто перекатился на бок, пытаясь отвернуться и скрыться. Только кровать уже закончилась, и парень с грохотом рухнул на пол.       Джисон вообще не понимал, как тут оказался. Голова раскалывалась, и видимо этот сон был местью его собственного мозга за то, что переборщил с алкоголем. Да уж, Джисон получил с полна. — Ауч, — он сел по-турецки, стянул одеяло с кровати, прикрываясь, и потёр ушибленный локоть. — Ты не сильно ушибся? — Минхо придвинулся к краю кровати, чтобы посмотреть на младшего.       Джисон проигнорировал. Все звуки вокруг ужасно раздражали, голова как будто ему не принадлежала. Вот бы её сейчас выкинуть и перестать чувствовать боль и всепоглощающий стыд. — Как я тут оказался? — прижимая одеяло плотнее к себе, он посмотрел на Минхо, который лежал поперек кровати на животе и разглядывал его. Головная боль головной болью, но интерес куда выше. Он очень надеется, что не натворил глупостей этой ночью. — Я привёл спать, — Джисон на это смущённо опустил глаза. — Ну, Хани, ты чего? Как будто первый раз тут, — Минхо вспомнил, как Чонин рассказывал, про то, что Джисон, когда жил в этой квартире, ходил к старшему в комнату. —Я, эм, — ему стало стыдно вдвойне. — Прости. —Да ладно, тебе прощаю, — усмехнулся старший. И почему это он его не отчитал? Джисон не понимает. У Джисона вообще отключена функция думать этим утром. — Пошли завтракать на кухню.       Да, Хану только это и нужно. Покушать, когда хочется, во-первых, сдохнуть от стыда, во-вторых, сдохнуть от головной боли, в-третьих, сдохнуть от тошноты, в-четвёртых, сдохнуть от кишащих в голове вопросов ну и, в-пятых, просто сдохнуть. Самое обычное желание у Джисона утром. Например, Феликс об этом прекрасно знает. — Спасибо, я не голоден. — Ну, конечно, такое похмелье, — старший сполз с кровати и пошёл к шкафу, чтобы переодеть домашние шорты на штаны. Зачем? Так надо. Настроение после алконочи такое. — Таблетки тоже на кухне, поэтому поднимайся, — отвернувшись спиной, сказал Минхо. — Я же ничего плохого не сделал? — Джисон проигнорировал всё, что старший говорил про кухню и таблетки. Его больше волновало то, что он практически ничего не помнит. — Ну так, — издевался Минхо и не только словами. Он снял шорты, оставаясь в одних трусах и посмотрел через плечо на Джисона. Интересна его реакция.       В смысле "ну так"?? Хан вообще нихуя не понимал. Возможно, ему снится ещё один сон, потому что какого чёрта он находится с Минхо в одной комнате, сидит на полу и скрывает стояк одеялом, а ещё пялится на подкачанную задницу в одних трусах? И какого чёрта вообще пялится, если не должен? Он отвернулся, резко смутившись. Не дай бог старший ещё футболку бы снял, тогда то, о чём мечтал Хан (сдохнуть) исполнилось бы мгновенно.       Минхо увидел то, что хотел, отвернулся и широко улыбнулся. Засмущал этого милого мальчика, добился покрасневших щёк. Большего ему сейчас и не нужно, теперь он чувствует себя окрыленным. Хоть что-то в его жизни должно было сложиться хорошо, хоть где-то должно было повезти. — Да, не волнуйся ты. Я просто шучу, — Минхо успокаивал Джисона, завязывая шнурок на серых спортивных штанах — Ты просто держался дольше всех. Чонин, Феликс и Хёнджин легли спать у брата в комнате. Чан с Сынмином заняли диван в гостиной, а Чанбин... А хрен его знает, может на кухне у холодильника на стуле уснул. Я не интересовался, — не врёт, просто не договаривает. — Не на балконе же тебя оставлять было. Так бы и уснул на полу.       Балкон? Да, Джисон вспоминает, как ушёл туда. Как сидел там с Хёнджином, и как изливал ему душу тоже помнит. Помнит, что курил и горечь во рту это лишь подтверждает. И всё. Больше он ничего не помнит. — Поэтому и уложил тебя тут.       Замечательно. Джисон наверное выглядел вчера просто прекрасно, раз пришлось его укладывать в кровать, ведь сам уложиться был не в состоянии. Он впервые тут спит. Как говорится "на новом месте приснись жених...". Приснился, спасибо.       Джисон тряхнул головой, чтобы выгнать из сознания обрывки сна. Как ему в глаза Минхо теперь смотреть после всего, что он напредставлял? — Понятно. Это... это хорошо, что я ничего не натворил, а то помню всё обрывками, — он сидел, ссутуливши плечи, и грустно смотрел в пол. — Я, наверное, пойду, — Хан накинул на себя одеяло, сворачиваясь в кокон, и встал на ноги. — Мне... мне в ванную нужно.       Минхо ничего не ответил, позволяя Джисону, как можно скорее скрыться с глаз. Он понимает, что парню сейчас как минимум неловко, поэтому, уже переодевшись, направился на кухню разогревать чайник. На стуле у холодильника действительно спал Чанбин, а рядом за столом сидел Чонин и жевал яичницу. Заприметив Минхо, младший брат улыбнулся так, что глаз стало не видно. Маленький лисенок радовался тому, что устроил ночью, потому что знал, что Минхо в свою комнату спать никогда не пускает. Но теперь появилось исключение, которое сейчас шумит водой в душе и, возможно, пытается утопиться.       Такой вот завтрак в 3 часа дня получился.

***

— Сони, ты чего такой заторможенный? Всё ещё от выходных отойти не можешь? — поинтересовался Хёнджин и поправил воротник на своём бежевом гольфе. Они втроём шагали по коридору, направляясь в лекционную аудиторию на общую потоковую пару. — Конечно, он был пьянючий в хлам, — выглянул из-за Хёнджина Феликс и посмотрел на Джисона. У последнего весь вид говорил о том, что по нему проехались камазом. А может даже поездом. — Он вчера, как вернулся к вечеру, так и не вставал с постели. Я думал уже отпевать придётся, но он сегодня каким-то образом утром очнулся и даже в универ собрался. Чудеса. Христос Воскрес.       Сейчас этот православный отпразднует пасху раньше времени. Джисон обеспечит. — Понимаю. Я сам еле ожил, — поддержал Хёнджин. Все-таки он напился тогда не меньше. — Да уж, вы меня, конечно, удивили, — отозвался Феликс, прижимая тетрадь к груди. — Не думаете, что нам пора поговорить? Давайте сегодня вечером подождём Чонина с тренировки и соберёмся вместе. — Нет, — резко ответил Джисон. — Что? Почему? — удивился Феликс, разворачиваясь лицом к Джисону и шагая спиной вперёд. — Я не могу. — Чего не можешь? Пить вот ты не можешь это да, а тут в чём проблема?       Они наконец дошли до аудитории, но Феликс остановился, не пуская друзей внутрь, ожидая какого-то разумного ответа, а не очередного увиливания. — Ну? — Я не могу сказать Чонину о том, о чём сказал вам, — Джисон неловко теребил лямки у рюкзака. — Вот оно что, — Хенджин приобнял Хана за плечо. — Переживаешь из-за реакции. — Да, это же его брат. Как я такое могу сказать своему другу? Типо "извини, но я влюбился в твоего брата. Не знаю, как это вышло, но живи с этой информацией, как я живу со своими чувствами". Звучит ужасно. — Зря ты так, наш Чонин тоже не слепой и, думаю, если бы он был против, то давно дал бы об этом знать, но он вечно тебя к брату отправляет, — Феликсу со стороны виднее. — То вали на конюшню, то оставайся с ночёвкой, то "расскажи, Джисони, что делал сегодня", — он пародировал писклявым голосом. — И именно тогда, когда ты приезжаешь из КСК. — Да, да. Он прав, — согласился Хёнджин. — Он просто рад, что я подружился с Минхо, — Джисон грустно усмехнулся. Комично, потому что он уже совсем не хотел дружить, но должен ценить то, что имеет и терять это он не собирается.       Прозвенел звонок и народ потоком хлынул в аудиторию. Парни, стоявшие на входе, мешали и поэтому тоже прошли внутрь, ища себе место как обычно где-то в конце. Джисон открыл свой рюкзак, чтобы достать тетрадку, но заметил там фотоаппарат. Его он тоже решил выложить на парту.       В аудиторию вошёл господин Сан в идеально сидящем сером костюме и с блестящей укладкой на чёрных волосах. Преподаватель с иголочки. Точно так же, как к внешнему виду, он относится к своей работе. Все чётко в сроки и по полочкам. Он прошёл к трибуне и оглядел присутствующих, ожидая, когда все усядутся, перестав мельтешить и шуметь. — Кхм, — господин Сан прокашлялся в кулак, привлекая к себе внимание. Взгляд преподавателя был слишком серьёзным, если вообще такое возможно, учитывая круглосуточную серьёзность этого человека. — Уважаемые студенты, — начал он, — семестр подходит к концу, а это значит, что остались последние полгода вашей учёбы. Самое время уже определиться с дипломной работой и делать, не торопясь, в течение оставшегося времени. Вам необходимо определить научного руководителя и уже с ним согласовывать и утверждать тему. Вам будет легче, если ваша тема будет продолжением вашей прошлой курсовой, ну, а если нет, то вам тем более стоит начинать работать в ближайшее время.       Джисон внимательно слушал все указания преподавателя, потому что в прошлом году он уже настрадался из-за своей невнимательности и халатности. Так стрессовать больше не хочется, учитывая, что в его жизни (сердце) и так много волнений. — Сони, есть идеи на этот раз? — отвлек от записывания в тетрадь Хёнджин. — Нет, вообще нет. Я не успел подумать об этом, но сейчас у меня хотя бы есть время, — Джисон отложил ручку. — А мы, наверное, снова поставим парный танец, только нужно что-то поинтереснее, — Феликс почесал подбородок, задумавшись. — Хотя можно и Чонина привлечь. Думаю, комиссия не будет против молодого поколения. — Мы ещё придумаем, — оборвал Хёнджин, опустив руку на плечо Феликса. Джисон теребил рукав своей горчичной толстовки, натягивая на ладони. "Мы ещё придумаем" — крутилось в голове. На этот раз проблем возникнуть не должно. Он уже долгое время находится на волне вдохновения и надеется, что сможет структурировать свои мысли и что-нибудь выбрать.       Теперь внимательность испарилась, и он погрузился в свои мысли, прокручивая варианты. Взгляд упал на фотоаппарат, лежащий на парте. Неизменный друг, которого парень таскает везде и всегда. Опыт научил тому, что лучшие кадры - это самые неожиданные и спонтанные кадры, поэтому фотоаппарат вечно в рюкзаке или на шее.       Джисон потянулся к нему руками, включил и принялся листать последние свои фотографии. Тэри, Тэри, Тэри, снятые тайком Минхо и Тэри, снятый тайком Минхо, Минхо, Минхо, Минхо. Очевидно и понятно, кому Джисон посвятит свою последнюю университетскую работу, которая подтвердит его образование.       Работа особая. Самая значимая, и поэтому парень уже ломал голову, не успело и часу пройти с объявления преподавателя.       Минхо и Тэри, Тэри и Минхо. Что же придумать? Ну как минимум, если Джисон нарисует этих двоих, то он продолжит тему своей курсовой, что очень его успокаивало. К тому же он уверен, что какая бы идея к нему не пришла, она в любом случае будет прекрасной.       Минхо и Тэри — искусство. Минхо и Тэри — его вдохновение.       До конца пары Джисон лишь сделал какой-то непонятный набросок в тетрадке, перестав записывать лекцию. Прозвенел звонок, и все вокруг быстро засобирались, но Джисон не торопился, у него другие планы. — Пошли, Сони, чего сидишь, — Хёнджин поднялся со стула, собираясь уходить. — Вы идите, а я насчёт диплома поговорить хочу, — он отмахнулся рукой и направился вниз аудитории к преподавателю.       Выбор научного руководителя - важная часть успеха работы. Кто, как не господин Сан, лучше всего поможет Джисону, ведь он человек понимающий и в меру строгий, видящий студентов насквозь. В прошлом учебном году он помог Джисону, и теперь парень на все сто процентов уверен в своём выборе. — Господин Сан, — обратился Джисон к преподавателю, который укладывал в свою сумку бумаги, — могу я к вам обратиться? — Конечно, Джисон, — улыбнулся тот. Несмотря на то, что Хан порой попустительски относился к учёбе, преподаватель относился к нему хорошо. Вероятно, творческий человек чувствует такого же творческого человека. — Я знаю, что у меня ещё есть время обдумать вопрос диплома, но я хотел бы попросить вас руководить моей работой, — Джисон переминал пальцами края стола, возле которого стоял. Волнуется. Уверен в своём выборе, но боится разочаровать. — Конечно. Ты отлично справился с курсовой в том году, хоть и было парочку заминок. Уверен и с дипломом справишься! — господин Сан вселял уверенность. — Спасибо, — улыбнулся Джисон. — Есть идеи? Продолжишь работать над темой животных среди нас? Или сможешь снова работать с той лошадью и тем всадником?       Картина с летящим Минхо верхом на Тэриусе через барьер покорила комиссию. Преподаватель просил оставить её на кафедре в качестве примера, но Хан не согласился. Личное. Его. И сейчас он планирует произвести ещё большее впечатление. Его Минхо в искусстве иначе получиться не может. — Я думаю, что смогу снова поработать с ними, — вообще-то Джисон не думает, а уверен. — Тогда отлично. Как набросаешь какие-то идеи, сразу иди ко мне. Всё обсудим, — господин Сан закрыл свою сумку и готов был уходить. — Да, конечно. На этот раз я быстро что-нибудь придумаю.       Уже придумал. В его голове давно крутится одна совершенно неосуществимая идея. И как она появилась совсем непонятно. Минхо никогда на это не согласится. — Я надеюсь, Джисон. Он тоже надеется.

***

— Ну что, Хани, сильно болят мышцы? — Минхо подошёл к своему коню, на котором верхом сидел Джисон. Он уцепился за бедро всадника и начал массировать. — После первых занятий важно разогревать и разминать мышцы, даже если больно.       Он издевался.       Нет, несомненно мышцы нужно разминать, но Джисон мог бы прекрасно обойтись и без этого массажа, тем более во время занятия.       Прошло уже больше недели с той вечеринки, где младший подтвердил свое звание "Нужную пьяность определять не умеем". Джисон, честно говоря, первые дни даже не приезжал на конюшню. Ему было так стыдно. Перед самим собой в том числе. Он без остановки прокручивал в голове тот сон и не находил себе места. Мало того, что доставил столько неудобств Минхо, так ещё и думал о...       В общем Джисон считал себя конченным извращенцем и теперь, когда по непонятным причинам Минхо так часто начал как-то его касаться, младший все чаще ловил себя на мысли, что у него, наверное, только что начался переходный возраст, раз все эти мелочи так возбуждают. Да, начался в 21 год. Запоздал в развитии. Ну, а с кем не бывает? — Эм, я, — его речь шла в ногу с развитием и сейчас тоже была запоздалой, — нет, не болит. Почти не болит. Мне нормально, — он посмотрел на руку его личного тренера, которая разминала бедро.       Вообще-то Джисон сейчас на лошади, и если у него ещё сильнее закружится голова, то можно и наебнуться. Где правила безопасности, Минхо? — Ладно, хорошо, — лукаво улыбался старший, — но, если сильно болит, ты мне говори.       Устроит тебе личный массаж, Джисон. Разве от такого отказываются?       После той пьяной ночи через пару дней Хан, конечно же, приехал снова на конюшню. К Тэри и Минхо. Ну, а куда без них? Он проглотил свой стыд и убедил себя (убедили Хенджин и Феликс вообще-то), что ничего страшного не произошло. Обычная тусовка, где суждено было напиться. Все мы люди и можем перебрать с алкоголем.       Сейчас было уже третье его занятие. Минхо очень хорош в качестве тренера. Стало заметно, как это поднимает ему настроение. Вероятно, так он чувствует себя частью своего спорта, хоть и не с той высоты, с которой привык смотреть. Так, он старается показать на уровне ощущений и чувств, как работать с лошадью. Когда Минхо лежал в больнице, они с Джисоном не раз обсуждали конный спорт. Тогда старший пытался объяснить всё, что мог, про то, что он делает, когда сидит в седле, но, как уже давно понял Джисон, в их прекрасном творческом мире слова не работают. Рисунки — да. Тренировки, как выясняется, тоже да. Но не слова. И Джисон очень рад тому факту, что нашёл что-то такое, посредством чего Минхо может показать и раскрыть себя.       Сейчас это что-то Джисон очень явно ощущал своими трясущимися органами на рыси у Тэриуса. К этому вообще можно привыкнуть до того, пока внутри всё не превратится в кашу? Бедный его живот. Там вообще-то живут бабочки, а трясти их не безопасно. Вдруг снова попросятся наружу? — Ну что ж. Хватит вам на сегодня, — Минхо тихо засвистел, помогая Джисону остановить развеселившегося Тэриуса. Конь всегда чувствует своего хозяина и настроение у обоих было прекрасным. — Такими темпами скоро и галопу будем учиться.       Похвала Джисона воодушевляет. Он и в правду очень хочет поехать галопом и почувствовать всё, что только может: скорость, ветер в лицо и широкие шаги лошади под собой, но пока что ему нужно научиться собирать свои внутренности в кучу хотя бы на рыси. — Спасибо, тренер, — заулыбался он, выделяя последнее слово. Минхо самый лучший во всех аспектах, и Джисон не устанет об этом хотя бы намекать.       Хан вспомнил ещё кое-что: его провальную идею для диплома, на которую Минхо никогда не согласится. Но был ли выбор? Парень уже пообещал преподавателю, что сможет работать в этом направлении. Хорошо, что пока идею свою не озвучил, потому что скорей всего Минхо воспользуется методом Сынмина и, когда услышит о просьбе, надает больно по заднице хлыстом.       Но кто такой Хан Джисон, если не испытает свою удачу и не попробует. Наглость — второе счастье. И на этой самой наглости начиналось всё их общение. — Хо, — тихо позвал Джисон, шагая верхом по улице от манежа до конюшни. Он ехал уже сам, и Минхо горделиво улыбался, шагая впереди. — Да? — замедлился старший и через плечо взглянул на Джисона. — У меня к тебе просьба, — как и тогда. В тёплый майский день, когда Минхо впервые катал Джисона, а тот ужасно нервничал, сидя верхом и задавая наглый вопрос совершенно незнакомому человеку. Изменилось всё, кроме вопроса. — У меня же в этом году диплом, ты же знаешь. — К чему ты ведёшь, Хани? — Минхо насторожился. Он догадывался. — Проблема в том, что лучший вариант - это продолжить тему курсовой, — он нервно переминал пальцами повод. — Мне нужны вы с Тэри. —Нет, — снова грубо и резко, как тем майским днем. Изменилось многое, но дверь в сознание по прежнему закрыта.       Джисону всё ещё запрещено входить?       Конечно, нет. Но такая привычная защитная реакция работает куда быстрее, чем мозг и сердце. Её он тренировал годами, когда как с чувствами только-только учился жить. — Нет? — переспросил Джисон, чувствуя, как весь закипает внутри. — Пофоткай Тэри, если тебе нужно.       Кто вообще сказал, что ему нужны на этот раз фотографии? — Ясно, — безэмоционально ответил Джисон и остановил Тэриуса возле входа в конюшню. Он спешился и молча пошёл расседлывать коня, обиженно задрав нос и не смотря в сторону Минхо.

Andrew Belle - In my veins

      Его даже не выслушали. Всё, что он делал, чтобы хоть как-то показать Минхо его настоящую внутреннюю красоту, которую прекрасно видно внешне, было зря?       Ежа невозможно излечить от иголок. Это его природа, это его естество. Но Минхо человек и иголки ему не свойственны. — Джисон, — строго позвал Минхо, когда младший проходил мимо с Тэриусом, направляясь в денник ставить коня отдыхать.       Джисон снова игнорирует, как маленький ребёнок. Его не выслушали, значит и он не собирается. Сейчас он весь такой распсихованный уедет в общагу выбирать какую-нибудь старую фотку для рисунка, совсем не принеся в свою дипломную работу что-то новое и необычное. Преподаватель разочаруется. Джисон разочаруется. Комиссия разочаруется. Одно сплошное разочарование, а проблема лишь в том, что его даже выслушать не захотели. И не просто кто-то, а парень, который очень близок сердцу. Джисон вообще-то думал, что его понимают.       Минхо дважды звать не стал. Он и сам напрягся, не ожидая, что отказ так подействует. Он не был уверен в своих словах, он просто привык быть таким, и Джисон должен это понимать.       Но Джисон не заслуживает такого. Минхо благодаря ему так часто улыбается. Минхо благодаря ему лечит свою душу, хотя сам этого не замечает. — Стой, Хани, — он попытался ещё раз окликнуть Джисона, когда он накинув рюкзак на плечо, вышел за дверь. Убегал. — Хани, — крикнул Минхо, оказавшись на улице, видя, как быстро от него шагает Джисон. Ощущалось, что уходит он не только физически. Будто Минхо упускает что-то настолько важное, что без этого его зажитые раны вновь закровоточат, а кости сломаются. Он уже пережил травмы и снова ощущать невыносимую боль не собирается. — Эй, стой, — старший побежал следом, и Джисон, услышав это, сразу остановился. Никакая обида не заставит его не волноваться о здоровье Минхо. Бегать не желательно. — Хани, — вновь обратился Минхо, нагнав Джисона и взяв за холодную руку горячими пальцами. — Не уходи.       Никогда не оставляй.       На макушку упала первая снежинка, путаясь в каштановых волосах. Джисон заметил это и боролся с собой, чтобы не протянуть руку и убрать её.       Никогда не оставит. Просто злится. — Я... Я понимаю, что не прав. Прости. Я даже тебя не выслушал, — Минхо смотрел на их руки. Большим пальцем он гладил тыльную сторону чужой ладони. Такой остывшей после тренировки и всегда такой мягкой. Рука, которая может творить на бумаге что-то невообразимое, новое. Создавать миры и воплощать фантазии в реальность. Самая драгоценная на свете рука, которую Джисон протянул Минхо в момент его самого глубокого падения.       Будто лёжа когда-то в сыром грязном песке среди груды жердей и стоек, поломавшись и погаснув окончательно, эта самая рука появилась в темноте и вытащила обессиленное тело. Сквозь толщу воды, сквозь время. Всегда вела за собой. Рисовала потухший мир вокруг, восстанавливая все, что Минхо стёр и не хотел видеть, восстанавливая руины в сознании. Мир снова становился цветным, стоило этой самой руке вновь взмахнуть кистью, делая новые мазки.       Джисон закрасил всю черноту. Джисон собственноручно заживлял раны. — Ты всегда такой, — Джисон грустно вздохнул выпуская клубок горячего воздуха в пространство между ними. — Какой? — Закрытый, — он впервые говорит Минхо такие вещи. Это правда, которая может быть болезненной.       Минхо перестал гладить ладонь. Он просто на секунду замер. Джисон понимал, что, возможно, сказал то, что не должен говорить. Звучало как упрёк, и он не имеет права упрекать человека в своих душевных ранах. Он их всеми силами лечил.       Но Минхо замер не поэтому. Ему не больно. Просто он не согласен. К Джисону это точно не относится. Он знает, что его характер сложный, что для людей он закрытый и странный. Такой, про кого говорят "живёт в своём мире" и поэтому трогать не нужно. Но каждому человеку в этом мире нужен человек, как бы Минхо это не отрицал. Он всегда считал, что лошади единственные, кто имеет место в его сердце и считал это достаточным, чтобы справиться со всеми своими проблемами. Но эта же любовь оказалась губительной, закопав в яме отчаяния с головой, виня самого себя во всех неудачах, видя в них не полезный опыт, а лишь что-то плохое и травмирующее его любимого гнедого коня. Но конь страдал лишь потому, что его человек был несчастен. Это единственное, что плохо действовало на Тэриуса.       Нет ничего страшного, в том, что они допускали ошибки, когда учились. Самое страшное — отчаяние, которое становится не просто обыденной ошибкой, а роковой пулей, попадающей прямо в грудь. И вероятность того, что эта пуля не задела сердце и не стала смертельной, низкая.       Но смертельную дыру в груди закрасили. Той самой красной краской, которую Джисон когда-то вылил на холст, закрашивая время и создавая бесконечность. —Мне так жаль, что ты не видишь себя моими глазами, — Джисон снова тяжело вздохнул и опустил голову. Он чувствовал себя таким бессильным.       Минхо так никогда не считал.       Его затягивающаяся дыра в груди это подтверждала. Он всё ещё сомневался в каждом своём движении, он всё ещё не верил в себя, но он больше не играл в прятки. Он их проиграл и сдался окончательно, открывая одному человеку дверь, чтобы тот зашёл с фонариком в руках, чтобы чёрный цвет навсегда исчез. Раз Джисон решил, что рисовать в душе Минхо хорошая идея, то последний не собирался портить картину его любимого человека.       Он мягко приподнял голову Джисона за подбородок и посмотрел прямо в глаза. —Вообще-то ты можешь мне показать.       Он видел в глазах напротив свое отражение, и как мягко вокруг кружились первые снежинки. А ещё в этих самых глазах он видел надежду и любовь. Он видел вселенную. — Но как? — Джисон свёл брови домиком в удивлении.       В жизни случается тот самый момент, когда понимаешь, что ради человека, который заставляет чувствовать себя полноценным, нужным и не бракованным, ты можешь и хочешь открыться. Ты хочешь, чтобы ваши миры переплелись, и ты хочешь посмотреть на всё его глазами, чтобы всё, наконец, сошлось и стало одинаковым.       Минхо хочет делить всё с Джисоном. Минхо к этому готов. — Для начала покажи мне все свои фотографии, которые делал тайком от меня, — он мягко улыбнулся, когда снежинка опустилась Джисону на нос. Минхо с детства любил смотреть, как падает снег. В кружащихся снежинках он видел вдохновляющие картинки, разглядывал лошадей, а сейчас он нашёл того, кто может создавать эти волшебные картинки в любое время года. Хан Джисон его личная метель.       На покрасневший нос младшего вновь опустилась большая снежинка, моментально тая и оставляя после себя мокрый след. Минхо до боли в сердце так сильно хочет поцеловать этот мокрый нос, который морщится от холода.       И вовсе не от холода. От счастья.       Минхо лишь прикрыл глаза и подставил лицо под мельтешащие снежинки, ощущая кожей покалывание нежных хрусталиков. Второй рукой он обхватил ладонь Джисона, пытаясь согреть и подарить тепло, которое тот заслуживает.       Минхо понимал: он так сильно его любит. Он сделает что угодно, лишь бы их мир, который они старательно переплетали, сохранился. Это новый мир, который Джисон нарисовал на чёрном фоне. Другого мира у Минхо больше нет. Старый остался в сыром и грязном песке, под копытами.       Падающий снег становился лишь гуще. Первый снег в сезоне. Первая метель, покрывающая дорогу белой пеленой, на которой стояли Джисон и Минхо, держась за руки.       Чистый лист, накрывший неровный асфальт.