Дочь рода Линь

      – Глава, докладываю. Мы заметили, что за Шэн Чжуем следят. Иногда этим занимается лично Чжо Цинъяо.       – Значит, Се Юй всё-таки решил от него избавиться, – я тяжёлым взглядом посмотрела на коробочку с лекарствами. Будь сегодня вечером обычный концерт, его можно было бы пропустить из-за плохого самочувствия. Но мне предстояло не развлечение, а часть плана, а потому, хочешь-не хочешь, придётся закинуться таблетками и идти.       – Организуйте Шэн Чжую постоянное сопровождение. Он ни в коем случае не должен пострадать. Чжэнь Пин, займись.       – Да, глава, – кивнул мой шофёр, а в прошлом – один из лучших разведчиков армии Чиянь. – Но, признаться, меня несколько тревожат наши постоянные столкновения с Таньцюань.       – Чжо сейчас лезут в болото, а потому будут осторожны, – отмахнулась я. – Сами виноваты, незачем было так глубоко встревать в политические разборки. Да нам и надо продержаться до дня рождения Цзинжуя, а после наши трения перестанут иметь значение. В крайнем случае, заплачу им отступное.       Даже если Чжо Динфэн потребует половину моего бизнеса – не страшно, всё равно бизнес надо начинать потихоньку сворачивать, чтобы выполнить моё обещание Цзинъяню. Накопленных денег должно хватить на всё задуманное и без новых поступлений, а там как Небо решит. После реабилитации все пострадавшие по делу армии Чиянь смогут официально обратиться к государству за компенсациями, пенсиями и прочими выплатами, мне уже не нужно будет их поддерживать, а я сама… Ой, да какая разница, если выживу, не пропаду.       К вечеру мне стало лучше, так что, наложив макияж, я перестала напоминать свой собственный призрак. Сойдёт, тем более что в зале будет полутемно. Автомобиль понёс меня по украшенным улицам оживающего к концу праздничных каникул города. На носу был праздник Фонарей с его фестивалями, гуляниями, представлениями и тысячами фонариков, запускаемых в небо. В детстве я обожала гулять по вечернему городу во время праздника: полюбоваться на сплошной покров подвесных фонарей, украшавших улицы, на танцы на площадях, купить юаньсяо у уличных торговцев, ну и обязательный номер программы – запустить фонарик в воздух или на воду. Стоит ли говорить, что, когда мы сошлись с Цзинъянем, я стремилась провести этот праздник именно с ним? В наш последний год, правда, этого не получилось, он был вынужден уехать по делам, не смотря на каникулы, и к празднику не успел вернуться. Зато за год до того я таскала Цзинъяня по всему Цзиньлину, стремясь показать ему всё-всё-всё, словно он и не вырос в том же самом городе.       Третьего праздника Фонарей у нас не случилось.       Нет, лучше не вспоминать о счастливых днях, слишком легко расклеиться. Надо сосредоточиться на сегодняшнем.       Цзинжуй с Юйцзинем приехали раньше меня, и уже ждали чуть в стороне от ярко освещённого входа в клуб.       – А вот и вы! – приветствовал меня Юйцзинь, когда Чжэнь Пин распахнул передо мной дверцу автомобиля. – Как добрались?       – Представьте себе, попали в пробку. Несколько улиц перекрыто из-за гуляний. Если бы не удалось проложить обходной маршрут через переулки, то могли бы и опоздать.       – Да, в такие дни маршрут надо планировать заранее, – согласился Юйцзинь. – Хорошо, что я знаю дорогу как свои пять пальцев.       – Ну, ещё бы, – поддел его Цзинжуй, – когда б не необходимость присматривать за семейным домом, ты бы переселился в этот район.       – А и переселился бы! Между прочим, говорят, здесь квартиры дешевле, чем в других местах, из-за шума. Но мне шум не мешает, так что вышла бы существенная экономия.       – Пс-с! Экономия и ты – вещи несовместимые.       – Пойдёмте уже, – позвала я.       В зале действительно царил сумрак, подсвечивалась только сцена, да мягко горели лампочки на столиках в зале. Большая часть столиков была уже занята. Официант проводил нас к нашим местам и шёпотом осведомился, что будем заказывать. Мне есть не хотелось, так что я заказала салат и минеральной воды, зато парни скромничать не стали. До того, как Гун Юй вышла на сцену, на наш стол успели принести две бутылки вина и поднос с тарелками.       – Тш-ш-ш! – прервал Юйцзинь нашу пустую болтовню, для которой и еда не помеха. – Начинается!       Вы можете мне не поверить       И посчитать всё обманом,       Но я вижу – распахнуты двери       Над матовой кромкой туманов…       Сильный, чуть хрипловатый голос певицы разнёсся по залу, перекрывая звон бокалов. Терпеть не могу это обыкновение есть и пить во время выступлений: в итоге плохо получается всё – и вкус толком не почувствуешь, и от музыки то и дело отвлекаешься. Но обычай ввела не я, не мне его и менять. Я откинулась на спинку своего кресла, практически не притрагиваясь ни к еде, ни к стакану.       Юйцзинь тоже заворожённо слушал, забыв о остывающем блюде, один Цзинжуй отдавал должное своей утке, но и он делал это словно по обязанности. Сегодня Гун Юй пела только новые песни – не зря я настояла, чтобы в прошлом году она взяла отпуск и сосредоточилась лишь на своей работе. Преданная и талантливая сотрудница – дар Небес, она с лихвой отработала все те деньги и силы, которые я вложила в её раскрутку. Люди куда охотнее распахивают двери перед блистающей на сцене знаменитостью, чем перед сомнительной бизнесвумен без прошлого и с криминальным настоящим, так что именно Гун Юй стала моей первой проводницей в мир аристократии.       Ну и, что уж там, тщеславие грела мысль, что я вывела на сцену настоящий талант.       Вечным противоречием       Звенят мои скорбные песни,       Звуки западной речи,       Ветра восточного вести.       Не знаю, когда забуду я             Ли дорог бессчётных,       Но верят в меня, как и прежде,       Дети людей беззаботных.       Смолкли все прочие звуки, жующие люди словно замерли, отодвинулись куда-то в темноту, словно наш столик остался единственным в зале. Замерли мои спутники, и всё словно бы перестало иметь значение, ушло, пусть на время, но музыка и голос смыли все заботы и переживания. Остались только песня и я.       Странным противостоянием       Наполнен мой слабый голос,       Тьмою, надеждой, отчаянием       Выбелен чёрный волос.       Сердце летит на запад,       Сердце летит к востоку.       От тягостных воспоминаний       Не обрести мне свободу.       Как она это делает? Как так получается, что каждая её песня кажется написанной и спетой именно для тебя? Ведь если подумать, тексты – романтические штампы, далёкие от реальной жизни, да и мелодии отнюдь из тех, что переживут века… Но вот слушаешь, и не можешь думать ни о чём ином.       Запах солёный моря,       Пряный запах степей,       Грохот копыт серебряных,       Мачтовый лес кораблей.       Как совместить два начала       В сети разорванных строк?       Сердце на запад просится,       Сердце летит на восток.       Гром аплодисментов и одобрительные выкрики были наградой певице, и после окончания концерта Гун Юй вызывали на бис. Особенно усердствовал вскочивший на ноги Юйцзинь, который кричал и свистел так, словно находился не на элитном мероприятии, а на стадионном рок-концерте. В конце концов я напомнила ему, что госпожа Гун устала, и пора бы и честь знать.       – Конечно, она может выйти и спеть ещё разочек, но не уверена, что тогда у неё хватит сил встретиться с нами.       – Встретиться?       – Конечно. Я же обещала нас познакомить, помните?       – О! – Юйцзинь снова вскочил. – Так мы идём прямо сейчас?       – А ты собираешься дождаться, пока она уедет домой?       Гун Юй встретила нас в гримёрке. Она уже успела переодеться из концертного платья с блёстками в скромные брюки и водолазку, а так же снять грим.       – Госпожа Су, заходите, – с улыбкой пригласила она. – А это, должно быть, господа Се и Янь?       Цзинжуй с улыбкой пожал протянутую ему руку, Юйцзинь галантно поцеловал. Я думала, что он, по своему обыкновению, зальёт объект своего фанатения рекой слов, но племянник императрицы неожиданно сделался молчалив, так что говорить пришлось Цзинжую и мне. А поскольку Цзинжуй, хоть и не отказывался от приятного знакомства, но и особого смысла в нём не видел, то и приглашать всю компанию за стол, чтобы певица могла перекусить, тоже пришлось мне. И только когда мы втроём уселись, чтобы далёко не ходить, в отдельном кабинете тут же, в «Мяоинь», и Гун Юй принесли ужин из оставшихся после концерта блюд, а нам по чашке чая, Юйзинь наконец переварил своё счастье и проснулся.       – Цжинжуй у нас скромник, – доверительно наклоняясь к девушке через стол, вещал он. – Хотя сам никогда не признается, но тоже любит музыку и хорошо в ней разбирается. Слушай, Цзинжуй, а почему бы тебе не пригласить госпожу Гун на твой день рождения?       – Это будет… – Цзинжуй запнулся.       – Госпожа Гун не выступает на частных вечеринках, – заметила я, подпустив холодка в голос.       – О, ну я вообще-то не имел в виду выступление. Просто пригласить как гостью. Извините, госпожа Гун, если я вас обидел.       – Не знаю, будет ли это уместно при столь недолгом знакомстве, – с сомнением проговорил Цзинжуй.       – Всё в порядке, я совсем не обиделась, – мягко улыбнулась Гун Юй. – Я бы с радостью пришла, если вы меня пригласите. И даже могла бы выступить… правда, с одним условием.       – Каким? – быстро спросил Юйцзинь.       – Говорят, в доме Се есть рояль «Steinway&Sons»…       – Есть, – кивнул Цзинжуй, – он принадлежит моей маме. Правда, она уже давно не играла…       – Тогда я надеюсь, что мне разрешат на нём сыграть.       – Конечно, разрешат! Ведь правда, Цзинжуй? Ну, что такой инструмент простаивает?       – Я поговорю с мамой, – со вздохом кивнул кузен. – Если она согласиться, я вам сообщу. Ну… а моё приглашение у вас есть в любом случае.       – Отлично! – обрадовался Юйцзинь. – Я уверен, что её высочество согласится, она ведь тоже любит музыку.       Гун Юй с улыбкой поблагодарила. Я отпила глоток из своей чашки и решила, что на сегодня мне жидкости хватит.       – С праздником Фонарей тебя, сестрёнка, – сказал в трубке голос Ся Чуня.       – Спасибо, – отозвалась Ся Дун. – И тебя так же.       – Всё в делах и заботах?       – Убийство во дворце само себя не раскроет.       – И то верно… Ты всё ещё уверена, что за этим стоят Чжо и Се?       – Странно, что ты в этом сомневаешься. У них есть и возможность, и мотив.       – Но нет никаких доказательств их участия. А я предпочитаю верить фактам. Кстати, в нашем спасаемом Небом городе происходят престранные вещи. Слышала, что тут недавно случилась стремительная эпидемия смертей и несчастных случаев с людьми из Таньцюань? И тоже – ни улик, ни свидетелей.       – Считаешь, что это может быть связано с убийством лакея? Но он-то в клан Таньцюань не входил.       – Наёмнику всё равно, кого убивать, если платят хорошо. И, держу пари, за этой эпидемией стоит небезызвестная Мэй Чансу. Её ты в дворцовом убийстве не подозреваешь? Принцу Цзинхуаню освобождение должности начальника гвардии тоже может оказаться выгодно.       – Почему же? Подозреваю, – Ся Дун покосилась на экран компьютера с записью свидетельских показаний. – Но после генерала Се. Цзинхуаню протолкнуть своего человека на этот пост будет банально труднее, чем наследному принцу. Не думаю, что он стал бы всё затевать именно сейчас.       – Тогда, может, мне допросить Чжо Динфэна? – судя по голосу, Ся Чунь улыбнулся.       – Это что – упрёк, что я не занялась этим сама? – с наигранным возмущением вопросила Ся Дун. Она редко выходила из амплуа «всегда серьёзной и уверенной». Но с братом было можно.       – Ну, что ты. Я просто хочу тебе помочь.       – Спасибо, но я не зря тяну с допросом. Хочу, чтобы Чжо расслабился, а там, глядишь, и сумею что-нибудь про него нарыть. Так что не вызывай его, не посоветовавшись со мной, хорошо?       – Ладно, как скажешь. Какие-нибудь новости есть?       – Да какие тут могут быть новости…       – А вот я говорил с отцом.       – Что ж ты сразу не сказал? – Ся Дун, потянувшаяся было к компьютеру, отвернулась от экрана. – Скоро он вернётся?       – Увы, не скоро. Он собирается из Дунхая заехать домой, там у него тоже накопилось дел, и его величество дал ему давно заслуженный отпуск до лета. Так что скоро сможешь позвонить ему сама. Ну а Ся Цю вернётся и того раньше, и сразу в Цзиньлин.       Ся Дун поджала губы. Она знала, что такое режим секретности, а потому даже не пыталась спрашивать, по каким-таким делам Ся Цзян вдруг взял и срочно выехал в Дунхай. Раз выехал, значит нужно. Но командировка затянулась, к тому же отец через некоторое время вызвал к себе одного из сыновей, так что Новый год они с Ся Чунем справляли вдвоём. И вот теперь выясняется, что и после возвращения они не увидятся ещё долго.       Конечно, отец заслужил отдых как никто, да и домашними делами надо заниматься, с этим Ся Дун и не пыталась спорить. Ся Цзян годами не бывал в своём поместье, все силы и время отдавая служению Великой Лян и его величеству. И общаться по телефону с ним действительно никто не помешает, как и переписываться. Но Ся Дун предпочитала разговоры лицом к лицу. Даже голос собеседника – это всё-таки не то.       Нельзя сказать, что следовательница так уж сильно скучала по приёмному отцу. Скорее, она испытывала к нему непроходящую благодарность – за то, что выручил их с братом и Чунем из детского дома, за то, что вырастил из них тех, кто они есть. За то, в конце концов, что помог пережить тот первый страшный год после гибели Не Фэна. Тогда Ся Дун была на грани самоубийства, не представляя, как ей жить без человека, который стал для неё всем. Но отец всегда бы рядом. Он молча, без выражений формального сочувствия, помог с организацией похорон, а потом начал давать ей, только-только выпустившийся из академии, дела, одно за другим: так, чтобы они не погребли Ся Дун по своей тяжестью, но одновременно и так, чтобы у неё не оставалось времени на скорбь и депрессию. Всегда помогал советом, исправлял ошибки, отвечал на вопросы. Благодаря ему она стала настоящим профессионалом; в плане опыта и карьерного роста Ся Дун именно в тот год получила куда больше, чем во все последующие. Она чувствовала, что делает важную работу, она ощутила себя нужной не только мужу и родным, и постепенно желание уйти туда же, куда ушёл Не Фэн, отступило.       Она решила продолжить жить, посвятив себя отцовскому делу – и Великой Лян, ради которой Не Фэн погиб. Погиб, защищая от измены и предательства, вызревших в самом сердце их родины. А раз так, она сделает всё, чтобы подобное не повторилось.       Когда четыре года спустя умерла их приёмная мать, Ся Дун попробовала стать для отца опорой, как и он для неё. Она понимала, что точно так же получиться: не может дочь опекать отца как отец дочь. Но он потерял женщину, с которой прожил больше двадцати лет, и Ся Дун старалась не оставлять его наедине с горем. Приходила к нему за советами, как когда-то, напрашивалась в помощницы, просто забегала в свободную минутку… Ей казалось, что отец оценил, ну, а что он ни разу не сказал об этом… Такой уж у него характер.       Иногда она думала: а не из-за этой ли сдержанности, которую так легко принять за чёрствость, ушла от Ся Цзяна его первая жена? Эту историю она знала только понаслышке, и выглядел отец в рассказах свидетелей не слишком красиво: якобы он завёл любовницу, и тем оскорбил жену настолько, что она предпочла сбежать, прихватив с собой их единственного сына. Верить в это не хотелось, но даже если рассказы были правдой, Ся Дун не считала себя вправе осуждать. Любовь – штука такая, а раз отец после женился на той самой любовнице, то их связывали именно чувства, пусть даже супруги Ся, по своему обыкновению, выражали из достаточно сдержано. А вот первая жена… Лишить отца сына, а сына отца было всё-таки слишком жестоко. Да, Ся Цзян старался не показывать, но по их сводному брату он до сих пор тосковал, Ся Дун знала его достаточно, чтобы утверждать это со всей уверенностью.       В своё время она даже пыталась отыскать бывшую госпожу Ся, но не преуспела, как, впрочем, не преуспел и сам Ся Цзян. Порой Ся Дун даже охватывало восхищение – так спрятаться от Управления Сюаньцзин надо уметь! Пусть беглая супруга сама была офицером Управления, и, как говорят, не из последних, но всё же подобное казалось чем-то на грани фантастики.       Увы, новая госпожа Ся оказалась слаба здоровьем, и, не смотря на все старания, завести общих детей супругам так и не удалось. Потеряв надежду, они усыновили троих сирот. Ся Дун подозревала, что инициатива принадлежала отцу – приёмная мать ими почти не занималась. Преодолевая болезни, так рано сведшие её в могилу, госпожа Ся, урождённая Вэй Сюаньцзи, нашла себя в меценатстве, поддерживала несколько благотворительных фондов, и эта деятельность занимала практически всё её время и силы. Ся Дун не осуждала и её: любовь не то чувство, которое можно заставить себя испытать, будь это любовь к мужчине или детям. Пусть их с Цю и Чунем детство и нельзя было назвать счастливым в обыденном понимании, но и несчастными в доме Ся они себя точно не чувствовали.       В конце концов, есть ли радость большая, чем радость следования долгу? А уж этому их всех троих научили крепко. Пусть любовь умерла, жизнь Ся Дун всё равно куда более осмысленна, чем жизни рядовых обывателей, и уж точно достойнее, чем у тех, кто гонится только за выгодой и властью. И за это тоже следовало благодарить отца. А самой лучшей благодарностью ему будет хорошо выполненная работа.