Дочь рода Линь

      Пустырь был тёмен, но глаза быстро привыкли, и овраг Цзинъянь миновал без происшествий. На другой стороне стало чуть светлее – сюда уже доходил свет уличных фонарей. На их фоне дом выглядел чёрным, вырезанным из бархата силуэтом с единственным светящимся окном на втором этаже. Чувствуя себя мальчишкой, лезущим в чужой сад не то за абрикосами, не то на первое свидание, Цзинъянь легко перемахнул забор и, не скрываясь, прошёл по белеющей в темноте гравийной дорожке между застывших тенями деревьев и кустов. От души надеясь, что светящееся окно нужное, он подобрал камушек и бросил его в стекло. После второго камушка штора в окне отодвинулась, и за ним возник женский силуэт. Цзинъянь махнул рукой, и окно распахнулось.       – Госпожа Су!       – Ваше высочество… – женщина перегнулась через подоконник. – Это вы?       – Нам надо поговорить.       – Подождите минуту, я сейчас спущусь.       Окно закрылось, и Цзинъянь отогнал внезапное воспоминание: он точно так же стоит в саду, только в другом, а Сяо Шу, смеясь, машет ему из окна… Внезапно нахлынувшее дежавю было столь же неуместным, сколь и понятным после того, что он услышал сегодня. Между тем открылась дверь, и принц шагнул внутрь мимо посторонившейся хозяйки.       – Надеюсь, я не помешал вам лечь спать.       – Я не ложилась, ваше высочество, ждала, что вы захотите поговорить. Правда, я думала, что вы свяжетесь со мной как обычно.       – Мне нужно поговорить с вами лицом к лицу.       Госпожа Су кивнула, первой прошла в гостиную и включила настольную лампу. Они сели друг напротив друга и замолчали. Цзинъянь никак не мог решить, с чего начать разговор, слов было слишком много, они теснились, мешая друг другу. Теперь, вблизи, стало видно, что госпожа Су выглядит усталой и не слишком здоровой: вокруг глаз чётко обозначились круги, лицо больше, чем когда бы то ни было, напоминало восковую маску. Сейчас она мало походила на ту уверенную в себе женщину, что спокойно и методично раскатывала Се Юя в тонкий блин. Цзинъянь даже ощутил укол совести, но происходящее было слишком важно, а она, в конце концов, сама вызвалась помочь.       – Что ж, теперь мы знаем, что Ся Цзян действительно нейтрален, – Мэй Чансу заговорила первой, видимо, устав ждать. – Если соблюдать осторожность, он него не будет проблем. Ваше высочество можно поздравить.       Цзинъянь молча посмотрел на неё. Почти готовая фраза вылетела у него из головы.       – Ваше высочество?       – И это всё, что вас волнует? – это прозвучало резче, чем следовало, но полностью совладать с собой Цзинъянь не смог. – Будет ли нейтрален Ся Цзян?       – Разумеется, меня волнует ваше благополучие и успех начатого нами дела. Се Юй прав – Ся Цзян может стать страшным врагом, так что незачем дразнить тигра.       – Дразнить тигра? – Цзинъянь стремительно вскочил. – Моё благополучие – это замечательно, а как насчёт благополучия других людей?! Не Фэн – это же дело армии Чиянь!       – Ваше высочество, этому делу уже тринадцать лет. Но его величество до сих пор не терпит упоминания о нём. Начав копаться в прошлом, вы настроите против себя не только Ся Цзяна, но и самого императора – и наша задача затруднится настолько, насколько это вообще возможно.       Цзинъянь стиснул зубы, давя желание заорать, а то и вовсе схватить что-нибудь и швырнуть… куда-нибудь. Хотя бы в невозмутимое лицо с очками на носу. Но это было бы недостойно и просто глупо. Он резко выдохнул и сделал пару кругов по комнате, пытаясь сбросить напряжение. Поднявшаяся вслед за ним госпожа Су молча ждала, пока он возьмёт себя в руки.       – Я понимаю, – голос всё ещё звучал отрывисто, но теперь Цзинъянь хотя бы мог говорить, а не кричать. – Для вас всё это просто имена. Но не для меня! По этому делу был казнён мой любимый брат. Маршал Линь был моим дядей и должен был стать моим тестем. Его дочь… да вы и сами знаете. Сколько людей пострадало, и многих из них я знал лично. Когда-то я клялся себе, что добьюсь справедливости для них, хотя бы посмертно, но годы шли, а я даже не знал, с какого бока ко всему этому подступиться. Вы первая, кто сумел найти свидетельства, что же там всё-таки произошло на Мэйлин – ведь я не знал даже этого! И вот вы преподносите эти сведения мне только для того, чтобы сказать, будто всё это не имеет значения, и не надо дразнить тигра?!              – И что ваше высочество предлагает?       – Начать расследование, конечно же!       – Каким образом? Кто его начнёт? Управление Сюаньцзин распишется в том, что оно плохо сделало свою работу в прошлый раз, и результаты его расследования можно пустить на кульки для тыквенных семечек? Или кто-то из следователей прокуратуры рискнёт вызвать на себя императорский гнев?       – Но если предъявить отцу сделанную вами запись…       – То император раскается и признает свою ошибку? Вы в это верите?       Цзинъянь замолчал, чувствуя себя бегуном, перед которым вдруг выросла каменная стена, и он, не успев затормозить, впечатался в неё всем телом. А ведь действительно, он, пребывая в возбуждении от услышанного сегодня, совершенно не подумал, насколько реально казавшееся очевидным решение. Огонь, горевший внутри, толкал на действия, затмевая разум. Хорошо хоть хватило ума сначала прийти сюда обсудить, а не прямо бежать к отцу.       Цзинъянь медленно выдохнул. Госпожа Су смотрела на него в упор, и видно было, что никакие болезнь и усталость не помешают ей раскатать в блин не только арестанта, но и принца.       – Вы действительно считаете, что Ся Цзян рискнул бы обвинить наследника, если бы не понимал, что получит полное одобрение? – добавила она. – Почему, как вы думаете, император сразу поверил обвинениям, не став даже слушать объяснения его высочества Цзинъюя?       – Так вы… думаете… – Цзинъянь мотнул головой, борясь с желанием рухнуть на ближайший стул и обхватить эту самую голову руками, чтобы не шла так кругом. – Думаете, что отец хотел смерти Цзинъюя? Но почему?! Они же отец и сын! Они любили друг друга, я же видел!       – Что значит любовь, когда речь идёт о страхе за свою власть – и свою жизнь? – с невесёлой усмешкой отозвалась Мэй Чансу. – Разве мало было в истории императоров, казнивших своих сыновей, равно как и сыновей, покушавшихся на отцов-императоров? Да, возможно его величество сожалел. Но не сомневался.       – И он действительно поверил, будто Цзинъюй хотел его свергнуть?       – Действительно поверил. И за эту веру будет цепляться до последнего.       В комнате снова стало тихо. Тих был весь дом, улица за окном, и казалось, что и весь город погрузился в эту мёртвую тишину.       – Жаль, что меня тогда не было в Лян, когда всё случилось, – сказал Цзинъянь скорее самому себе.       – Это очень хорошо, что вас не было в Лян, когда всё случилось, – тут же возразила госпожа Су. – Если бы вы были здесь, то, вероятно, лежали бы сейчас с принцем Цзинъюем в одной могиле. В самом лучшем случае, были бы разжалованы и сосланы. Но вы ещё вполне можете наверстать – если продолжите упорствовать и ворошить осиное гнездо. Сделаете подарок своим братьям, и руками императора уберёте себя с доски раньше, чем начнёте реально им угрожать. Боюсь, ваше высочество, вам придётся выбирать – или титул наследного принца, или расследование дела армии Чиянь. Которого вы всё равно не добьётесь.       Она была права, кругом права, и это было самое мерзкое. Цзинъянь несколько раз сжал и разжал кулаки, злясь не на госпожу Су, которая всего лишь говорила очевидное, а на… Отца? Несправедливость этого мира? И то, и другое стеной стало перед ним, и он вот уже больше десяти лет бился об эту стену, не видя никакого просвета.       – Я не могу, – тихо сказал принц. – Я не могу отказаться от армии Чиянь. Чёрт с ним, с троном, но, если я не найду способ пересмотреть это дело, я никогда не обрету покоя. Госпожа Су, я могу лишь просить. Вы умнее меня, – это признание далось легко, – придумайте способ оправдать пострадавших, и вы получите всё, что захотите. Пусть пересмотр будет не сейчас, а когда-нибудь, но зачем мне становиться наследником и императором, если я не смогу помочь хотя бы самым близким? Если оставлю без суда столь вопиющую несправедливость?!       – Ваше высочество, – Мэй Чансу пристально посмотрела ему в глаза, – вы отдаёте себе отчёт, что стоит императору хотя бы заподозрить, что вы ведёте расследование, и вы снова откатитесь туда, где были полгода назад, и это ещё в лучшем случае?       – Отдаю.       – Вы понимаете, что никакой пользы в вашей борьбе за трон это не принесёт?       – Понимаю.       – Вы же понимаете, что император скорее умрёт, чем признает, что был не прав?       – Я всё отлично понимаю и сознаю, госпожа Су. И я готов рискнуть. Пусть отец не признает своей неправоты – всё сделаю я, когда взойду на трон. Я собирался это сделать в любом случае, когда вы дали мне надежду, что я смогу его занять. Но теперь вы дали мне ещё одну надежду – что реабилитировать пострадавших можно будет не просто потому, что я верю в их невиновность, а на основании фактов. И покарать виновных – на основании фактов, в соответствии с законом.            – Что ж, – медленно произнеса Мэй Чансу. – Раз я работаю на вас, ваше высочество, значит, должна выполнять задачи, которые вы мне ставите. Я займусь этим делом с завтрашнего дня.       Цзинъянь моргнул. Он уже приготовился к долгим уговорам, к торгу – что может потребовать госпожа Мэй за тяжёлую и опасную работу, которая не принесёт никакой выгоды? И столь неожиданно быстрое согласие выбило его из колеи. Словно он как следует замахнулся, вложив в замах все силы – и вдруг обнаружил, что цель исчезла и бить некуда. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.       – Благодарю вас, – просто сказал он и, повинуясь внезапному порыву, поклонился.       – Ваше высочество, – госпожа Су вернула поклон. А в следующий миг в кармане Цзинъяня затрезвонил телефон.       – Да? – принц вынул трубку. – Добрый вечер, господин Гао. Что?! Прабабушка?!       И всё, даже сегодняшнее открытие, сразу отошло на второй план.       – Прошу прощения, – торопливо бросил Цзинъянь. – Моя прабабушка умерла.       И он выскочил из комнаты, не увидев и не услышав, как потрясённо глядящая ему вслед женщина сгибается в приступе жестокого кашля, прижимая к губам окрасившийся кровью платок.            В Цзиньлине царили несвойственные ему тишь и спокойствие. Конечно, они не были полными, не может город с населением в несколько миллионов затихнуть совсем. Но множество учреждений, магазинов, ресторанов и клубов закрыли свои двери, распустив работников по домам. Со всех каналов исчезли развлекательные передачи, не играла громкая музыка, была отложена до лучших времён подготовка к турниру по теннису. Страна погрузилась в траур по Великой вдовствующей императрице. Государственные флаги были приспущены, а на главной площади у дворца выросла гора цветов, принесённых жителями столицы. Так же у дворцовых ворот и в главных храмах были выставлены специальные книги, в которых все желающие могли написать свои соболезнования. Говорили, что число записей уже достигло сотни тысяч и продолжало расти.       В новостях показывали сюжеты из дворца, где одетые в белое император с сыновьями стояли у гроба в окружении всех прочих родственников и придворных. Репортажи подчёркивали, что любящие внуки и правнуки покойной соблюдают весь предписанный церемониал, включая трёхдневный пост. Что ж, вполне могу поверить, что они и правда все его выдержали. Я тоже соблюдала пост, не смотря на тревожные взгляды своих подчинённых, пытавшихся уговорить меня не быть к себе такой строгой. Ли Ган даже украдкой звонил доктору Яню, но доктор не явился, чтобы попытаться вправить мне мозги, и мне не пришлось нарываться на очередную ссору.       Увы, любимая правнучка покойной не могла, как все прочие её потомки, прийти к гробу, чтобы проводить прабабушку как должно. А ведь прабабушка действительно выделяла меня из прочих правнуков, возможно, потому что я среди них долго была единственной девочкой. Любила ли я её столь же сильно? В детские годы её привязанность не столько радовала, сколько докучала. Я была активным, непоседливым ребёнком, которому вечно надо куда-то бежать, что-то делать, заниматься чем-то интересным, а не сидеть рядом со старой женщиной, пусть даже та и закармливает сладостями. Это не значит, что я всегда пыталась сбежать, иногда прабабушка рассказывала что-то интересное, иногда внимательно выслушивала то, что хотела рассказать я. И конфеты я любила, а прабабушка, в отличие от мамы, никогда не вспоминала, что они портят зубы. Но всё же посещение старушки было скорее обязанностью, чем удовольствием.       Став старше, я стала терпимее, но и общаться нам приходилось реже. Почему же у меня теперь так муторно на душе? Из-за очередного подтверждения, что есть вещи, которых не исправить? Из-за того, что я опоздала с воплощением своего плана, и вот она умерла, даже не узнав, что я жива? Но ведь даже появись я перед ней и подтверди, что я – это я, вовсе не факт, что она сумела бы что-то осознать, наша последняя встреча показала это со всей безжалостностью. Или я просто испытываю столь не свойственное мне чувство вины от того, что не дала ей всего, что могла, пока была такая возможность? От меня требовалось так мало, а для неё это значило так много… Для женщины, всю жизнь проведшей в стенах дворца, которые дают славу, почёт, богатство, даже с какого-то момента покой – что угодно, только не счастье.       Общение со мной могло бы сделать прабабушку счастливой. Но у меня всегда находились более важные дела.             Интересно, ощущает ли Цзинъянь что-то схожее? Прабабушка так радовалась нашей будущей свадьбе… И мысль, что мы сейчас, возможно, переживаем одно и тоже, словно бы делала меня ближе к нему.       А потом в один из этих траурных дней меня внезапно навестила Нихуан.       Я как раз закончила свой пост и пыталась выйти из трёхдневной голодовки. Моё тело решительно высказало своё «фэ» за подобное издевательство, а потому болело не только сердце, но и всё и везде, от слабости я могла лишь валяться на диване и больше всего боялась, что меня стошнит только что выпитой чашкой бульона. В общем, не самое лучшее состояние для приёма гостей, но Нихуан я пустила сразу же. С княжной надо дружить, к тому же даже таким как я иногда хочется компании, в которой можно быть совершенно искренней.       – Прости, что я без приглашения, – она села в кресло по другую сторону придвинутого к дивану столика.       – Ты прилетела для участия в похоронах?       – Даже император не сможет меня выгнать, – бледно улыбнулась она. – Конечно, я хочу почтить её память.       – Ты уже была там?       Нихуан кивнула.       – И как она выглядела?       – Безмятежной.       Мы снова замолчали, глядя за окно на дождь. Словно сама природа решила расплакаться.       – Для неё ты всегда была рядом, – наконец сказала Нихуан. – Помнишь, в день турнира ты пришла в её ложу? Она была единственной, кто тебя узнал.       Вот только не факт, что она точно так же не «узнала» бы любую другую приведённую к ней гостью. Этого я говорить не стала.       – Она скучала по мне.       – Да, из всех нас к тебе она относилась лучше всех. Всегда защищала, когда тебя ругали за очередную проказу.       Я закашлялась, и Нихуан тревожно глянула на меня:       – Как ты себя чувствуешь?       – Скверно, – не пытаясь бодриться, отозвалась я. – Озноб и жар одновременно.       – Может, тебе стоит позвать врача?       – Не нужно, врач уже сделал всё, что мог. Это пройдёт со временем. Не в первый раз.       – Я останусь тут ещё какое-то время и присмотрю за тобой. Тебе не удастся пренебречь лечением, не надейся!       Нихуан посидела ещё немного, и мы поговорили о том, о сём. На следующий день, когда я включила телевизор, чтобы посмотреть на траурную процессию, провожающую прабабушку в последний путь, я увидела Нихуан в числе гостей, идущих за гробом.       Но жизнь не останавливается даже из-за столь значительных событий. Великую вдовствующую императрицу похоронили, жизнь пошла своим чередом. Возобновился суд на Се Юем – и закончился вынесением окончательного приговора. Как мы и думали, бывший генерал отделался пожизненным с отдалённой перспективой амнистии. Я, как и обещала, отправила сообщение принцессе Лиян, и та действительно навестила мужа в тюрьме, взяв у него на хранение собственноручно записанные показания. А ещё Се Юя внезапно навестила Ся Дун. Не знаю, что она ему там сказала, но мне передали, что вид у Се Юй после этой встречи был несколько бледноватый.       Честно говоря, я весьма рассчитывала на Ся Дун. Се Юй должен умереть, хоть и не сейчас, а когда мы будем готовы. Но самой лишать жизни человека, которому пообещала защиту, как-то не комильфо. А вот если Ся Дун возьмёт это благое дело на себя… Совместит приятное с полезным: и за мужа отомстит, и нам руки развяжет. Так я честно и сказала Цзинъяню, когда он связался со мной после похорон и приговора.       – Я пообещала охранять его только от людей Ся Цзяна. Все остальные опасности меня не касаются.       Цзинъянь кивнул – без осуждения, которого я, признаться, ожидала.       – Надеюсь, Ся Дун будет осторожна, – только и сказал он. – Ся Цзян – не тот человек, которого легко обмануть. А ведь у неё и к нему теперь есть счёт.       – Уверена, что будет. Нельзя вырасти в семье Ся, поработать в Управлении, и сохранить наивность и беспечность. Всё с ней будет в порядке… и когда-нибудь, я надеюсь, она станет полезна вашему высочеству.       Цзинъянь пристально посмотрел на меня с экрана ноутбука.       – Признаться, вы не очень хорошо выглядите.       – Увы, это со мной периодически случается.               – Я могу вам чем-нибудь помочь?       – Благодарю ваше высочество за заботу, но это чисто медицинские проблемы. Мне уже значительно лучше.       Цзинъянь улыбнулся.       – Кстати, я просмотрел ваши соображения по армейскому снабжению. Чувствуется рука профессионала. У вас ведь экономическое образование?       – Ваше высочество, можно признаться вам в страшном? У меня вообще нет высшего образования. В юности у меня не было возможности, а потом уже и необходимости. Все соответствующие документы – подделка, чтобы придать себе больше солидности. Ведь в Северной Янь я выступала именно в качестве финансового советника.       – Эм… – Цзинъянь чуть приподнял брови и покачал головой, явно не зная, смеяться ему или возмущаться. – Там ведь наверняка проверяли. Надеюсь, не Цзиньлинский университет оказался столь неразборчив в источниках дохода, чтобы всё подтвердить?       – Нет, это была ециньская Высшая школа экономики и финансов.       – А. Признаться, не удивлён. Тамошняя коррупция – это что-то с чем-то, все деньги, которые мы туда вкладываем, падают как в чёрную дыру. Признаться, даже не знаю, что с этим делать.       – У меня есть кое-какие соображения, ваше высочество, но не уверена, сочтёте ли вы их приемлемыми.        – В любом случае, об этом говорить ещё рановато, хотя, если всё пойдёт хорошо, когда-нибудь мы вернёмся к этой теме. Жаль, что вы не учились в Цзиньлине. Тогда, возможно, у нас с вами были бы общие знакомые.       – Едва ли такое возможно, ваше высочество. Я – простолюдинка, вы принц.       – В университете учатся и аристократия, и простолюдины. И даже принцы, хотя я получил образование в другом месте. Но там учились и мои братья, и все мои кузены, включая мою невесту. Вы ведь не были знакомы с Линь Шу?       – Разумеется, нет, ваше высочество, – внутри что-то ёкнуло. – Почему вы спрашиваете?       – Да так… Иногда мы мне её напоминаете. И она, и вы достаточно много знаете о военных делах. Она ведь была дочерью маршала, а вы… У вас в семье были военные?       – Многие мои подчинённые бывшие военные, – я выдавила улыбку. – У меня была возможность консультироваться. Что до госпожи Линь, то я старше, так что, если б я и училась в университете, едва ли мы смогли пересечься.       В моих документах действительно поставлена иная дата рождения, сделавшая меня на пять лет старше, чем я на самом деле. Учитывая, что пластические операции превратили меня в женщину без возраста, люди верят. Цзинъянь отрешённо кивнул и вдруг добавил:       – Думаю, вы бы ей понравились.       Нужно было срочно его чем-то отвлечь.       – Кстати, о принцах, – бодро сказала я. – Теперь, когда партия наследника с осуждением Се Юя, лишилась своего локомотива, принц Цзинхуань наверняка решит развить успех. Я посоветую ему притормозить, но едва ли он ко мне прислушается.