За кадром

— Семья — это отстой, — повторяет снова Адам, расхаживая по бункеру. Михаил (конечно же — только в его голове, но такие частности между ними давно не имеют значения), подпирая плечом крепко запертый шкаф с какими-то суперважными артефактами издает едва слышный смешок. — Мне напомнить, что они бросили тебя в Аду на десять лет? Забыл, как там течет время? Сейчас Адам Миллиган — фактически старше самого древнего старца, что когда-либо жил на земле. И если бы не договор, который они заключили с архангелом, оставшись в Клетке вдвоем, его рассудок давно был бы полностью уничтожен. — Они считали, меня не спасти... — получается не очень уверено. Потому что, ну... право. Когда-то Адам был наивным юнцом. До того, как встретил Винчестеров, а потом впустил в себя Михаила и вместе с ним рухнул в бездну. — Но друг друга им это спасать не мешало. Когда Дин с помощью Смерти вытащил из Клетки душу младшего брата, что мешало ему прихватить заодно и твою? — Я... не знаю? На самом деле, это совсем не вопрос. На самом деле, Винчестеры — вполне себе неплохие ребята и помогают, спасают, если... могут спасти. Если могут. — Возможно, выбора не было? — Скорее всего, выбор все-таки был. Ты или Сэм. Все очень просто. Я помню Смерть. Сухой, мелочный старикашка. Должно быть, решил, что это — прекрасная шутка. Заставить брата выбирать, кто из братьев достоин спасения. — Но выбора не было. Как ты не понимаешь? Я или Сэм? Для Дина ответ мог быть только один. У них с самого детства не было никого ближе друг друга. С тех пор, как Дину было четыре, а Сэму — полгода. С тех пор, как их мать сгорела в огне, а отец повернулся на охоте и жажде мести за Мэри Винчестер. С тех пор, как все праздники, Дни рождения проводили вдвоем, забытые Джоном, не нужные миру. Врастали все плотнее друг в друга. С каждым новым делом убеждались снова и снова — у Сэма есть только Дин, у Дина — только его маленький Сэмми. С каждой ночью, которую проводили подле друг друга, с каждым рассветом, что встречали неизменно вдвоем, убеждались — жизнь брата всегда перевесит, что ни опусти на вторую чашу весов. Все это Адам, кажется, понял, еще до показавшейся тогда странной и очень неловкой тирады Захарии про то, что Сэму и Дину верить нельзя. Про то, что Винчестеры находятся в патологической, психологической, иррациональной и эротической зависимости друг от друга... Все это Адам прочитал в растерянном, недоуменном взгляде Дина после того, как заикнулся о походах с отцом на футбол, о своих днях рождения... Не зависть, нет. Обида и грусть, а еще — непоколебимая, стальная решимость. — Это не значит, что можно было поступать так с тобой, — упрямо бурчит Михаил. Странно, кажется, будто он как-то даже привязался к сосуду. — Они сами тебя во все это втянули. Ты мог бы где-то спокойно жить до сих пор... Без этих разборок между преисподней и Небесами, без ангельско-демонских терок. Как простой человек. Он мог бы. Хотя нет. Он — не мог. — Ты забыл, как сам послал ко мне ангелов с предложением? Архангелу хватает совести принять пристыженный вид. Но уже через секунду тот бурчит исподлобья: — У меня не было выбора. Снова выбор. Выбор есть и будет всегда. Конечно, если речь не идет о спасении брата. — Безусловно. Тебя ждал Люцифер. После упоминания имени младшего брата Михаил тотчас же мрачнеет. Отходит от него через стол. Задумчиво ковыряет ногтем корешки старых книг, написанных на давно забытых языках и наречиях. Еще одна иррациональная связь, о которой прямо сейчас Адам даже думать не будет. И без того от обилия фактов и связей, которые еще предстоит проследить, взрывается голова. — Семья — полный отстой, — повторяет Адам. Михаил... Михаил не спешит соглашаться, задумавшись крепко о чем-то своем. Может быть, как раз о самом непокорном из братьев, вместе с которым он был готов уничтожить весь мир? Вместе с ним. Для него. Точно так же, как Дин — ради младшего брата.