сифилис

Если где-то на небесах и существовало некое божество, посылающее на землю то везение, то поток непреодолимых невзгод, то, должно быть, кто-то его прилично так разозлил, ведь не везло в последнее время не только изнурённому тяжестью греха на душе Ларсу, так и всем остальным в такой же мере, а то и ещё сильнее. Неудачи преследовали Дэйва, Джеймса — да всех вокруг, и Ульрих порой совсем забывал о своём несчастье, сочувствуя то одному, то второму напоровшемуся на беспросветно-чёрную полосу в жизни. — Ты не представляешь, как он мне надоел, — жаловался Мастейн на своего нового ударника после репетиции, на которую невольно попал и сам Ларс, скучающий на выходных, оттого и решивший заглянуть к своему новому другу. Живую музыку давно сменило дребезжащее старенькое радио Дэйва, разбавляющее тишину ненавязчивой околопопсовой мелодией — неплохой фон для особо не требующей усилий болтовни под алкоголем и травкой. Впрочем же, покурить досталось одному лишь Мастейну — с поставками веществ начались неожиданные для хорошо знающего, как это работает Дэйва, проблемы, и приходилось даже на дури экономить. Однако же, Мастейн всё равно умудрился прилично поработать над своим сознанием, и теперь стоял, покачиваясь на носках и неосознанно подпевая динамику. — Ты же говорил, что хороший он малый, разве нет? — Ларс бесцеремонно взял со стола бутылку пива, в объёме целого ящика купленного Дэйвом для своих ребят. Да, именно для своих, а как раз-таки «своим» Ульрих и считался для рыжего — предателем, крысой, преступником, но, чёрт бы побрал эту несправедливость, своим. — Это он такого из себя строил, чтобы к нам в группу пробраться, — ответил Мастейн, присоединяясь к распитию уже подходящего к концу алкоголя, — а сейчас показал себя настоящего. «Дэйв, когда бабки дашь? Дэйв, купи мне ту бас-бочку, Дэйв, дай на сиги, Дэйв-то, Дэйв-сё…» Заебал конкретно, — трава изрядно пробила рыжего на разговоры, и тот продолжал сетовать на свою нелегкую долю полупьяному Ларсу, всё борющемуся с навязчивыми мыслями о признании, уже неделю не дававшими ему покоя. Ульрих и ответа найти не мог — опять слишком о своих бедах задумался, отчего и не мог толком придумать, как объяснить поведение наглеющего на глазах Ника. Впрочем, наверное, спустя ещё секунд десять точно бы что-нибудь да выдал в ответ, если бы Мастейн не продолжил дальше, на этот раз обсыпая Ника далеко не оскорбления, а просто говоря весьма странные вещи в его сторону: — Я с этого пидора вообще охуеваю, — даже это звучало уже не столь негативно, как прежние, в меньшей мере насыщенные матом слова, — у него ещё и тёлка есть! Причём не мымра какая-то, а красивая, блондинистая сучка, хер пойми как его терпящая! — подивился Мастейн, хрипло смеясь над этим нелепым раскладом судьбы. — И знаешь, — Дэйв понизил голос, наклонился к Ларсу, обдав его сладковатым запахом марихуаны, — однажды мне довелось посмотреть, как эти влюблённые голубки развлекаются в нашей гримёрке, — даже сейчас рыжий не злился, а казалось, наоборот, приходил во все большее воодушевление, — так вот, я короче стоял в дверях, смотрел, — Мастейн хихикнул, — и понял, что ещё горячее порнушки в жизни не видел! Вот такие дела, Ульрих — бледное лицо Дэйва окрасилось в румянце, а глаза от смеха сузились в две щёлочки, — спалю их ещё раз — останусь пялить на них и прикажу продолжать, а если они зассут, то хотя бы поржу над ними, вот такой я извращенец. Ларс улыбнулся в ответ на странное признание Мастейна, а затем вдруг опять помрачнел, когда понял, что Дэйв смотрел теперь не на приёмник, не даже на бутылку в своей руке, а на него, будто говоря, мол, а сейчас твоя очередь, жду твоей пикантной истории, признавайся давай. А Ларсу-то в самом деле надо было признаться, только сделал бы он это прямо тут, так рыжий бы тотчас же протрезвел, весь дурман разом бы вылетел из его кудрявой головы прочь от этой ужаснейшей правды, а придя в себя, Мастейн бы, особо не задумываясь, в сию же минуту убил бы его на месте, просто испепелил, не оставив ни косточки. Нет, сейчас — не время признаваться, никогда не время. Ульрих задумчиво почесал реденькие, пока что совсем светлые волоски на подбородке, припоминая свои другие, менее травмирующие для окружающих секреты. — Ну что? — в подтверждение догадкам принялся его расспрашивать Дэйв. — Ты давай что-то скажи, что-то я сомневаюсь, что у нашего маленького коллекционера европейского порно, — Ларс тут же стыдливо опустил голову, смеясь и жалея, что однажды он, не найдя, чем ещё выпендриться, продемонстрировал Мастейну свои журнальчики, — всё в этом плане чисто и правильно, как у нормальных людей. — А я… это, — не успев ничего придумать, Ульрих бледнел на глазах — на уме у него было лишь «Гара отравил я», да ничего больше, только эта дурацкая тайна, да страхи, опасения и выдуманные реакции Мастейна, остальной «Меги» и его любимого Джеймса, — а мне Джеймс нравится! — выпалил ненароком Ларс, отчего-то тотчас принявшись себя и за это укорять. А у жадного до сплетен и новостей Дэйва уже глаза загорелись, уже опять улыбка на губах расцвела — теперь он жаждал подробностей, которые Ульриху всё же пришлось неволей выдавать одну за другой. — Ну знаешь, как пацан нравится… Я-то по девочкам, не пидорас, но вот Джеймс… Иногда мне хочется ему сказать, чтобы он не снимал свои сраные шмотки на этих его тренировках — я потом все уроки только об этом и думаю, даже в толкане приходится ныкаться и представлять всё… ну, более детально. Ларс в самом деле любил Джеймса — придумывал ночами всякую романтику, пикники да цветочные букетики, поцелуи на закате и прочие слащавые штучки, только вот о таком Дэйву знать точно незачем, ведь мало того, что совсем это несмешно в сравнении с «я дрочу на Хэта в туалете», так ещё и в прямом смысле по-пидорски, а пидором, конечно же, считаться было ещё более позорно, чем даже портить целостность состава вражеского коллектива, а потом заводить друзей с их лидером. Да, так вот мир устроен — очередная его нечестная странность. — Я так и знал! Так и знал, что у вас что-то нечисто! — Сплетня Дэйву понравилась, вон, как весь обрадовался, оживился. — Ну что, на следующей трене передать Джеймсу чтобы и трусы снимал или пусть дальше так ходит? Ларс тут же толкнул смеющегося Мастейна локтем, на что тот ответил тем же, согнувшись в новом приступе смеха. Обошлось, может даже, прям совсем обошлось — кто знает, вдруг пьяный и обкуренный Дэйв попросту забудет это через часок-другой и уж точно никому не будет рассказывать? Тогда будет вообще отлично — все скелеты так и останутся в уже ломящемся от их обилия шкафу Ульриха.

***

Омраченные сизыми тучами на небе, поглощающими весь солнечный свет, дни тянулись один за другим, и лучше было бы, если время попросту застыло на месте, чем шло дальше, даря всем окружающим новые неудачи. Ларс шёл в школу со смутными страхами и нехорошим предчувствием — в последнее время он всё чаще её прогуливал, ссылаясь на болезнь, но на самом деле лёжа в постели под новой дозой этого отвратительного, но уже заимевшего некий шарм наркотика, оттого и сейчас, решившись, наконец, напомнить классу о своем существовании, он и побаивался, что все его давным-давно позабыли и выкинули из своих кругов за ненадобностью. Ульрих уже даже сомневался, что помнит, как всех по именам зовут — вот до чего дошли дела. Впрочем же, учителя, как назло, всё прекрасно помнили. — Вот вы где шлялись, — сердито окликнула опоздавшего Ларса математичка, — сначала Хэтфилд пришёл, потом Ульрих — рассказывайте, где вдвоём были эти два дня. — Болел, справку принесу, — на автомате отрапортовал Ларс, удивляясь в это время совпавшему с его прогулом отсутствию Джеймса. Однако же, удивление вскоре прошло, едва Ульрих вспомнил свой последний телефонный разговор со своим другом, после которого он, как обычно, предпочёл реальность синтетическому дурману и погрузился в небытие на долгие часы. А взглянув на соседа по парте, Ларс тут же всё понял окончательно и даже спрашивать не стал ни слова. Лёжа на парте, Хэт на секунду посмотрел на него в ответ и тут же обратно положил голову на локти, больше уже никак не заявляя о себе. Заплаканные глаза Джеймса едва виднелись за опухшими от бессонной ночи веками, и выражалась в них такая непреодолимая обречённость, что Ларсу вмиг стало ужасно стыдно за то, как он сам страдал, переживал и места себе не находил из-за такого пустяка, когда рядом сидел человек, в жизни которого приключилось самое настоящее горе. Джеймс же звонил по делу, просил передать, что не будет его не по причине какой-то глупой лени или боязни грядущих контрольных, как и посчитала, небось, неосведомлённая училка, а от того, что он на похороны ездил, а за день до этого — в себя приходил после случившегося, на выходных же — просидел в реанимации, и вообще, совсем ему было не до этого, не до учёбы, а до всяких там походов в кино и попоек вместо школы — там тем более. У человека траур, трагедия, а Ларс даже не сказал ничего и просто прогулял уроки, чтобы съездить с таким же безнадежным прогульщиком Мастейном на «точку» за новым порошком, потратив на это последние карманные, а потом разойтись по домам (как раз к приезду мамы, чтобы та думала, что весь день сын её в кровати лежал, а не шастал хрен пойми где) и ввести в свой организм очередную порцию свежедобытого яда. Обычно неразговорчивый, сегодня Джеймс так и вовсе не проронил ни слова. Ларс всё гадал, стоило ли ему первым заговорить с другом, обижался ли тот на него или же просто не хотел сейчас ни с кем общаться, оттого и сидел всё время в одной позе, приходил на один урок за другим, так же молча ложился на парту и всё о чём-то думал, явно переживая совсем не лучшие для него времена. А Ларса это угнетало ещё сильнее — не зная, как помочь убитому горем Джеймсу, он и посмотреть боялся в его сторону, и так сидел, склонив голову, совсем не догадываясь, как в это же время Хэтфилд с болезненным напряжением глядел на него, прося хоть какой-то поддержки. С последнего урока Ларс так и вовсе ушёл, не выдержав наэлектризовавшего воздух напряжения. — Джеймса там долго ещё ждать? — женский голос, окликнувший его сзади, звучал сердито и устало. Ульрих обернулся и моментально узнал лицо перед собой — на самом деле, узнавать было и нечего; вылитый Хэтфилд, и глаза, и нос, и волосы — всё почти такое же, лишь подбородок менее вытянутый, губы чуть побольше, да и не надо голову задирать, чтобы всё это рассмотреть — хоть сестра Джеймса и была девушкой высокой, до своего почти двухметрового брата ей было далековато. — Если он пошёл на дополнительные занятия, то передай ему, что зря время тратит — может хоть весь день в своей школе проторчать, всё равно не поумнеет. — Ты не говори про него такое, — Ларс тут же принялся осуждать благополучно отсидевшую шесть уроков девочку, — он будет ходить туда, куда хочет, и вообще, тяжело сейчас ему. — А мне типа легко? — буркнула в ответ Диана, поправляя высокий золотистый хвост на голове. — А ты, смотрю, только пиздеть и умеешь, а на деле — хуевый из тебя друг, Ульрих, — резонно заметила девочка, на что Ларс тут же закрыл глаза, признавая свой прокол. Планы о бездумном шатании по улицам тут же оказались скомканы и выкинуты в ближайшее мусорное ведро — надо было наверх бежать, досиживать эту проклятую химию вместе с Джеймсом, оставшимся совсем, безнадёжно одиноким. — всё-таки идёшь обратно? — удивлённо спросила Диана, во время разговора умудрившаяся предпринять попытку выпросить сигарету у кого-то из старшеклассников, но получившая взамен лишь отказ, да и «куда тебе курить, пиздючка?» — Передай тогда Джеймсу, чтоб сваливал прямо сейчас — отец ждёт его и меня у кафе, и напомни, что долго он сидеть не будет, — строго заметила сестра, — через десять минут уходим. Ларс молча кивнул, всё же дал назойливой девчонке одну из своих сигарет и побежал наверх. Больше никуда уходить он не собирался — да, ему сейчас было нелегко, но Джеймсу приходилось куда хуже, и каким он тогда был другом, если бы не остался вместе с Хэтом и не оказал бы хоть какую-то поддержку? — Пошёл он нахуй, — голос светловолосого звучал хрипло и ниже обычного — должно быть, это были первые слова, которые произнёс Джеймс за сегодня. Полученная информация от вошедшего с опозданием Ларса, вовлекла Хэтфилда в ещё больший упадок и разочарование, — он предал нашу семью, — Ульрих испуганно наблюдал, как большая ладонь Джеймса сжималась в кулак и снова вспоминал о собственном предательстве, таком же неприемлемым для Хэтфилда, как и уход отца из семьи несколько лет назад, — пусть забирает свои деньги, которые он ещё не пропил, и катится на все четыре стороны. Ларс не стал спорить — вряд ли сейчас Джеймс прислушается к его мнению, да и вряд ли оно вообще окажется достойным какого-либо внимания. На месте Хэтфилда он бы всё же принял материальную помощь и наладил бы отношения с внезапно проявившим сочувствие отцом… нет, на месте Хэтфилда он бы с крыши прыгнул, не справившись с подкинутыми жизнью ужасами — то, с чем с трудом, с невероятными усилиями души Джеймс справлялся, Ларс бы точно не смог ничего поделать и выбрал бы уже периодически появляющийся в его мыслях выход. Не зря он вернулся в школу — да, ему эта химия на пользу точно не пошла, а вот Хэтфилду — очень даже; тот мало того, что стал выглядеть куда более оживлённым, понемногу приходя в себя, справляясь с горем, так ещё и настоял на том, чтобы собраться после уроков всей компашкой на репетицию. Играли они недолго, и Ларс периодически ронял палочки и сбивался, не выдерживая всё-таки заполонившего собой воздух напряжения. Впрочем, это уже был прогресс, и внутри успевшего едва ли не впасть в отчаяние Ульриха зарождалась слабая надежда, что всё когда-нибудь наладится и будет так же хорошо и беззаботно, как раньше. Едва парни разошлись, отыграв свой репертуар, но пока не сочиняя ничего нового, Ларс ушёл на остановку дожидаться автобуса на Ред Вуд Стрит, чтобы купить немного порошка себе и Мастейну, дождался, доехал, и таким образом провёл ни много ни мало четыре часа в этих разъездах, поисках того самого места, разговорах со всякими сомнительными личностями и прочей изматывающей суете. Да уж, без Мастейна это ему далось куда тяжелее — рыжий всё это прошёл не раз и не два, оттого особо не придавал значения тому, что шокировало маленького Ларса, только-только начавшего своё знакомство с этой гнилой, нездоровой частичкой общества. Возможно бы, дела обстояли проще, если бы Ульрих постоянно не вспоминал о своём преступлении, накручивая себя и переживая за последствия. Казалось бы, каждое деревце, каждая пара глаз любого встречного человека, каждая вывеска на витрине и каждый ненароком подслушанный разговор напоминали бедняге о содеянном — на каждом шагу что-то то и дело говорило Ларсу, что он виновный, что он предатель, избежать этого было просто невозможно. За последнее время подросток даже не мог как следует выспаться — впервые в жизни он начал страдать от сильных ночных кошмаров, просыпаться в холодном поту и потом лежать с больной головой, тщетно пытаясь снова уснуть. И хотя бы в этом был плюс этой дорогущей, вредной и запретной дряни, которую Ульрих вводил в свой организм, по необъяснимой связи внушив себе, что таким образом он себя накажет, что причинит себе тот же вред, что и Гару — после нескольких доз Ларса уже перестало тошнить после приёма, приход начал нравиться и, что важнее, сон под героином получался куда более глубоким и спокойным, чем без него. Да, можно сказать, что Ульрих уже заимел зависимость — насчёт её физической разновидности он сказать точно не мог, но подозревал, что едва он прекратит, тело тут же болезненно заявит о желании повторного укола, но вот по поводу психической он был уже на сто процентов уверен. — Ты где ходил? — голос матери тут же заставил уставшего и погруженного в раздумья Ларса постыдиться своих мыслей и разом отречься от них, чтобы поскорее придумать логично звучащую ложь в ответ. — Остался на дополнительных, — время близилось к одиннадцати, и одни «допы» явно не могли занять столько времени, — а потом в музыкальный магазин с пацанами пошёл, — Ульрих терпеть не мог врать своим любящим, дорогим ему родителям, но разве был у него ещё один вариант? Спать, поскорее лечь в кровать, ввести небольшую дозу и побыстрее заснуть — больше ничего ему не хотелось, и вроде бы, после выговора от родителей никаких препятствий у него особо не было. — Тебе звонил кто-то, — бросила в сторону его комнаты мать, и Ларс тут же вскочил, забросал под одеяло все необходимые для развития его зависимости принадлежности и побежал к телефону в углу своей комнаты, — вроде одноклассник твой, Хэтфилд, я сказала, тебя дома нет, потом ушла по своим делам, а он ещё сообщения наоставлял, послушал бы хоть, — подступающий сон тут же как рукой сняло, и с сильным страхом Ульрих нажал на кнопку прослушивания сообщений, уже готовясь услышать нечто не самое приятное оттуда. Джеймс ведь вряд ли будет звонить, чтобы про домашку спрашивать, так тем более и на автоответчик наговаривать — нет, точно что-то случилось, в чём он, Ларс, уже не сможет помочь из-за своего дурацкого опоздания по ещё более дурацкой причине. Конечно же, парень надеялся, что сообщение от Джеймса окажется хорошим, но вот стоило ему всё прослушать, так все надежды тут же развеялись прахом. — Да куда же ты пропал, чувак? — сообщения шли в обратном порядке, и едва не трясущийся от эмоций Ларс наблюдал за тем, как подступающее отчаяние Джеймса постепенно сменялось недоумением, — ты дома хоть вообще? — а затем, спустя ещё парочку звонков интервалом в полчаса — чрезвычайно важной просьбой, выполнить которую Ульриху уже было точно не под силу. — привет, Ларс, не в курсах, где ты сейчас торчишь, но не хотел бы ты сегодня у меня на ночь остаться? Я не знаю, кого ещё попросить, но теперь, когда мамы больше нет, — голос Джеймса слегка дрогнул, а Ульрих с силой ударил себя кулаком по голове, осознавая, как же фатально он проебался, — а сестра свалила, уснуть в пустом доме у меня совсем не выходит. Наверное, дело привычки, но не мог бы хоть сегодня помочь? Ты же вроде всё хотел на ночёвку, верно? — Хэтфилд договорил, и трубка повисла на идущем колечками проводе. К чёрту всё — поддавшись внезапно загоревшейся надежде, Ларс прямо в пижаме и домашних тапочках спустился по веткам деревьев на улицу, — прямо как в детстве, когда пришедший к нему в гости Джеймс не без уговоров и убеждений с его стороны, что это совсем не страшно, показал это совершенно незаметный для родителей способ выхода, — и оказавшись за пределами родных стен, тут же со всех ног метнулся к отныне опустевшему, холодному и веющему смертью дому своего лучшего друга. Да уж, если на Хэта с его непоколебимыми стальными нервами давили стены, то что тогда говорить о самом Ларсе, вряд ли вообще способном на сон после произошедшего горя. В окне Джеймса горел свет, и это уже немного обнадёжило Ульриха — кто знает, может, Хэту ещё нужна помощь и он сидит, его дожидается? А потом Ларс увидел силуэт в окне, и он был на все сто уверен, что эта кудрявая голова принадлежала кому угодно, но только не его Джеймсу, следом мелькнувшему за Мастейном, чтобы снова оказаться за пределами досягаемости. Заметив стороннего наблюдателя, Дэйв задвинул шторы, опасаясь будто бы, что Ульрих решит заявить о себе и прервать их уединение. Беспокоился он зря — Ларс отвернулся и побрёл домой.

***

Дэйв и Джеймс общались хорошо, даже слишком, и сложно было понять, объединяли ли их только общие увлечения или же присутствовала между ними некая искра, когда-то давно вспыхнувшая между Хэтом и самим Ларсом, но усилиями последнего стремящаяся погаснуть насовсем. Музыка, алкоголь, спорт — общих увлечений у парней было полно, и Ульриху временами даже казалось, что их количество превышало те, что когда-то сплочили между собой его и Хэтфилда. На тренировку они теперь ходили вдвоём — оставалось только гадать, в самом ли деле Мастейн решил прокачать к лету своё худенькое тело, или же попросту нашёл в этом повод ещё сильнее сблизиться с блондином. Получалось у него это хорошо — стоя у окна, но не решаясь спуститься к гаражу собственного дома, Ларс с грустью наблюдал за тем, как парни что-то оживлённо обсуждали между собой в перерывах между подходами. — Лошара ты, Хэтфилд, — философски изрёк рыжий, едва Джеймс с трудом справился с последним повторением — избежать участь оказаться придавленным тяжеленной штангой он смог лишь благодаря Дэйву, стоявшему на подстраховке и чутко следящим за своим другом, — сколько тут, шестьдесят? Да я так на десять с лёгкостью ебашу, а ты и семь раз пожать не смог. — Вперёд, умник, — Джеймс встал, отдышался и уступил место на лавочке хвастливому Мастейну, чья уверенность тут же сменилась заметным даже Ларсу испугом. Ульрих тихо хихикнул — несмотря на всю свою ревность, понаблюдать за мастейновским позором лишний раз он был явно не против, — иди делай «на десять», а я смотреть буду, может, и научусь у тебя чему-то. — Да ну тебя, — стал отнекиваться Дэйв, — я вчера потренил, ещё не восстановился даже, — Ларс лишь закатил глаза — и ежу понятно, что рыжий лишь на словах был такой крутой, но не в жизни, по крайней мере, в этой области. Ему уже даже начинал надоедать этот цирк — это он должен был находиться рядом с Джеймсом, это он должен был стоять ногами вплотную к лавочке и, как бы это пошло не выглядело, к лицу Хэтфилда, это он должен был с ним общаться и восхищаться его эстетикойдостижениями, а не занижать их, как делал самовлюблённый рыжий. Но вот изменить уже ничего было нельзя — теперь Джеймсу интересен этот придурок Дэйв, он ведь на гитаре играет круто, даже получше самого Хэта, о чём постоянно напоминает, он и спортом занимается — во всём с ним можно потягаться, проверить свои силы, а Ларс умеет лишь стоять и поддерживать, ведь сам по себе он бесполезнее, чем весь аптечный набор без, собственно говоря, порошка, когда тебе позарез нужно принять дозу. — А мне похуй, — Джеймс тоже был не робкого десятка, — мужик сказал — мужик сделал, — блондин слегка подтолкнул Мастейна ко штанге, — хоть на раз чтоб пожал, а то всё, иначе буду считать тебя тёлкой. — Не думаю, что что-нибудь поменяется, — заметил Дэйв, покорно ложась на лавочку. Ларс нервно усмехнулся — выходило в действительности забавно, да вот больно двусмысленно, на подкат какой-то гейский похоже. А Мастейн будто и не против совсем был — это уже вообще плохо. Устроившись поудобнее, Дэйв упёрся лопатками в скамью, прогнулся в пояснице и ожидающе уставился на Джеймса, тут же догадавшегося обо всём и подошедшего к Мастейну, чтобы помочь ему снять штангу со стоек. — Видишь, какой я джентльмен? — Хэтфилд галантно поклонился и посмотрел на рыжего, показывая, что теперь настал его черед удивлять. Мастейн кивнул головой, крепче сжал держащие штангу кисти, опустил её к груди, слегка коснувшись холодным металлом своей футболки, а затем весь напрягся, стиснул зубы, звучно выдохнул и с величайшим трудом всё же смог поднять её обратно и тут же повесить на стойки. — А где ещё девять раз? — насмешливо спросил Джеймс, встряхивая руками и крутя корпус, чтобы разогреть тело для следующего подхода. — Да мне впадлу сегодня, — невозмутимо отозвался рыжий, вставая ко стойке, чтобы подстраховать друга, — так-то я могу, ты за меня не думай, сам лучше давай ложись, — Ларс мог лишь поражаться терпению Хэтфилда — как он вообще выносит этого Мастейна? Устав наблюдать за в край надоевшим ему Дэйвом, которого мало того, что приходилось за друга считать, чтобы не раскрывать свой ужасный секрет, так ещё с которым требовалось делиться и старыми друзьями, Ульрих обратил своё внимание на Джеймса, ставящего новые рекорды их родной гаражной качалки и репетиционной базы по совместительству. Фигура Хэтфилда постепенно приближалась к той самой, которую тот и хотел себе сделать — и без того широкие плечи подростка стали ещё больше, на руках появился рельеф, а накачанный пресс выделялся на стройном силуэте Джеймса. Закончив с упражнением, довольный проделанной работой Хэтфилд встал, вытер брошенной рядом футболкой пот с лица, поиграл грудными мышцами перед отражением в барабане и лучезарно улыбнулся Мастейну. От него, наверное, научился — раньше Хэт был куда более стеснительный и подобное позерство за собой не допускал и зачастую критиковал у других. — Ух ты, какие буфера, — прокомментировал данное действо Мастейн. В край обнаглев, он протянул руку к груди Джеймса, но тут же получил лёгкий удар по ладони, — ну что, дашь мне два своих симпл-димпла, — с нарастающей, но бессильной злостью Ларс смотрел на Дэйва, кому он сам и рассказал про эти непонятные модные игрушки, — за мой сквиш? — Мастейн указал на свои штаны — даже для Ульриха это оказалось настолько вопиющим перебором, что он отвернулся от окна и ушёл помогать маме на кухню. А ведь Джеймс мог и дать, не попросив даже что-то добавить к сделке — Ларс, конечно, наделялся, что его друг был не таким, и к Мастейну его не тянуло, только вот нервы самого Ульриха оказались недостаточно крепкими, чтобы дождаться исхода разговора, оттого и судьба двух симпл-димплов так и осталась в тумане.

***

Дела у Ларса шли в гору, только если речь шла об укреплении его зависимости — с оценками у девятиклассника становилось всё хуже, учиться хотелось всё реже, общаться с одноклассниками — тоже, а вот падать в бездонную яму бесконечного цикла поиска дозы и её дальнейшего потребления — совсем наоборот. Выискать в копилке новые двадцать долларов, встретиться с Мастейном, сгрести деньги в общую кучу, купить наркоту на двоих — алгоритм был прост и опасен, и даже к самим этим действиям появлялось привыкание, не то, что к самому веществу. Ульрих по-прежнему страшно ревновал рыжего к Джеймсу, и было бы у него самочувствие получше, не близилось бы эмоциональное выгорание, и не был бы он так измотан от ношения этого тяжеленного груза внутри себя, то точно бы что-нибудь бы предпринял, рассорил бы ребят, а то и вовсе добился бы отчисления Мастейна из школы, да так, чтобы поступить тот смог лишь куда-то за окраину города, подальше от Хэтфилда, так легко ведущегося на мастейновские шуточки и выкрутасы. Да, так бы он и поступил, нашлись бы у него силы на что-то кроме быстротекущих, немногословных репетиций, переживаний по поводу своего поступка и новых, нескончаемых покупок дозы. Так и прошли все две недели, спонтанно ставшие отсрочкой уже всеми ожидаемого концерта — за это время состояние отравленного ударника особо не улучшилось, и на данный момент Гар так и лежал в коме, Джеймс же с компанией, напротив, сочинил много нового материала и был уже куда более подготовлен к состязанию, чем раньше, а Мастейн… Мастейн шёл прямиком к гаражу Ларса, чтобы пожаловаться на своего нового незадачливого ударника, о ком он начал с негативом говорить ещё во время прошлой встречи, но, по-видимому, так и не излил душу до конца. Ник Менза, миловидный пацан из девятого класса, раннее подававший все надежды, внезапно умудрился отличиться и прямо вчера, во время игры с друзьями в футбол, решил внезапно подскользнуться на обледенелой земле, упасть при этом на редкость неудачно, да в таком положении ещё и скатиться по склону, на котором и располагалось неровное поле, и в конце концов прийти на следующий день, вернее, приковылять на костылях со сломанной ногой. Да, весело поиграли в футбол — только как теперь играть в группе, на барабанах? Ник на это так и не смог найти ответ, Дэйв — и подавно, оттого он и злился, с неподдельной яростью гневался на ударника, и рассказывал об этом инциденте каждому встречному, пытаясь хоть как-то получить небольшое утешение для себя, лидера группы, оставшегося без очередного музыканта. Ларс уже не раз слышал о приключениях Ника Мензы, но даже если бы он не был в курсе, то всё равно не особо бы оказался заинтересован историей — куда больше его волновало собственное ещё не реализованное решение вот прямо сейчас признаться во всём, к которому его неожиданно подтолкнул накуренный, но трезво рассуждающий Клифф и, напротив, трезвый, но ведущий себя как угашенный Кирк, которым Ульрих на днях всё рассказал, не выдержав давления внутри себя. Поначалу говорить было тяжело, но теперь, когда он уже раскрылся, разве будет трудно ещё раз сказать то же самое Мастейну, на данный момент оставшемуся вообще без ударников? Надо добавить, что на данный момент Ларс находился под кайфом — ему казалось, что всё вокруг него являлось лишь сном, что означало необычайную лёгкость в принятии решений и полнейшее бесстрашие перед последствиями. Лёжа на лавочке для жима, закидав шприцы прямиком под неё, он даже с некоторым сомнением рассуждал, происходило ли это наяву, и особо не переживал из-за этого, что что-нибудь ему возьмёт да аукнется в будущем, если он сейчас как-либо накосячит. В итоге, практически на все сто уверенный в своих намерениях, он валялся ничком, наблюдая, как медленно, подобно густейшей смоле, тянется время, и как Мастейн идёт к гаражам, чтобы его, уже давно мёртвого внутри, убить ещё раз вживую прямо тут, на месте, после услышанного признания. — Меня не дождался, значит? — с долей обиды поинтересовался Дэйв, подбирая с пола шприцы. Так же, как и все безбашенные чуваки из фильмов, рыжий открыл рот и впрыснул оставшуюся капельку из шприца себе на язык, проглотил, поморщился и присел к своему неверному другу, заглядывая в его мало что выражающие, пустые, как выполированные морем камешки зелёные глаза. — Лежишь тут, кайфуешь, пока я ищу ударника себе в группу. Я уже говорил тебе, что этот придурок… — Я это сделал, — слабым, но ни разу не дрогнувшим от сомнений голосом выдал вдруг Ульрих, опять закрывая глаза и проваливаясь в новые глубокие просторы бесконечного пространства наркотического сна. — Что ты сделал? Не смеши мои яйца, — Мастейн явно несколько рассердился, что его перебили, — я сам играл с этим дебилом, прямо при мне он с горы ёбнулся, ты это, не льсти себе — решили бы вы попиздиться, ты бы ему ни царапинки не оставил… — Я не про Мензу, — Ларс с трудом заставлял себя говорить, и одолевал его не, как полагалось, страх и ужас перед грядущим наказанием, а непреодолимый, сладостно-дурманящий приход от героина, — Гар не сам палью отравился, это я ему туда порошка подсыпал. Казалось бы, даже действие наркотика ненадолго отступило перед яркой, прорезающей его ножом действительности. Мастейн от удивления выронил всё своё барахло, с которым секунду назад лениво игрался, встал прямо перед Ульрихом, и до того моментально дошло, что всё это было не сном, а самой настоящей явью. Он хотел было добавить что-то в своё оправдание, но снова не смог и понял, что ещё долго не сможет, до тех пор, пока крепчайшая, невероятно вязкая паутина прихода не рассеется и не отпустит его обратно на землю. — А ведь Поланд, пидорас этот жирный, прав был, — хмыкнул Мастейн, нервно смеясь над ситуацией, как над нелепым, бессмысленным анекдотом. Ларс глупо улыбнулся в ответ, особо не понимая, что он делал, — ну и что ты лыбишься, объёбыш? — Ульрих ощутил, как его безвольное тело при помощи сильных рук Дэйва поставили на ноги и куда-то повели. — Упоролся, блять, как овощ, ещё и хуй пойми что несёт, заебись веселье! Трезвей давай быстрее, будешь сейчас мне объясняться во всём. Ни ответить, ни протрезветь Ларс не смог, оттого и не стал возражать, когда рыжий его потащил прочь из гаража, никак не отреагировал на то, как же сильно, норовя пронзить кожу ногтями Мастейн сжимал его руку — ощущалось это лишь как лёгкое, едва заметное покалывание, будто бы при анестезии. Да, сейчас Дэйв от него, накачанного наркотой, представляющего собой лишь тупое, обмякшее тело, ничего толком и не добьётся — значит, будет добиваться позже, когда действие препаратов спадёт, и добиваться будет долго, ведь ясен пень, что одним, как сам Мастейн и выразился, «объяснением» тут дело не ограничится. Безразлично разглядывая пейзаж по сторонам, без особого интереса пялясь на крышу мастейновского гаража, Ларс считал кирпичики на стенах и царапинки на черепицы, подсознательно понимая, куда же конкретно его ведут. Значит, существовала она на самом деле, эта не раз упоминаемая рыжим комната пыток, и именно туда они и шли вдвоём, шли толковать наконец раскрывшуюся правду.