Дни: Таинственный свет

Суббота была первым рабочим днем Норы в парикмахерской, а также — назначенной датой благотворительного бала у мэра, куда Линнер получила приглашение. Так или иначе, обеим предстояло пережить много нового. Нора спустилась к завтраку без Линнер и даже не видела ее, потому что проснулась рано. Ровно в половине десятого она — в ненавистном парике и самом скромном платье из гардероба Элли — уже взошла на высокое крыльцо и стучалась в дверь. В своем салоне Ребекка Мерби не только делала прически, накручивала кудряшки и подравнивала челки. Она также окрашивала волосы отварами из трав и древесной коры, а еще готовила шампуни и средства для волос по собственным рецептам из разнообразных ингредиентов. На полках шкафа и в прохладной кладовой чего только не было: касторка и многие другие виды масел, сода, кукурузная мука, овсянка, порошок корицы, душистые лесные травы и корни растений, яйца, молочная сыворотка, уксус, а еще спирт и даже формальдегид — бутылочку которого вчера одолжил ветеринар. Бекки отлично разбиралась, что, с чем и в какой пропорции можно смешивать для создания нужного эффекта. Столько веществ, столько их разнообразных свойств, и достаточно широкое поле для деятельности… Нора чувствовала себя тут словно рыба в воде — а точнее, словно аспирантка химической кафедры в родной лаборатории. Глядя на «арсенал» Бекки, она невольно вспоминала свой учебный проект на тему изобретений, сделанный в конце начальной школы. Большинство ровесников ограничились простыми в реализации вещами, вроде моделей самолетов или переодевания в кого-то, а у Норы была портативная (помещавшаяся в старом чемодане папы) лаборатория по окрашиванию тканей и деревянных предметов. С того детского проекта и началось ее увлечение свойствами материалов, их строением и возможностями усовершенствования. И сейчас, в конце девятнадцатого века, в захолустном городишке Альбертстауне, Нора как будто снова встретила себя из детства. Это было странное, но отчего-то приятное чувство. От него даже стало легко на душе, и вспоминать о потерянном доме было уже не так грустно, как раньше. А может, ей все-таки приятно быть на Земле, хоть и не в своей эпохе? Нора уже сама не знала. Первый рабочий день прошел в немного суматошном, но приятном темпе. В парикмахерской стоял ажиотаж из-за городского бала: как только уходила одна довольная клиентка с новой прической, как на пороге тут же появлялась следующая. Нора вскоре разобралась со своими обязанностями, а к концу дня научилась помогать Бекки еще и с нужной скоростью. Та рассказала, что раньше у нее была напарница — отсюда и два рабочих места напротив большого зеркала — которая потом вышла замуж и уехала на Север. Похоже, хозяйка салона относилась к северянам с подозрением, хоть и без неприязни. Норе было только одно до сих пор непонятно: как Бекки относится к рабству. Если поддерживает, то очень жаль. Бекки постоянно что-то говорила, рассказывала ей о жителях города — и в какой-то момент Нора подумала, что она напоминает чем-то ее маму. Не возрастом, не голосом и даже не манерой говорить — скорее, чем-то неуловимым, то ли мимикой, то ли интонациями. С каждой минутой Норе все больше и больше нравилось работать с ней. Девушка подумала, что это первый приятный человек среди горожан и что, наверное, именно благодаря Бекки окружающий мир стал сегодня казаться не таким уж мерзким. Примерно к пяти часам поток посетительниц наконец иссяк. Нора освоилась в салоне настолько, что сама заварила чай. Они сели за стол в уголке, Бекки достала домашний пирог с яблоками. Теперь можно было отдохнуть от работы и спокойно продолжить беседу. Норе нравилось то, настолько Бекки была с ней открытой — удивительный контраст на фоне Линнер, к скрытности и непредсказуемости которой она успела привыкнуть за последние пару недель. Бекки же спокойно рассказывала о своей жизни: о родителях, о друзьях, о молодых людях, некогда заглядывавшихся на нее. И все же обручального кольца парикмахерша не носила. Норе это показалось странным: вроде бы в эту эпоху все женщины мечтали выйти замуж. Так что она выбрала удачный момент и поинтересовалась: — Бекки, а что же, из всех них ни один так и не предложил руку и сердце? Та улыбнулась и смущенно отвела взгляд, теребя аккуратный локон морковного цвета. Нора тут же пожалела, что спросила: вдруг она только что перешла границу приличий, переоценив открытость и словоохотливость своей собеседницы? — Ох, Лидия, душечка… Был один, да не сложилось. Помнишь нашего ветеринара, мистера Дайсона? И по тому, как Бекки произнесла его имя, Нора тут же поняла: их, и правда, связывает долгая история. Женщина налила им еще чаю и неспешно поведала историю своего знакомства с мистером Дайсоном. Началось все без малого десять лет назад, когда Ребекка переехала в Альбертстаун из соседнего городка и открыла здесь свой первый маленький салон. Они познакомились у кого-то в гостях, и Аллистер сразу ей понравился, так что она постаралась чаще устраивать им «случайные» встречи. Он был слишком застенчив, и ей долго не удавалось его разговорить. Зато потом мужчина немного расслабился и больше не терялся в ее присутствии. Вскоре они стали вместе посещать книжный клуб у Кромби — тот как раз только поселился в Альбертстауне и женился на вдове лавочника. По словам Бекки, именно собрания клуба больше всего сблизили ее и мистера Дайсона. Они теперь могли говорить часами и оставаться друг с другом наедине, а один раз даже поцеловались. Но потом… все вдруг кончилось. — Он стал другим. Хотя со стороны вроде бы ничего не изменилось: все такой же приветливый со мной, иной раз даже нежный. И все же я чувствую, что он далеко… Иногда мне кажется, что дело в религиозности. Последние несколько лет Ал регулярно ходит в церковь, а еще каждый день читает Библию… Он сам мне рассказывал. Нора нахмурилась: ей некстати вспомнилась старушенция Кларк и ее разглагольствования о спасении души. «Да уж если Бог есть, то такую мерзкую расистку точно ждет ад!» — злорадно подумала девушка. А вслух спросила: — То есть, раньше он не был таким верующим? — Просто ходил на мессу по воскресеньям, — ответила Бекки. — Как и все. Но теперь очень часто бывает в церкви. Впрочем, многие люди в Альберстауне сильно изменились за последние годы… — В каком смысле? — насторожилась Нора. Ей вспомнились слова про «нехорошие места». — В религиозном. Я сама верю в Господа нашего и стараюсь жить по Священному писанию, но это…. другое. Весь город словно заново крестился. Стали истово молиться и посещать церковь. Говорят, что от алтаря исходит неведомая благодать. А я вот ничего не чувствую. — У вас только одна церковь? — уточнила Нора. — Церковь Альбертстауна, да. Послушай, душечка…. А может, он теперь считает меня недостойной того, чтобы на мне жениться? — Нет, не может быть. Он бы тогда начал тебя избегать, — с видом знатока заявила Нора. — Или просто он со временем охладел ко мне? Или у него появилась другая… Но кто? Я бы знала. Хоть кто-нибудь бы знал, городок у нас маленький… Нора одним ухом слушала Бекки и продолжала думать о возросшей религиозности местных жителей. Возможно, это никак не связано с происходящим. С исчезновениями людей, со странными явлениями в лесу, с рассказом Авы и убийством Элли. А еще с теми смутными ощущениями, про которые вчера говорила Линнер. «Сущность». Это слово очень пугало. Возможно, даже сильнее, чем мысль о том, что где-то в лесу может скрываться неуловимый убийца Элли. *** Первую половину дня Линнер была мрачна — то ли сказывался вчерашний внезапный разговор с Норой (который теперь казался излишним и ненужным), то ли суетливость миссис Уоллес, передавшаяся будто бы и Аве, выводила из себя. Хозяйка явно вознамерилась добиться невероятного успеха мисс Уиттер на балу и уже начинала планировать ее дальнейшую жизнь, словно бы та была ее близкой родственницей. Вероятно, она предполагала, что, оказав сейчас услугу, пригодится и в будущем — не зря же то и дело вворачивала в разговор фразы о том, что пусть сейчас ее доходный дом и не приносит большего, собственно, дохода, однако стоит только починить вот здесь и вот там, подкрасить тут и… Дальше Линнер отключалась, переставая слушать бесполезную болтовню. Платья Элли были ей впору — разве что немного коротковаты, но Ава мигом поправила дело, сдвинув потеснее сегменты обручей, державших пышные белоснежные юбки. С некоторым любопытством Линнер взяла в руки комплект нижнего белья: кружевную рубашку и панталоны до колен на завязках. На вопрос, зачем это, Ава пояснила о приличиях, о первой супружеской ночи, о том, что благочестивые девушки непременно защищают свое тело. Линнер усмехнулась и убрала панталоны вместе с рубашкой подальше. Ава вернула комплект на кровать перед ней. — Мисс Линнер, а если вам опять захочется выпрыгнуть в окно и погулять, вы так в платье и полезете? — А что, ты полагаешь, что, если перед этим я сброшу вот это вот все и вылезу в окно в одном белье, это что-то принципиально изменит к лучшему? — Линнер сделала вид, будто не обратила внимания на то, что Аве известно о ее ночной прогулке. — Вы же не просто так идете на бал, — упорствовала Ава, и тут галлифрейка посмотрела на нее с интересом. Девушка, определенно, имела о ней свои представления, однако насколько далеки они были от реальности? — Мы с Элли придумали как-то историю, — продолжила негритянка, старательно глядя на разложенные на кровати предметы одежды. — Там была девушка, мулатка — так Элли захотела, не я! — и она была очень-очень умной, понимала людей с первого взгляда. Мы назвали ее Нэнси. Ее жениха убили из-за карточного долга, но подставили так, будто того просто ограбили. И она нашла убийцу, потому что он оставил на теле запонку. Линнер сощурилась и испытующе посмотрела на Аву. — Вот вы сейчас смотрите на меня и думаете, а зачем я об этом говорю? А вот зачем: мы тогда с Элли много думали, как Нэнси можно было бы быстро переодеться, — Ава порылась в чемодане и извлекла наружу глубокого зеленого цвета накидку. — Смотрите. Девушка набросила вещь на плечи — обычный предмет гардероба, практически не отличавшийся от коричневой, лежавшей рядом: ее предполагалось надевать поверх юбки и корсета, завязывать сзади на множество шнурков, превращая таким образом наряд в платье. А затем Ава сбросила платье, надорвала пальцем несколько швов и ловко вывернула накидку наизнанку. Вместо вечернего платья со множеством сборок теперь накидка превратилась в легкий глухой плащ под горло с капюшоном. Линнер задумчиво взяла накидку в руки и внимательно ее изучила. Девушки не просто придумали историю: они сшили эту вещь. Они к чему-то готовились. — Я так понимаю, вы как-то решили и вопрос с приличиями? Но Ава покачала головой и прошептала, что не успели. — Ладно, сойдет. Зашей обратно, — скомандовала Линнер, не позволяя Аве погрузиться в воспоминания слишком глубоко. Миссис Гамильтон прислала в середине дня слугу с запиской, сообщая, что заедет за мисс Уиттер после обеда. Ава задумчиво сказала, что Элли предпочитала не есть накануне бала, однако Линнер только рассмеялась в ответ. Чуть позже, старательно затягивая на Линнер корсет, Ава с удивлением и даже опаской потрогала ее талию — а затем мгновенно расшнуровала его, сбросила и провела пальцами по ребрам Линнер. — Как вы это делаете? — бесцеремонно поинтересовалась она. — Я такой талии в жизни не видела ни у кого, мне даже страшно затягивать толком корсет. Линнер недовольно повела плечами. — Затягивай как надо. Чтобы выглядело нормально. — Вот вы, мисс Линнер, вроде и похожи на человека, а стоит коснуться толком, так сразу видно, что и нет, — покачала головой Ава. — Миссис Кларк говорила, что негры — не люди. Не такие, как белые. Но я-то знаю: мы такие же, дышим так же, думаем так же, хоть у нас кожа и другого цвета. Миссис Кларк говорила, что из негра не вылепить белого. Вот тут вот она права была. А вы, мисс Линнер, как глина: из вас всякое можно вылепить. — Если ты об этом с миссис Кларк говорила, то неудивительно, что она тебя продала при первой возможности, — Линнер обернулась и посмотрела Аве прямо в глаза. — Запомни на будущее: никогда не показывай тем, от кого зависишь, что ты умнее. Не показывай, кто ты на самом деле. Потому что иначе тобой будут играть или от тебя избавятся. Дождись момента и сделай все так, как нужно тебе. Ава медленно кивнула, и Линнер едва заметно улыбнулась. — А теперь завязывай этот проклятый корсет и давай уже покончим с переодеванием. Приладив накидку, поправив складки и оборки, собрав волосы Линнер в сложную прическу, Ава отошла на пару шагов оценить результат. Линнер взглянула в высокое зеркало. Изумрудная накидка, заколотая специально, чтобы подол асимметрично открывал белоснежную белую юбку, выглядела так, что никто не заподозрил бы в ней ничего особенного. По верху Ава приколола броши с цветами, завязала сзади ленты сложными узлами. Юбка казалась огромной и неудобной; тяжелое ожерелье ложилось на странно приподнятую корсетом грудь, длинные серьги свисали до самых плеч. Высокая прическа была украшена множеством шпилек, державших сложную конструкцию. — Мисс Линнер, вы попробуйте как-то попроще, что ли, смотреть, — посоветовала Ава. — Девушки на бал-то ходят женихов искать. А к вам и подойти страшно. Линнер подцепила пальцами пару прядей и вытащила из прически, придав образу некоторую небрежность; повела плечами, меняя осанку, подалась вперед и взглянула из-под опущенных ресниц на Аву. — А так есть у меня шанс найти жениха? — ее голос стал ниже, интонации изменились. — Ох, мисс Линнер, — вздохнула Ава. — Шанс-то есть. Но я вас теперь вот еще больше боюсь. — Это еще почему? — Потому что человек — это что-то побольше, чем вот… Чем то, что вы изображаете. А вы этого не видите. Вот почему. — А ты, Ава — а ты видишь, кто я? — Линнер попыталась сесть, подобрав юбки, и поняла, что лучше уж предпочтет на балу стоять или танцевать. — Нет, — Ава сдвинула брови и вгляделась в Линнер, словно напряженно пытаясь что-то разглядеть в ней. — Нет, не вижу. — А изобразить меня сможешь? — Да что ж тут сложного, плечи расправить и идти так, будто очень хочется не касаться ни пола, ни стен, ни одежды! — выпалила Ава, и Линнер удовлетворенно кивнула. — Но я же тебя не боюсь. Однажды ты приедешь на Север, и там тебе придется изображать другого человека. А потом вернешься на Юг, и… Линнер замолчала — почему она вдруг сказала это? Откуда она это знает — а она знает, она была совершенно уверена, что с Авой случится именно это. И это не походило никаким образом на то, как обычно она видела временные линии, пронизывающие Вселенную — и каждое живое существо. Ава промолчала: возможно, именно об этом она мечтала, и мечты эти были настолько продуманными и выпестованными, что превратились в воспринимаемую Линнер реальность. И, возможно, говорить о них было неправильным — люди называют это «сглазить», но в действительности, есть ведь много способов влиять на реальность. И еще больше законов, которым они подчиняются. Экипаж Гамильтонов приехал вовремя — и спас неловкую паузу: Ава тут же засуетилась, добавляя последние штрихи образу. Линнер терпеливо ожидала. Подхватив сумочку, она в сопровождении Авы дошла до входной двери — и только там попрощалась. — Тебя не должны видеть, — повторила она. — На улицу не ходи — тут миссис Кларк, она может тебя узнать. — Не узнает, — усмехнулась Ава. — Я буду изображать вас. *** В обеденный перерыв Нора и Бекки отправились в магазинчик «Разнообразные принадлежности Кромби» на встречу книжного клуба. Мистер Кромби и его жена ожидали всех у себя в гостиной, где уже был накрыт столик для чаепития. Некоторые из гостей принесли с собой домашние сладости, а миссис Кромби угощала всех ежевичным пирогом. Нора мысленно отметила, что такими темпами ей все скоро начнет нравиться жизнь на Юге. Сидеть на мягком диване в уютной комнате, попивать чай и обсуждать книги — что может быть лучше. Собрание клуба сегодня посетили семь человек: сама Нора (с недочитанным романом про английского аристократа), Бекки (принесшая книгу о цыганах), хозяева дома (миссис Кромби представила публике жизнеописание пилигримов, а ее супруг просто слушал и вставлял комментарии), тот самый мистер Дайсон, ветеринар (с книгой об укрощении диких лошадей), а также семейная пара Кроуфилд (муж назвался частным преподавателем «всех наук» и принес биографию какого-то полководца времен Войны за независимость; жена ничего не говорила, лишь восторженно смотрела на него). Книги были довольно скучны, на вкус Норы. Она снова вспомнила, что все известные ей литераторы этой эпохи — уроженцы Севера, а не Юга. Вряд ли кто-то здесь читал северян, даже Бекки. Однако Нора не винила ее в этом: она подозревала, что даже при всем желании в этом городке трудно было достать по-настоящему интересную книгу, со страниц которой не сочилась бы скука, религиозные проповеди, морализм и военный патриотизм. Девушке вообще было сложно представить, как живут здесь люди — в полностью аграрном обществе, существующем на устаревших и нелепых, с ее точки зрения, законах. Из разговоров она с изумлением поняла, что ездить на дальние расстояния людям слишком тяжело, и поэтому они практически не покидают пределов родного для себя штата. А ведь когда-то ей казалось, что в 1859 году в Америке уже были железных дороги… Потом Нора вспомнила: конечно, были; вот только не на Юге, а на Севере. Девушка сделала в уме пометку: не говорить лишнего, не обсуждать «современные» технологии — ведь по легенде «кузины Уиттер» на Севере не бывали. Но куда больше научной и технической отсталости Нору раздражал менталитет местных жителей: не всех, но очень многих из них. Флегматичное отношение к рабству, неприязнь к согражданам из северных штатов… И то, и другое базировалось на массе отвратительных предрассудков. Например, мистер Кроуфилд очень раздражал Нору на протяжении всей встречи читального клуба. Этот учитель с проседью на висках и в аккуратном костюме-тройке был очень вежлив, даже галантен, постоянно сыпал заумными терминами и поглядывал на собравшихся поверх золотистой оправы круглых очков на цепочке. Но за изящной вязью слов и мягким тембром голоса проглядывало нечто, вызывавшее у Норы отвращение. — Наши соседи, назовем их так, пытаются провернуть дешевый политический трюк и убедить кого-то, что негры равны белым. В то время как современная наука давно доказала, что… Любой завязываемый разговор он умудрялся свести к теме «отсталых цветных» или «алчных северян». Нору от всего этого просто воротило, но делать было нечего: приходилось сохранять невозмутимое лицо и держать руки чинно сложенными на коленях. Куда приятнее ей было слушать мистера Кромби, Бекки, а еще — мистера Дайсона, ветеринара. В ходе обсуждения книги о пилигримах между участниками клуба началась дискуссия о том, как первопроходцы выживали бы «в наше время». Тут мистер Кромби упомянул хлорную известь как средство для обеззараживания воды и назвал оптимальную дозировку. Нора, до этого молчавшая, неожиданно возразила ему, и между ними на несколько минут завязался научный спор, к которому присоединился мистер Дайсон со своими доводами — и в итоге все трое получили большое удовольствие. — Увлекаетесь химией, мисс Лидия? — ветеринар добродушно улыбнулся, поглаживая седеющую бородку. — Неженское дело, — пискнула жена мистера Кроуфилда, которая выглядела лет на двадцать моложе него. — Северная пропаганда. — Да, увлекаюсь, — отчетливо произнесла Нора, ощущая тайную победу. — Очень увлекаюсь. — Химия, анатомия, медицина… мои главные страсти, — мистер Дайсон улыбнулся. — Надеюсь, вы проживете у нас в городе еще немного, мисс Лидия, и мы с вами сможем побеседовать. У меня есть книги, коллекции органических образцов и даже микроскоп, который отлично работает. Приходите ко мне в любой день, можете вместе с кузиной или с Бекки. — Я-то приду, Ал, но только если не будешь опять показывать лягушек своих заспиртованных! — Не буду, Бекки, обещаю. Встреча книжного клуба длилась почти три часа. Обратно в доходный дом девушка вернулась в половине восьмого и первым делом с облегчением сняла парик. Ава сидела в гостиной на диване и что-то штопала: ее руки работали так проворно, что Нора на минуту залюбовалась. — Линнер давно уехала? — В послеобеденный час, — пояснила служанка. — Миссис Гамильтон за ней экипаж прислала. — Какая щедрая! — протянула Нора саркастически и уселась на диван. — Слушай, Ава, а вот почему Линнер принимают в высшем обществе этого города, а меня считают простушкой? — Вы не простушка, мисс Нора, вы простая, — пояснила Ава, не отрываясь от штопанья. — Но если вы с мисс Линнер еще собираетесь что-то расследовать, то это хорошо для вас обеих, потому что одна попадет туда, куда не впустят другую. — Меня не впустят в дом мэра? — И наоборот. Нора задумалась и поняла, что Ава права: было трудновато вообразить Линнер, слушающую городские сплетни у Бекки или вписавшуюся в местное интеллигентное общество у Кромби. — Слушай, Ава… Подстриги мне волосы! Пусть будут совсем короткие, чтобы парик удобнее было носить. — Совсем вы с ума сошли, мисс Нора! И так волос мало, еще и состричь… — Ава заворчала, но все же отправилась за ножницами. За стрижкой Нора попыталась осторожно выспросить у нее про жизнь у Кларков. Но узнать ничего не получилось. — Не хочу я об этом вспоминать, мисс Нора. Если интересно, спросите у мисс Линнер. — Ты уже ей рассказала? Вчера, когда вы без меня разговаривали? — Нет, не рассказала. Она сама посмотрела. У меня в голове. — Она залезала тебе в голову?! — Не дергайтесь, мисс Нора, а то ножницы поцарапают, я не виновата. — Ава, а тебе было больно? — Больно? С чего бы? Наоборот. Я уж не знаю, чего там мисс Линнер наколдовала, но только она вроде как заглянула туда, куда я сама дорогу забыла. А потом… как будто сняла камень с души. — Правда? — недоверчиво протянула Нора. — И поэтому ты такая умиротворенная лежала? — Лежала? Я и не помню, — вздохнула Ава, работая ножницами. Вскоре волосы Норы были подстрижены коротко, почти что ежиком. Смотрелось смешно, но зато очень удобно для ношения парика. Она снова подумала про бал и не сдержала вздоха разочарования. Линнер там сейчас веселится, наверное. Хотя, скорее, наоборот: инопланетянам не понять, что такое человеческий праздник. Нора не очень хорошо умела танцевать вальс и прочее, но все же не отказалась бы от персонального приглашения на торжественный прием у мэра. Теперь она чувствовала себя Золушкой — и все из-за противной миссис Гамильтон! Нора уже сама не знала, что более странно: оказаться на другой планете среди каких-нибудь разумных медуз или говорящих землероек, или пребывать на Земле среди людей, но выглядеть в их глазах диковинной зверушкой. *** За болтовней миссис Гамильтон время тянулось бесконечно медленно. Она рассказывала о своих сыновьях — сыновья присутствовали здесь же, затянутые в костюмы. Старший — Гарри — был молчалив, младший же то и дело пытался ввернуть в разговор что-нибудь о войне: конечно же, она неизбежна; безусловно, она прекрасна, как всякое проявление патриотизма и любви к родине. Линнер смотрела на него, хлопая ресницами, и старательно делала вид, что тема ее крайне интересует. Кажется, так здесь было принято — по крайней мере, миссис Гамильтон поглядывала на нее с одобрением, а иногда брала за руку и ласково называла «доченькой». Линнер хотелось верить, что хотя бы на балу это прекратится. В конце концов, сама суть бала — развлечение, а пока что из развлечений были лишь смешные костюмы сыновей Гамильтон. Линнер извинилась — «необходимо подышать свежим воздухом» — и вышла на террасу. Миссис Гамильтон сочувственно взглянула на нее, явно оценив размер талии, и позволила. Однако туда же вскоре вышел и Джеймс — любитель войны и патриотизма. — Маменька велела передать, что через десять минут мы все выезжаем, — сообщил он. В отличие от маменьки, его интересовала, похоже, явно не талия Линнер: юноше требовались усилия, чтобы смотреть «Маргарет» в глаза. Линнер глубоко вздохнула. Джеймс вовсе залился краской. — Маргарет, вы же не против, если мы потанцуем на балу? — уточнил он, наконец, набравшись смелости. — Только если вы не станете перегружать мысли юной девушки войной! — кокетливо рассмеялась Линнер. — Будем говорить только о прекрасном! Джеймс заметно помрачнел. К счастью, именно в этот момент из дома раздался голос миссис Гамильтон: экипаж был готов отправляться. Джеймс предложил Линнер руку, и они вместе вышли, к явному удовольствию его неусыпно следящей маменьки. Размышляя о бале до того, Линнер вспоминала официальные церемонии в Академии — скучнейшие из них, расписанные по регламенту от и до, напоминавшие передвижение по доске шахматных фигур. Действия, подчиненные традициям. Роли, исполняемые с крайним старанием. Похожими были и мистерии ее Дома, случавшиеся не то, чтобы часто — и уж всяко не в последнее время, по крайней мере, для нее — однако те были пропитаны чем-то важным, ощущением единства с историей, уходящей корнями в настолько древние и темные времена, что о них страшно было даже подумать. Будучи той самой нитью, что связывала настоящее Галлифрея с его темнейшим прошлым, Линнер боялась мистерий еще больше. Впрочем, благотворительный бал, организованный мэром Альбертстауна, в конечном итоге не походил ни на то, ни на другое. По расписанию здесь были только танцы — Линнер пришлось пропустить несколько туров, чтобы получить достаточно информации о том, как именно нужно двигаться, а затем она с радостью стала принимать приглашения: это позволяло избавиться от назойливых желающих пообщаться с мисс Уиттер, с той или иной целью. Джеймс, и правда, стремился проводить с ней побольше времени. Он прислушался к просьбе Линнер и пытался не говорить о войне — вместо того он сыпал как будто цитатами из дешевых романов, описывая красоту небесно-голубых глаз Маргарет и хрупкость ее силуэта. «Пожалуй, стоит познакомить его с Норой», — промелькнула у Линнер мысль. Джеймс и Нора явно могли бы гулять под луной за руку. Может быть, она даже смирилась бы с этим околовоенным бредом. — Не позволите ли? — раздался вдруг знакомый голос, и Линнер с ужасом поняла, что этого человека она знает без всякого представления. Маверик Берретт, знакомый хозяина какого-то притона. — Мне хотелось бы немного отдохнуть, — вежливо попыталась отказаться Линнер, но обнаружила, что Маверик уже подхватил ее за талию и повел в танце. — Здесь вино значительно лучше, — подмигнул он, демонстрируя, что прекрасно узнал «Линдси». — С кем имею честь… на этот раз? — Маргарет Уиттер, — ледяным тоном сообщила Линнер. — Не та ли Маргарет, что уехала в Англию еще ребенком? — уточнил Маверик. — Именно та самая. — Как вы неожиданно похорошели. — Говорят, это называется «взросление». — Когда мы с вами встречались до того, буквально пару лет назад в Нью-Йорке, вы были низкорослой брюнеткой на пару десятков фунтов толще, — Берретт прижал Линнер к себе ближе: теперь он буквально шептал ей на ухо. — Ваш секрет «взросления» вас бы озолотил. — Вы, похоже, тоже не бедствуете, — пошла в атаку Линнер. — Режим экономии помогает? — Предприимчивый, деятельный и целеустремленный человек имеет связи в разных кругах общества! Танец закончился, однако Маверик вовсе не собирался отказываться от общества Линнер. Подхватив для них пару бокалов, он отвел ее в сторонку и собирался уже что-то сказать, как появилась миссис Гамильтон. «Крошка Мэгги» ей срочно требовалась для очень важного дела, и Линнер даже ощутила благодарность за избавление. — Маргарет, ты здесь давно не была, не всех знаешь, — быстро заговорила миссис Гамильтон. — Так что я скажу тебе: держись от Берретта подальше. Он, конечно, человек здесь уважаемый, полезный, но партия для юной девушки неудачная. — А чем он занимается? — поинтересовалась Линнер. — И отчего неудачная? — Он еще не рассказал? Ну надо же, а обычно первым же делом начинает уговаривать. Мистер Берретт только что вернулся из Старого Света. Если бы не он, здешним дамам пришлось бы тратиться куда больше на приличный парфюм. — И что же в этом плохого? — Линнер не приходилось даже стараться, чтобы изображать непонимание. — Ему уже сорок пять, а он ни разу не был женат! Линнер озадаченно заморгала, пытаясь как-то связать все сказанное воедино и понять, что не так с Мавериком — по крайней мере, с точки зрения миссис Гамильтон. — Посмотри лучше, — продолжала та, — вот Джеймс, например: приличный молодой человек, отличное образование. Или младший из Кларков: сестра вот-вот выйдет замуж и уедет, останется один на плантации. Дела идут у них не очень: дети толком следить не могут, а у родителей уже и сил нет, разве только хлопок еще собирают, но вы, Маргарет, девушка умная, я сразу это вижу. Возьмете все в свои руки. «…На восточные плантации к молодым Кларкам, там с коровами опять что-то случилось, обрабатывать буду», — всплыл в памяти пересказ Норы услышанного ею разговора парикмахерши Бекки с ветеринаром Дайсоном. — А мистер Дайсон, он приглашен? — поинтересовалась Линнер, и миссис Гамильтон посмотрела на нее с удивлением. — Разве ж он подходящая партия? Приглашен, конечно, куда же без него — мы все многим ему обязаны. Но для такой девушки, как вы… — Нет-нет, мне просто о нем рассказывали, — вежливо улыбнулась Линнер, снова вспоминая слова Норы. — Говорили, приятный такой человек. — Безусловно. Но давайте-ка я лучше представлю вас здесь всем… Линнер едва не застонала. Усилия миссис Гамильтон по поиску для нее подходящего жениха начинали неимоверно раздражать. Лучше бы сюда позвали Нору — вот она-то была бы здесь в своей тарелке. К счастью, вскоре вновь начались танцы — и Линнер снова обнаружила рядом с собой Маверика Берретта. — Вы — очень любопытная женщина, — сказал он, вновь увлекая ее за собой в танце. — Сначала я встречаю вас в низкопробном баре, в мужской одежде, а затем в высшем свете Альбертстауна. Вам подходит как личина «Линдси», так и «Маргарет Уиттер». И вы намного старше, чем кажетесь. Кто же вы на самом деле? — Маргарет Уиттер, — твердо сообщила Линнер. — И я полагаю, не в ваших интересах пытаться это опровергнуть. — Отчего же? Вдруг в наше приличное общество обманом проникла мошенница? — в голосе Маверика прозвучала угроза. Он продолжал прижимать ее к себе; Линнер очень хотелось стянуть сейчас перчатку и коснуться его — так было бы проще считать главное, найти уязвимость, не привлекая подозрений. Тактильный контакт не был ей необходим, однако позволял подстраховаться. Маверик поднял руку выше с ее талии и коснулся обнаженной кожи спины. Контакт. Линнер улыбнулась — и собрала поверхностный слой его памяти. Нью-Йорк — в основном там был Нью-Йорк — и он, действительно, был знаком с Маргарет Уиттер, которая не так давно вернулась из Англии, однако домой ехать не торопилась: вряд ли семья приняла бы ее мужа-янки. Встречи, мысли, тревоги, сливавшиеся в единый мутный фон. — Оттого, что вы не покидали Америку последние двадцать лет, — ответила Линнер. — Оттого, что ваш «французский парфюм» вам поставляет некто по имени «старина Джим», и если бы местные леди знали цвет его кожи, то выбросили бы ваши флаконы, как дохлую мышь. — Кажется, у нас намечается взаимовыгодное сотрудничество! — рассмеялся Маверик. — Вам ведь знаком этот термин? Линнер сощурилась. Было еще кое-что, плавающее прямо на поверхности мыслей Берретта, что она могла бы использовать. А под поверхностью таилась ощутимая пустота: такую создают порой невольно люди, пытаясь вычеркнуть что-то из своей памяти. Такая остается на месте стертых кем-то иным событий. Болезненная, скрываемая пустота, тревожащая обладателя в плохую погоду словно больное колено. Линнер дернула головой: это не ее дело. Это — жизнь Маверика Берретта, который не производил впечатления хорошего человека, и пусть его демоны остаются с ним. Ей нужно сейчас совсем другое, и для этого достаточно пленки примитивных желаний, уже неплохо сформировавшейся. — Я помню ваш адрес, — сообщила она и придвинулась чуть ближе. Проследив за направлением взгляда Маверика, она убедилась, что достигла своей цели. Люди и впрямь руководствовались примитивным влечением. Мужчина даже не переспросил, откуда она знает про «старину Джима». — Я буду вас ждать. — Я не сказала, когда. — Значит, я буду ждать каждый вечер. Между танцами проходили раунды благотворительного аукциона в пользу детей-сирот — мистер Берретт предоставил множество лотов, а некоторые даже и выкупил по баснословной цене, чем снискал одобрение общества. Линнер, между тем, подсчитала, что заработал он куда больше, чем потратил. Среди того, что предложил на продажу он, в основном были духи — по его заверениям, исключительно редкие и уникальные. Маверик с упоением рассказывал, какой долгий путь проделал каждый из флаконов: как он лично искал в Париже лучшее, как плыл через океан, полный штормов и опасностей, как браво сражался с индейцами, охраняя ценный груз — и с улыбкой показывал пальцем на шрам, пересекавший левую бровь. Линнер знала, что все это — ложь. Кроме духов, Маверик продавал также и перчатки из тонкой кожи, превращая примерку каждой пары в перформанс. Линнер с усмешкой наблюдала за тем, как он старательно перебирает похожие на сосиски пальцы миссис Гамильтон, размышляет вслух о правильном размере, а затем нежно натягивает перчатку. Миссис Гамильтон жмурилась от удовольствия, словно толстая кошка на солнце. Разумеется, она приобрела сразу три пары — после тщательной примерки каждой. Он то и дело поглядывал на Линнер, однако она примеркой перчаток не интересовалась. Вместо того таймледи наблюдала за мистером Дайсоном, вероятно, солгавшим насчет коров. Возможно, у него были, конечно, какие-то на то причины. Считать поверхностный слой его мыслей она попыталась — но не сумела, наткнувшись вдруг на плотный и едва ли не осязаемый щит. Такие выстраивают люди тогда, когда пытаются что-то утаить — или же когда пережитое ими настолько болезненно, что они изо всех сил стремятся скрыть это даже от самих себя. Осторожные расспросы, что же за тайна может быть у милейшего ветеринара, к успеху не привели: Линнер узнала от окружающих лишь о том, что он в молодости уезжал учиться, однако вернулся до срока и с тех пор безвылазно живет в городе уже больше двадцати лет. Кроме того, Линнер искала среди собравшихся хотя бы какие-то схожие признаки с тем, что ощущала до того — но не находила. Все здесь были обыкновенными людьми с обыкновенными же проблемами и мыслями. И это начинало порождать раздражение и неуверенность — а вдруг воздействие на нее Норы на деле куда глубже, чем ей казалось? А затем в голове появилась совсем другая мысль. А вдруг Нору нельзя везти на Галлифрей? Линнер подумывала уже о том, чтобы сбежать, воспользовавшись чудесной накидкой Авы, однако в этот момент празднество начало сворачиваться — последний танец, который она пропустила, и все засобирались домой, чинно и раздражительно долго прощаясь друг с другом. Миссис Гамильтон подвезла ее до дома. *** Нора из окна увидела подъезжающий экипаж и выбежала в гостиную, чтобы встретить Линнер. Она жаждала узнать подробности бала, потому что успела ужасно заскучать за вечер: книжка никак не хотела дочитываться, стихи Байрона тоже не попадали в настроение, и мысли часто возвращались к противному Кроуфилду. Однако таймледи ничего не рассказала, отделалась лишь парой фраз. Норе было настолько любопытно, что она даже прошла в комнату, где Линнер меняла платье. Ава помогала и заодно возмущалась, требуя, чтобы та осталась дома. Это было то самое шикарное сиреневое платье, из-за которого Линнер и Нора чуть не подрались на днях. Ткань, облегающая корсет, выгодно выделяла тонкую талию и приподнятую грудь — как раз то, что таймледи и требовалось. — Ты куда-то еще идешь? — спросила Нора. — Да. Есть одно дело. Я вернусь поздно, скорее всего, так что ложитесь спать без меня. — Так ты будешь расследовать? — окликнула ее на пороге Нора. — Или что? — Или что. Накинув на плечи плащ с капюшоном, Линнер пересчитала оставшиеся деньги — и села в дилижанс до дома Маверика. Тот ничуть не удивился ее визиту — помог снять плащ, подняться наверх. Мистер Берретт занимал огромные апартаменты на втором этаже; по обстановке видно было, что живет он здесь лишь эпизодически, однако помещение, определенно, принадлежало ему самому — это буквально ощущалось в воздухе, присутствие хозяина. Возможно, ему принадлежал и весь дом — однако первый этаж пустовал. — За взаимовыгодное сотрудничество! — приподнял он бокал с шампанским. Линнер кивнула. — И сколько же оно будет стоить? — задала она вопрос напрямую. — Зависит от сферы сотрудничества, — подмигнул Маверик. — Если бы вы были юной девушкой, то я, конечно, не посмел бы даже заикнуться, но вы — женщина, уверенная в себе. Вы знаете себе цену. Линнер попыталась не рассмеяться. Похоже, удалось ей это не очень успешно: Маверик явно заметил улыбку и принял ее как сигнал к действию. Он придвинулся ближе на диване и взял ее за руку, осторожно снимая перчатки. Линнер вспомнила его перформанс на аукционе. У нее происходящее не вызывало никаких эмоций, однако должно было бы — так что она попыталась скопировать выражение лица, подмеченное у миссис Гамильтон. Похоже, она даже перестаралась — потому что Маверик вдруг перевернул ее спиной к себе и начал спешно развязывать тесемки платья. Впрочем, в целом все шло по плану. — Кажется, мы еще не договорились, — она немного отстранилась, придерживая платье рукой у груди. Маверик, не отрывая взгляда от нее, положил на столик чек и спешно его подписал. — Мне хотелось бы, чтобы наше сотрудничество не ограничилось этим, — шепнул он ей в шею, принявшись за шнурки корсета. — Вы прекрасны, Маргарет, Линдси или кто вы там на самом деле. Представьте, чего мы могли бы добиться! Вы могли бы стать истинной француженкой-аристократкой, я научу вас акценту — любая дама смотрела бы на вас и мечтала стать такой же. Мы могли бы устроить турне красоты по Америке — парфюм, косметика, что угодно! Линнер ощутила, как пальцы Маверика коснулись обнаженной кожи ее спины. Они были теплыми и немного влажными — и еще едва заметно дрожали. Похоже, она ему и правда понравилась. Не имея возможности убедиться в том, что он уже успел достаточно настроиться на предстоящее и пофантазировать вволю, она решила потерпеть еще немного. Пальцы Маверика скользнули вверх по ребрам, а затем перешли на живот. Дождавшись, пока в его движениях осторожность сменилась настойчивостью, Линнер наконец погрузила его в глубокий сон — и взялась подправлять память. Маверик Берретт провел восхитительную ночь с Маргарет/Линдси. Она собрала подробности этой ночи из самых смелых его фантазий и самого приятного опыта прошлого, попутно размышляя над тем, как же слабо контролируют собственные желания люди. Удовольствие — телесное, примитивное, простейшее — значило для них так много, что ради него совершались глупые, безумные поступки. И в то же время оно было мимолетно; на нем не строились отношения, а зачастую случалось даже наоборот — рушились. Это казалось очень странным, совершенно неэффективным и даже неприятным. И попутно она пыталась-таки проникнуть вглубь его примитивного разума, пользуясь моментом полной расслабленности и уязвимости; любопытство не оставляло ее — что-то было там, что-то тщательно скрываемое. Не мошенничество, не регулярные посещения борделей, не история с его женой… Нечто иное. Но чем сильнее она копала, тем опаснее становилось: ложные воспоминания не успеют закрепиться толком, спутаются, смешаются с вытащенным из прошлого, и кто знает, как это отразится на личности человека? Маверик проснется под утро и обнаружит, что ночная гостья ушла. Осталось только дождаться, пока улицы вновь опустеют — если она что-то и понимала в местных обычаях, так это то, что репутация здесь имела огромное значение, а получить или потерять ее можно было из-за сущей мелочи. *** Когда Линнер вернулась домой, Нора уже спала — но не в своей постели, а на диванчике в гостиной. На столе перед ней была чашка недопитого и остывшего уже чая. Линнер только сейчас заметила, что у «кузины» совершенно короткие, остриженные волосы: Ава постаралась, что ли? Линнер хотела неслышно прокрасться мимо в свою спальню, но девушка вдруг пошевелилась и открыла глаза. — Ты вернулась? Куда ты ходила? Линнер сбросила накидку, порылась в сумочке и достала чек. — Тут двести долларов. Каким-то образом их можно получить — нужно, вероятно, зайти с этим в банк. Тебе лучше знать. — Ты… ограбила кого-то? — Нора удивленно взяла чек, не зная, что сказать. — Или смошенничала с применением своего галлифрейского гипноза? Ты за этим уходила? Нора поняла, что ей совершенно не хочется услышать утвердительный ответ. Одно дело — притворяться другими людьми, потому что иначе не выжить. И совсем другое — воровать и обманывать, хотя вокруг столько возможностей заработать себе на хлеб. Линнер потерла плечи, словно пытаясь избавиться от следов прикосновений Маверика. Не то чтобы он был совсем уж неприятен, и вряд ли даже попал бы в список пяти самых отвратительных существ, которые прикасались к ней, но что-то ее беспокоило. Возможно, его исключительная примитивность. Или самодовольство. Или уверенность в том, что прекрасно раскусил Линнер, сочтя ее такой же мошенницей, как он сам. Нора смотрела на нее широко распахнутыми глазами — как будто Линнер только что сообщила ей, что позавтракала живыми осьминогами на дне океана. — Никого я не грабила. Не понимаю, что тебе не так. Если дело в репутации, — предположила Линнер, — то, уверяю тебя, Маверик сплетничать ни о чем не станет — у него самого рыльце в том еще пушку! Его считают тут уважаемым гражданином, а на самом деле он возит с Севера на Юг поддельные «французские» духи, рассказывая при этом о том, какие у него потрясающие связи в Париже и как он по всей стране ищет уникальные ароматы, а потом с боем отбивает драгоценные жидкости от индейцев. Все смотрят на шрамы у него на лице, а на самом деле это его огрела раскаленной сковородкой женщина, на которой он обещал жениться, когда узнала, что он пообещал то же самое еще десятку простодушных идиоток, каждая из которых успела вложить долю своего приданого в «будущий совместный» бизнес». — Ладно, ты никого не грабила. Но что ты с ними…. с ним, с Мавериком этим — что ты сделала? — Все было исключительно честно и добровольно. Ну… с некоторыми нюансами. — С какими еще нюансами? Как можно загипнотизировать добровольно и заставить выписать чек? — Кажется, вы, люди, называете это «любовью с первого взгляда». Хотя он предпочитал термин «взаимовыгодное сотрудничество». Нора несколько секунд непонимающе хлопала глазами, пытаясь найти связь между деньгами, любовью и сотрудничеством. Но тут до нее дошло — и тогда девушка в изумлении зажала рот ладонью. Такого поворота событий она точно не ожидала. Инопланетянка стояла перед ней в неярком свете газовой лампы, с раздражением вытаскивала шпильки из высокой прически и поводила плечами в неудобном платье. Она с силой дернула за спутавшиеся завязки корсета: ленты треснули, некоторые порвались, и Линнер дернула еще раз, освобождаясь от корсета. Платье упало к ее ногам, и девушка брезгливо выступила из него, словно из лужи грязи — а затем подергала завязки рубашки и тяжело вздохнула, словно очень-очень устала. Для Норы она выглядела сейчас в высшей степени неправильной, пугающей и даже неприятной, и та впервые за долгое время задумалась: а на что вообще способна Линнер? Похитить человека и отвезти на опыты, уничтожить планету по заданию своего неведомого начальства, спасти горстку беженцев, бросить кого-то в реку и выловить, поохотиться на зайцев и заняться непонятно чем с мужчиной за деньги? Хотелось прямо так и спросить: «Линнер, да что ты вообще такое?!» Нора, однако, смогла выдавить лишь чуть слышное: — Я не понимаю… — Чего ты не понимаешь? Я подарила ему идеальную ночь. С его точки зрения, по крайней мере. — Ты его гипнотизировала или… спала с ним? — Нора скривилась. Какое из этих двух предположений вызывало у нее больше неприязни, она и сама не знала.  — Что? Спала? Ты имеешь в виду секс? Зачем бы мне: я просто закольцевала мечты и ментальные образы, а затем ушла. Наверное, он до сих пор пребывает где-то там… — Линнер тоже скривилась, припомнив некоторые из сцен, что воображал себе Маверик. — Знаешь, я старалась не вдаваться в его фантазии, но все-таки иногда я поражаюсь тому, что и зачем делают люди. Это было отвратительно. Стереть, что ли, из памяти себе… — Стереть? — озадаченно переспросила Нора. — А-а, кажется, я понимаю. Тебе неприятно было смотреть, как люди… совокупляются? Тут девушка припомнила, как пару дней назад Линнер сидела напротив нее в ванне и рассуждала вслух об отсутствии у себя «соответствующих желаний». — Скорее, странно. Не все, но кое-что. Мне кажется, люди очень много фиксируются на исключительно телесных ощущениях. Пытаются каким-то образом распространить их, продлить, и заходят слишком далеко в исследовании… темных глубин собственного разума, скажем так. Не то чтобы я вообще не понимала телесных ощущений: я знаю, что такое удовольствие в самых разных формах. Но то, что я видела в разуме этого человека… — Линнер устало опустилась на диван рядом с Норой и прикрыла глаза. — Это выходит за рамки понятного мне. Это не удовольствие, это нечто иное. Линнер выглядела так, будто коснулась чего-то ядовитого и омерзительного; на ее лице застыло выражение гадливости. Нора не понимала, почему, ведь говорила таймледи при этом спокойно, рассудительно, как будто дискутировала о какой-то научной теории. Девушка попыталась относиться к этому рассказу так же, но не смогла: тема вызывала у нее брезгливость и раздражение. Да еще и Линнер вздумала переодеваться посреди комнаты и бросать одежду на пол. — У вас на Галлифрее так принято, что ли? — недовольно буркнула Нора, неожиданно вложив в свой вопрос намного больше раздражения, чем собиралась. — Разбрасываться вещами, мять их и пачкать? А потом Аве придется все это убирать? Знаешь, она вообще-то нам не служанка, мы ей даже не платим. И я тоже не буду убирать за твоим таймлордным высочеством, и не мечтай! Может, ты считаешь нас примитивными и… Тут Нора осеклась, потому что немного остыла и вспомнила, что сама же пообещала себе не ссориться и не пререкаться с инопланетянкой. — Вещи? — недоуменно переспросила Линнер, проследила за взглядом Норы и, наконец, догадалась. — Никогда не задумывалась об этом. Раньше, если моя одежда приходила в негодность, я меняла ее на другую. Или если она мялась и пачкалась. Впрочем, это платье я бы с удовольствием выбросила. Мне не хотелось бы надевать его снова. Если оно тебе все еще нравится, забирай. — Ты с ума сошла! Предлагаешь мне платье, в котором ты ездила неизвестно куда и занималась там… ментальной проституцией, вот чем! — выпалила Нора, сама от себя не ожидая. Ее сердце быстро заколотилось, щеки вспыхнули. Линнер вскочила с дивана, схватила Нору за руку и потащила к окну. Девушка испугалась, но все же попыталась сопротивляться. Правда, без успеха: галлифрейка, естественно, была намного сильнее. — Ментальная проституция, значит, — сквозь зубы проговорила она. — Смотри, Нора. Смотри на этот город. В нем живут люди, обыкновенные, уважаемые обществом люди. В десяти минутах пешком отсюда можно найти бордель, и я тебя уверяю, уважаемые обществом люди не брезгуют посещать его. В паре часов езды отсюда плантации, где уважаемые обществом люди используют рабов как хотят. Где-то рядом лес, в котором зверски убили девушку, и я тебя уверяю: тот, кто это сделал, родился на Земле, а не где-нибудь еще. Я считаю вас примитивными, да? Я смотрю на вас реально, я вижу вашу суть. И если ты полагаешь, что в твоем просвещенном двадцать первом веке что-то происходит иначе, то позволь мне напомнить тебе, что из семи миллиардов людей на твоей планете лишь ничтожная часть имеет доступ к чистой воде, вкусной еде и регулярной смене одежды. И ты настолько привыкла к тому, что это все у тебя есть просто по умолчанию, что вместо того, чтобы поблагодарить меня за деньги, без которых тебе пришлось бы питаться булками с вареньем, ты строишь тут оскорбленную невинность. Нора яростно выдернула руку. Первым ее порывом было — бросить Линнер ядовитое «спасибо», после чего гордо удалиться в свою комнату. Но потом она взглянула в лицо таймледи, на котором явственно читалась ледяная ярость, и слова будто прилипли к губам. Нора вдруг поняла: Линнер зарабатывала деньги не для себя. Она вообще ничего не делала для себя с тех самых пор, как они оказались в лесу, мокрые и грязные. Инопланетянке не нужен ночлег на плантации; не нужны высушенные подушки и одеяла, как не нужен чай, еда или даже купание в ванне. И уж тем более ей не нужен был переезд в город, она не боялась никакой «лесной сущности». Все это делалось ради Норы. Тут девушка поняла, что все еще смотрит на Линнер, и поспешно отвернулась. Ей вдруг захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться, она почувствовала себя маленькой и ничтожной под взглядом инопланетянки. Но где здесь спрятаться, в двух маленьких комнатках без замков? Линнер найдет ее везде… Нора отшатнулась от окна; она ощутила непреодолимую потребность выйти на улицу. Тут ее взгляд упал на пол, где все еще валялась сброшенная Линнер одежда. Нора подхватила темно-зеленую накидку, быстро набросила на плечи и выбежала из комнаты. Уже на пороге доходного дома она поняла, что на ней нет парика, и быстро накинула на голову капюшон, прикрывая коротко остриженную голову. *** На улице почти стемнело, уже зажглись газовые фонари. В воздухе пахло грозой. Небо над низкими кирпичными домами было темным, почти зловещим. Раскаты грома становились все ближе, и Норе даже показалось, что где-то среди плотных туч сверкнула молния. Девушка уже захотела повернуть назад — но перспектива столкнуться с Линнер пугала ее сейчас куда больше, чем гроза. Она мысленно решила, что вернется, если пойдет дождь. А пока можно пройтись немного, хотя бы до конца улицы. Нора поплотнее запахнула накидку и ускорила шаг. Ей просто необходимо было побыть одной на свежем воздухе, привести в порядок мысли. Она всегда так делала, когда ссорилась с родителями, или когда младший брат раздражал своими капризами, или когда одна из двух ее лучших подруг начинала говорить гадости про другую… Конечно, мрачная улица между тесно прижатыми друг к другу домами с пустыми мертвыми окнами ничем не похожа на уютный зеленый пригород, где Нора жила с родителями. Когда-то она любила свои возвращения с работы: можно было слушать плеер и думать разные мысли. Нора помнила, как шла по ярко освещенной дорожке, ведущей от железнодорожной станции к домам… А теперь все это далеко, так далеко позади. Вернее — впереди, но какая к черту разница. И все из-за Линнер, которая из семи миллиардов людей умудрилась наткнуться именно на нее и утащить с собой. И вот теперь она здесь: в чужом времени, хоть и на родной планете; в чужом городе, хоть и в родной стране. Ей совершенно некуда идти, кроме как обратно, к инопланетянке — чьи поступки порой кажутся логичными, а порой жестокими. Нора подумала, что на Гавани ей было сначала весело и хорошо, а потом страшно. Затем она немного привыкла к компании Линнер, Джой и Рана — и едва не решила, что эти путешествия во времени и пространстве мало чем отличаются от обычной поездки в Европу. Теперь же она будто столкнулась с реальностью: настоящей, безжалостной. С миром, которому было совершенно наплевать на Нору; который будто готов был поймать ее врасплох. В котором она все еще не могла разобраться: понять, как нужно вести себя, как не отличаться от других, что делать и о чем думать… Нора подумала вдруг: а как живет Линнер? Она вообще часто бывает-то у себя дома, на Галлифрее? Или ее постоянно отправляют туда-сюда, на множество миссий то в разные эпохи Земли, то вообще на какие-то неизвестные Норе планеты. Как она с этим справляется? Похоже, что неплохо. Во всяком случае, везде умудряется как-то подстроиться, слиться с окружающим миром. Но что Линнер сама при этом чувствует? Могла ли она повидать что-то такое, например, на Земле… — Ишь ты… — раздался вдруг мужской голос, и Нора резко обернулась. Чья-то фигура скрывалась в тенях: человек явно едва держался на ногах, распространяя вокруг запах перегара. — Иди сюда, милашечка, смотри, что у меня для тебя есть… Нора с отвращением поняла, что мужчина взялся расстегивать ремень. Не дожидаясь окончания процесса, она рванулась куда глаза глядят — случайно выбрав направление в противоположную сторону от доходного дома. У девушки быстро закололо в боку, однако она продолжала бежать со всех ног и остановилась перевести дух только тогда, когда оказалась в относительной безопасности: у ворот церкви. Нора припомнила, что уже видела ее: в то утро, когда они приехали в Альбертстаун на дилижансе. А еще, кажется, о ней сегодня говорила Бекки… В храме было темно и пусто. Догорали несколько свечей на подставках напротив входа, и только в дальнем углу что-то сияло. Вероятно, алтарь? Нора с любопытством прошла вперед, слушая эхо собственных шагов. В дальнем конце храма, и правда, обнаружился алтарь — однако сиял вовсе не он. Чуть позади было было организовано место… напоминавшее еще один алтарь. На резной подставке стояла статуэтка, окруженная свечами — их явно зажгли не так давно. Нора огляделась по сторонам — но, похоже, здесь никого не было. Тот мерзкий пьяница тоже не появлялся: то ли не смог за ней побежать, то ли не решился зайти в церковь. В любом случае, пока что она в безопасности. Нора подошла поближе к статуэтке. Ничего подобного она раньше не видела: не то, чтобы ей часто доводилось бывать в католических храмах, но все же она неплохо представляла себе обычные элементы интерьера. Статуэтки, барельефы и фрески традиционно изображали библейские сцены или персонажей. Эта же фигура казалась женщиной, сложившей молитвенно руки. Она выглядела на первый взгляд обычно, но… Перепончатые когтистые крылья за ее спиной — вот что несколько смущало. Нора обошла постамент кругом, разглядывая непонятный предмет со всех сторон. Никакой таблички или чего-то иного, что пояснило бы назначение и происхождение любопытной вещицы. Она смотрела на статуэтку и почему-то не могла отвести взгляда. В ней было что-то… странно притягательное. Что-то живое, настоящее. Фигура будто смотрела в ответ. Нора осторожно потрогала острые кончики крыльев и ощутила нечто вроде… благоговения? Ей вдруг стало хорошо и спокойно. Гулкая громада церкви наполнилась теплом и уютом. Норе показалось, что она уже дома: словно сошла с электрички и возвращается в Дормонт к ужину. Как будто она достигла наконец какой-то цели, и ей сделалось оттого приятно и хорошо. Удивительно, что она — мусульманка во многих поколениях — смогла испытать это чувство именно в католической церкви, да еще и в глухом прошлом. Теперь Нора была совершенно уверена, что все дело именно в этом: в вере, в обретении дома, в принятии себя. В единстве с чем-то намного большим, чем маленький, слабый, одинокий человек. Снаружи раздался раскат грома, и Нора вздрогнула, возвращаясь к реальности. Ей нужно как-то вернуться к Линнер, не может же она переночевать здесь. А снаружи поджидают неизвестные опасности, мерзкие незнакомцы и бог знает, что еще. Ей вновь вспомнились слова Линнер о том, что та видит суть людей… Вдруг не так уж она и не права? Нет, конечно, не до такой степени все ужасно, как выходит по ее словам… или до такой? Для самой Норы жители Альбертстауна выглядели совершенно дикими и примитивными, а ведь их отделяют от нее каких-то полтора века, что довольно мало в контексте всей истории. Нора подумала о том, что примерно в это время могла бы родиться какая-нибудь ее прапрабабушка. И тут же вспомнила свое злоключение во французской деревне: эпоха была примерно та же, конец XIX века, и селяне казались Норе хоть и заботливыми, но ужасно отсталыми и невыносимо скучными. Она тогда невольно вспоминала инопланетянку, которая ее там бросила, и задавалась вопросом: неужели девушка из просвещенного двадцать первого века в глазах Линнер выглядит просто дикаркой? И вот именно это ей сейчас сказала таймледи. Она многое повидала во Вселенной, и неужели для нее все человечество — не более чем возня примитивных разумов перед кормушкой? Гроза на улице тем временем поутихла, и Нора осторожно высунулась наружу: все еще капает, но довольно слабо. Она натянула капюшон сильнее, завернулась в плащ и снова огляделась по сторонам. Улица казалась совершенно пустой; давешний пьянчуга, наверное, тоже вернулся туда, где ему наливали. Шлепая ботинками по свежим лужам, Нора торопливо зашагала по направлению к доходному дому. Встряхнувшись на пороге, она поняла, что успела все же сильно промокнуть. А еще ей было холодно — хотелось вернуться в тепло церкви, вспомнить снова то чувство дома и достигнутой цели… Линнер ждала ее: все на том же диване и как будто в той же позе. И, разумеется, ей не пришло в голову развести огонь в камине, но это почему-то уже не вызывало у Норы раздражения. — Я сделаю тебе чаю, — произнесла Линнер, не задавая никаких вопросов относительно того, где девушка успела побывать. — Переоденься, ты можешь простудиться. Нора ушла к себе, послушно сменила одежду на сухую приятную ночную сорочку и дождалась возвращения своей компаньонки с чайником и парой чашек. Жаль, что она не додумалась захватить и какую-нибудь булочку с кухни тоже… — Не делай так больше, — попросила Нора, согревая руки о горячую чашку. — Не надо так зарабатывать деньги. Это… Это неправильно как-то. — Почему? — Линнер склонила голову и посмотрела с искренним интересом блестящими льдистыми глазами. — Это как-то… неправильно, — повторила Нора. У нее не было сил спорить, что-то доказывать. Не было и желания. Прогулка под дождем как будто смыла в ней что-то яростное, раздраженное, и осталась только самая суть, выразить которую словами было сложно. — Это ненормально. — Здесь все считают подобное нормальным. И будут считать еще долгое время, подавая покупку и продажу такого рода под самыми разными соусами, — пожала плечами Линнер. — Я бы не позволила ему прикоснуться ко мне. Но… — Просто не делай такого больше, хорошо? Я не могу пояснить, что не так, но что-то точно не так. Может быть, мне неприятно, что это сделала именно ты и… — Нора запнулась. «И именно ради меня», таким было продолжение, которое она не хотела говорить. — Может быть, мне не нравится, что ты так думаешь о людях. Что мы все продажные, способны покупать кого угодно. Убивать кого угодно, обманывать, фантазировать о чем-то мерзком… Нора замолчала. Она поняла, что не только не может объяснить Линнер, что именно плохого в ее решении получить немного денег за счет фантазий Маверика. Она не может толком объяснить это и самой себе. А еще ей совсем не хочется об этом думать… И ей не хотелось вспоминать, что Линнер сказала о человечестве, вот только в голове против воли крутились обрывки той тирады… И вдруг Нора вздрогнула. Ведь было кое-что еще, на что она не обратила никакого внимания тогда, а должна была бы! — Ты сказала, что тот, кто убил Элеонору, родился на Земле. Откуда ты это знаешь? — То, как девушка была изуродована… То, что с ней сделали, говорит об этом. В действиях любого можно прочитать нечто. Составить своего рода профиль, набор свойственных черт. Девушку привязали к дереву, выпотрошили, зашили и изуродовали. Для этого не нужны инопланетные технологии, в этом читается… человек. Более того, этот человек был знаком с жертвой. В его действиях читается нечто личное. — Даже не знаю, что на это ответить, — протянула Нора. — Казалось бы, это хорошо: ты точно сильнее любого человека здесь. И можешь его поймать. Но с другой стороны, я не хочу думать о том, что двигало этим человеком…. Линнер. Скажи, мы когда-нибудь изменимся? Инопланетянка заморгала — как делала всегда, если не сразу понимала смысл вопроса — а потом кивнула. Нора улыбнулась: все же и у Линнер были какие-то особенные черты, манеры поведения. Она могла отлично подстраиваться под среду, мимикрировать и копировать действия других, однако если этого не требовалось, то становилась собой. Галлифрейкой, которая приносила Норе чай. Отвечала на ее вопросы. Недоуменно хмурилась, дергала себя за косу, моргала или щелкала пальцами. Нора вдруг подумала, что есть какие-то темы, которые ей куда проще обсуждать с Линнер, чем с кем-либо другим. Пусть даже ответы таймледи порой были туманны, а порой казались невнятной шифровкой. — Изменитесь, — просто и уверенно ответила она. — Вы много-много раз изменитесь.