* * *
— Тебе же не предлагают с ней нянчиться! У Ксено прекрасная жена, она все делает сама. — Мне нет дела ни до его жены, ни до его ребенка. Потому что я туда не собираюсь. Один сидел за столом, второй нервно расхаживал по кабинету. Оба были на взводе. — Хватит мельтешить. — Хочу и мельтешу. — Это мой кабинет, драклова мать! Сядь! — А вот орать на меня не надо, — Квиррелл не сел, но остановился напротив стола. — Лучше объясни, только внятно, отчего ты так уперся. Дорого? — Нет, — буркнул Снейп. — Есть варианты получше? Он молча помотал головой. — Тогда в чем же дело? — Квиррелл, ты вроде бы не идиот, — вздохнул Северус. — А вопросы задаешь идиотские. Представь: море, солнце, небо голубое, птички поют, детишки играют... Теперь на меня посмотри. Внимательно. Вписываюсь я в эту идиллию? — Действительно, в комнате присутствует идиот, — кротко согласился Квиринус и неожиданно рявкнул: — И это ты! Потому что кроме птичек и детишек там будут двое взрослых образованных магов, которым интересно общаться с тобой! С тобой, угрюмище ты подземельное, понимаешь?! — Он решительным шагом направился к двери и уже оттуда добавил: — Ладно. Не хочешь — не надо. Сиди в своих катакомбах. Глядишь, к сентябрю приобретешь геральдический цвет лица. — Это какой же? — не понял Северус, которому отчего-то вдруг стало весело. — Изумрудно-серебристый, что ли? — Серо-зеленый, как плесень, — сердито ответил Квиринус и хлопнул дверью.* * *
Солнце ослепило, заставив зажмуриться, загрохотало что-то металлическое, и женский голос ойкнул удивленно и немного испуганно. Снейп открыл глаза: они с Квирреллом стояли на заднем дворе двухэтажного дома, обнесенного высоким забором. Портключ, присланный накануне Лавгудом, перенес их из дождливого Северного Элгиншира в ясный теплый день Восточного Суссекса. Грохотала крышка жаровни, которую они зацепили при появлении, а ойкнула невысокая кудрявая молодая женщина в голубых джинсах и клетчатой просторной рубашке с закатанными рукавами. Судя по испачканным коленям и рабочим перчаткам, она совсем недавно возилась в земле. Предположение подтверждала и груда сорной травы у ее ног. — Думала, вы у главного входа появитесь, — в ее тоне звучала насмешка над собственным недавним испугом. — Вот и закопалась тут... — Миссис Лавгуд практикует анимагию и временами превращается в крота, — заметил Квиррелл. — Сейчас я превращусь в крокодила и что-нибудь неотъемлемое тебе отъем! — шутливо пригрозила Лавгуд, снимая перчатку и протягивая Северусу узкую ладонь. — Пандора, без всяких «миссис». Добро пожаловать! Ее нельзя было назвать красавицей. Крупные, тяжеловатые черты лица, зеленовато-серые прозрачные глаза, приводящие на память стекло аптекарских пузырьков, подростковая резкость жестов. Но голос — мягкий, без визгливых ноток даже в смехе, — придавал ее облику какое-то тихое очарование. Пандора показала им дом: светлый, чистый, полный забавных безделушек и развешанных по стенам причудливых поделок из веток, ниток и бог знает чего еще. Из кухни тянуло ароматами кофе и жаркого, из открытой двери на задний двор — цветами и травой. Порыв ветра принес еще один запах — горьковато-соленый, свежий. И мерный долгий вздох, первый привет близкого моря. — Ксено вернется к вечеру, а вы пока располагайтесь, — вслед за хозяйкой гости поднялись на второй этаж. — Обед не готов еще, но если ничего не имеете против кофе и сэндвичей с ветчиной, приходите в кухню. А если хотите попробовать морских деликатесов, можете прогуляться в «Золотой галеон» — это паб в десяти минутах ходьбы отсюда. — «Галлеон»? — удивился Снейп. — Это паб для волшебников? — Речь не о монете, а о корабле, — улыбнулась Пандора. — В семнадцатом веке у здешних берегов затонул испанский галеон с золотом, отсюда и название. Это магловский паб, так что вам прежде придется поменять ваши деньги на фунты стерлингов. Тут неподалеку живет один из наших, он меняет по выгодному курсу. — Вы так хорошо ориентируетесь в этих вопросах... — Я маглорожденная, — просто ответила Лавгуд. — Мне привычно. Он закрыл за собой дверь и огляделся: вот, значит, где ему предстоит провести ближайшие две недели. Кровать под лоскутным одеялом, шкаф у стены, стол, стул, кресло... Чисто, тихо, солнце просвечивает сквозь белые гардины большого, в полстены, окна. Отодвинув ткань, толчком распахнул створки. Все тот же солоноватый ветер омыл лицо, где-то проехала машина, коротко взлаяла собака, донеслись обрывки музыки и чьих-то голосов... Неспешная жизнь отдыхающих людей наполнила комнату. Из окна виднелись темные черепичные крыши, зеленая пена древесных крон и за всем этим — сизо-голубая полоса моря, из которой белыми кораблями вырастали меловые утесы. Их снежные громады тянулись до горизонта, разделяя синь воды и неба ломаной линией зеленовато-рыжих обрывов и выступов. Северус вспомнил, с какой неохотой согласился он на это путешествие, как пришлось подробно объяснять Дамблдору, с кем и где он проведет отпуск, как он, уже держа в руках собранную сумку, хотел плюнуть на все и никуда не выходить из подземелий... Море вздохнуло, точно хотело сказать: «эх ты, упрямец глупый...» В кухне он застал Квиринуса, уже переодевшегося в магловскую одежду. Пандора наливала ему кофе в большую глиняную кружку. У дальнего конца стола на специальном стульчике сидела годовалая дочь Лавгудов. Девочка перебирала ворох цветных лоскутков, сбрасывая на пол то один, то другой, и сосредоточенно наблюдала за их полетом. Поглощенная своим занятием, она не обратила никакого внимания на появление еще одного взрослого. — Северус, ты и по утесам в мантии намерен лазить? — весело удивился приятель. — Сдует — и полетишь, как на парашюте! — Лазить? Что, в этих местах отменили трансгрессию? — парировал Снейп, присматриваясь к толстым сэндвичам. — В долгих прогулках есть особое удовольствие, — возразила Пандора. — Вам стоит попробовать... Но, конечно, не помешает переодеться во что-то более удобное. — Ходи! — неожиданно выговорила девочка, уставившись на него светлыми, как у матери, глазами. — Вот и Луна со мной согласна, — рассмеялась женщина. Ботинки на толстой упругой подошве сами свернули с асфальтовой дороги на утоптанную каменистую тропу. Чертополох и кусты ежевики напрасно цеплялись за брюки — их колючкам не пробиться сквозь плотную грубую ткань. Ветер, заметно окрепший, раздувал полы куртки, холодил шею в расстегнутом вороте рубашки. Но застегиваться не хотелось: наоборот, так и подмывало побежать по распахнутому зеленому простору, и чтобы куртка вздулась за спиной, как парус! Не сговариваясь, направились к ближайшему холму, утюгом выдававшемуся над морем. Квиринус захватил с собой колдокамеру и теперь неутомимо щелкал затвором на все вокруг. — Гляди-ка! Далеко впереди из-за зеленого гребня выплыла в небо странная краснокрылая птица. — Забыл, как называется эта магловская штука... Но она управляется ветром, а не мотором. А представь, если б рядом с ней оказались мы на метлах! — Ну нет, — Северус завороженно следил за плавным движением алого лепестка, который поднимался все выше и выше, — Если уж летать, так без метел... Смотри, там еще! Вслед за красной птицей показались синие, желтые, лиловые... Теперь это больше всего походило на отпущенную связку разноцветных воздушных шаров. Квиринус побежал вперед, чтобы снять их поближе. ...Много лет спустя эта картина, как живая, будет вставать перед глазами слизеринского декана: пологие зеленые холмы, опрокинутая чаша неба с пестрыми мазками легких крыльев и облитый солнцем человек, бегущий им навстречу.* * *
К вечеру ноги, не привычные к долгой ходьбе, грозили вот-вот отвалиться. Пятки саднило, спину ломило, горели обожженные щеки и нос. Пандора, прохаживаясь насчет перебравших солнышка горе-туристов, смазывала в кухне красную физиономию Квиринуса противоожоговой мазью. Северус поспешил воспользоваться средством из собственной аптечки: мысль о том, что к его лицу могут прикоснуться женские пальцы, привлекала и смущала одновременно. К счастью, звенящая усталость во всем теле быстро вытеснила прочие чувства. Он повалился на кровать, не сомневаясь, что сегодня ни снотворное, ни Бессновиденческое не потребуются. Ксенофилиус вернулся уже в сумерках. Посетовал на дела, которые имеют обыкновение сваливаться внезапно, и пообещал, что завтра непременно отведет их смотреть закат. «Такое зрелище пропускать нельзя. Оно не повторяется и никогда не наскучит». Стемнело. На заднем дворе зажглись яркие фонарики в траве и на деревьях. Хозяин и гости расположились в плетеных креслах вокруг стола, на котором все было накрыто к чаю. Немного погодя к ним спустилась и хозяйка, уложившая ребенка спать. Лавгуд и Квиррелл увлеченно обсуждали какую-то публикацию в «Придире», на которую ополчился «Пророк». Пандора молча налила всем чаю и, протягивая чашку Снейпу, спросила: — Не разочарованы нашими утесами? Днем у вас был не слишком веселый вид. — Да, поначалу я был против идеи провести здесь отпуск, но теперь могу сказать, что не жалею. — Гудят ноги? — Просто кошмар какой-то! — охотно признался он. Отчего-то с этой женщиной ему хотелось быть откровенным. — Завтра еще поноет немного, а потом отмахаете десяток миль — и не заметите, — подбодрила она его. — Проверено личным опытом. Скрывшись в темноте дома, она вскоре вернулась с гитарой. — Превосходная идея, Дора! — оживился Ксенофилиус. — Я так люблю, когда ты поешь... — Надеюсь, у гостей уши не завянут от моего музицирования, — усмехнулась Пандора, подкручивая колки. — Начнем с веселого, да? Северус прохладно относился к музыке и уж тем более не стремился запоминать песни. Какие-то обрывки сохранились в памяти со времен радиолы, которую когда-то любил слушать отец, но это было совсем другое... Голос Пандоры подчинялся ей полностью. Сейчас он звенел озорным весельем, потому что в песенке говорилось о неунывающем разбойнике, который знает, что не все потеряно, пока есть виски в кружке[1]. Лавгуд прихлопывал в такт и ладно подхватывал припев. Закончив первую песню и ответив шутовскими реверансами на заслуженные аплодисменты, начала следующую — неторопливую, немного грустную, о девушке в платье с зелеными рукавами[2]. И вновь изменился голос: стал мягким, мечтательным, точно пришедшим из какой-то далекой эпохи прекрасных дам и галантных кавалеров. Северус забыл об усталости, забыл о боли в ногах — он слушал и не мог поверить, что такое возможно. Но вот отзвучала и эта... Исполнительница прижала ладонью струны и наклонила голову. Слушатели уважительно молчали. — Еще одну — и все на сегодня, устала, — наконец объявила она. — Ксено, вы с Квиринусом ее слышали, а наш новый гость еще нет. Интересно будет узнать ваше мнение, Северус. Она помедлила мгновение и тихо начала: Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей. В мерцающем свете фонариков он не мог быть уверен наверняка, но ему казалось, что смотрит она только на него и ему одному рассказывает давнюю историю о чести и мужестве сгинувшего племени, и плачет, и гневается и гордится... Затих последний аккорд. Ксенофилиус наклонился к жене и ласково погладил ее по руке. Квиррелл перевел дыхание и поудобнее устроился в кресле. — С тех пор как родила, не могу спокойно петь о мальчике, — раздумчиво проговорила Пандора. — Отказываюсь принимать любую смерть, особенно такую... когда даже не оставляют выбора. Хотя умом понимаю, что бывают ситуации, когда иначе нельзя. Вы согласны со мной, Северус? — Да, — не сразу ответил он. — Но в этой истории я больше всего сочувствую не мальчику, а старику. Именно потому, что ему пришлось выбирать. И отвечать за свой выбор. Думаю, это гораздо труднее. — А мне больше всего жаль потерянное знание, — вздохнул Квиринус. — Короли приходят и уходят, а утраченного не вернешь. Дом уже давно спал, а Северусу все еще чудился перебор гитарных струн и нежный тихий голос. И прежде, чем провалиться в теплую темноту, чувствуя краем сознания, что сон будет крепким, освежающим и не принесет кошмаров, он прошептал одними губами, впервые понимая особый вкус слов: — Моя святая тайна, мой вересковый мед...