***
— Да, это тебе не темнианская уличная еда, — протянула Шиго, бросив на тарелку кусок холодной, будто резиновой пиццы. — Но и не черствый хлеб, — заметил Драккен, — Может, хотя бы разогреешь? Скучал я по твоим огненным ручкам. — Какая разница, все равно на Севере готовить никогда не умели, — отрезала женщина, как-то сжалась и спрятала руки под кофту. Доктора удивил этот жест. «Не будет же она так отросших ногтей стесняться» — пронеслось в голове мужчины. Он уже хотел поинтересоваться странным поведением супруги, как в дверь постучали. Шиго подорвалась с места и вернулась с двумя стаканчиками какао. — Можешь не соблазняться, пить этот автоматовский суррогат невозможно, — фыркнула зеленоглазка. Драккен все же сделал глоток — напиток скорее походил на подкрашеное молоко с пенкой и сахаром, на дне лежали крупицы, напоминающие дешевый растворимый кофе — если стакан встряхнуть, они, будто снежные хлопья, опадали вниз. Ученый скорчил гримасу отвращения, женщина лишь улыбнулась: — Ты делал самое лучшее на свете какао. — Что правда, то правда, – усмехнулся Дрю, — Помнишь, как ты попробовала его в первый раз? — Наше первое совместное рождество, — мечтательно протянула брюнетка.***
В тот день Шиго так и не отправилась на Мальдивы — нелётная погода. Тарелка, как назло, сломалась, пришлось вызывать «Убер» и два часа провести в пробке с болтливым горе-водителем. В логово она добралась ближе к ночи, замерзшая, уставшая и злая. — Шиго? Ты все же решила составить мне компанию? — Отвали, доктор Ди! – огрызнулась девушка, и хотела закрыться в своей комнате, но ученый заставил ее спуститься в зал. Там уже было приготовлено уютное кресло и чашка какао. — Пей пока не остыло, грейся. Больная ты мне не нужна, — строго добавил злодей и вышел из комнаты. Шиго что-то проворчала и глотнула напиток… — Черт возьми! Док, говорю как истинный ценитель крепчайшего кофе без молока и сахара, это лучшее, что я пробовала в жизни! С чердака донеслись неясные возгласы, которые сменились грохотом металла. Девушка хихикнула и оглядела зал: гигантская елка, переливающаяся разноцветными шарами, окна в гирляндах, даже вязаные носки над камином — все как на типичной рождественской открытке! «Странный человек этот доктор Ди, — пронеслось в голове зеленоглазки, — Хорошо еще на Хэллоуин отговорила его в костюм Франкенштейна наряжаться, он и без того работников своим видом пугает» — А вот и наше сегодняшнее развлечение, — пропел Драккен, — Телек накрылся, так что будем как в начале 20-го века. С этими словами он поставил на столик настоящий старинный граммофон. После нескольких манипуляций пластинка закрутилась, а из трубы полился красивый мужской голос. — Мог бы и посовременнее что-нибудь поставить, — заметила брюнетка. — К твоему сведению, это классика. И вообще, надо расширять свой музыкальный кругозор, не одну же МС Ханни слушать. — Кла-ассика, — язвила зеленоглазая, — Представляю, как ты до дыр заслушиваешь любовные баллады, мечтая, что однажды будешь распевать их «той самой…» — Шиго!***
— Wise men say… Оnly fools rush in… Бывшая злодейка отвлеклась от воспоминаний и с улыбкой взглянула на мужа, тот протягивал ей руку для танца. — But I can't help falling in love with you… — Ты мой Элвис Пресли, — нежно протянула Шиго и ответила на приглашение. Супруги медленно кружились без музыки, да ее и не требовалось, их души без того пели в унисон. Шиго положила голову Драккену на грудь и прикрыла глаза, тот потянулся, чтобы поцеловать ее руку…. — О Господи, что это?! — Не успела твоя армия спасти мой маникюр, — грустно усмехнулась она, — Следователь хотела полностью отрезать руки, но я убедила, что без них труднее написать «чистосердечное признание», — зеленоглазка пыталась язвить, но голос дрожал, — Хотели вырвать язык — за дерзость, разумеется, — убедила, что рассказать о «секретных планах» не смогу. Тогда один из конвоиров ударил мне топором по ногтю… Далее в ход пошли иглы, щипцы и раскаленное масло… — Огонечек… — Кстати об этом. То ли из-за более десятка ран, то ли ногти были своеобразной защитой, но… Я… Я больше не могу пользоваться силой! — Шиго всхлипнула, — Больно, очень! Каждый раз пламя будто сжирает пальцы… Точнее то, что от них осталось… Дрю обнял женушку, стал гладить и чесать ей голову. Этот нехитрый массаж всегда оказывал на нее волшебное действие. Шиго немного успокоилась и протянула: — Кто я теперь? Без способностей? — Дорогая, любимая, самая умная и красивая… Варежка. Женщина вскинула бровь. — Перчаточка! Нет же… Рукавичка! Блин, как там ее… — Да что ты имеешь в виду?! — Помнишь мультфильм, который так обожал Шон? Ну, про чокнутого белого пса, который возомнил себя героем? Шиго, нахмурившись, кивнула. — У него была подружка — кошка без когтей. Такая же хитрая, с прелестными зелеными глазами. — Какой ты милый! И странный! — Я странный?! А свидание, какао и пицца в самом ужасной тюрьме королевства — не странно?! Шиго рассмеялась и крепко обняла любимого. Солнце уже заходило, и на стене отражались две тени: доктор и напарница, муж и жена, король и королева, просто любящие друг друга сердца, которым оставалось биться в такт менее восьми часов… С наступлением темноты Шиго быстро уснула. Драккен, который всегда был полуночником, наслаждался красотой своего Огонечка: лунный свет ласкал ее бледную кожу, густые черные кудри небрежно раскидались по нехитрой постели, кое-где в них снова попала солома, мирно вздымалась белая, с зеленоватым оттенком, грудь. Доктор прижал большой палец к ямочке на запястье — четкий, стройный и невероятно правильный, как марш ее любимой гвардии, ритм.«Хорошо, что я уйду раньше. Не знаю, как смог бы жить, зная, что ты мертва»
Тут он заслышал шаги в коридоре. Решение было внезапным: Дрю подбежал к двери и стал дергать задвижку, так чтобы его услышали, но и стараясь, не разбудить Шиго. Наконец, окошко отворилось. — Чаго тебе? — спросила толстая охранница. — Это моя последняя ночь, хотелось бы выйти на балкон, воздухом свежим подышать. — Ишь, чо удумал! Спрыгнешь еще, а мы команду палачей заказали! — воскликнула старуха и чуть не захлопнула щелку, но ее перебил молодой коллега: — Да пусти ты его, мож человек покурить хочет, а жена запрещает! Охранница фыркнула и достала ключи. Драккену одели наручники и вывели на террасу. Порывы ветра колыхали вершины старых елок, тонкая дымка окутала вершины гор, ухали совы, затягивали голодные песни волки. Далеко-далеко за всей этой суровой красотой беспокойный Эллинбург. Драккена туда больше не тянуло, хоть безумный, но все же ученый, он с самого начала этой вакханалии понимал, что никто не придет их спасти. Да ему и не хотелось. Организовывать восстания, снова призывать многострадальный Шиготон к топору… Его время ушло, настал миг нового солнца… Новой королевы. Мужчина поднял глаза. О, великое, бескрайнее северное небо! Пар изо рта потянулся вверх и тут же рассеялся, дабы не осквернять чистоты этого бархатного полотна, на котором без труда можно было различить каждое, даже самое маленькое созвездие. Тут одна из звезд подмигнула, рассекла свод и укрылась за вершинами гор.«О, Маргарет…»
***
Как бы не были заняты король и королева, укладывание маленьких принцесс и принца спать оставалось доброй традицией. Старшие дети уже были в постелях, и пока Шиго дочитывала Элли одну из сказок Андерсена (Шон решительно отказался, заявив, что «книжки на ночь для малышей») Драккен вышел в сад и принялся искать свою младшую дочь, которая давно затерялась средь гостей банкета. Что не удивительно, ведь даже опытные няньки не всегда могли усмотреть за этой общительной и чрезмерно подвижной девчонкой. «Гори, гори, моя звезда Звезда любви приветная Ты у меня одна заветная Другой не будет никогда Ты у меня одна заветная Другой не будет никогда» Услышав знакомый голосок, Драккен сразу нашел потеряшку. Маргарет собрала вокруг себя целую кучу людей, взгромоздилась на столик в беседке и пела. «Лучей твоих неясной силою Вся жизнь моя озарена Умру ли я, ты над могилою Гори, сияй, моя звезда! Умру ли я, ты над могилою Гори, сияй, моя звезда!» Девочка, удивительно профессионально для своих пяти лет, удерживала последнюю ноту, а когда оборвала, в «зале» раздались аплодисменты… — Браво, Вороненок! Браво! Принцесса, наконец, заметила отца и спрыгнула с импровизированной сцены, Драккен тот час же подхватил ее на руки. — Все, маленькая дива, концерт окончен, пора в кроватку. — Я не хочу спать! — капризничала девочка, — Я хочу петь! Всю ночь! Всю жизнь! — Маргаретти… — устало выдохнул доктор, а она снова запела. Clang, Clang, clang went the trolley, Ding, ding, ding went the bell, Zing, zing, zing went my heart strings, From the moment I saw him I fell… — Ты правда хочешь посвятить этому жизнь? — с улыбкой подошла к ним популярная шиготонская актриса Эмма Родригез. — Да! Хочу петь! И танцевать! А лучше: все сразу! — воскликнула принцесса. Эмма с умилением взглянула на Драккена. — Послушай, завтра утром я еду в Алмазнию на кинопробы, хочешь со мной? Уверенна, твои таланты по достоинству оценят в музыкальном театре! — Юху! — захлопала в ладоши девочка, — Я стану актрисой! Настоящей актрисой! Внимание, на сцене Маргаретта Долорес! — Но, — с напускной строгостью добавила женщина, — Чтобы пройти все испытания надо хорошенько выспаться. — Ой! Тогда я уже сплю! Малышка уткнулась в плечо отца и громко засопела. Эмма и Драккен с улыбкой переглянулись. С горем пополам доктор уложил дочку в постель и уже собирался прикрыть за собой дверь, как вдруг раздался сонный голосок: — Знаешь, о чем еще, помимо танцев и пения, я мечтаю? — О чем же? — спросил Драккен, поправляя ей одеяло. — Я хочу стать звездой с хвостиком и летать по небу! — Кем-кем? — Элли показывала картинки с каменной звездой, у которой был яркий хвост. Они называются… кареты…кассеты… — Кометы? — Они самые, — зевнула кроха, — Когда я умру, я стану кометой и буду летать по всему Шиготону! — Ну и фантазия у тебя, — улыбнулся король, поцеловал дочь в лоб и вышел, оставив на столе, горящий тусклым светом ночник.О, малышка! Где бы ты не была, надеюсь, ты счастливей всех нас
***
Утро неслышно прокралось в «райскую келью» бывших правителей. Шиго взглянула на спящего мужа: от осознания того, что она совсем скоро станет вдовой ком подступил к горлу. Женщина выдохнула и прижалась к его широкой груди, на которую упали горячие слезы. — Нет, — сказала она себе, — Хочу, чтобы он запомнил меня улыбающейся. Уже через полчаса Драккен одевался на казнь будто это рядовой «выход в свет» — Позволили умереть в любимом мундире, какая честь! — Ах, всего лишь подлизывание задницы мировой общественности! — в обычной манере хмыкнула Шиго. — Эта страна еще увидит блистательную правительницу, — Дрю погладил жену по щеке, — Столь же прекрасную, как ее мать! Тут в стенах камеры раздался тяжелый звон, извещающий о подготовке расстрельных групп и скорой казни. Бывшие венценосные супруги посмотрели друг на друга… Поцелуй был страстным, немного терпким и нежным, казалось, все закаты и рассветы, ссоры и примирения, авантюризм злодейств, достижения в коронах, страх революции — все слилось в одном лишь поцелуе. Лязгнул металлический замок, дверь открылась и Драккена заковали в наручники. — Не забывай меня, Огонечек! — Забыть такого идиота?! Забыть МОЕГО идиота? Да не в жизнь! — улыбнулась Шиго, прежде чем железное полотно разделило их навеки. Ее губы все еще болели от долгих поцелуев, зеленоглазка сама не заметила, как впивается в них зубами, лишь бы продлить это чувство. Спустя несколько минут хождения по длинным темным коридорам, Драккен услышал полный боли и отчаяния женский крик. Его конвоир, а по совместительству бывший охранник — Девид Лавьер, не повел и бровью. — Не пойму, меня с тобой судьба или злой рог сводит? — А что вы хотели? Далеко не все военные перешли на сторону Олсина, перестреляли и уволили стольких, что кадров не хватает! Даже расстрельную группу вам аж из Драккенвиля высылали! Доктор усмехнулся: мог ли он представить, что смерть к нему придет из места, которое он когда-то с гордостью называл «своим детищем»? Ироничное все-таки место этот Шиготон… Сразу видно — «мамины гены». — Умирать страшно? — неожиданно спросил парень. — Во-первых, я еще живой, — философски ответил Драккен, — Во-вторых… каждая сказка, особенно злая, рано или поздно кончается. Девид смущенно опустил взгляд и повел его дальше. Помещения становились все светлее, из некоторых окон уже виднелись пейзажи «убойного двора»: палачи, сложив ружья, курили сигары. А жизнь настолько интересная и яркая, что доктор не жалел ни о чем! Нет… Все-таки нужно было соглашаться на тот розовый маникюр со «старазиками», который так уговаривали его сделать дочки и Сэм Лисовец, подробнее исследовать магические способности Алисы, добыть волос единорога для создания «Луча Смерти»…. Дрю улыбнулся этим мыслям. На самом деле, сейчас он хотел лишь одного — увидеть самого дорогого человечка, о котором думал ежесекундно — его дочь, Элли. Конечно, это уже невозможно… — Да хватит лапать меня своими грязными руками, чудовище! — Правду говорят, ты еще хуже мамашки с папашкой! Мерзкая избалованная принцесска… — Знаешь, что эти «мамашка с папашкой» сделают с тобой за такие слова?! Сердце Драккена подскочило — этот голос он узнал бы из тысячи. Они свернули за угол. — Папочка! — Элли! Девид Лавьер высвободил подопечного из цепей и Драккен кинулся обнимать дочь. Принцесса (а для доктора она навсегда останется таковой) встретила его живыми глазами, на похудевшем, но здоровом лице красовался огромный пластырь («Эта Анна Шмец мразь, но честная мразь» — пронеслось в голове ученого), многострадальные руки скрывали рукава плаща. — Давай не будем об этом, — сказала девушка, заметив, что отец разглядывает ее увечья, — Мы все живы, а большего и не надо…. Ты не представляешь, как я соскучилась по кондиционеру для волос и лимонным пирогам! А еще по мягкой постели, коллекции единорогов и… Хорошо, что скоро будем дома. Драккен вопросительно поднял брови, Элли нахмурилась. — Ну… Шон рассказывал, что у вас там какая-то новая армия… Разве она не победила и не освобождает нас? — Милая… — доктор погладил дочь по щеке, уже планируя, как будет говорить ей правду. Элли почувствовала что-то не то, ее голос дрогнул: — Нас ведь… Отпускают? Папа, скажи, что нас отпускают! Бывший король мотнул головой. — Тебя — возможно. А меня и твою маму казня… — Нет! — взвизгнула Элли, — Ты врешь, ты все врешь! — Девочка моя… Голубоглазка всхлипывала и отталкивала отца, ее конвоир достал шокер, но кашель Девида заставил его спрятать оружие. Драккен все-таки обнял дочь и Элли разрыдалась у него на груди. — Тише, не плачь, милая, — приговаривал доктор, гладя ее по голове, — Не плачь. Однажды, ты станешь замечательной правительницей, прям как… Нет, даже лучше! Верь в себя, будь сильной… — Все, отставить сопли! Расстрельная команда уже наготове! — крикнул Девид и оторвал Драккена от Элли. — Ты тоже пошла! — воскликнул охранник девушки и, чуть ли не за шкирку, потащил ее в другую сторону. Выстрел. Падение. По щекам голубоглазки пробежал ручей слез, она хотела обернуться… Удар по голове. Темнота.***
Звон в ушах потихоньку сменялся шаркающими, клацающими звуками и стуком зубов. Элли с трудом подняла тяжелые веки: это помещение было ей не знакомо, синий рисунок на белой плитке расплывался перед глазами. Девушка опустила взгляд и тут же смущенно прижала колени к груди: совершенно голая, она сидела в ржавой чугунной ванне. Чтобы хоть как-то спастись от холода, бывшая принцесса хотела укрыться волосами, но никак не могла достать их из-за спины. Мутная вода колыхнулась, и в ней показалось что-то длинное и черное… — О Господи! Девушка завизжала и подскочила, (чьи-то сильные руки грубо вернули на место) сознание тот час же вернулось: ее моют, ее обстригают. — Вы не имеете права, Я принцесса Шиготона! — А в соседней палате Наполеон! — крикнула грузная санитарка. Элли пыталась вырваться, доказать, что она не должна здесь быть, что это какая-то ошибка. Ей наносили удар за ударом, выкручивали руки и пальцы. Укол. Странные узоры пред глазами. Пустота.