Кто слишком долго раздумывает над каждым шагом, стоит всю жизнь на одной ноге. ©Керстин Гир
— Я не жалею о том, что сказала вчера. Я оборачиваюсь. Это первое, что произносит Айви, стоит нам пересечься взглядами. Она выглядит до боли серьезной, немного помятой после вчерашнего, а еще до безумия милой, отчего я не сдерживаю улыбку. Просто не получается делать лицо кирпичом, когда свинец её глаз заставляет кожу плавиться, а уголки тянуться кверху. Я еле заметно усмехаюсь, стоит ей присесть рядом и вытянуть худые ноги, облаченные в пижамные штаны. Она достает из-за уха сигарету, цепляясь за фильтр уголками губ. Волны снова шумят, ласкают слух и успокаивают взволнованное сердце, готовое в любой момент выпрыгнуть из груди — привычная близость вызывает новые ощущения. Дышать рядом с Айви практически невозможно: ком в горле толкает кислород обратно. Всплывающие картинки вчерашних событий невольно заставляют меня чувствовать смущение. Я сразу же вспоминаю раскрасневшееся из-за алкоголя лицо и то, каким взглядом Айви меня прожигала. Мне кажется, будто сердце, которое давным-давно не бьется, начинает стучать в груди как ненормальное. — Это впервые, когда мне действительно не стыдно за сказанное по пьяни, — добавляет она, а затем чиркает зажигалкой. Огонь чихает на сигарету, та начинает дымиться и сизый дым тягучим облаком кружится возле лица Айви. — Хотя, знаешь, не бери в голову. Она усмехается — видимо, собственным мыслям — краешком губ, что дрожат, а затем впивается пальцами в немного спутанные ото сна волосы, закрывая лицо руками. Сигарета меж пальцев продолжает клубиться, а профиль Айви освещают ломанные лучи притаившегося в небе солнца. — Я рад, что ты не жалеешь, — произношу я, подставляя лицо ветру. — Мне хочется думать, что вчерашний день — это новая ступень наших взаимоотношений. Слышу, как она шумно выдыхает. Стоило бы перевести взгляд, но вместо этого я прикрываю глаза, решая, что не стоит — не хочу огорчаться раньше времени, равно, как и видеть на её лице растерянность. Где-то сбоку слышится мурчание. Кошка снова трется об Айви, для которой молчание сейчас наверняка является панацеей. Впрочем, удивляться нечему — неловкость между нами должна была образоваться еще вчера, но в силу опьянения она сошла на нет. И мне сложно сказать, что именно я сейчас испытываю: неудобство, желание заговорить первым, чтобы избавиться от той самой неловкости, или исчезнуть? Проворный ветер играется с кончиками темных волос, пальцы осторожно касаются деревянной поверхности половиц рядом с моей рукой. Я наблюдаю за этим пару секунд, прежде, чем слышу её тихий и хриплый голос. — Мне кажется, что мы уже давно перепрыгнули несколько. Несмотря на то, что прикосновение её руки не отдается ничем, кроме навеянной иллюзией отчаянного биения моего сердца, мне сложно вымолвить хоть слово. Я могу только недоуменно смотреть ей в лицо, пытаясь поймать взгляд, обращенный к взволнованному морю. Мы с ним до боли похожи — я бы с удовольствием выбросился на берег, крича о своих чувствах, что есть силы. Но, в отличие от моря, во мне смелости не больше, чем в Айви. И сделать шаг безумно страшно, несмотря на то, что в глубине души я знаю, что именно она ответит. Звучит самоуверенно, но я, кажется, научился правильно слушать голос интуиции, вместо того, чтобы его игнорировать. — И это больше, чем просто взаимная поддержка, — она улыбается, пряча взгляд. Я цепенею, не зная, что сказать. Удается, что странно, только дышать — и то через раз. — Такое ощущение, будто я знаю тебя всю жизнь. Чувствую, каково тебе было здесь до нашей встречи. Понимание этих вещей вызывает бурю эмоций, объяснить которые у меня не получается. Я не знаю, признание ли это или попытка сказать, что я очень сильно к тебе привязалась, но мне кажется, что будет неправильным — скрывать это от тебя. Особенно после вчерашнего, когда я попросила тебя не уходить, эгоистично полагая, что делаю все правильно. — Айви… — Нет, — вглядывается в мои глаза прямо, решительно, не пытаясь отступать от сказанного ранее, — дослушай. Я думаю об этом уже не первый день. То, что ты мертв вызывает во мне огромное сожаление и боль, хоть я и знаю, что моей вины в этом нет. Те же ощущения были и с Фей, но разница между вами в том, что тогда я убежала, потому что испугалась. Я была ребенком, которому хотелось внимания, неважно, кто это был: мертвый или живой. И я жалею, что обошлась так с ни в чем не виноватой девочкой, струсив. Но сейчас все по-другому, и я не хочу убегать ни от своих страхов, ни от своих чувств. Пора становиться старше и учиться брать ответственность за свои слова, поступки и преодолевать моральные тяготы. Поэтому, — Айви твердо поднимается на ноги, оказываясь передо мной, — давай договоримся больше не убегать. Я вижу, как в грозовом небе её глаз теплится надежда. Айви ждет моего ответа, смотря так словно я — спасательный круг, за который ей нужно ухватиться в попытке не утонуть. Как так вышло, что мы поменялись местами? Происходящее похоже на сцену, которую я наблюдаю со стороны. Волнение, неуверенность в своих действиях, страх быть непринятым — пожалуй, эта гремучая смесь толкает меня на необдуманные и рисковые поступки. Не ведая, что делаю, я вновь вглядываюсь в черноту её бескрайнего зрачка. А через мгновение поднимаюсь на ноги, оказываясь с ней лицом к лицу. Ветер треплет тёмные волосы Айви, заставляя их взлетать над оголёнными плечами. Я цепляюсь за её лицо руками, после чего, не понимая, почему именно сейчас во мне проснулась железная уверенность в нужности сего действия, поддаюсь вперед, ловя губами её губы. Знаю, что это жалкая попытка почувствовать, но, наверное, из-за теплых лучей дневного солнца мне кажется, будто я действительно ощущаю тепло её близости. Айви не отталкивает, только заводит руки мне за спину, наверняка обнимая. Я слышу, как тяжело она дышит, как все звуки начинают казаться белым шумом. Мгновение, делающее по истине живым, настоящим, осязаемым. Боже, как же хочется подумать, что она тоже чувствует это разрывающее легкие тепло. Когда я открываю глаза и встречаюсь с её лучистым взглядом, полным слез и недоумения, Айви кажется мне еще прекрасней. — Ты попросила меня не убегать, — слова даются тяжелее, чем думалось. — Можешь считать этот шаг согласием. Я улыбаюсь, а затем, не давая ей возможности опомниться, покидаю крыльцо, стараясь унять шквал подступивших к горлу эмоций.* * *
Неловкость между нами становится вполне осязаемой, пускай мы и пытаемся делать вид, что произошедшее — не больше, чем просто дружеское касание. Меня разрывает куча вопросов, ответы на которые хочется узнать все и сразу. Разум твердит задать их, чтобы не теряться в догадках, но я упорно продолжаю игнорировать метания совести, отвлекаясь на все, что угодно, лишь бы не думать о губах Айви и взгляде, обращенном на меня после поцелуя. — Мне нужно будет уйти, — она мнется, голос слегка подрагивает и это вызывает глупую усмешку, которую я сдерживаю. — Встреча с Мириам… после случившегося мы так нормально и не говорили. Так что… надеюсь, что когда я вернусь, ты не впадешь в уныние. — Я привык к одиночеству, — пожимаю плечами, укладываясь на диван. Айви кусает край губы, уже в который раз заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — Ты волнуешься перед встречей или это из-за меня? — Что? Она похожа на юную девушку, впервые поцеловавшую взрослого мужчину в губы, еще и с языком. На меня практически не смотрит, оттряхивая невидимые пылинки с подола своего желтого — как те подсолнухи, что должны были красоваться на конверсах Фиби — платья. От воспоминания о бывшей девушке внутри ничего ровным счетом не происходит, но стоит мне поймать секундный взгляд Айви, шквал эмоций накрывает с головой. Я начинаю сходить с ума от опьяняющей близости, что была между нами, желая вновь оказаться рядом. Чувства к Айви настолько реальны, что это приносит неописуемый восторг. Потому что они первые, настоящие, глубокие. — Спрашиваю: я причина твоего волнения или Мириам? Айви хмурится. — Мне обязательно отвечать? — Я не заставляю, — поднимаю руки в знак своей капитуляции. Она вздыхает, поправляет ремешок сумки и стремительно движется в сторону прихожей. — Прости, если я веду себя слишком резко. Айви оборачивается уже в проходе. Я и сам не могу назвать причину такой резкой смелости, начиная мучиться от её последствий. Не уверен, что Айви это может быть по душе, поэтому чувствую себя неудобно и глупо. Но вместо ожидаемого недовольства она, усмехаясь, покачивает головой. — Мне нравится любой Лео, независимо от того: стесняется ли он или храбрится, пытаясь походить на альфа-самца. — Альфа-самца? — я удивленно вздергиваю бровь, ловя взглядом сначала смешинки в её глазах, а затем и то, как уголки губ растягиваются в веселой улыбке. — Я, вроде как, пытаюсь не бегать от себя, как ты и просила. — Хм, — она закусывает фалангу на указательном пальце. — Получается весьма занимательно. Значит, можешь мне открыто признаться в том, что я тебе нравлюсь? — А поцелуй, по-твоему, не показал этого? Щеки вмиг становятся алыми, стоит Айви, видимо, вспомнить произошедшее несколькими днями ранее. Я усмехаюсь, заглядываю в её глаза и снова пытаюсь сдержаться, чтобы не рассмеяться — она слишком милая. Настолько, что я прикладываю неимоверные усилия для того, чтобы не встать и не повторить свой подвиг снова. — Я ухожу, — Айви наконец скрывается за поворотом, заставляя меня пропустить смешок. Не понимаю, как это возможно, но сердце набатом бьет по ушным перепонкам, как ненормальное, заглушая и то, как Айви прощается, и то, как хлопает входная дверь, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Я даю улыбке расплыться по губам, чувствуя, как безграничное счастье наполняет каждую клетку моего эфемерного тела. Это нереально — кажется сном, не больше, чем просто выдумкой. Я прикасаюсь к устам, желая вновь ощутить сбитое дыхание Айви и то, как было тепло. Закрываю глаза, вновь возвращаясь в этот момент. И когда я стал настолько смелым? Не понимаю, ведь раньше я корил себя за то, что не позволяю Айви жить, а теперь целую, когда только вздумается. Видимо, мной уже давно не движет здравый смысл, а сетовать на свое итак неспокойное сердце бессмысленно — оно не несет никакой ответственности за содеянное. Но я не жалею, ни разу. Совесть пытается привести в чувство, душа протестует, а я продолжаю нежиться в чертогах памяти, прокручивая воспоминание как кассету. Снова и снова возвращаюсь в это мгновение, окунаясь в чувство по новой. Мне кажется, что это больше, чем просто нравится. Это тянет на влюбленность. С ума сошел, — цокает эго. Я усмехаюсь ему в ответ. Иди к черту, — довольно говорю я, вновь расплываясь в счастливой улыбке. Больше не больно — боль кажется далекой, ненастоящей, как и то, что было со мной раньше. Все на фоне произошедшего меркнет, но мир, как по волшебству, становится на порядок ярче. Дышащая в спину осень нисколько не портит настроения.* * *
— Расскажи мне о том, что любишь, — просит Айви, оборачиваясь. Она снова редактирует главу, я же наблюдаю за видео на её телефоне, периодически отвлекаясь на её фигуру. Просьба кажется мне неожиданно странной, однако взгляд Айви выдает интерес. — Почему только сейчас решила спросить об этом? — интересуюсь я. Она поворачивается в кресле, вздыхая. — Я перечитывала один из фрагментов в главе. Про Глена, где он играет Кортни на гитаре. Но вместо него, почему-то, вдруг представила тебя, и мне нестерпимо захотелось задать этот вопрос. Лампочка в комнате резко моргнула — перепад энергии после аварии, — делая комнату тёмной. Опустившийся на улицу вечер расплывается по небу светло-фиолетовым отблеском, смотря на который невольно хочется спуститься вниз, впитывая последнее тепло песка. Раньше я любил гулять ночью по безлюдному пляжу, вдыхая соленый аромат моря и вслушиваясь в то, как волны разбиваются об берег. Это не просто успокаивало мой детский мозг, это, почему-то, всегда звучало как колыбельная. В памяти невольно всплывает вечер, когда мама, будучи живой, обнимала меня, что было мочи, с теплом и трепетом сжимая мои худые плечи своими небольшими ладонями. Думаю, это был период, когда она только узнала о болезни. Папы рядом с ней не было, видимо, мама пыталась собраться с силами, чтобы сообщить ему настолько печальную новость. Но даже сейчас, мельком глядя на небо, я отчетливо помню аромат её кожи — сладкий, с легкой примесью горчинки и терпкости, — вдыхая который чувствовал себя безмерно счастливым. «Я люблю тебя, малыш», — до сих пор звенит в ушах её шепот, от которого хочется плакать. — Я безумно люблю свою маму и память о том, какой она была, — произношу я, не глядя на Айви. Звезды медленно, но верно очерчивают темнеющее небо, заставляя луну подниматься ввысь. — Люблю вспоминать о папе, который не пропадал на своей работе. Люблю бабулю, которая не могла обходиться без трубки и своих дурацких ток-шоу. Люблю свое прошлое, попытки рисовать, этот дом. Поток слов становится неиссякаемым. Я говорю до тех пор, пока не ловлю колючий и весьма печальный взгляд Айви, решительно останавливая словесный запал. Не считаю, что сказал что-то лишнее, но это до сих пор заставляет раны кровоточить — память о тех, кто был мне когда-то дорог. Видимо, это настолько отпечатывается у меня на лице, что Айви начинает чувствовать себя виноватой. — Но это дорого мне так же сильно, как и твои просьбы помочь с переводом или главой. Наши с тобой разговоры, совместная жизнь, твое желание открыться мне и мое, в равной степени схожее с твоим — все это не уступает тому, что было до тебя. Оно одинаково важно, оно заставляет меня чувствовать себя живым. Она натягивает улыбку на лицо, пытаясь оставаться спокойной. Но я вижу, что Айви становится больно. Не от правды, что прозвучала пару мгновений назад, а, скорее, от того, что она думает, что не дарит желанных эмоций. Эта мысль бьет меня неожиданно, и я резко встаю с места, подходя к ней ближе. — Знаешь, — опираюсь руками об кресло, заглядывая вглубь её нереально чарующих глаз, — иногда мне кажется, будто я родился и умер для того, чтобы встретить тебя. Могу ли я так думать? Айви распахивает глаза в немом шоке. Внутри у меня все трясется от волнения, от сказанных слов, что дались настолько легко и непринужденно, но имеющие огромный вес и силу. Секунду мы буравим друг друга взглядами, прежде, чем она поддается вперед, касаясь моих губ. Это снова не передает того, что было бы, будь я жив, но теплящееся внутри меня чувство согревает настолько, что я закрываю глаза и отдаюсь ему полностью. Она снова дышит тяжело, почти через раз, волнуясь также сильно, как и я сам. Кажется, будто мир медленно переворачивается с ног на голову, превращая комнату в карусель. Руки полноправно очерчивают контур лица Айви, но гоняют лишь воздух. Она шумно выдыхает, потихоньку отклоняясь назад. Я приоткрываю глаза, не зная, что сказать. — Чувствуешь? — кусает губу, в надежде, что эти спасающие ощущения помогут мне вернуть тактильность. Но вместо этого делают по-настоящему живым. Пускай не снаружи, но внутри. — Потому что я — да. — Я слышу, как бьется твое сердце, — сдавленно говорю я, поглаживая её щеки. Айви кладет руку поверх моей. Уголки её губ немного трясутся. — И это уже больше, чем быть просто счастливым. — Твои слова… это… — Тяжкое бремя? — улыбка неосознанно озаряет лицо. Это немного больно, потому что мысль о том, что Айви не сумеет принять их будет иметь отрицательный эффект. — Да, — она согласно кивает. — Но я готова принять его. И беречь до тех пор, пока однажды не умру. Для меня они — ценнее, чем все, что было в моей жизни, Лео. Так что позволь и мне думать, что я родилась для того, чтобы встретить тебя здесь — в стенах дома, ставшего и моим домом тоже. Я теряюсь от услышанного, но понимаю, что мне только что ответили взаимностью. И это не просто слова, пущенные по ветру, как бывало раньше, будучи подростком. Теперь все, что было «до» ставится под сомнение. Я был ребенком, отчаянно желающим получить любовь. Человеком, который слепо следовал за другим, думая, что удобство — и есть любовь. А теперь, отрицая все те чувства, я понимаю, что любовь — это не состояние, когда тебе хорошо и комфортно. Любовь — это найти дом в сердце человека, ради которого хочется стать таким же домом. Возможно, звучит банально и глупо, но мне плевать. Я устал от своей привычной, выжженной под ребрами скорби, пустоты, от одиночества, которым захлебывался пять лет жизни и два после смерти. Я больше ничего не хочу. Только смотреть на нее, быть рядом, разделяя каждое мгновение, стать частью жизни, пускай и безмолвной и довольно скучной — призраки, увы, могут не так много, как показывают в фильмах. Я заложник стен, у меня нет возможности покидать место своей смерти, но я по-прежнему здесь — с реальным чувством сводящей с ума влюбленности и ощущением, будто действительно жив. И мне хочется застрять в этом чувстве дольше, чем полагается. — Спасибо, — шепотом благодарю я, сдерживая поток обжигающих глаза слез, что просятся наружу. — За эти слова и за то, что ты все еще здесь. Без тебя все было бы иначе. Я бы так и не понял, что такое настоящие чувства. — Я обещала не убегать от себя, помнишь? — она смеется. — И… я тоже. Ты мне тоже нравишься, несмотря на то, что порой ты бываешь невыносим. Секунду она молчит, давая возможность переварить сказанное. За эту секунду я успеваю рассмотреть её с новой для себя стороны, которая притягивает так же сильно, как и остальные. Айви необыкновенная, появившаяся, словно по зову волшебной палочки. Я никогда не верил в чудо, но с её появлением, кажется, начал. — Давай ляжем спать. Или проговорим до самого утра — неважно. Больше не хочу писать о подростках, когда у меня под боком персонаж, интереснее выдуманных в тысячу раз. — Это своеобразный способ сказать: «Ты необыкновенный»? — тешусь я. Айви покачивает головой. — Да ладно, я ведь и правда хорош. — Скромности тебе не занимать, Лео. — Есть в кого, — подмигиваю, прежде чем выпрямиться. Теплая улыбка Айви расползается у меня под кожей, расцветая подобно листьям сакуры. И плевать, что сейчас только осень.