Если желаешь, чтобы мир изменился — сам стань этим изменением. Махатма Ганди©
Что-то изменилось. Между мной и Айви. Об этом говорят не только взгляды, разговоры в тишине при свете ночника в комнате или её улыбка, от которой мне и самому хочется улыбнуться. Все стало иначе. Мои чувства. Наши чувства. В это трудно поверить, практически невозможно ощутить кожей, но я чувствую. Впервые за долгие годы одиночества слишком отчетливо, остро. По-настоящему. Мы больше не говорим о смерти, не возводим стены между друг другом, когда становится невыносимо от невозможности быть еще ближе. Я вижу другую сторону этих… странных, но желанных отношений. Конечно, сложно назвать себя её парнем, будучи по другую сторону, однако других эпитетов мне не подобрать. Да и не хочется — неважно кто мы друг другу, важное другое — то, что теплется внутри и выжигает заветные слова на сердце. «Я тебя люблю» начинает иметь другое значение и вес, приравниваясь к «Я без тебя не могу». Не могу быть один, не могу наблюдать за морем, не могу пытаться быть собой, когда тебя нет рядом. Не могу делать выбор за тебя — пожалуй, самое действенное и точное понимание сложившейся ситуации. Я брал на себя слишком много, думал, что сумею сделать лучше, если попытаюсь додумать за нас двоих, но ошибся. Наступило время для исправления тех самых ошибок, об которые мы спотыкались. Мама часто говорила, что только безумцы танцуют на граблях. Думаю, это выражение относилось к тем, кто любил и прощал ошибки, снова и снова стараясь спасти то, что спасать уже поздно. Но в нашем с Айви случае было что спасать. И я совру, если скажу, что сумел бы отказаться от этой затеи, исчезнув. Быть эгоистом рядом с ней — наказание для меня самого. Я не имел, да и не имею права делать необдуманные вещи, решать, как должно быть. Лишь благодаря ей я это принял. И, оглядываясь назад, понял, в чем была моя проблема тогда, рядом с Фиби. Я позволял себе делать вещи, в которых был неправ, но был в них твердо уверен. И, тем самым, причинял боль не только себе, но и тем, кто был рядом. Вот так, спустя столько времени, принять эту горькую правду сложно. Но лучше поздно, чем никогда, это правило я заучил наизусть. Незаметно наступила весна. За окном началось цветение, солнечные лучи стали чаще заглядывать в дом, поблескивающие волны размеренно вымывало на берег. Теплые вещи Айви сменились на легкие футболки, отросшие волосы доходят теперь до лопаток, серость глаз переливается калейдоскопом чувств. Она стала… живой, словно светящейся изнутри, и я не могу нарадоваться этим переменам, ведь такой, как сейчас, Айви еще полгода назад не была. Я смотрю на нее — как и тогда, когда она только переступила порог дома — и понимаю, что с каждой секундой во мне разрастается чувство, схожее, разве что, с весенним цветением. Если бы мое сердце только могло биться, думаю, ритм его с легкостью сумел бы отстукивать слово «Люблю» тысячу раз на дню. Только если бы она услышала, только если бы смогла дотронуться до моей груди и почувствовать, как кипит внутри меня жизнь лишь от одного её присутствия рядом. Но Айви достаточно просто смотреть в мои глаза. Она говорит, что там, несмотря на то, что былой блеск исчез, по-прежнему искрится жизнь. И этого вполне хватает, чтобы чувствовать себя по-настоящему счастливым и, во что трудно поверить, живым. Мы стали… еще ближе. Не знаю, насколько это возможно, но после случившегося границы теперь едва ли различимы. Страхи, секреты, потаенные желания вырвались наружу, как поток холодного ветра, что заставляет сухие листья разноситься по округе в дождливый день. Дом, который казался клеткой, стал частью наших сердец, словно ожив и сумев покрыться теплым светом. Паутина в чулане, жираф на стене, картины, все, что было привычным и до боли мрачным, стало казаться чем-то прекрасным. Или, думаю, я стал романтизировать эти мелочи, находя в них свое очарование. Даже Мириам, которая периодически наведывается к Айви в гости, перестала казаться такой раздражающей и шумной. Слух больше не режет её высокий голос, чересчур громкий смех и попытки похвастаться своими достижениями. Я принял её как еще одно значимое лицо в жизни Айви и с упоением наблюдаю за тем, с какой стороны открывается мне Айви рядом с Мириам. Будучи подростком, я чувствовал те же перемены, но слегка по-другому. В них не было ничего светлого — того, что я ощущаю рядом с Айви. Они покрывались толстым слоем пепла, оседая в легких и мешая дышать; темнотой, которая сгущалась над домом, подобно грозе, что должна непременно начаться. Они были связаны не со мной, но с тем, кого я любил больше жизни и чувствовались острее, чем когда я рассек колено при падении со скейта; страшнее, чем принятие своего одиночества и веры в собственную смерть. Мне едва стукнуло четырнадцать, когда я впервые ощутил насколько может быть быстротечно время. И дело далеко не в смене сезонов, скорее, в мгновении, которое легко упустить — стоит только оступиться и назад уже не повернешь. Понимание таких вещей может прийти не сразу или не прийти вообще, ведь чаще всего человек не задумывается о том, как в один момент может потерять все, что имеет, оставшись на краю пропасти с грузом своих чувств. Я осознал это далеко не из-за потери, хотя и она, в будущем, помогла понять, как ценно то, что дается с малых лет. Любовь, забота, возможность сказать важные слова, пока не стало поздно, держать чью-то руку до тех пор, пока она не исчезнет под покровом обстоятельств. В тот день, словно предчувствуя беду, я спустился вниз и застал в гостиной маму, состояние которой показалось мне каким-то чуждым и несвойственным: бледность лица, мешки под глазами, что никогда раньше не вырисовывались на нежной коже, слабость, из-за которой она провела пол дня на диване, пытаясь прийти в себя. Раньше она такой не была — в маме кипела жизнь, тяга к возможности чем-либо заняться, вместо того, чтобы бесцельно проводить время перед телевизором и наблюдать за неинтересными ток-шоу. Лето было в самом разгаре, мы часто посещали пляж, выходили в город за покупками, не дожидаясь, пока папа решит отправиться туда с нами, гуляли по парку, что был усеян высокими деревьями, которые, казалось, делили небо пополам и залитыми солнцем газонами. Наша обыденность была простой, но приносила при этом кучу эмоций и впечатлений для ребенка, детство которого проходило беззаботно и вполне легко. Но на этот раз — вместо привычной прогулки — она нежно мне улыбнулась, потрепала по голове, что уже слегка заросла, и попросила поиграть во дворе — недалеко от крыльца папа соорудил мне качели. Кататься на них мне наскучило уже через десять минут, да и солнце палило нещадно — не спасала даже панамка, и мне пришлось вернуться в дом, где работал кондиционер и где мама по-прежнему лежала на диване, так и не изменив своего положения. Это наводило меня на совсем нехорошие мысли, но я не нашел смелости сказать об этом вслух, решив, что могу еще больше расстроить родительницу — настроение у нее было не самым радужным. Пришлось притащить в гостиную комиксы и улечься возле дивана, краем глаза поглядывая за картинкой на телевизоре и периодически проверяя не спит ли мама. Я желаю о том, что струсил. Если бы я только мог представить, чем это обернется, то без промедления заставил бы папу отвезти её в больницу. Нашел бы тысячу причин, чтобы уговорить маму проверить свое здоровье. Но смелости во мне не нашлось, а принимать важные и сложные решения всегда было страшно. Я думал, что это просто такой день, что это усталость от нашего времяпровождения, но интуиция, зов которой был громче всех звуков вокруг меня, твердил иное. Зря я не слушал. Все это время внутренний голос был моей путеводной звездой, а я умело обходил его стороной, думая, что если сумею прислушаться, то с легкостью угожу под мину. Возможно, именно по этой причине я стал делать то, чего не следовало, в будущем. Опасался, что недостаточно решителен, недостаточно продумал ситуацию и снова сумею ощутить это рвущее на части чувство. Обжегся на молоке и стал дуть на воду — пожалуй, именно это то, что я делал на протяжении того времени, пока был жив. Но сейчас все иначе. Сейчас мне не тринадцать, мамы больше нет, как и меня самого, а танцевать на граблях уже слишком поздно. Пора взрослеть и прекращать бегать от проблем, думая, что так будет лучше. Я не герой, не мальчик, который способен изменить мир, не изменившись сам, не тот, кто волен решать за других. Это больше не имеет никакого смысла, равно, как и то, что осталось за гранью моей не самой хорошей жизни. Я больше не хочу оставаться на краю пропасти, истерзанный собственными чувствами. — Ты здесь, — Айви осторожно заглядывает в гостиную, что утопает в лучах пробудившегося солнца. Я оборачиваюсь, замечая, что она выглядит слишком бодрой для того, кто проснулся в такую рань. — Я думала, что мы еще немного поговорим прежде, чем ты ускользнешь от меня. — Кажется, сегодня будет жаркий денек. Не хочешь выбраться на пляж? — улыбаюсь уголком губ, ловя её взгляд. Тихий треск половиц под тяжестью стопы разбивается о стены. — Я планировала отредактировать главу. Перетащу ноутбук на крыльцо, сделаю себе чай и погружусь в работу. Айви подходит к двери и приоткрывает её, запуская внутрь свежий майский воздух. Пачка сигарет, что покоится на низеньком журнальном столе, вмиг оказывается в руках. — Дедлайн? — интересуюсь я, наблюдая за тем, как дым от сигареты кружит вокруг лица Айви. Она кивает. — Я думал, что ты давно уже закончила главу. — Нужно отредактировать перед тем, как скинуть её Чарльзу. Я тоже не в восторге, ведь мы могли бы провести этот день вместе, но выбора нет. Я постараюсь закончить ближе к обеду, а затем мы снова посмотрим фильм, м? — Может, — произношу я, не зная, как правильно сформулировать свою мысль, — тебе стоит… ну, не знаю, собраться с друзьями? Айви недоуменно вздергивает бровь. — Мириам была здесь неделю назад. Я думала, что её компании вполне достаточно. Я же вижу, что недостаточно, — набатом стучит в голове, стараясь вырваться наружу. Я не против того, чтобы проводить все свое свободное время вместе, но умом понимаю, что существует еще и реальная жизнь, помимо призрака и четырех стен, в которых Айви приходится находиться. Я задумываюсь об этом уже не в первый раз. Знаю, что не должен давить или переубеждать её поступать иначе, однако мир не сужается до того, что есть сейчас. В нем должны присутствовать и другие — наслаждаться жизнью так, как сейчас через время не выйдет. Айви сомневается, ищет смысл в сказанном мною, ожидая, пока я снова подберу слова. Мы молчим. В тишине слышны цикады и шум волн, что сливается в одну симфонию звуков. Я подхожу ближе, едва ли ладонями касаясь её плеч, что в свете лучей отливают молоком, и безумно хочу губами почувствовать их мягкость. Но приходится раз за разом отдергивать себя, возвращаться в жестокую реальность. Легкая улыбка трогает её лицо, сигарета тлеет меж пальцев, а взгляд невообразимо лучистых и теплых глаз ловит мой — жидкая ртуть плещется, подобно талой воде. Не передать словами, насколько я очарован этой картиной. — Я хотел сказать, что тебе нужно развеяться. Необязательно покидать дом. Позвони Мириам, попроси её позвать ваших общих друзей, проведи вечер в компании и почувствуй себя хотя бы на миг свободной. Я буду рядом. — Но… — Сделай это не для себя, — носом пытаюсь потереться об слегка растрепанные волосы, — а для меня. Ты останешься довольна, обещаю. — Что-то случилось? — она оборачивается. — Это на тебя непохоже. — Просто подумал, что стоит создать хорошие воспоминания. Время слишком быстро бежит вперед. Нельзя же вечно пропадать в работе, во мне, — я пожимаю плечами. — Когда жить, если не сейчас? — Ты меня пугаешь, Лео, — смеется. — Если ты так просишь… уф, хорошо. Я что-нибудь придумаю. Мы стоим так еще несколько долгих и тягучих минут. Сигарета, дотлевшая до фильтра, все также зажата меж пальцев, равномерное дыхание Айви успокаивает нервы, а у меня в груди снова начинает цвести неописуемое чувство спокойствия. Рядом с ней все становится до боли прекрасным. Как же хорошо.* * *
До прихода гостей остается не так много времени: Айви суетится в комнате, думает, что надеть, интересуется, хорошо ли выглядит и мне сложно сдерживать рвущийся наружу смех — сейчас она больше напоминает мне ребенка, что впервые закатывает вечеринку, пока родители отдыхают вне дома. Это так странно, но при этом тепло, что на мою веселую реакцию Айви тяжело вздыхает, опускаясь на край кровати. — Ты не помогаешь, — покачивает головой, отбрасывая вешалку с футболкой в сторону. — Я сто лет не собиралась с друзьями вот так. И это так… непривычно, знаешь ли. Чувствую себя старой. Нет, правда, я бы предпочла провести этот вечер в компании вина и тебя, вместо того, чтобы играть в карточные игры и ставить Limp Bizkit в начале вечера и Modern Talking в конце. А ведь я знаю, что Мириам точно попросит их поставить, вместо того, чтобы включить Evanescence и предаваться грусти. — Айви, — я усаживаюсь на корточки прямо перед ней, заглядывая в глаза, — это только твой вечер. Ставь любую музыку, надевай любые вещи, ты в любом случае будешь оставаться такой же. И прошу тебя — расслабься. Ты слишком много думаешь о деталях, все пройдет намного проще, чем ты себе напредставляла. — Может, к черту? — Нет, — отрицательно мотаю головой. — Даже не думай. — Я зря тебя послушала. — Когда ты стала такой капризной? — Когда тебя повстречала, — фыркает она, но улыбки не сдерживает, прикусывая нижнюю губу. — Нет, Лео, я серьезно. Давай все отменим. Мне комфортно вот так — в привычных вещах, без косметики на лице и в пустом доме, который принадлежит лишь нам двоим. Я снова смеюсь. Нет, она правда похожа на ребенка, и ей это даже идет, ведь до этого я видел лишь серьезную девушку, которая слишком сильно погрязла в собственных мыслях и проблемах. Возможно, сейчас она снова вернется душой в свои студенческие годы, вспомнит, что было там — когда она была беззаботной, молодой и ловящей каждый миг жизни. Мне хочется, честное слово, хочется сказать ей об этом. Хочется, чтобы она прекратила жертвовать своим временем ради работы и меня. Ведь это важно! Важно быть здесь, жить сейчас. Важно помнить об этом, пока не пришло время прощаться, ведь потом ей будет больно — я знаю это, чувствую, — но так легче. Проще, когда одни воспоминания могут перекрыть другие. Айви что-то говорит. Причитает, пытается привести аргументы, переубедить меня — или себя? — в провальности этой затеи, но это становится неважным, когда дверной звонок озаряет дом. Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд. Я улыбаюсь, поднимаюсь на ноги и переступаю порог комнаты, ожидая, когда она последует за мной. И, наконец сдавшись, Айви семенит в сторону прихожей. Улыбка снова расплывается по губам. До чего же ты все-таки милая, — крутится на языке. Мириам выглядит безумно довольной и счастливой — когда они с Айви отходят в сторону, я слышу слова благодарности в свой адрес и то, что заставляет Айви обернуться и встретиться со мной взглядом. Гостей не так уж и много, но гостиную они заполняют быстро, помогают разложить еду, настольные игры, выбирают музыку и просто веселятся. Это невольно заставляет меня вспомнить и о своих моментах из жизни, когда наши посиделки в кампусе были наполнены свободой, весельем и жизнью — той, которой мне никогда не хватало. Сид и Фиби пытались восполнить все, что я потерял, в том числе и развлечения, но школьные сборища казались по большей части попойками: гормоны у всех бушевали, люди мало контролировали свои желания и мысли, а убирать наутро тот бардак, что они устроили, приходилось нам втроем. И это мало смахивало на то, что открывается перед глазами сейчас — вроде взрослые, но все еще дети в души люди, которые травят байки, потягивают некрепкий алкоголь и поддерживают дружескую атмосферу вместо того, чтобы бороться за место под солнцем ради какой-нибудь Стейси, с которой у них спаренная математика. Айви расслабляется. Я слышу её голос отчетливее всех остальных, сижу рядом, накрыв ладонью её миниатюрную руку. Периодически она смеется, пытается обыграть одного из парней — кажется, его зовут Фил — в Джангу, но снова и снова терпит поражение. Я подсказываю ей, какую деталь стоит вытащить первой, подшучиваю над попытками не разрушить башню одним неловким движением руки и, несмотря на то, что остаюсь невидимым для всех, чувствую себя частью этого. Вечер перетекает в ночь. Музыка и правда сменяется под настроение Мириам и она утаскивает Айви танцевать, кружа подругу под напевы Cheri Cheri Lady, стараясь выкрикивать слова громе исполнителей. Это еще один вечер, не считая тех, которые мы проводим вместе, кажется мне по истине волшебным. И в глазах Айви, что вновь встречается со мной взглядом, искрится благодарность, что обжигает меня изнутри. Я люблю тебя, — по губам произношу я. Я люблю тебя, — отвечает она.* * *
Сегодняшний день отдает неимоверным теплом и распустившемся наконец летом — календарь на кухне говорит, что в город слишком быстро подкрался июнь. Айви, устав от работы, вышла к пляжу, чтобы немного почитать, а я снова наблюдаю за всем с крыльца дома — хочу, чтобы сегодня она немного передохнула от моего общества. Мы проводим слишком много времени вместе и это, если честно, снова отбирает у Айви её реальность. Возможно, именно поэтому я все чаще прошу её отвлекаться на действительность, а не на меня. Посиделки в её доме стали своеобразной традицией, ритуалом каждых выходных, в которые к ней наведывается не только Мириам в компании своего парня. Меня это радует. Айви, несомненно, тоже. Кошка, что спрыгивает с нагретого места, заставляет меня снова перевести взгляд. Удивление, растекающееся внутри, бьет по сознанию слишком резко. Это странно — видеть, как Фиби осторожно прогуливается по пляжу, держа в руке панамку. Русые волосы треплет ветер, загорелая кожа отдает бронзой. За два — почти три, какой ужас! — года она практически не изменилась. Сменила прическу, немного прибавила в весе, но мягкие черты лица остались такими же милыми и нежными. Почти такая же, какой я её помню. Фиби вышивает по песку, как самая настоящая модель, но без каблуков — шлепанцы на её ногах смотрятся весьма странно и непривычно. Стоящая неподалеку Айви не замечает, как фигура огибает выбрасывающиеся на берег волны и подходит к ней ближе. Фиби останавливается, внимательным взглядом окидывает дом, а затем, замечая неподалеку от него Айви, подходит ближе, дотрагиваясь её плеча. Айви оборачивается, удивленно разглядывая совершенно незнакомую девушку. Они перекидываются парой фраз, прежде, чем Айви встречается со мной взглядом. Я киваю, зная, что она мысленно спрашивает разрешения пустить Фиби в дом — подсознание невольно вырисовывает весь разговор и просит не сопротивляться. Возражать особо не хочется, да и нет смысла: слишком радостно от того факта, что Фиби все еще помнит. Увидеть спустя столько времени того, кто был частью твоей жизни — необычно. И, вместе с тем, немного больно, пускай я и пытаюсь перекрыть это чувство тем, что слишком рад её видеть. Но я правда рад. Особенно теперь, когда сожаление больше не съедает изнутри. Айви осторожно кивает. Фиби с улыбкой ступает по нагретому еще дневным солнцем песку, придерживая развивающееся по ветру цветастое платье. По сравнению с Айви она кажется немного выше и полнее — под легким подолом угадываются очертания округлившегося живота. — Может, хотите чего-нибудь? — интересуется Айви, как только они оказываются в гостиной. Фиби отрицательно качает головой, усаживается на диван и поглаживает живот. — У меня есть отличный чай с бергамотом. — Мой любимый, — Фиби улыбается. — Пожалуй, соглашусь. Мне неудобно, что я потревожила ваш покой из-за такого пустяка. Просто этот дом… ох, знаете, человек, что жил здесь, был мне очень дорог. И мне просто захотелось еще разочек оказаться среди этих стен, вспомнить… то, что сумела забыть. Фиби закусывает губу, теребя пальцами платье. Грустная улыбка расплывается по её лицу, мне становится больно. И стыдно: в который раз убеждаюсь, что не заслужил Фиби и её любви. — Не переживайте, — отзывается Айви, оборачиваясь через плечо. Их взгляды встречаются. — Здесь вы можете сказать все, что захотите. Не посчитайте меня странной… я просто знаю, что такое держать в себе все, что чувствуешь долгие годы. И… я верю в силу слова. А еще — в то, что тот, о ком пойдет речь обязательно услышит это. — Может, это покажется странным, но я верю в призраков. И в то, что душа не успокоиться, пока не выполнит то, что должна была еще при жизни. Лео… он… он не ушел бы просто так. Я это знаю. А еще знаю, что каким бы одиноким он ни был — боль внутри него всегда росла, как гангрена. Но несмотря на всю свою отстраненность, молчаливость и задумчивость, Лео любил сильнее, чем могло показаться. Айви кивает. — Подождите немного, я приготовлю чай. И давайте на «ты», я не такая уж и старая. Фиби смеется. — Хорошо, Айви. И спасибо. Я усаживаюсь в кресло, что стоит рядом с диваном. В свете закатного солнца лицо Фиби кажется мне чужим и родным одновременно. На нем практически нет косметики, веснушки танцуют по загорелой коже, отражаясь в ломаных лучах. Светлые глаза наполнены вселенским счастьем, под радужкой же проглядывается тонко уловимая грусть, стоит ей только повернуть голову и зацепиться взглядом за дверь моей комнаты. В памяти всплывает четкий кадр. Тошнит. Пищевод горит от смеси алкоголя и закусок, что просятся наружу. Горло почти обжигает, всхлип тонет в рвоте при попытке вдохнуть. Мир кружится, переворачивается с ног на голову. Белая пелена растекается по глазам, превращая все в одну сплошную пустоту. Больше ничего не чувствую. Смотрю только, как синеют мои губы, как через время вбегают в комнату друзья, тормоша еще теплое тело. — Нет, нет, нет, Лео! — орет Фиби, начиная захлебываться в слезах. — Я здесь! — вторю ей я, но понимаю, что бесполезно: никто из них меня не видит. И не слышит. — Господи, нет, этого не может быть! — Фиби! Она оседает на пол, будто кто-то с силой толкает её в грудь. Сид осторожно притягивает её в свои объятия, доставая из кармана мобильный. — Нужно сообщить об этом, — отвечает он, ловя недоуменный взгляд Фиби. — Мы уже не сумеем ему помочь. — Это… это… этого не может быть, Сид! Нет, нет, нет! Если бы мы только не ушли! Если бы… — она захлебывается в слезах, утыкаясь в широкую грудь друга. Тот осторожно поглаживает её по волосам, сжимая челюсти со всей силы — так, что отчетливо проявляются желваки. Мотаю головой, стараясь скрыться от воспоминаний — до боли реальных и разбивающих меня на части снова. Айви возвращается буквально через пять минут с двумя дымящимися кружками и ставит их на кофейный столик. Фиби осторожно притягивает одну из них ближе, благодарно улыбаясь. — Это так… — Странно? — изгибает бровь Айви. Фиби кивает. — Такое чувство, что он все еще здесь. Рядом. Сидит и смотрит, будто окунаясь обратно в эти не самые приятные воспоминания того вечера. Я… так много хотела сказать ему. Специально выбирала подарок, чтобы порадовать, зная, что он до сих пор любит… — она запнулась. — Любил рисовать. Искала эти чертовы маркеры по всем канцелярским магазинчикам несколько дней подряд. Он их даже не увидел. Видно, как Фиби сдерживается, чтобы не расплакаться. Айви накрывает её ладонь своею. — Сколько же негатива вылилось на бедную Элли — девочку, что поцеловала его, пока он спал. Не представляю, как она все это выдержала, бедняжка. И какой груз держит в сердце до сих пор, виня себя за произошедшее. Но мы все, на самом деле, в этом виноваты. В том, что позволили напиться, в том, что оставили одного и слишком задержались среди ребят. Я… я так по нему скучаю. Слеза катиться по румяной щеке, вызывая во мне невообразимую гамму чувств. Горечь, сожаление, скорбь, стыд — целый спектр эмоций, от которого ощущения кажутся реальными и вгрызающимися в горло. Я оказываюсь рядом с диваном, ловя недоуменный взгляд. — Ты можешь передать ей? — обращаюсь к Айви. — Знаю, что это будет странно, и неважно что она подумает. Просто скажи, что я не злюсь и никого не виню. И что тоже скучаю. По всем. Айви вздыхает. Вижу, как борется с желанием сделать так, как я прошу, но и боится осуждения, которое может на нее вылиться. Это так… неправильно — заставлять её раскрывать свои возможности, но я сам столько хочу сказать, что это ощущение затуманивает здравый смысл. Она не должна, а я не вправе требовать этого. Но сейчас, видя, как больно Фиби, поступить иначе не получается. Эгоистично, знаю, но разве это правильно — делать вид, что я не слышу и не вижу её чувств? — Ты сказала, что веришь в призраков, так? — осторожно задает вопрос Айви, заставляя Фиби поднять голову и тихонько кивнуть. — Что, если я скажу тебе, что ты на самом деле права? В том, что он до сих пор здесь. Она удивленно оглядывается. — Что? — Это кажется абсурдом, но я… я могу с ним общаться. Я его вижу. — Лео? — Да. — Этого не может быть, — шепчет Фиби. — Это… — Если тебе нужны доказательства, то просто скажу, что ты была его первой девушкой. Что Сид — это единственный друг, оставшийся со школьных времен, а Арчи — тот, с кем ему удалось подружиться в студенческие годы. Минуту Фиби растерянно смотрит в одну точку, переваривая услышанное. Айви поднимается на ноги, быстрым шагом огибает гостиную и скрывается в комнате. Я следую за ней, замечая, как она сгребает со стола все рисунки, которые есть, и движется в сторону двери. — Ты сам попросил меня об этом. И я думаю, что так будет лучше, — произносит она, не давая мне возможности сказать хоть слово. Я киваю, семеня за ней. — Вот, — она протягивает Фиби зарисовки. — Я рисовала его на протяжении года. — Почему? Айви молча присаживается рядом, не решаясь дать ответ на вопрос. Но Фиби понимает все без слов и сквозь грусть тепло ей улыбается — так, как и тогда, когда мы были еще подростками. — В него невозможно не влюбиться, да? Он всегда притягивал к себе людей, словно магнитом, не замечая этого. Когда я впервые увидела его в классе, а потом и на кладбище, подумала именно об этом. Мальчик, потерявший смысл жизни, но имеющий огромную решимость в глазах. Он и сам не подозревал этого, не видел, насколько же был хорошим. Собеседником, напарником, другом и… парнем. Фиби проводит пальцем по одному из рисунков. — Это все, что у меня осталось, — она достает из маленькой сумочки, все это время болтавшейся на плече, фотографию. Я вздрагиваю. — Я сделала её еще до того, как мы стали встречаться. Что уж поделать — я люблю фотографировать моменты. А затем передает её Айви, улыбаясь. — Думаю, тебе она нужнее, чем мне. Айви цепляется за цветную фотокарточку пальцами и закусывает внутреннюю сторону щеки. В уголках её глаз начинают собираться слезы. — Лео, мы с Сидом ждем ребенка. Мальчика. Я хочу, чтобы его звали также, как и тебя. Чтобы, уйдя из той жизни, ты переродился в этой. И спасибо тебе за все воспоминания и моменты, что ты сумел нам подарить. Они каждый раз заставляют нас ценить время и выбор, который мы когда-либо сделали. Мне кажется, что я разбиваюсь на тысячу маленьких кусочков. Новость о беременности, о том, что они с Сидом вместе, обдает теплом — я всегда знал, что они больше, чем друзья. Помню, как они пытались скрыть сей факт, как не признавали чувств друг к другу, но я видел, чувствовал, что однажды жизнь сведет их вместе. Это ведь правильно — найти свой дом в сердце человека, который понимает тебя даже без слов. Как мне удалось найти его в Айви. — Он сказал, еще до всего этого, что никого не винит в своей смерти, — хрипло отзывается Айви, сглатывая. — И что скучает по всем вам. — Это так странно — знать, что он здесь и может разговаривать со мной через тебя. Мы похоронили его рядом с родителями, если он вдруг волнуется за свое тело. И каждый год, в годовщину смерти, собираемся у него на могиле, вспоминая все самые красочные моменты. Арчи сейчас работает в хорошей компании, не по специальности, правда, но до сих пор припоминает того верблюда… — Жирафа, — поправляет её Айви, замечая мой взгляд. Я смеюсь. — Ага. Говорит, что хочет теперь такого же, только обоев в квартире нет — стены окрашены. Фиби хихикает, наконец-таки отхлебывает из кружки. Айви делает то же самое. Этот момент отзывается чем-то ноющим в районе груди. Но боль от него приятная, вновь делающая меня живым, пускай и сквозь отрывки этих мелких воспоминаний. Мы просиживаем за разговорами около часа, то смеясь, то перебивая друг друга. Точнее, этим занимается через меня Айви, будучи рядом. Ладони осторожно лежат на её плечах, давая понять, что я рядом. Что я — здесь. Когда совсем темнеет, Фиби еще раз благодарит Айви за оказанный прием и беседу. А после, уже у порога дома, отвечает на звонок Сида, говоря, что скоро будет дома. — Лео, — обращается ко мне, все еще улыбаясь, — я рада, что в стенах родного дома ты сумел обрести близкого в лице Айви. Знаю, слишком поздно, но… но береги себя. И возвращайся. Ведь быть между миром живых и мертвых — пытка, тем более для тебя — того, кто всю жизнь искал смысл своего существования. Я вижу, как Айви с силой закусывает губу. — Все нормально. Я уже нашел его, — шепчу я. Лицо Айви вспыхивает. — Кажется, он сказал тебе что-то приятное, да? Что ж, тогда я, пожалуй, вернусь к своему мужу. Он слишком волнуется о нас с малышом, так что не буду волновать его еще больше. Еще раз спасибо, Айви. И Лео. Спасибо вам обоим. Айви закрывает за ней дверь, стараясь сдерживать поток эмоций. Но за этот год я слишком хорошо научился читать её, зная, что она на самом деле чувствует. Тоску. — Эй, — рукой цепляюсь за её лицо, — помнишь, я уже говорил тебе? Я умер для того, чтобы встретить тебя. И ни разу не жалею о сказанном. Так что не смей плакать, ты меня поняла? — Да, — она шмыгает носом, — поняла. — Тогда вернемся к моей оценке твоей работы? Сегодня уже намного лучше, чем вчера, кстати. — Ты невыносим, Лео, — утирая уголки глаза, произносит Айви, покачивая головой. Я смеюсь, заключая её в свои объятия. В свете лампочки, в тиши прихожей она по-прежнему прекрасна. А я по-прежнему люблю её сильнее, чем все живое, что есть в этом чертовом мире. — Знаю.