Падение

      Палата. Коричнево-бежевые стены, выглядящие в ночном мраке как грязь, встречают меня. В голове пусто. Но от этого легче не становится — мозг все равно будто в железном обруче, что сдавливают все сильнее. Луна ярко светит сквозь полупрозрачные шторы, отбрасывая неравномерную тень на все помещение. Усталость давит так, что даже дышать тяжело.        — Проснулась.       Низкий, хриплый голос резал уши. Он практически не изменился — лишь стал еще более прокуренным и сухим. Поворачиваю голову в сторону источника звука и вижу силуэт парня. Горло будто слиплось, говорить не могу, да и не хочется. Мечтаю уйти отсюда, но не могу — капельница и изнеможение привязали меня к кровати.       Он тенью подходит ко мне. Пахло кровью и гнилью, головная боль отозвалась протяжным воем в висках на этот резкий запах. Парень прикасается к моему лбу ледяной рукой, проводит вниз к шее и давит на артерию. Внутри что-то дернулось от страха, что он сейчас передавит сосуд, и я вцепилась в его запястье, отводя его руку куда-то в сторону.        — Поговори со мной.       Сдавленный кашель вырывается из моего горла. Легкие начинают гореть, пока я пытаюсь очистить горло.        — Что тебе нужно? — голос все равно напоминает шуршащий пакет.       Я почти уверена, что он улыбается. Слишком много времени было проведено вместе с ним, чтобы я была слепа к его эмоциям. Посмотреть бы на его лицо, но мне страшно. Он мое прошлое, от которого я сбегала, и довольно успешно до этого момента. Остановившись буквально на секунду, я потеряла свою фору, и он меня догнал.       Тень куста бродит по стенам, отбрасывая свои крюкастые лапы. Они фантомно хватают меня за ноги, словно пытаясь утащить меня куда-то во тьму. Окно в коридор закрыто жалюзи, и оттуда, сквозь металлические пластины, холодный свет падает на керамическую плитку. Он разрывает темноту, пришедшую в эту комнату с ночью, но не может спасти меня от него. Он тоже тьма, даже еще более черная и кровавая, чем ночная, но его тьму не развеять солнечному свету.       Возможно, его исправит намного более яркий свет — человеческий. Элина, несомненно, самая светлая личность, которую я только встречала в своей жизни. Мы познакомились полтора года назад, когда я только начала отходить от происшествий, связанным с Найрасом. Я помню, как она зашла в кафе, где я по обыкновению пила кофе (странно, что с тех пор я терпеть не могу подобные заведения). Ее блондинистые волосы белым золотом горели в июльском солнце, а глаза напоминали Бостонскую бухту, чьи соленые воды бились о каменные берега города. Она подошла ко мне и попыталась меня разговорить, и я почему-то ей поддалась. Мы обсуждали погоду, потом места с лучшим кофе на кокосовом молоке (никогда бы не подумала, что это можно обсуждать так долго), в каких бостонских библиотеках самые крупные каталоги книг, и в конце она дала мне свой фейсбук. Вечером она сама мне написала, чему я была, в самом деле, очень рада. Мы договорились сходить на Карсон бич, где, скорее всего, и завязалась наша дружба.        — Почему ты вернулся? — я задаю тот же самый вопрос, только с другой формулировкой.        — Твоя подружка так предана тебе, — он откидывается на спинку кресла, стоящего подле моей кровати, — сидела тут до последнего. Я уж думал грохнуть ее, чтобы с тобой поговорить.        — Не трогай ее. Не смей. — я слышу его хриплый смех, и инстинктивно разворачиваюсь к нему.       Он пришел без маски. Черные глаза поблескивали, напоминая антрацит, но меня это ничуть не пугало. Я давно к ним привыкла, и, похоже, никогда уже не отвыкну. Детская припухлость щек исчезла, ужесточая его черты. Впрочем, ему это даже подходит.        — Не могу обещать, что она будет в порядке. — его голос электрическими импульсами расходится по телу, приводя меня в чувства после обморока.       Я смотрю в его глаза дольше, чем необходимо. Пальцы сжимают одеяло в комок, желание нажать кнопку вызова медсестры душит, но нельзя — так он точно навредит кому-нибудь.       (Убьет всех)       Перевожу взгляд с него на окно, пытаясь высмотреть скрывшуюся за темными облаками луну. Ее очертания меркнут с каждой секундой все больше и больше, и темнота в палате сгущается. Меня начинает клонить в сон.        — Как тебе мой подарок? — сонливость как рукой снимает.       Гляжу в темноту, и она, в виде Джека, начинает всматриваться в меня. Не нахожу слов ответить, понимая, что теперь за мной будет присматривать ФБР. И если они копнут в мое прошлое, то с легкостью могут посадить меня за укрывательство особо опасного преступника. Господи, да я даже сейчас его не сдаю, хотя должна бы.        — Зачем ты это написал?       Чувствую, как он кладет голову мне на бедра. Внутренности сжимаются, на несколько секунд забываю как дышать, и только сейчас мне стало действительно страшно. Я не знаю, что он хочет от меня.       (Ты позволишь ему это?)        — Чтобы жизнь малиной не казалась.        — Так ты мстить пришел?        — Отчасти.       Рвано вздыхаю, не получив ни одного ответа. Разум туманится от навязчивых мыслей и тысячи вариантов его мотивов. В ушах снова начинает звенеть, и я останавливаю поток мыслей, откладывая их на потом. Когда все уляжется, я разберусь с этим.       (Если доживу)        — Не думай так много, а то состаришься скоро.        — Тогда я уже должна быть в гробу.       Суровое молчание наполнило комнату. Губа опять начинает пульсировать, предвещая что-то очень нехорошее. Мысли снова замельтешили в мозгу, вызывая сильнейшую головную боль, я свожу брови к переносице.       Я огрызнулась.       Шумно втягиваю воздух носом, надеясь, что все обойдется. Он прямо садится в кресле, и через секунду его рука начинает сжимает мое бедро цепкой хваткой. Я сразу же кидаюсь отдирать кисть Найраса от моей ноги, грудь клокочет от страха. Игла, введенная под кожу, вылетает, острой болью расходясь по нервам. Парень давит и давит, и я начинаю ощущать как мышечные волокна перекатываются под кожей. Ужас быстро набирает обороты, я плачу, раскрыв рот в немом крике, а он улыбается, так искренне, что меня тошнит. Мои ногти уже у него под дермой, но останавливаться он будто не собирается. Как и я — пытаюсь поднять ногу, хоть как-то стряхнуть его с себя, но в итоге лишь открываю вид на проявившийся синяк, оставленный Элиной. Он черным пятном лежит на моей коже. И Найрас замечает его, когда разворачивается посмотреть, на что я там так пристально уставилась.        — Откуда?       Ему мгновенно становится все равно на мое наказание. Опять хватает меня за ногу, уже за щиколотку, ощупывает гематому. Меня практически прорывает на смех. Так нелепо видеть, как маньяк, каннибал и, как многие его называют, демон, беспокоится о синяке на теле девушки, у которой еще несколько секунд назад хотел вырвать кусок мяса. Бедро ноет, но эту боль перебивает головная. Мозг будто кромсают.        — Упала. — говорю абсолютную ложь, параллельно утирая слезы.       Он хмурится. Знает, что я вру, но не может понять, из-за личной неприязни я это делаю, или не хочу никого тревожить. Отпускает мою ногу (господи, я так этому рада), и подпирает голову ладонью.        — И как ты умудрилась удариться щиколоткой? — произносит Джек, и я вспоминаю, что он очень хорош в травмах, а после его многочисленных побегов от полиции и ран от нее же, наверняка стал еще лучше в этом, — Не ври мне.       Я молчу. Очень страшно ему врать, и еще страшнее раскрывать ему правду. Он ведь может убить Элину за это, а может избить меня за то, что я допустила маленький синяк, или вообще ничего не сделать. И гадай потом — он забыл, простил, или выжидает нужного момента. Странный ты, Найрас, очень странный. Я тебя не понимаю.       (Лгунья)        — На след от квадратного каблука похоже, — говорит он, смотря на мое перекошенное от эмоций лицо, — такие же каблуки, как на туфлях твоей подружки.       Я перестала дышать. Теперь он явно угрожает ей. Зубы, сжатые слишком плотно, скрипят, и лишь этот звук возвращает меня к реальности. Отдергиваю руку от долбанной кнопки, как от огня. Нельзя теряться перед ним, ибо воткнуть скальпель мне в шею быстрее, чем успокаивать меня.        — Это не она сделала.        — А кто? — без раздумий отвечает он, видя мое замешательство, — Блять, Дженнифер, ты так изменилась.       (Парочка лжецов)       Конечно, потому что я стремилась к этому. Жить как все, не быть изгоем, иметь лучшую подругу, даже молодого человека, быть в хороших отношениях со своей семьей, гулять до поздна (не страшась, что вас поймает полиция, а ведь этого с Джеком было предостаточно), отмечать День Благодарения в кругу родственников, а не сидеть в своей комнате, нервничать из-за того, что я ушла в Рождество гулять с Элиной, а не праздновать дома, переживать за близких. Я лишила себя этого добровольно несколько лет назад, начав шататься с Джеком, но больше я это не потеряю. Не хочу снова опускаться в эту черноту.       Был же еще Джастин. Как я вообще могла про него забыть.        — Джастин… мертв?        — Да.       Значит и тебе недолго осталось, красавчик. Хочется сказать ему это в лицо, но нельзя. По-крайней мере, не сейчас, когда у меня столько важных жизней в руках.       (Он их всех убьет, идиотка)       Вдруг осознаю, что совсем не помню Джастина. Внешность, характер, события, связанные с ним размытым пятном предстают в голове. Может быть, я его даже выдумала, но вот лицо Найраса, на котором пробежали скорбь и сожаление, не оставляет других вариантов — он существовал. Я просто его не помню.       Впервые за весь диалог я посмотрела на часы, стоящие на шкафчиках в углу. Неоново-зеленое табло показывало три часа ночи. Спать тянуло неимоверно, отчего голова трещала еще сильнее. Попытка закрыть глаза и уснуть в комнате, где есть Найрас, безуспешна — я тут же вскакиваю от любого шороха. Я увожу глаза в полоток, застряв на катетере. Жидкость, наверняка физраствор с витаминами, медленно капает, стекая по трубе к игле. На полу уже образовалось озерцо. Надо бы закрыть канал, но я не знаю как, а позорится перед этим медицинским гением как-то не хочется.       Он сам тянется к клапану, совершает какое-то невообразимое по мои меркам действие, и капающий звук прекращается. Темным, неясным силуэтом пересекает палату, открывает дверь и исчезает в холодном свете, бросив на меня странный взгляд. На мгновение становится не по себе, холод и дурное предчувствие пронизывает до костей. Но дверь захлопнулась, он ушел.       Срывающимся голосом шепчу себе «я жива», и прячу в ладонях лицо, скрывая ото тьмы палаты свою радостную улыбку. Кажется, будто это самое невероятное достижение в моей жизни.