Падение

       «Волнующееся море под пасмурным небом. Ноги проваливаются в рыхлый, влажный после дождя песок, пока мы идем, болтая о всевозможной ерунде. Ветер порывами налетает, принося с собой песчинки и смутное успокоение. Элина морщится от неприятного ощущения грязи на открытой коже, принимается отряхивать руки и лицо. Я уже не чувствую тревоги, которая как хвост носилась со мной после исчезновения Найраса.       Вдыхаю душный морской воздух и расслабляюсь. Я наконец свободна.»       Просыпаюсь от криков и вошканья за дверью. Сонно поднимаюсь, и иду в ванную, чтобы умыться. Люди начинают еще громче переговариться. Слышу щелчок двери, понимая, что кто-то зашел.        — Мисс О’Брайн?       Закрываю кран и выглядываю из-за угла. Мужчина в строгом черном костюме заметно занервничал, когда не увидел меня в кровати. Выхожу из ванной комнаты и предстаю в своем самом худшем виде: волосы торчат в разные стороны, одежда мятая и лицо такое белое, что невольно примешь меня за мертвеца.        — Здрасте.       Я уже знаю, что будет. Допрос, из-за которого у меня опять вскроются воспоминания. Но от этого никуда не деться — сажусь на кровать, пока он устраивается в кресле. В голове как мантру повторяю: «Все закончилось, все в порядке», но осознаю же что это брехня. И так горько становится во рту, что хочется запить чем-то сладким.        — Меня зовут Брайан Смит, — он тычет мне в лицо своим удостоверением, но все, что успеваю увидеть, это «Федеральное бюро расследований», — Я из ФБР. Вы уже знаете о чем я хочу у вас спросить? — он убирает карточку во внутренний карман пиджака.        — Нет.       Периферическим зрением замечаю птицу, прилетевшую на окно. В Бостоне так просто птиц не увидишь — город все-таки очень шумный для этих маленьких созданий. Птичка подпрыгнула по ближе к стеклу, всматриваясь в пространство палаты, и не получив ничего интересного, упорхнула. Похоже, что она искала предыдущего постояльца.       Мужчина хмурится. Естественно, ведь я отвлекаюсь, пока он опрашивает меня.       — На запасном выходе был найден расчлененный труп, — он тяжело вдохнул, а у меня дрогнуло сердце, — рядом с трупом была надпись.        — Какая?        — Поздравление с днем рождения.        — Кого? — строю из себя полную дуру, что даже на смех пробирает.        — Вас, Дженнифер.       Озадаченно хлопаю глазами. Следователь ждет моей реакции, а я наклоняю голову, взгляд устремляется на черную, мятую ткань брюк. Эмоции гаснут.       (Опять водишь всех за нос)        — Это сделал Безглазый?       Вопрос прозвучал непозволительно громко. Неловко вздыхаю.        — Травмы были нанесены при жизни, несколько органов пропало… Это очень похоже на его почерк. Но утверждать я не берусь. — я с каменным лицом киваю, чуть ли не слыша, как тикает его терпение, — Могу фотографии жертвы показать.        — Нет, не нужно.       Я уже насмотрелась.        — Все-таки посмотрите. — он выкладывает фотографии трупа веером, рядом положив одну-единственную фотографию той надписи.       Все тот же парень с темной кожей. Кровавые слезы, состоящие из его собственных глаз, сегодня пугают меня больше всего. Найрас будто хотел показать истинное значение слова «безглазый», и это ему определено удалось — у меня язык с трудом поворачивается назвать его этим прозвищем.       С отвращением, искривившем мое лицо, отворачиваюсь от снимков. Федералу это явно не нравится — он ведь пришел, чтобы как «лучший» сыщик бюро расспросить меня об ужасном, зверском преступлении, совершенным моим бывшем другом, разузнать невероятно полезную информацию, а потом, словно герой, вернуться в их логово и получить повышение.        — Вы понимаете, что вам грозит за укрывательство особо опасного преступника? — он смотрит на меня исподлобья, становясь похожим на быка, — Семь лет заключения и штраф в особо крупном размере. Ваша жизнь будет окончена.        — Послушайте, я не видела его два года. Последняя наша встреча была тогда, когда он… — голос срывается на этом моменте, я чувствую страх, колющий кончики пальцев, и мужчина нетерпеливо пожимает плечами, — Когда он зарезал своих родителей и какого-то мужчину.       Приобнимаю себя за плечи, отворачиваю голову от впившегося в меня взгляда следователя. И ведь не забыла эту ложь, помню дословно, что мне сказал Джастин (наверное, именно из-за тех его указаний я до сих пор не вычеркнула его из памяти), и холодок предательски скользит по позвоночнику. «Вызывай копов и сваливай всю вину на него, — говорит он, а я в немом в шоке с происходящего, — Про Сару и Майка тоже. Он все равно уже не жилец. — грустная улыбка светится на его лице, а после он впихивает мне телефон с уже набранным номером полиции.»       Не жилец, уж точно.       Сглатываю клубок нервов, застрявший в глотке, и слышу отголоски приближающихся слез. Закрываю глаза, чтобы хоть чуть-чуть сдержать эмоции, а злость мужчины электричеством гудит вокруг него, я раздражаюсь. Он давит на меня, хочет, чтобы я сказала, что я замешана в этом. Но опасность от тебя, мистер Смит, существенно менее чудовищная, чем от Найраса. Так что рот я буду держать на замке, иначе получу скальпелем в живот.       Он достает из пиджака диктофон и отключает его. Действие, чрезвычайно интригующее и тревожащее меня, означает начало реального допроса.  — Я еще раз спрашиваю, — он опирается локтями на колени, — где Найрас?  — Я не знаю.       Смотрю на часы. Половина одиннадцатого — значит, скоро придет врач, чтобы меня осмотреть. И, если мне повезет, он отошлет этого недоследователя куда подальше.       Его лицо покраснело. Мужчина разгневан, но самое странное, что я же ничего не делаю, чтобы его спровоцировать. Он просто злится, а я не понимаю, что им движет.        — Ты абсолютно такая же, как и Найрас. Беспринципная сука. — он клонит голову вбок, заглядывая мне в глаз, — Тебе выгодно его скрывать?       Меня трясет, и я даже догадываюсь почему. Следователь прав. Я беспринципная сука, которой важно лишь ее благополучие, которой ничего не стоит убрать мешающего ей человека, которая будет жить, даже если ее близкие умрут, вот только признаться в этом я себе не могу. Противоречие соляной кислотой разъедает внутренности, в особенности желудок — что-то жжет, оставляя огромные волдыри на пищеводе, и пробираясь к сердцу. И конец настанет тогда, когда это «что-то» доберется до моего разума. Именно тогда все закончится — когда желчь разъест мою голову — а пока я буду всеми силами пытаться сбежать от проблем.       (Это будет конец твоего притворства)        — Я ничего не скрываю! — вспыхиваю я, совершенно не хотя это слушать дальше, — Прекратите!       Неприязнь к следователю любезно нарастает, как снежный ком, заставляя меня вызвать медсестру. Кнопка щелкает и загорается ярко-красным, как лицо мужчины, когда тот увидел, что я сделала. Хочет закричать на меня, но дверь в тот же момент отворяется, впуская пропахший лекарствами ветер и женщину в белом халате, похожую на врача, нежели на медсестру. Она видит мое смятение, и тут же принимается выгонять мужчину.       — Выйдите из палаты. — хладнокровно говорит она, пока я встревоженно подтягиваю к себе колени. Страшно, даже страшнее, чем сегодня ночью: тогда я хоть понимала, что произойдет по моей вине, а сейчас — пугающая неизвестность.       Он на автомате протягивает ей свое удостоверение, но это не работает. Женщина, не взглянув на картонку, сверлит его карими глазами. Только сейчас замечаю бейдж, послушно висящий у нее на шее.       Марта Харрисон.       Имя кажется бельмом в памяти, таким же как и личность Джастина. Половина воспоминаний за два года будто стекли в спинной мозг и теперь прекрасно проводят время там, дразня внутренние органы, но наотрез отказываясь показываться в голове.        — Сейчас же прекращайте этот балаган! Вы, черти возьми, находитесь в больнице! — грозно вскрикивает докторша, что мне становится не по себе, — Уматывайте отсюда, пока я не донесла, что вы много себе позволяете!       Мужчина поднимается с кресла. Насупившись, неровной поступью идет к двери, берется за ручку и напоследок кидает на меня чудовищно злой взгляд.        — Ты сядешь вместе с ним, тварь. Я тебе это гарантирую.       В голове багрово-алым фейерверком взрывается осознание его поступков. Он злится из-за того, что Найрас забрал кого-то из его близких. Ужасное происшествие подкосило его рациональность, если совсем не убило, поэтому он и начал пытаться всеми способами добраться до Джека, совсем не думая, что этот монстр ему не по зубам. Даже жалко его становится, ведь он не виноват, просто поддался искушению мести, но клеймо смертника так легко не отмоешь. Джек придет по его душу, тогда-то он и воссоединится со своим близким человеком.       Докторша проводит его до двери, практически выталкивая его из палаты.       — Федералы совсем уже без мозгов, — она брезгливо морщится, откидывая прядь кучерявых волос с лица, — Как себя чувствуешь?       Женщина смотрит на меня с какой-то мнимой нежностью, я прикусываю губу. Напряжение становится только гуще после ее прихода, оно душит меня, но ничего сделать я не могу. Внутренний голос надрывается, кричит, что она точно хочет узнать что-то о Найрасе, вот только я ничего не скажу.       — Нормально. А почему я в обморок упала?       — Из-за железодефицитной анемии, усугублённой сильным стрессом, — говорит она, а мне так тяжело воспринимать слова, что голова идет кругом, — проще говоря, мозгу кислорода не хватило, вот он и отключился.       — Понятно. Когда выписка? — тереблю край одеяла, все сильнее тревожась.       — Подожди, не так быстро, — докторша садится на кровать рядом со мной, а взгляд ее падает закрытую капельницу. Сердце замирает, но она тут же переключает свое внимание на меня, — Хочу рассказать тебе кое-что интересное о Безглазом, раз ты его подружка. Хотя, ты наверное и так это знаешь.       Абсолютно не понимаю, что она несет, и более того, откуда она это знает.       — Не он убил Сару Джессику и Майка Патрика Найрас, ведь так? — усмехаюсь, уже начиная понимать что к чему.       — Вы были судмедэкспертом?       — Ага. Не знаю, как в ФБР это не увидели, но… убийства разные. Родителей просто затыкали до смерти ножом, а это совершенно отличается от травм мужчины. Они профессиональнее, хоть и нанесены тем же ножом. — смотрит на меня так пристально, словно оценивая мои эмоции.       Хочу сказать ей, что не знаю, но она поспешно махает рукой, показывая, что говорить не надо, она и так все поняла. Эта женщина слишком умная для работы врача. Понять невероятно важную часть его психологического портрета и, в особенности, мотивации, по трем трупам, даже не посещая места события, дорогого стоит. Будь она следователем, Джеку стало бы намного сложнее скрываться.       — Пошли на выход, — поднимаюсь с кровати, забираю рюкзак, отчужденно стоящий возле входа и выхожу из палаты, — Я назначила тебе витамины и препарат железа. Имей ввиду, если питаться нормально не будешь, тебе и Бог не поможет.       Растерянно улыбаюсь и киваю. Вижу в ней что-то отдаленно знакомое, но тут же прогоняю эти мысли, увидев родителей. Мама заполняет какие-то бумаги на ресепшене, которые должна заполнять я, а отец сидит на диванчике, рассматривает рыбок в огромном аквариуме. Я подхожу к ним.       — Дженни, вампирша ты наша, — шутливо хмурюсь на слова папы, а он улыбается еще шире, — Я ж говорил, чтобы ты поела нормально. О, Марта, давно не виделись.       Мама отрывается от бумаг. Заметив докторшу, коротко произносит «привет», чуть веселеет, но ненадолго — снова просматривает документы.       — Дженнифер, ты не помнишь Марту? — говорит мама, поднимая на меня глаза.       Оборачиваюсь к ней, и вдруг вспоминаю, что докторша — мамина сестра и моя тетя (поэтому она и показалась мне знакомой). Становится до жути стыдно, рефлекторно извиняюсь, а Марта смеется. Отец уходит, пробубнив что-то про машину.       — С памятью у тебя полный кошмар, — мама отдает стопку бумажек медсестре за стойкой и идет к своей сестре, цокая каблуками по кафелю.       Они обнялись. Мама говорит что-то Марте, отчего та смеется, и это выглядит так… нормально, что тепло невольно разливается в груди. Смех тети искренний, пусть даже он звенит в стенах больницы, где смех — дефицитная штука. Марта напоследок еще раз крепко стискивает маму, отчего та улыбается (хоть мне и не видно ее лица, я уверенна, что она улыбается). Я бы еще понаблюдала за семейной идиллией, но автомобильный гудок раздается снаружи здания. Они поспешно расстаются, прощально улыбнувшись друг другу.       Мама идет к гардеробу за курткой, а я достаю свою из рюкзака. Он странно смотрится на белых кожаных диванчиках, а вот одежда внутри еще тупее. Только Элина может додуматься запихнуть верхнюю одежду в сумку, где полагается носить только тетрадки (или одну одинокую лиловую тетрадь). Хотя, я ей благодарна — не придется трястись от холода двадцать метров до машины.       Уже чую этот влажный утренний мороз, совершенно не замечая, что на спине выступил холодный пот. Руки дергаются, я нервничаю от стороннего наблюдения. Оглядываюсь через плечо — Марта пристально смотрит с каким-то гордым выражением лица. Как-то странно. Будто в зеркало смотрит.       И тут она шепчет одними губами: «Я знаю, что он был здесь.», а после разворачивается и уходит вглубь больницы.       Выстрел в голову. Сердце скидывается со скалы, я без понятия, что мне делать. Бежать за ней? Объяснится перед ней? Найти оправдание? Соврать? Или сказать правду?       (Отпустить)       — Чего застыла? Пойдем быстрее, папа же ждет. — киваю маме, и теряю темно-рыжую макушку Марты за больничными стенами. Забираю сумку и направляюсь к выходу.       Двери открылись, и ледяной воздух заполнил легкие. Прохожу по промерзшей брусчатке, и направляюсь к отцовскому «форду». Открываю дверь черной машины и заваливаюсь в салон самым неэстетичным образом, практически влетая лицом в переднее сидение. Кое-как устроившись нормально, смотрю в зеркало заднего вида, встречаюсь глазами с папой.       — С федералами беседовала? — говорит он, выводя машину на проезжую часть.       — Да.       — О чем?       — Все о том же, — отворачиваюсь к тонированному стеклу.       — Что ты, что Марта, ей-богу, — подключается мама к разговору, — вечно с ФБР и копами разбиралась. А почему они опять к тебе пристали?       — В школе кого-то убили. Схема убийства как у Найраса, вот они и подумали, что я опять в этом замешана.       — Хреново.       — Ага.       — Но ты же в этом не замешана?       — Никоим образом.       — Ну и все, — она вскидывает кисти рук, — пускай отвалят от тебя.       Киваю, и разговор заканчивается. До дома ехать еще минут пятнадцать в лучшем случае, а так и все тридцать. За окном мелькают кирпичные дома, подстриженные деревья, бетонные тротуары, сотни других машин и людей, и все это сливается в огромную серую массу. Я живу здесь с рождения, и город успел уже порядком примелькаться. Не вижу ничего, кроме пустоты и безжизненности, словно я ослепла. А ведь я планировала жить здесь всю жизнь, но теперь это невозможно. Через полгода я сдам экзамены, и буду молится, чтобы я прошла в любой другой университет или колледж, кроме бостонских. Уеду даже в Гринсборо, только бы не остаться здесь.       — А что с Мартой? — говорю я, разрушая тишину в салоне.       — Долгая история, — отвечает мне мама.       — Нам некуда спешить. — парирую я, желая узнать что-то нелегальное о Марте, раз она знает столько обо мне.       — Она тоже носилась с каким-то придурком. Долго носилась, пока он троих человек не грохнул, а потом свалила в Нью-Йорк, учится на врача, и того недоумка поймали в тот же год. Не знаю, что у них там было, но после этого она больше ни с кем не встречалась. — Мама молчит несколько секунд, — Тоже мне, однолюбка гребанная.       Телефон затрезвонил — и рассказ тут же оборвался. Я виновато посматриваю на маму, действительно коря себя за то, что разбудила явно неприятное прошлое.       Роюсь в сумке, пытаясь найти источник противного звона. Наконец нахожу — телефон вибрировал у меня в руке. Нажимаю «ответить», даже не удосужившись посмотреть кто звонит.       — Дженни!       Ухо разрывает от писклявого голоса Элины. Отодвигаю от ушной раковины телефон, пытаясь преодолеть дезориентацию, принесенную мне ее высоким голосом.       — Поспокойнее. Ты меня чуть не оглушила.       — Ты как? Все нормально?       — Да, все хорошо.       — Я так испугалась, когда ты в обморок упала. Какого черта ты вообще грохнулась?       — Из-за малокровия. Как будто не знаешь.       — Ну все, это была последняя капля, — угрожающе начинает она, — теперь я буду тебя кормить. Доелась, блять, булочек. — я смеюсь, уже не в силах терпеть. — Эй, ничего смешного!       — Ладно-ладно, поняла я. О, мы уже приехали, — я вру, дабы поскорее избавится от лишних расспросов про ФРБ, — Пока.       Не дожидаясь ответа, скидываю звонок. Телефон наверняка прослушивается федералами, и они привлекут ее к делу, скорее всего как свидетеля. Элина не умеет держать язык за зубами — расскажет все как есть.       (Не доверяешь ей?)       Она не должна ничего узнать.       Оставшееся время поездки я нахожусь будто в трансе. Стадия страха перед Найрасом переросла в нечто намного более ненавистное, раздирающее душу, и невероятно опасное. Нужно что-то с ним сделать, и самое логичное — сдать его ФБР. Но вот останусь ли я жива?       (Нет)       — Дженнифер, очнись! — Мама трясет меня за плечо, — Мы приехали!       — А, да. Иду. — Родители уже скрылись за дверью.       Выхожу из машины, и плетусь к входу в дом. В гараже все так же пахнет сыростью, а стены будто имеют зеленоватый оттенок. Голова опять начинает болеть.       Он ее убьет. Вероятность стопроцентная, оттого мне и становится так дурно. Могильная плита Элины будет полностью на моей совести…       Врезаюсь в стеллаж с красками, лаками для дерева и разбавителями, больно ударившись лбом о железку. Хочется наорать на полку, да толку мало — она ж из металла, неодушевленная. Звон развитого стекла раздражает барабанные перепонки, в нос ударяет резкий химический запах. Пол теперь бледно-розового цвета, кое-где перетекающий в прозрачную жидкость. Замечаю на машине пару капель краски, пока убираю осколки. Ох, ну и влетит же мне. Иду к тумбам, где должны хранится тряпки. Открываю дверцу, забираю несколько кусков ткани и возвращаюсь к месту происшествия. Разложив материю поверх жидкости жду, пока она немного впитается, и начинаю вытирать пол.       …А с чего я, собственно, взяла, что он ее убьет? Из-за синяка на щиколотке? Он не станет убивать ее из-за такой мелочи. Я тревожусь понапрасну — Найрас еще не совсем из ума выжил.       Пятно въелось в бетон. Грязно-розовый цвет глядел на меня из тени неосвещенного участка гаража. Отворачиваюсь к мусорным бакам, зная, что уже ничего сделать нельзя — с этих самых пор у нас будет красоваться мерзкое пятно на полу. Выкидываю тряпки в мешок с осколками, и, наконец, иду в дом.       Первым делом меня встречает меняющая цветы в вазе девушка — сиделка моего брата. Ее длинная юбка в мелкий цветочек всегда меня вводила в ступор, а черные волосы и того хуже — убивали всякое желание говорить с ней. Может это потому, что она имеет непосредственное отношение к моему брату.       — Привет, Дженнифер. — она улыбается приторно-нежно, словно рада меня видеть.       — Привет, Лили. — невольно произношу это с диким презрением, что даже немного становится стыдно.       Ухожу от голубого комода напротив прачечной и Лили, проходя мимо открытой нараспашку комнаты. Из нее пышет запах медикаментов и гниения, слышится пищание датчиков. Мимолетно замечаю его лежащую фигуру, и тут же пересекаю гостиную, быстро поднимаюсь по лестнице.       Только зайдя в свою комнату меня сразу начинает морить усталость. Дышать так лениво, как и двигаться, поэтому я снимаю куртку (так торопилась в свою обитель, что даже снять забыла) и с благоговением падаю на кровать.       Проваливаюсь в мутный, горячий сон, оставляя переживания. Хватит с меня. Хочу отдохнуть от всего этого дерьма.       (Тебе двух лет не хватило?)