Падение

      «Кладбище Сейнт Мэри»       Стройные ряды надгробных плит упрямо растворяются в ночной дымке, как бы я не пыталась их разглядеть. Мы уже почти дошли до главных ворот, таких низких, что можно было бы их спокойно перелезть, но он тянет меня дальше, куда-то к кустисто растущим деревьям, ограждающим кладбище.       Чем я вообще думала, когда решила пойти с ним? Я действительно настолько хочу вспомнить того психа?       Тем не менее, я продолжала упорно следовать за Найрасом. Вскоре, среди опущенных грустных ветвей показалась еще одна калитка — намного меньше, чем та, что мы прошли.       — Почему мы там не прошли?       — Те ворота закрыты. — отвечает он, уверенно дергая ручку. Та поддается. — Кладбища на ночь закрывают, если ты не знала.       — Плохо закрывают.       Джек кивает, заходя на мертвую землю. Здесь сразу же стало еще холоднее, а ветер, стонущий крикливым тоном, приобрел бездыханный шелест. Асфальтированная дорожка поросла травой, только-только начавшей расти после зимы. По тому, как беспорядочно здесь были расположены могилы стало сразу понятно — эта часть кладбища для преступников.       Чуть побродив по могильнику, мы приходим к накренившемуся сланцу. Он умер совсем недавно, а плита уже уходит под землю.             Болото. Самое настоящее болото.       Приближаюсь к могиле. Воспоминания не проясняются, лишь только тоска накатывает, но даже она скорее от ностальгии — мы столько всего пережили вместе, а сейчас Джастин мертв. Его хладный труп поедают могильные черви, а вата, которую бальзамировщик подкладывает под щеки, наверняка уже почернела.       А точно ли я его забыла?       В голове хранится многое, связанное с ним и Джеком; а то, что я не помню его лица — нормально. Нормально не помнить лица покойного, ведь его незачем помнить. Он уже отбыл из этого мира.       — Вспомнила? — раздался голос из-за спины. Следом зашипела тлеющая сигарета.       — А я и не забывала. — я замолчала, хотя прекрасно знала, что Найрас ждет объяснений. — Просто на секунду мне показалось, что я… — и вновь я умолкла.       Прикладываю ладонь к глазам, будто бы погружаясь в раздумья, но на самом деле просто не вынося проскакивающие отрывки прошлого.       — Другой человек? — произносит он, попадая точно в мои ощущения. Я киваю. — Диссоциативная амнезия называется. У Джастина тоже самое было.       — Когда? –я спрашиваю, поворачиваясь к нему.       — Сразу после той суки, которая тебя бесила. Он переживал, что ты сдашь все копам. — он прерывается, затягивая табачный дым. — Будешь?       Я смотрю на сигареты отречено, без осмысления того, что я делаю: вытаскиваю одну из пачки и механическим движением поджигаю. Я вернулась к старой привычке, из-за которой у меня была куча проблем.       — А ты не сдавала. Он придумал миллион отговорок, практически поверил в них, — Найрас опять затягивается (собственно, как и я — теперь не могу его осуждать за курение на кладбище), беспокойно оглядываясь по сторонам, — а ты так ничего и не сделала. Тогда он успокоился.       Я провожу рукой по гравировке на плите. Верно, я ничего не сделала, оттого он и перестал тревожиться, ведь чем дольше я скрываю преступление, тем выше шанс того, что меня посадят за сообщничество. Месяца для его успокоения наверняка было достаточно.       А вот что он делал в доме Элины?       — Что… Почему ты был у нее дома?       Я до сих пор стояла к нему спиной, но практически видела, как он начал едко улыбаться. Ему не знакомы угрызения совести, которые будут преследовать меня до конца дней, если с Элиной что-то случится; он бестолковый серийный маньяк, стремящийся к неясным, эфемерным понятиям; Найрас поражен болезнью, что прорастает в его душе спорами плесени.       — Не трогай ее, слышишь? Я не переживу, если ты ее убьешь, — я чувствую его раздражение. Я точно знаю, что он сейчас готов отрезать мне голову за столь сентиментальную сцену, — если ты ее убьешь… я сдам тебя незамедлительно.       — Сядешь со мной за сообщничество, — тут же раздается низкий голос, балансирующий на грани животного рыка, — а там и сама сдохнешь.       Наконец, я поворачиваюсь к нему, упорно глядя на Джека. Чернеющее небо и его глаза одного цвета, и так же не имеют ни одной искры, ничего живого. На лице его отражается ехидство, несломленная воля к вечному контролю надо мной.       — И это будет самое лучшее разрешение ситуации. — развожу руками, смиренно улыбаясь, и собираюсь уходить.       Ветер резко прекратил свое надменное дуновение, шумящие, грязно-зеленые листья вдруг обернулись стеклянными и перестали пронзительно звенеть. Джек быстро сократил расстояние между нами, я отшатнулась, да только без толку — он все равно вцепился мне в волосы.       — Еще раз я услышу настолько легкий отказ от жизни, которую я великодушно сохранил тебе, вырежу к чертям собачьим все твое родовое древо, — он больно оттянул волосы.       — Отцепись, блять, больно! — вскрикиваю я, когда Найрас в очередной раз дергает мои локоны, — Эта жизнь не твоя, чего ты так взъелся?! — Джек отпускает мои волосы, скальп ноет.       Вопрос не нуждался в ответе. Он просто цеплялся за прошлое.       (А ты избегаешь своего прошлого.)       Луч света проходится по надгробиям, выискивая нарушителей вечного покоя мертвых. Мгновенно отступаю в тень деревьев и низкорослых кустов, будто поддавшись животному инстинкту. Оглядываю забор, уже собираясь перелезть через него и бежать сломя голову, но замечаю как Найрас, медленными, отточенными движениями надевает эту проклятую маску, и замираю, наблюдая, как он бесшумно, неприглядно приближается к сторожу, выискивающему меня. Джек перерезает ему горло, мне мерещится, как складки дряблой кожи расправляются, молодея лет на двадцать, и в ту же секунду оказываются рассечены красным фонтаном буйной крови.       Мужчина падает навзничь, повторяя сцену самого первого убийства Найраса, кровь течет, не переставая, а я понимаю, что мои побаливающие корни волос сейчас не стоят ничего. Кожа головы ноет, ну и пусть — зато я живая. Бежевая куртка сторожа поменяла цвет на карминовый, мужчина окончательно перестал дергаться, израсходовав запас крови.       — Господи. — выдыхаю я, заранее зная, что под этой идиотской маской скрывается привычная, кровожадная улыбка. Он сжимает мое запястье, уводя меня все дальше от трупа. Я не поспеваю за ним — Джек идет в дикой спешке.       — Эй, помедленнее! Куда ты бежишь?       — Мозги у тебя за два года совсем рассосались, — он еще больше ускоряется, — Подумай, напряги последнюю извилину.       Дергает меня вперед, показывая мне, что сейчас не время для идиотских вопросов. Естественно, ведь с минуты на минуту найдут тело, нагрянут полицейские, а ему еще хочется погулять на свободе — да и мне, собственно, тоже.       Покрывшаяся инеем кладбищенская трава хрустит под ногами. Виднеются уже третьи ворота, Найрас чуть ли не сносит бедную железку с петель и выбегает с территории могильника.        - Так почему ты... - говорю я, тяжело проговаривая слова. Воздуха из-за продолжительного бега не хватало.        - Заткнись, сейчас не время. - отвечает он, будучи совершенно прав, - У нее спроси.       Сердце отозвалось дикой неохотой, но делать было нечего - он будет молчать, наблюдая, как я пытаюсь разгадать загадку их отношений.       Раньше я бы приняла неизбежность смерти Элины намного легче.