Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью.
— Что, опять в свои книжки уткнулась? Не посмотрит на тебя никто, если дальше продолжишь себя запускать, — фыркнула Хатидже. Девушки рядом только рассмеялись. Но Катерина не спешила с ответом. В её руках покоилась книга — одна из немногих в гареме, докуда она имела доступ. Чтение помогало отвлечься, забыться и потеряться между строк, ненадолго исчезнуть. За эти несколько недель ей совсем ничего не хотелось; ни крошки в рот, ни капли воды, ни единой прогулки. Подругами Катерина тоже не обзавелась, поэтому многие считали её странной. Но мнение каких-то рабынь совсем не волновали молодую госпожу, напротив, лишь смешили. — А на тебя, я смотрю, все без устанку вешаются? Иди куда шла, Хатидже, — хмыкнула та, устало протирая глаза. У неё не было сил выносить больше этот разговор, ведь говорить с наложницей врага было не о чем. Катерине не было здесь места. Она отличалась от всех новоприбывших девушек гарема. Значительной чертой, которой не было ни в одной. Ни одна женщина во дворце не хотела бороться за свою свободу. Все они давно смирились с неизбежным: их жизнь полностью принадлежала султану. У них отобрали право голоса, волю, честь, опустили до роли прислужницы какого-то мужчины и поставили главную задачу их существования — ублажать повелителя и быть послушными. Но Катерина никогда не была безвольной тряпичной куклой, которую могли дёргать за ниточки, когда только вздумается. Она не хотела подчиняться и поклялась ни при каких обстоятельствах не склонить голову перед юношей. В её глазах Мехмед навсегда останется лишь сломленным мальчиком с искалеченной душой и омертвевшим сердцем. Катерина не превозносила его выше себя, потому что знала: они одинаковы. И властвовать друг над другом у них никогда не получится. — Не смей мне указывать, плебейка! — закричала Хатидже, швырнув книгу женщины в сторону. — Что здесь происходит? — вовремя вмешалась Гуль-хатун, небрежно отталкивая наложницу от рабыни. — Очередное такое выступление, Хатидже — своими руками выпорю! Взгляд разозлённой калфы зацепился за притихшую Катерину и с секунду она молчала, бегло осматривая византийку. — А тебя я чтобы рядом с ней вовсе не видела! В ответ Катерина молча кивнула, но серьёзный взгляд не отвела, упрямо игнорируя в недоумении выгнувшуюся бровь старшей госпожи и немой вопрос в глазах. — Госпожа Лале-хатун сегодня невероятно благосклонна к тебе. Она ждёт в школьном кабинете. Тебя проведут слуги. И только попробуй мне что-нибудь учудить! — пригрозила Гюль-хатун, но женщина насуплено проигнорировала её слова, направляясь к выходу с гордо задранным подбородком. В последний раз обвела высокомерным взглядом Хатидже и компанию, и учтиво улыбнулась калфе.***
Лале вновь уткнулась в старинные пергаменты. Всё её внимание было сосредоточено на вытянутых буквах, что несли в себе необыкновенную важность. Ведь из истории мы черпаем опыт, который дополняет картину сегодняшнего. Без прошлого нет и будущего, потому её нужно знать каждому, чтобы не запутаться по пути жизни и не потерять себя, смысл своего существования, выбранную цель, к которой должен стремиться каждый. Когда двери с ожидающим звуком отворились, Лале встретилась с не менее серьезным взглядом серых, словно сталь, глаз. Катерина вежливо поклонилась, госпожа сделала ответный жест. — Я рада видеть вас, леди Катерина. Надеюсь, не отвлекла от чего-то особо важного? — доброжелательная улыбка на устах юной хатун и обволакивающий голос невольно заставил женщину расслабиться, но не потерять бдительность. — Нет, я только рада составить вам компанию, — ответила Катерина, осматривая неброский орнамент на стенах и другие предметы интерьера. Она также обратила внимание на огромный стеллаж книг в вычурных переплётах и признаться, даже дома, в Константинополе, женщина не видела такого большого количества рукописей, как здесь. — В таком случае, предлагаю вам стать моей помощницей на некоторое время. Я обучаю детей литературе и недавно поговорила с Ходжам-мустафой об введении истории, как полноценный урок. Что скажете? — Лале протянула ей одну из книг и провела к подушкам, где заприметила уже место госпожа. — С радостью, Лале-хатун, — тут же смягчилась рабыня, изобразив подобие улыбки. Катерина не верила в женскую дружбу. У неё никогда не было подруг, с которыми она могла поделиться о своём дне, рассказать о душевных терзаниях, попросить совет. Она всегда была одна. Где бы и с кем не находилась, женщина знала, что доверять любому другому человеку кроме себя — чистейшее воды безрассудство. Мудрая жена императора никогда бы так глупо не поступила, не опустилась бы до уровня наивных дурёх. Но Лале особенная, совсем другая, по сравнению с остальными. Она готова дарить миру любовь, госпожа излучала добро и свет, что сочился в её жилах, притягивал темноту в закоулках каждой живой души. Урок начался довольно посредственно: Лале читала и учила читать детей, с энтузиазмом ведая о прошлом через произведения известных писателей, завлекая внимание всех присутствующих. Катерина невольно заслушалась. Она была удивлена поразительной начитанностью и образованностью юной госпожи. — Почему ты до сих пор не замужем? — вопросила Катерина, когда дети, пусть нехотя, покинули пределы кабинета. Лале теребила складку платья и старалась натянуть вежливую улыбку. — Я не нуждаюсь в браке, леди Катерина. К тому же, султан Мехмед не торопит и не настаивает, о чём же ещё я могу мечтать? — притворно рассмеялась хатун. Эта тема казалась ей настолько далёкой, что разговор о ней был лишь предположениями. Лале не хотела зависеть от чужого человека, не собиралась изображать семейную идиллию, не планировала подстраиваться под другие рамки. Спокойная и размеренная жизнь во дворце казалась ей золотой клеткой, но тем не менее, в ней было комфортно и просторно. Госпожа просто наслаждалась каждым прожитым днём, беззаботно гуляя по паркам, преподавая любимые предметы и танцуя на торжественных мероприятиях. Ничего другого её душа и желать не могла; у неё было всё, о чём мечтала каждая. При упоминании имени своего, в первую очередь, злейшего врага Катерина помрачнела, насупилась и раздражённо вздохнула. Она заметила, что Лале также изменилась в лице: улыбка теперь выглядела более натянутой, щёки насыщенно-красными, а глаза заполонила пелена вот-вот рвущихся наружу слёз. Или так падал свет на сосредоточенное юное лицо, что делал её более несчастной, чем является на самом деле, или госпожа действительно едва сдерживалась, чтобы не заплакать, женщина всё же спросила о её самочувствии. Порой наступает момент, когда держать всё под контролем становится невыполнимой задачей и всегда легче выговориться чужим, позволить хоть на минуту побыть слабой, чем долго и мучительно страдать, сгорать и тлеть. Она уже проходила через это и только Лале-хатун, девушка с самым большим сердцем и искренними намерениями позволила излить свою душу, разделить горе, унять боль минувших дней. — Я просто… Не бери в голову, леди Катерина, это… — Это важно, Лале, — женщина положила свою руку поверх её, не сильно сжав и заглянув в глаза. Болезненный, измученный взгляд карих глаз, в которых скрывалось больше боли, чем кто-либо мог себе представить. Губы едва дрогнули в улыбке, и в эту же секунду из глаз градом полились слёзы. Лале бросилась в объятья рабыни, тихо всхлипывая. Её била крупная дрожь, а голос то и дело срывался на беспомощный шёпот. — Мне страшно, госпожа, мне очень страшно оставаться одной. Я потеряла всех, кто был мне дорог, все они отвернулись от меня, — шмыгнула носом хатун, вытирая слёзы рукавом платья. — Влад и Аслан в последнее время стали мне почти семьёй. Но недавно что-то произошло. Они больше не смотрели на меня так, как на друга. Я стала им чужой. — А не тогда ли, когда ты осталась на ночь в покоях Мехмеда? — Лале убрала руку, которая до того мягко поглаживала её по голове, и, обняв себя руками, серьезно молвила: — И что с того, ежели осталась? У нас… Мы же… — договорить фразу Лале не удалось из-за смущения, что заставило её враз проглотить язык. — Родственники? Но не родные, насколько я слышала, — насмешливо ответила за неё Катерина. — И что ещё обо мне говорят? — мрачно отозвалась Лале осипшим от рыданий голосом. — Только о том инциденте. Ведь Мехмед влюблён, беспамятно влюблён, чтобы как-то скрыть очевидное от посторонних глаз и ушей, — с деланным равнодушием ответила женщина, отвернувшись. «Что?» Мехмед, тот самый жестокий тиран, не по годам расчётливый и мудрый правитель, искусный похититель женских сердец и отменный манипулятор способен хоть что-то чувствовать?.. Холодный, надменный, раздражённый, ироничный Мехмед, который так любил измываться над кузиной несколькими годами ранее, знает, как испытывать к человеку что-то, кроме отвращения?.. Во рту резко пересохло. Все разумные мысли в тот час вытеснились из головы беспорядочными воспоминаниями о том, как он всегда вёл себя с ней. Равнодушие и бесстрастие различалось в острых чертах, ухмылка, переходящая на звериный оскал снилась в частых кошмарах, его безграничная власть и контроль над другими, что делает его более устрашающим монстром в глазах подчинённых. Монстром, что погубит Османскую империю, помешавшись на этом контроле, если не остановить его сейчас. Но это будет потом. На всё воля Аллаха, он ему свидетель. Никто не в праве осуждать правителя, не смеет идти наперекор. Никто ли? — Что ты так на меня смотришь, будто и сама того не знаешь, — не выдержала Катерина, поджав губы. Лале опомнилась лишь тогда, когда её руку несильно сжали, дабы привлечь внимание. — Не знаешь, каких усилий ему достаётся это напускное хладнокровие, чтобы не сорваться в очередном приступе гнева? Как сильно хочется отгородить его свет от всех и вся, что ему буквально выжигают глаза твои похождения с какими-то друзьями. Будто не знаешь, что у этих мальчишек в голове. Не знаешь ведь, да? — грустно усмехнулась леди Катерина, в успокоительном жесте поглаживая предплечье. — Я хотела рассказать тебе это, пока у нас есть эта возможность. Потому что совсем скоро всё изменится и вряд ли мы ещё сможем вот так беззаботно говорить о мужчинах, — в серых глазах застыли беззвучные слёзы, но она не собиралась плакать. Это были слёзы удушья, горечи и скорби, ведь далеко не с каждым женщина могла откровенничать и рассказывать о чужих тайнах, за которые могла лишиться собственной жизни… — Быть этого не может, — пробормотала хатун, прикрывая рот ладонью. Она не хотела верить. Лале всегда запрещала себе даже допускать мысли о Мехмеде, как о привлекательном для неё мужчине. Он был не тем, кого она видела на месте своего супруга. Слишком напористый, грубый, вспыльчивый, заносчивый, циничный, чёрствый, самоуверенный. Таким султан был всегда. Да, этого не избежать, но по крайней мере, Мехмед никогда не скрывался за беспорядочными масками рядом с ней. С Лале он мог быть собой; эмоциональным и беспомощным, грубым и мягким — настоящим. — Ты наивна, раз не замечала этого доселе, — хмыкнула Катерина, поднимаясь с подушек. Она уже была готова уйти, как Лале окликнула её в паре шагов от двери: — Спасибо за поддержку, леди Катерина. Вы определенно заслуживаете счастья больше, чем кто-либо из нас. Катерина не ответила. Они обе были разбиты испытаниями жизни, трудностями и преградами по пути к успеху, и каждый заслуживал своего, кем бы он ни был. Нурай-хатун стояла по другую сторону двери, едва различая слова. В её голове давно созревал план по свержению госпожи с нагретого местечка, но благодаря их усилиям ей не составит труда провернуть всё в свою пользу. По крайней мере, ей так изначально показалось. — Ты чего здесь забыла, Нурай? Подслушивать вздумала? — сердито воскликнула Гуль-хатун, всплеснув ладонями. — Бегом в гарем! Нечего здесь шастать! И чтобы ноги твоей возле госпожи не было! Нурай виновато поклонилась и быстро ретировалась с места преступления, а калфа долго смотрела ей в след, о чём-то попутно размышляя.***
Он скрывался в шатре, при слабом освещении миниатюрных свечей по периметру и света за пределами. В его взгляде сквозил холод, Мехмед был равнодушен к танцующим наложницам, лишь вино могло привлечь его внимание, пусть и ненадолго. Потому что в том зале, среди смеющихся девушек в откровенных нарядах и весёлой музыки не было её. В отдалённом углу мелькнула чья-то тень, а через несколько мгновений перед ним предстала она. В бирюзовом наряде из прозрачной ткани, струящаяся по стройным ногам и подтянутой груди, нежной кожи рук; с завитыми локонами, что были обрамлены золотой тикой из голубых сапфиров — один из главных подарков султана. — Моя милая Лале, подойди ко мне, — с усмешкой прошептал повелитель, не веря своим глазам. Она в его власти, назад дороги нет. Теперь эта девочка без исключения принадлежит ему одному. Лале повиновавшись, тут же оказалась у него на коленях. Нежные невинные прикосновения вызывали в нём внутренний ураган эмоций, но внешне он был безэмоциональным, словно наблюдал за этим со стороны. Крепкие ладони по-свойски изучали её тело, пока юная госпожа опускалась всё ниже, пуговица за пуговицей и могла лицезреть голый торс, груду накачанных мышц и учащённое сердцебиение. Ноготки мягко прошлись по бледной коже, едва оставляя красноватые полосы. — Поцелуй меня, — повелительным тоном произнёс султан, как привык. Но голос не был прежним. Надломленный, хриплый, в нём чувствовалась мольба помимо привычного приказа. И она поцеловала. Невинно, словно впервые прикасалась к чужим губам, сладко, пленительно, как умела только она. Но Мехмеду было мало. Его язык по хозяйски изучал полость рта, покусывал чувственные губы и тут же зализывал кровавые трещинки, когда Лале издавала очередной полу-стон полу-выдох. Султан вовлёк её в свою, только ему ведомую игру, где проигравшими окажутся оба. Потому что он сдаётся. Стремительно летит в самую пропасть тьмы, рассекая руками воздух, ведь он бессилен перед своим разумом, страхом, силой. Жертва. Мехмед резко распахивает глаза, пытаясь отдышаться. Веки кажутся свинцовыми, будто он не спал неделями напролёт, во рту пересохло, воротник кафтана давит и не даёт свободно вздохнуть. Нервно поправив одежду, он наконец-то смог облегченно выдохнуть. За окном распласталась темень ночи, лишь тусклый свет луны озарял пустой кабинет султана. Сильные порывы ветра, что пробрались с открытого балкона, вероятно, задули все свечи до единой, но не это удивило Мехмеда. В комнате было холодно, даже для позднего вечера, и одиноко, как сейчас чувствовал себя повелитель. Надо же, как быстро эта несносная девчонка заняла его разум, мысли, сны и сердце. Где впредь не было места даже султану Мураду, пока он не встретил лучик света, призрачной надежды на свой счастливый конец. Вместе с ней.