Тем, кто не в силах пожертвовать чем-то важным, нечего и надеяться на перемены.
— Мехмед, ну прекрати! Мне нужно на занятия! — искренне рассмеялась госпожа, вяло пытаясь выпутаться из крепких объятий. На все её аргументы наконец покинуть султанские покои он прижимал податливое тело ближе, затыкая рот властным поцелуем. На него не действовали никакие уговоры, да и Лале не особо старалась сбежать. Она вновь осталась на ночь в покоях повелителя после его привселюдного всплеска эмоций. Но теперь это вроде как не случайность, а… нечто большее. Что-то, что можно было бы назвать отношениями, но Мехмед не предпринимал никаких серьёзных намерений на её счёт. Ведь поцелуи и разговоры о незначительных мелочах могут вовсе ничего не значить для юного падишаха. И мысли об этом терзали Лале, упрямо не желая верить своим фантазиям. Потому что она боялась стать для Мехмеда развлечением. Кратковременным помешательством, недолговечной игрушкой. А затем надоесть и стать очередной. — После поцелуя я может быть рассмотрю твое предложение, — с напускной величественностью ответил он, старательно заправляя её пряди непослушных волос за ухо, словно ребёнку. Лицо госпожи вновь озарила очаровательная улыбка и Лале, оставив невидимый отпечаток губ на скуле, быстро увернулась от очередной попытки султана взять её в плен. В его взгляде было лишь тепло и покой, которого он так долго искал. Они вместе так долго искали в других, заблуждаясь, теряясь и разочаровываясь. — Так неинтересно, — изобразив обиженный тон мальчишки, произнёс Мехмед, едва касаясь её руки, тем самым привлекая злополучное внимание. — Мне правда нужно идти, — с сожалением во взгляде ответила она, мягко улыбнувшись, но её губы тут же оказались в сладком плену его губ, что с жадностью и страстью целовали её. — Я жду вас в покоях сегодня, как только освободитесь, госпожа Лале-султан, — в его голосе сквозила непринужденность, словно он сказал что-то обыденное, тут же отстраняясь. А Лале на секунду замешкалась, прежде чем снова встретиться с родными глазами, что бесстыдно рассматривали её красное от стыда лицо, взлохмаченные волосы и едва заметные багроватые отметины на шее. На это госпожа лишь кивнула и молча прошествовала к двери, обернувшись лишь раз, чтобы снова наткнуться на изучающий взгляд карих глаз и выдавить смущённую улыбку. Лале-султан?.. Почему он так её назвал, будто поставил перед фактом? Может быть, Мехмед просто напросто ошибся и не стал исправляться? Но почему-то одна оговорка заставила её сердце трепетать от нежности, с которой султан произнёс это, а губы расплыться в счастливой улыбке. Лале-султан. Госпожа Лале-султан… Не успела она пройти и метра от султанских покоев, как по пути наткнулась на Сафие, что лишь единожды окликнула госпожу. Та остановилась, растеряно проводя рукой по взъерошенным волосам и поправив съезжающий рукав платья. Улыбка тут же сникла, как только Лале заметила, насколько злой и расстроенной выглядела Сафие. Они никогда не были особо близки. Лишь изредка могли перекинуться парой слов и вновь погрязнуть в своих делах. Подругами их назвать было сложно, хоть и Лале проявляла доброжелательность и излучала свет, дочь визиря не была с ней особо вежлива, лишь здороваясь сквозь зубы и натянуто улыбаясь на общих торжествах. Этому также были свои причины. И только тогда, когда Сафие вплотную подошла к госпоже, не оставив без внимания её помятый внешний вид, наградила Лале самым презрительным взглядом из всех возможных, от чего госпожа оступившись, шагнула назад. — Не думала, что ты опустишься до такого, — хмыкнула она, сложив руки на груди. - От кого, от кого, Лале… — Вы не знаете, о чём судите, Сафие, — со строгостью в голосе и спокойствием во взгляде перебила хатун, отзеркалив позу девушки. — Впрочем, меня это не волнует. Раз уж из-за тебя мой отец оказался за решёткой, значит ты его оттуда и вытащишь! — грубо отчеканила Сафие, едва сдерживая злые слёзы. Лале побледнела. Во рту пересохло, из лёгких будто вышибли весь воздух, но она не подавала виду из последних сил. — Как?.. — только и смогла выдавить госпожа, прикладывая ладонь к губам. Ей не хотелось верить, что всё это произошло из-за неё. — Но я… ничего не сделала! — Мехмед уличил пашу в государственной измене! Как думаешь, кто кроме тебя знал о его планах? Кто как не ты была ближе всех к султану? Ты обязана вытащить моего отца до рассвета следующего дня, а иначе, — холодно изрекла Сафие, схватив Лале за руку для пущей убедительности. Иначе что?.. — Иначе он узнает о том дне на конюшне. Узнает, и вряд ли оставит твоих закадычных друзей в живых, — ядовито прошипела дочь визиря, что была предметом для подражания многих девиц во дворце. Ведь никто и не догадывался о её страшных секретах… кроме неё. Лале не могла в это поверить. Так подло поступить было низко даже для Сафие. Дочь Халиля-паши росла разбалованной и вспыльчивой маленькой принцессой, с которой сдували пылинки, лелеяли и выполняли всё, чтобы она не приказала. Тем не менее, её никто не ловил на мелких проступках, не ругал за непослушание, не читал моралей, потому что у Сафие были свои правила, которых она строго придерживалась. Госпожа была из тех мудрых не погодам и сильных духом женщин, которых интересовала лишь власть. И для этого им не требовались мужчины для скорейшего замужества. Сафие плела свои интриги и имела личные мотивы на скорейшее будущее. — Ты не посмеешь, — хрипло ответила Лале, со страхом глядя на как некогда гордую и одержимую вызволением отца госпожу. — Дорогая Лале, меня и вправду не интересует, по чьим койкам ты прыгаешь, но будь уверена, если ты не поможешь мне — я разрушу твою жизнь. Сафие прошла мимо, слегка склонив голову, словно и не было того разговора, который разбил сердце хатун вдребезги. Она не знала, что делать. Это был тот самый момент отчаяния, поглотивший её целиком и никто не мог её спасти. Кроме неё самой. Лале знала наверняка: Мехмед не послушает её. Пусть он к ней и благосклонен в некоторых аспектах, но слово султана — закон. Никто не смеет его оговаривать. Но что же?.. Падишах же действительно убьёт их, её друзей, если узнает о том дне. Точно убьет, потому что Мехмед не будет ни в чём разбираться и может подумать, будто это случилось вчера и тогда… Он отрекнется и от неё. Что делать? Куда бежать? Лале бессильна в этой ситуации. С любой стороны она попадёт под раздачу и так или иначе пострадают люди. У кого просить помощи?..***
После уроков, Лале без промедлений направилась в гарем. Больше ей не было к кому обратиться. — Гюль-хатун, я бы хотела поговорить с леди Катериной, — поклонилась госпожа, взглядом отыскивая уже знакомый силуэт. — Боюсь, Лале, это невозможно. Она сейчас в тяжёлом состоянии. Сегодня ночью одна из девушек напала на неё и осколком зеркала поранила живот, — взгляд калфы будто случайно скользнул по Хатидже, что с маской равнодушия и едва заметной злобой отмывала полы. На смуглой коже ног и рук едва виднелись следы от недавних ударов, ткань платья испачкана кровью и грязью, а волосы напоминали птичье гнездо. - Лекарь не даёт гарантий на её выздоровление. — Что?.. Но… Как вы могли допустить это? — со слезами на глазах просипела Лале, дрожащими руками прикрывая рот. — Это ещё не всё, госпожа. Повелитель распорядился не допускать вас к рабыне. — Гюль, что вы такое говорите? — с дрожью в голосе запричитала хатун. Она не могла поверить. Словно весь мир в этот момент был против неё, ведь никто не мог ей помочь. Лале тонула в море отчаяния, горя и безудержной печали. Ей не выдержать всё в одиночку, как бы она не старалась быть сильной и независимой. — Извините, госпожа, — тень вины проскользнула в глазах женщины, за которую Лале тут же схватилась, словно утопающий за соломинку. — Пожалуйста, Гюль-хатун! Мне нужно увидеть её. Одним глазком, только убедиться, что ей ничего не угрожает! — взмолилась госпожа, сжимая руки калфы в своих. Её взгляд, наполненный болью, не смог заставить женщину пройти мимо. Гюль сжалилась над ней также, как она когда-то помогла ей встать на ноги. Ведь Лале всегда поднимала с колен всех, когда сама едва стояла. И даже несмотря на собственное горе, она волновалась за здоровье какой-то там рабыни, чья жизнь висела на волоске. Катерина лежала в постели с прикрытыми глазами. Болезненный вид и едва различимое дыхание заставило сердце хатун сжаться. Лале не посмела нарушить её покой. Она лишь присела на край кровати, бережно смахнув с лица прилипшие от пота пряди. — Уходи, кто бы ты ни был, — не своим голосом прохрипела женщина, не имея сил даже открыть глаза. Лале опасливо убрала руку, тут же притрагиваясь к холодной ладони рабыни. — Это я, Лале. Я только хотела вас проведать, — сквозь слёзы натянуто улыбнулась она. — Лале… Я слышала о заключении визиря. Ты замешана в этом, так? — тихо произнесла Катерина сухими, почти бледными губами. — Частично, но вам не о чём волноваться… — Значит, слушай. Ты — единственная, кто имеет власть над этим мальцом. Ты та, кто должна его спасти и та, кто сможет переубедить Мехмеда. Он склонит голову перед тобой, — говоря всё это, Катерина часто откашливалась и делала запинки. Лале видела, как тяжело ей даются слова, но только она была в силах спасти госпожу. Ей больше не у кого просить помощи. — Стань его госпожой, Лале. И его тьма станет к тебе прислушиваться, — последнее, что успела сказать Катерина перед тем, как Лале выпроводили за дверь. «Стань его госпожой. И его тьма станет к тебе прислушиваться,» — крутилось в мыслях госпожи. Стать… его означало стать собственностью падишаха. Навсегда потерять право голоса, как бесчисленное количество фавориток султана. Это означало потерять свободу выбора, больше не принадлежать себе. Выполнять приказы по первому поручению, терпеть наложниц в покоях султана, соглашаться на каждое предложение и не сметь выдвигать свою альтернативу. Быть куклой в руках умелого кукловода, собакой на привязи, птицей в клетке, которая станет ещё меньше. Не каждый пойдёт на жертвы, ради спасения чужой жизни. Но что, если цена этой жизни — жизнь другого? Имеет ли смысл спасение?..***
Мехмед выглядел хмурым с каждым разом, когда двери его кабинета отворялись, а на пороге не было её. Бесконечные переговоры, размышления о дальнейшей судьбе великого визиря с Явузом-пашой, истерика Сафие, а её — нет. Поздним вечером он направился в свои покои. Мысли всё также были заняты войной, но часть них плавно перетекали на второй план, когда он думал о Лале. Как она там? Почему ни разу не явилась? Могло ли что-то произойти?.. Едва остановившись перед дверями, один из слуг, склонив голову, оповестил Мехмеда о нахождении Лале-хатун в его покоях. Вот так просто. Одна короткая фраза была способна вывести султана на светлые эмоции, развеять мрачную тень негодования. Казалось, даже в грудной клетке потеплело при мысли, что она не забыла о нём. И пришла вновь. По собственному желанию. Так ли это?.. «Снова свои книжки, наверное, читает,» — подумалось Мехмеду перед тем, как двери отворились и он не замер посреди комнаты. Лале? — Повелитель, — девушка изящно согнулась в низком поклоне, не поднимая очей. Полупрозрачная ткань цвета рубина струилась по элегантным изгибам, непримечательная тика мерцала янтарными отблесками, а тёмные волосы были собраны в опрятный пучок. Она была прекрасна и казалось, ничего удивительного в этом нет, Лале-хатун всегда выглядела восхитительно. Только если бы не так много открытых участков, Мехмед бы не обратил внимания на дрожащие голые плечи, руки, теребящие нежную ткань, красное, то ли от смущения, то ли от слёз лицо. Шея, щиколотки, запястья, плечи, спина, ступни, полоска живота вводили султана в мандраж. Во рту пересохло, сердце учащенно забилось, словно пытаясь пробить грудную клетку. — Лале, что ты… — он не узнавал свой голос. Полухрип-полурычание, наполненное нетерпением, раздражением и нескрываемым удивлением. — Я бы хотела… Если вы позволите… — не решалась сказать Лале, топчась на месте и не решаясь сделать и шагу вперёд. Поэтому султан подошёл ближе. Он взобрался на кровать, откинув голову на высокие подушки и стал наблюдать. Молча, не проронив ни слова. Только взгляд, что говорил красноречивее любых слов. Мехмед не мог до конца осознать, что творит его юный тюльпан. Он был полностью в её власти, словно во сне, в сладком дурмане. Когда она опустилась к нему на колени, неторопливо расстёгивая его кафтан, пуговица за пуговицей. Когда бархатные нежные пальцы медленно изучали его тело, задевая пресс, мышцы груди и ключицы. Когда обкусанные родные губы прикоснулись к его, трепетно, будто впервые, пробуя на вкус чувство полного контроля над ним. И когда возбуждение достигло своего пика, а Лале слишком много ёрзала, распаляя желание всё больше — Мехмед оторвался от неё, сжимая хрупкие руки, которые мгновение назад слишком увлеклись изучением его торса, едва ли не опускаясь ниже. — Что ты творишь? — в его потемневших от страсти глазах мелькнул отголосок страха, но затем всё снова заняла непроглядная тьма и строжайшая серьёзность. Её сбивчивое дыхание смешалось с его, нагревая воздух между ними. — Я только хотела… — Я спросил, что ты творишь, Лале? — на полтона выше произнёс султан, одним движением меняя их местами. Теперь девушка была прижата к постели крепким телом, а его руки, по обе стороны от её лица, удерживали взгляд на месте. Лале испуганно смотрела на него, тяжело дыша. — Я хочу стать вашей, повелитель, — прошептала ему в губы госпожа, затуманенным взглядом скользя по привлекательному обнаженному телу. — Хочу принадлежать только вам и никому… — он заметил отблеск слёз в её глазах, поэтому пытливо вглядывался, считывал эмоции. — Никому другому. — Ты и так принадлежишь только мне. Почему ты плачешь? — Мехмед смахнул покатившуюся слезу с фарфорового лица и сильнее нахмурился. — Всё в порядке, простите, — всхлипнув, отвела взгляд хатун, крепко зажмурившись. Султан резко отстранился, перекатившись на другую сторону кровати и тут же прижал податливое тело к себе, утыкаясь носом в шелковистые волосы. — Если ты просто хотела лицезреть голого меня, так бы и сказала, — отшутился Мехмед, всё ещё чувствуя дрожь по телу кузины. — Да не трону я вас, не бойтесь, госпожа. Ему пришлось выпустить из объятий хатун, чтобы привести мысли в порядок и обдумать всю ситуацию. — Почему? — Что? — он подумал, что ему послышалось. — Чем я хуже наложниц из гарема? Почему ты приводишь в покои их, а меня отвергаешь? Я… тебя не привлекаю? — пробормотала она, не в силах поднять взгляд на него, что во все глаза рассматривал её в растерянности. — Почему вы молчите? Я ведь права, так? Я была для вас лишь… игрушкой и… Но договорить ей не дали. Его губы властно накрыли её, снова нависая над ней и сжимая запястья в грубых ладонях. — Ты играешь с огнём, Лале, — опасно протянул он, обрывистыми поцелуями спускаясь к шее, ключицам, ложбинке между грудей, жадно ловя ртом каждый стон. — Тебя что-то гложет и не даёт расслабиться, я вижу, — нехотя отстраняется от желанных губ и тревожно заглядывает в глаза, безмолвно требуя ответ. Он знал, что Лале не могла так быстро согласиться отдать честь тому, на кого всю жизнь не обращала никакого внимания, кого не знала так хорошо и на кого уже успели навесить ярлык «чудовище». Мехмед безумно хотел овладевать ею без остатка, иметь абсолютную власть над её телом, но он не хотел принуждать свой свет. Мехмед хотел, чтобы Лале сама желала того же, что и он, но для этого ей требовалось время. Знал, что нужно подождать, узнать его получше, обнажить душу. — Что будет с Халилем-пашой? — испуганно глядя на него, прошептала хатун. Теперь всё встало на свои места. Самопожертвование и вина за чужое горе. Вот что до сих пор держало её здесь, в его постели рядом с монстром. Но почему-то Мехмед даже не удивился, только как-то грустно улыбнулся. — Халиль-паша будет приговорён к привселюдной казни.