Try to hold on to you

Утро следующего дня началось настолько мерзко, на сколько только могло. Мёрдок проснулся почти в обед от ужасного рвотного позыва, и минут пятнадцать провёл, обнимая своего белого туалетного друга. После этого он умылся холодной водой и глянул в зеркало: из-за стекла на него смотрели два опухших разноцветных глаза с огромными синяками под глазами, волосы были растрёпаны, и сколько бы Никкалс не приглаживал их, они не принимали нужную ему форму. В горле было невероятно сухо, каждое движение давалось ему сложно, а голова была одновременно и лёгкой, и тяжёлой. В двух словах, хотелось застрелиться. Через несколько минут он нашёл себя, стоящим в ду́ше и бьющимся головой о холодную плитку. Он изо всех сил пытался вспомнить, что же вчера происходило, потому что в душе́ чувствовал себя максимально паршиво. Будто вырвали кусок и на его место попытались запихнуть что-то отдаленно его напоминающее. Басист надеялся, что не успел наговорить никому ничего лишнего. В три часа дня в его номер зашла беспокоившаяся Нудл со словами, что они выезжают через пару минут, что мужчина выглядит отвратительно, и что она поможет ему с его головной болью в автобусе. Мёрдок подумал, что не заслуживает такого отношения к себе, и что лучше бы его дальше игнорировали и ненавидели. Когда все спустились к ресепшену, лидер группы вдруг осознал, что Стю ведёт себя как-то очень странно, не так как обычно, но он решил свалить всю ответственность на то, что солист просто забыл таблетки в автобусе. Нудл и Рассел сдали свои ключи, подошла очередь Мёрдока. Вот карта от его номера, карта от номеров гитаристка и барабанщика, но вот где же… Где карта от номера ТуДи? Никкалс в панике начал обыскивать себя, не очень-то ему хотелось платить штраф за утерю ключа, как тут же Пот протянул ему одну из своих. — Ты оставил её вчера у меня, Мёдс. Басисту показалось, что у него остановилось сердце. Значит, он вчера был в комнате у певца… А вдруг он такой подавленный из-за него? Нет, не вдруг, это всё точно из-за него, он снова наплёл лишнего, пока был пьяным, и скорее всего то, что ни при каких обстоятельствах не сказал бы в трезвом виде. По спине мужчины ручьями родился холодный пот, ладони в один момент стали холодными, а дыхание стало резким, протянуть руку и забрать карту почему-то стало невероятно сложно. ТуДи лишь некоторое время понаблюдал за тем, как старший пялится на сжатый в его пальцах ключ, и сам положил его на ресепшен. *** В тот же день они сыграли концерт уже в другом городе, шоу, кстати, прошло довольно вяло, по мнению Мёрдока. Возможно, из-за его отвратного настроения и вечно дрожащих холодных рук, он вечно мазал по струнам и играл совсем не то. Ему стало стыдно перед самим собой, но говорить об этом кому-либо он, конечно, не станет. А потом, уже после двух часов беспрерывной игры, он вдруг вспомнил, что сегодня его очередь рулить автобусом. А ему снова хотелось вдрызг налакаться. Последнее, что он увидел, прежде чем сесть за руль, — это с сочувствием обнимающую ТуДи Нудл. *** В дороге Мёрдок много думал обо всём происходящем, надо же хотя бы иногда использовать свой гениальный разум по назначению. Никкалс сделал вывод, что проболтался о самом сокровенном, и Стю это очень не понравилось. Теперь, чтобы не потерять группу, ему придётся очень много врать о тех вещах, о которых басист не хотел бы лгать никогда. Мёрдок лгал на постоянной основе, что другим людям, что себе. Только вот от самообмана ему становилось тошнотворно плохо, и не от того, что это грех.* В десять часов вечера они успешно миновали таможню (удивительно, как их собаки не учуяли хотя бы часть того, что лидер группы взял с собой из родной Англии), и вот их автобус спокойно едет по просторам новой страны. В три часа ночи на заправке его сменила сонная гитаристка, попросившая его сделать ей максимально крепкий кофе. Мужчина успешно вручил Нудл огромную кружку бодрящего напитка и уже был на пути в импровизированную спальню, как в темноте он уловил сидящую на диване фигуру. Немного погодя, он включил свет и разглядел в этой фигуре солиста. — Выключи, — резко произнёс он, после чего обернулся и более мягко продолжил: — …пожалуйста, Мёдс. Никкалс послушно выполнил просьбу, после чего подсел к сидящему в одиночестве Поту. — Ты чего не спишь? Синеволосый ещё пару мгновений попялился в тусклый экран своего телефона, после чего отключил его и уставился куда-то в даль. — Не могу уснуть. Немного помолчав, Мёрдок, не сумев сдержать своё вездесущее любопытство, спросил: — Почему… Почему ты весь день такой, ну… никакой? — Я тебя попросил кое-что мне напомнить сегодня, — начал он, — ты пришёл вчера ночью ко мне и рассказал кое-что очень-очень важное. Я подумал, что забуду, и попросил тебя напомнить мне, когда ты будешь трезв. Но ты не напомнил, и мне грустно, что я всё ещё не могу вспомнить, о чём ты мне рассказал. Никкалс повернул голову в сторону замолчавшего мужчины, и какие-то мелкие движения и подрагивания заставили его понять, что тот бесстыдно лжёт. Сатанист не любил, когда ему врут. Он хотел услышать правду. Хотя и сам постоянно утаивал её ото всех вокруг. — Пиздишь, чел. Пиздишь, как дышишь. — Да. Стю сглотнул, басист видел, как дрогнул его кадык, и ему почему-то очень сильно захотелось оставить ярко-красный засос на этой бледной молочно-белой шее. А ещё хотелось обнять его крепко-крепко, чтобы тот перестал грустить. — Так скажи правду. Я не люблю, когда мне врут, ты знаешь. ТуДи действительно знал. Ещё со времён пластикового пляжа. Немного погодя, он достал из пачки сигарету и закурил. — Прости, но я не могу. Просто из-за того, что я не знаю, говорил ли ты правду, или это была твоя очередная шутка. Когда ты мне скажешь правду, будучи трезвым, я тебе сразу всё расскажу. — Ёбаный в рот, да что ты мне зубы-то заговариваешь! — очевидно, что Мёрдок остался не удовлетворён ответом. Ему хотелось прямого ответа на вопрос, а не кучи загадок и ребусов. — Скажи мне прямо. Я сам виноват, что распускал свой язык вчера. Прислонив к губам сигарету и выдохнул сизый дым, Пот улыбнулся и с весёлой грустью усмехнулся: — Не только язык, кстати. От этого уточнения Мёрдок весь залился краской от волос до кончиков его пальцев на ногах. Да что же такое он ему наговорил? — Да скажи уже, Мальвина ты дырчатая! — Нет, ты меня побьёшь, как в старые-добрые. — Ди, — выдохнул Никкалс и начал говорить снисходительно: — перестань ебать мне мозги и трави уже свои байки. Никто тебя трогать не собирается, если, конечно, ты не продолжишь заниматься этой хернёй. Басист снова взглянул на своего напарника. Он выглядел, как слепой котёнок без мамы-кошки. У мужчины защемило сердце, какого чёрта он продолжает так грубить солисту? Возможно, из-за возросшего недоверия. Клавишник тихо пробубнил «сейчас» и принялся глядеть на ночные пейзажи за окном, покуривая свою сигарету. — Мёдс… Только обещай, что не побьёшь меня. Тебе вчера было легко говорить. Мёрдок начал неудовлетворённо сверлить младшего взглядом. Мало того, что юлит так долго, так ещё и просит ему пообещать что-то! Но ладно. Иногда нужно отбрасывать свою гордость, чтобы добиться какого-нибудь результата, поэтому он, сжав зубы и преодолевая себя, угрюмо прошипел: — Обещаю. Стю-Пот снова затянулся сигаретой. — Ты вчера разбудил меня в три часа ночи. Я не знаю, сколько ты у меня просидел, но когда я проснулся, ты бубнил себе что-то о том, что я хороший, прекрасный, и красивый. Ты гладил мою голову и целовал мои руки… Я думал, что это сон, но ты так сильно вонял, что мою сонливость как рукой сняло, — он снова усмехнулся и снова затянулся. — Ты сказал, что хочешь погулять со мной в парке «как те престарелые парочки», что хочешь завтракать со мной, и что хочешь смотреть на то, как я радуюсь и грущу. А потом ты сказал, что любишь меня, и я заплакал. Никкалс всё внимательно слушал, закусив изнутри свою щеку от стыда и какого-то непонятного чувства. Неужели он говорил настолько приторные вещи вчера ночью?.. Самому с трудом верилось, но это так похоже на него под действием алкоголя. Нудл однажды рассказала ему, как подвыпивший басист увидел на дороге мертвого бездомного котёнка и ревел над ним часа два, причитая, что встреть его раньше, он бы спас его и «киса бу-был-была бы жыива-а-а-ая-а-а-а…». — Ты потом начал меня успокаивать. Я думал, что ты либо шутишь, либо издеваешься, и я сказал, чтобы ты сказал мне это, когда будешь трезв, если это правда. Я знаю, что ты мог забыть всё, произошедшее ночью, ты ведь был пиздецки пьян, старина, но мне стало так плохо и больно, когда ты не пришёл утром и когда я от тебя этого не услышал потом. Ведь… Ведь ты мне тоже нравишься. Очень нравишься. Стю замолчал. За то время, пока он говорил, вся его сигарета почти истлела, но он успел сделать несколько последних нервных затяжек, после чего затушил окурок о какой-то найденный в кармане чек. Осознание того, что он только что рассказал, накатило на него только сейчас. Он хотел встать и просто уйти оттуда, но ноги его предательски не послушались, поэтому он принялся панически оправдываться, заикаясь говоря буквально всё, что придёт ему в голову: — Ты просто был такой грустный в последнее время, мне было так больно от этого. Ты пытался наладить отношения со всеми нами, а мы были такими грубыми… Если то, что ты вчера говорил мне, было шуткой, то, пожалуйста, забудь всё, что я сейчас сказал… Я могу уйти из группы, если тебе неприятно, ты только скажи, Мёдс, хо… — За-мол-чи! Услышав грозное шипение, исходившее от старшего, Пот съёжился, и из его глаз снова потекли слёзы. Он тут же запрокинул голову, чтобы те остановились, но их поток лишь усилился. Мужчина шмыгнул от непонимания и бессилия. — Ну… Чё тянуть кота за яйца. Это правда. Уже довольно долгое время, если честно, — Мёрдок почесал затылок, избегая смотреть даже в сторону, где сидел его собеседник. — Я думал, что ты умер тогда, после пластикового пляжа. Я не мог найти себе места, потому что был совсем один, без тебя, Рассела или Нудл. И когда мне показалось, что я больше тебя не увижу, мне стало просто пиздец как стыдно из-за того, что моими последними словами тебе были «ёбаный выродок, чтоб ты сдох», а последним моим действием — пиздануть тебе с колена прямо в солнышко. Я понятия не имел, почему так много думал о тебе, но… Оно, оказывается, таким простым было. Они некоторое время сидели в тишине. И впервые за время их разговора молчание не было удушающе некомфортным. ТуДи всхипнул в последний раз и дыхание его наконец-то выровнялось. Через пару минут солист повернулся в сторону Никкалса и посмотрел прямо в его глаза. Тот, в свою очередь, смотря на Стю, понял, как же прекрасно он выглядит в свете луны и мелькающих в окнах фонарей, и, не сдержавшись, подался вперёд к приоткрытым губам певца. Спустя несколько секунд, Пот отошёл от удивления, прикрыл глаза и сам подался навстречу, раскрывая свой рот пошире. В то же мгновение он почувствовал, как неестественно длинный язык лидера группы проникает внутрь и начинает поглаживать чужой. Сам ТуДи целовался откровенно из рук вон плохо, так что всё, что ему оставалось делать — это послушно принимать ласки и лишь изредка поворачивать голову в нужную сторону. То, что вытворял с его ртом Мёрдок, нельзя было назвать никак, кроме как фантастикой. Вроде бы обыденные дела для любой парочки, а как приятно. Через несколько минут Стю потянул Никкалса на себя, и вот они уже лежали в объятиях друг друга. Певец поднял свои ладони и стал мягко поглаживать голову мужчины на затылке и в месте за ухом, от чего тот что-то одобрительно промычал ему в губы. Немного погодя, басист немного опустился, провёл пару раз носом под челюстью младшего. — Давно мечтал это сделать. После этих слов станист прижался губами к коже на его шее, посасывая, покусывая и проводя по ней языком. Мёрдок жадно вслушивался в каждый вдох и выдох Стю-Пота, в каждый его тихий стон. Ему хотелось, чтобы этот момент длился вечно. — М-мёрдок… Он тут же остановился, думая, что сделал что-то не то. — Что такое? — Я… Я тоже люблю тебя. Никкалс облегчённо выдохнул, запрокинул голову, прикрыл лицо шершавой ладонью и тихо нервно рассмеялся. Уняв свой дикий хохот, он склонился обратно к клавишнику и, выдав ещё пару смешков прямо тому в плечо, обнял его, что было мочи. — Боже… Ди, ты лучший. *** Утром ТуДи проснулся на том же самом диване в тесных объятиях Мёрдока. Он крепко-крепко прижимал его к себе, будто тот уйдёт и не вернётся, хватка была будь здоров. Так что пока сатанист тихо-мирно сопел, Стюарт наблюдал за ним, ощущал недостаток кислорода и думал о том, стоит ли рассказывать басисту о других вещах. В попытке найти наилучшее положение для нормального дыхания и посильнее укрыться пледом, певец с ужасом заметил, что обнимающий его мужчина заворочался, раскрыл разноцветные глаза и стал смотреть на него с полным благоговейности и удовлетворённости взглядом. — Это был я, да! — не найдя, что ещё сказать, воскликнул Пот и зажмурился. Ему внезапно стало страшно, что Никкалс снова треснет по его многострадальной, почти пустой черепушке. Мужчина же в свою очередь недоумённо уставился на солиста, сжимая свои руки вокруг его рёбер ещё сильнее. — Это я попросил Нудл и Рассела вести себя немного дружелюбнее по отношению к тебе… Извини меня, пожалуйста! Просто ты был таким грустным весь тот день, и я ещё так нагрубил специально, хотел обидеть тебя, а потом стыдно стало… А ещё эта бумажка, ты на ней писал, что… — Стой, всё, хватит. Он сам не понимает, почему, но ему отчего-то не хотелось, чтобы кто-то за него говорил, как же Мёрдоку жаль. Это его вина, что он так чувствует себя, так пусть же он сам сознается во всех своих грехах и попросит прощения. ТуДи, хоть и был дурачком, в момент прочитал все эмоции лежащего рядом мужчины и поумерил свой пыл. — В общем, я попросил, чтобы они были более благосклонны к тебе. У тебя в тот день лицо как лампочка горело. Никкалс заулыбался. Вот она, забота в её чистом проявлении. — Неужели ты просишь прощения за то, что я был счастлив? — Что?.. Я… Нет, конечно, за то, что Рассел и Нудл вели себя неестественно… По моей просьбе. — Чел… Если ты просишь прощения за такую мелочь, то ты не знаешь, за что его действительно нужно просить, — басист отвернулся от него и почесал своими когтями щёку, — и как его заслужить. Пот хотел ему резко возразить: солист ведь действительно был виноват, как вдруг дверь водительского отсека шумно раскрылась и перед ними предстала бодрая гитаристка. Она окинула их лукавым взглядом, когда Никкалс резко убрал руки от Стю и сел рядом. — Доброго утра, голубки! — пропела та и подошла к ТуДи, чтобы потрепать его по голове. — Н-но… — возразил было клавишник, как та оборвала его, не дав вставить и слова: — Солнышко, не оправдывайся. Я слышала, как вы двое вчера полночи обжимались и болтали. Думаешь, кто так заботливо накинул на вас одеялко, когда оно было так далеко? Пот закусил губу. Ему стало стыдно, что его едва слышные стоны и их причмокивания слышала девушка, буквально выросшая с ними и которую они все считали своей дочерью. Ответить было нечего. — Хорошо хоть дело дальше не зашло, а то я знаю этого старого пердуна, он и принудить может. — Не-а, зайка, не угадала. Я обычно после этого плачу́. Все в плюсе. После этих слов Стю подумал, что если бы у него были нормальные глаза, то его зрачки бы точно сузились бы от страха, потому что он не на шутку перепугался. А вдруг Мёрдок просто хотел немного поцеловаться, а проституток рядом не было, вот он и воспользовался первым попавшимся вариантом? Но все сомнения в миг улетучились, когда лидер группы незаметно для Нудл взял его ладонь в свою, легонько сжал и переплёл их пальцы. — Предупреждаю: если я хотя бы раз увижу на его лице не — я подчёркиваю — невесёлое выражение, я тебя отмудохаю и, возможно, закопаю заживо. ТуДи мило улыбнулся и посмотрел на Нудл. — Поверь, лучше наоборот. Я должен буду нести ответственность, если Мёдсу станет грустно. — Хм, как знаешь. Но мои слова всё ещё в силе. А это значит, — она посмотрела по очереди на них обоих, тыкая пальцем то в одного, то в другого, — если кто-то из вас не будет счастливым, я побью того, кто это сделал. Чмоки. И она, будто только что не угрожала им обоим, направилась в спальную зону, чтобы разбудить Рассела. *** В тот день они все вместе позавтракали и пообсуждали, как пройдут их последние два дня до возвращения на родину, ведь сегодня должен был пройти последний концерт в рамках их тура, после чего они, скорее всего, снова залягут на дно и начнут работать над новым альбомом. На утро после шоу Мёрдок проснулся от тихих постукиваний по двери его номера. Мужчина нехотя встал, чтобы послать куда подальше обслуживающий персонал («на ручке же весит табличка «не беспокоить», сукины дети!»), но раскрыв дверь, он с удивлением обнаружил у себя на пороге переминающегося с ноги на ногу Стюарта. В груди всё потеплело, злость куда-то улетучилась, когда солист сказал: — Хэй, утра. Не хочешь прогуляться?.. Никкалс не имел права ответить ему отказом, поэтому уже через пять минут он стоял рядом с Потом и расспрашивал, куда они пойдут. День прошёл просто замечательно: они сделали практически всё, что хотел сделать Мёрдок в своей жизни. Они вместе позавтракали в какой-то кафешке в малолюдном районе города, потом погуляли в местном парке и покормили местных уток местным хрустящим багетом, половину которого с довольным лицом съел басист, так что не все утки получили угощение. Никкалс видел, как ТуДи радовался просто потому, что увидел мороженщика, и как расстроился, когда узнал, что его любимого вкуса у того нет. А потом Мёрдок провёл его по всем близлежащим супермаркетам, пока они не нашли любимое мороженое певца. Как и было обговорено ранее, они вернулись к отелю в полпятого вечера, вместе с Нудл и Расселом отвезли автобус в место, где брали его в аренду и со спокойными сердцами умотали в аэропорт, где они сели на прямой рейс до Лондона.