* * *
Началось всё, пожалуй, ровно тогда, когда я окончил школу. И если многие из моих одноклассников начали задумываться о том, что им делать дальше, не больше чем за два месяца до выпуска, то у меня никаких сомнений не было уже несколько лет как. Мой выбор — заниматься изучением магии — казался для меня настолько естественным, что я и не предполагал, что когда-то смогу заниматься чем-то иным. Если так подумать, то университет, в который я поступал, — Université Polymagique Leuce — один из немногих в Гезии, в которые почти никак нельзя попасть по блату. Да и смысла в этом, откровенно говоря, особенно нет: обучение очень серьёзное, насыщенное, и выдержать его без достаточной мотивации… сложно, если не сказать больше. Факультет, на котором я учился… сейчас не смогу вспомнить. Его название где-то там, далеко, в глубинах памяти; если постараться, я бы смог залезть так далеко, но сейчас у меня нет ни времени, ни желания. Да и какая, по большому счёту, разница? Есть ведь намного более важные вещи. Например, вот такая. Про использование человеческих ресурсов для магии я уже упоминал; а где же их брать, в таком случае, для всех этих сотен лабораторных, которые мы должны сдавать в полимагическом университете? Ответ очень прост: университет их предоставляет сам, причём за совершенно смешные деньги — настолько смешные, что позволить их использовать может почти каждый студент, а если он ещё и на стипендии, так и вообще без проблем. Казалось бы, я, родившись в очень обеспеченной семье класса точно выше, чем среднего, тем более не должен был испытывать никаких трудностей? Так, да не совсем. Не назову это альтруизмом: скорее — тщеславно-самолюбивым желанием выставить себя эдаким самодостаточным святошей. В любом случае, я старался не прибегать к ресурсам, которые предоставлял нам университет, а вместо этого обходился кое-как своими силами. Справедливости ради, и лабораторные, которые нам предлагались, со скрипом, но можно было выполнять, не жертвуя кусками своего тела. Технология усложнялась в разы, но я и не просто штаны просиживать туда пришёл, верно? Остальные воспоминания… несколько обрывочны. Мне сложно собрать их в целостную картину и охватить разом, взглянув на них со стороны: они так переплелись между собой, что мне придётся погрузиться несколько глубже. Нырнуть хотя бы в одно из них, чтобы раскрутить этот клубок.* * *
Я уже начинаю уставать от этой троицы низеньких девочек, которые постоянно бросают взгляды в мою сторону и перешёптываются между собой. Хотите посплетничать? Делайте это не так открыто; хотите что-то сказать? Так подойдите и скажите вместо того, чтобы… — Денез! Очень знакомый голос вывел меня из размышлений. Я даже не стал поднимать голову, а лишь приветственно помахал рукой. Это точно Жак — вот, я даже отсюда слышу, как тяжело он ступает. Впрочем, на самом деле его звали как-то иначе. Но даже так я припоминаю, что имя было настолько же звучное и простое. — Всё работаешь? Вместо приветствия он грузно опустился рядом со мной и с силой хлопнул по спине. — Угу, — кивнул я, чудом не слетев со скамьи. — Должен же кто-то, не находишь? — Должен, — пропустил Жак мой укол мимо ушей. — А знаешь, кто от работы сдох? — Тот, кто мало зарабатывал, — ответил я в тон ему и тремя жестами запустил симуляцию трансформации на встроенном в предплечье техномагическом экране. Он досадливо крякнул, поморщился и придвинулся ещё ближе. — А вот глянь-ка на Амели, — зашептал он на самое ухо. — Видишь, как она на тебя смотрит? — Амели — это самая высокая из них? — и не собираясь отвлекаться, пробормотал я. — Ну и как же смотрит? — Брось, Денез, — в голосе Жака послышалось что-то вроде раздражения. — Эти трое постоянно за тобой хвостом ходят — только не говори, что ты их не замечал никогда? Я потёр лоб и устало прикрыл глаза. В симуляции ошибки посыпались одна за одной: похоже, с начальными условиями было что-то не так. Этим нужно будет заняться уже дома, а пока можно запустить несколько расчётов химического состава. — Замечал, — ответил я, мельком глянув на Жака, и открыл у себя на экране сразу несколько последних проектов. — Так всё-таки — как же она смотрит? — Нравишься ты ей, идиота кусок, — раздражение в его голосе начало набирать силу. — Совсем слепой, что ли? — Я-то? — фыркнул я, проведя рукой по начинающим редеть волосам. — Бледный задрот-домосед с зачатками аутизма? — Именно такие, знаешь ли, девушкам и нравятся. Всякий болезный должен быть приласкан, страждущий — накормлен, ну и так далее. Хоть бы раз подошёл к ней и поинтересовался там, ну, как у неё дела. А то так она и иссохнет из-за неразделённой любви. Я не выдержал и улыбнулся, а потом всё же мельком глянул в сторону той самой троицы, которая сидела на ступенях всего в нескольких метрах по правую руку. Реакция у них была очень неплоха: едва я успел поймать взгляд Амели, как она мигом его отвела и начала трещать с подружками ещё усерднее. — Что-то из тебя поэзия наружу так и прёт сегодня, Жак, — повернулся теперь я к другу. — Тоже весна в голову ударила? — Если бы, — фыркнул он ещё громче, чем я пару секунд назад. — У меня от этих магических структур в стихах и песнях скоро мозг совсем разжижится, а хотелось бы, знаешь ли, после выпуска сохранить хоть какие-то его остатки. Думать-то чем-то нужно. — Думать? — протянул я. — А я-то полагал, что ты в голову только ешь… От последовавшего тычка в плечо я на этот раз всё-таки слетел с лавки — и громко рассмеялся. Жак вторил мне своим гулким басом, а в небе поднималось всё выше уже начинающее припекать июньское солнце.* * *
— Денез, — профессор еле заметно кивнул мне, — прошу, подойдите сюда. Я резко кивнул, поднимаясь с места. До стола, за которым сидел он, идти было всего десяток шагов, но даже это расстояние показалось мне целой вечностью. И я очень надеялся, что никому не видно, как на самом деле трясутся у меня колени. — Нам всем известно, что ваша работа очень… специфическая, — выделил он голосом последнее слово. — Я знаю, увы, какой ужасной бюрократией вам пришлось заниматься последние несколько дней — и всё равно нам от вас нужна одна, последняя, формальность. Прошу, садитесь. Я опустился в мягкое кожаное кресло и машинально вцепился руками в подлокотники. — Прошу устно подтвердить, что вы отказываетесь от использования магического сырья, которое предоставляет вам университет для дипломного проекта. — Подтверждаю и отказываюсь, — деревянным от волнения голосом произнёс я. — Прошу устно подтвердить, что не имеете к Полимагическому Университету Лёса никаких претензий вне зависимости от результатов магии, используемой вами в дипломном проекте, и её возможных последствий. — Подтверждаю, претензий не имею. — И, напоследок: прошу устно сообщить, какая часть вашего тела будет употреблена в качестве сырья. «Употреблена». От этого выражения меня всегда коробило до ужаса и чуть ли не выворачивало наизнанку. «Использована?» «Принесена в жертву?» Но «употреблена…» — В качестве сырья для дипломного проекта будет употреблена моя правая нога ниже бедра. Она была размечена заранее, и необходимые документы поданы в Комитет регуляции, датируемые вчерашним днём. — Верно, — кивнул профессор, сделав лёгкий жест пальцами над предплечьем. — Таким образом, с формальностями закончено. Прошу, приступайте к демонстрации. Снова поднявшись на ноги, я глубоко вздохнул и вышел в самый центр сцены. Вся аудитория, в которой проходили демонстрации, выглядела как огромный театр — и, собственно, им и являлась. Мест здесь было не меньше тысячи, и тем не менее все они были заняты. И были даже такие, кому не нашлось, где сесть, — они кое-как разместились на ступенях, чуть ли не все до единого подперев головы руками. Совсем наверху, на задних рядах, я вдруг заметил знакомое лицо. Это был мой научрук — и, поймав мой взгляд, он одобряюще кивнул. — Здравствуйте, господа, — поклонился я публике. — Моё имя — Денез Тревидик, и сегодня я представляю вам мой дипломный проект… Сколько раз я уже мысленно проговаривал эти слова? — …Биомагическая конструкция разумного существа на молекулярно-генетическом уровне. Я кожей ощутил, как все эти сотни пар глаз одновременно пронзили меня. Но с каждым новым и новым мгновением я обращал на них внимания всё меньше. Наконец-то я был в своей стихии. — В последнее время, — начал я медленно прохаживаться по сцене, — в мире наблюдается значительный всплеск интереса к магическому конструированию живых организмов. Связано это с тем, что благодаря Лие Садери и её работе от 2139 года мы теперь имеем несколько алгоритмов и конструктов, позволяющих нам создавать организмы со сравнительно небольшими затратами магического сырья. Разумеется, закон сохранения не позволяет нам использовать меньшее количество вещества, чем содержится в конструируемом организме, но настолько фундаментальным ограничениям мы противопоставить уже ничего не можем. Я продолжал рассказывать, сдержанно жестикулируя и внимательно наблюдая за публикой. Они — я видел это точно — ловили каждое моё слово. И вовсе не потому, что я был настолько хорошим оратором, а потому, что моя работа не имела себе равных. Я это знал наверняка — и они это знали тоже. — Главное отличие моего дипломного проекта от предыдущих работ состоит в том, что организм, который я собираюсь конструировать, будет не только высокоорганизованным млекопитающим, но ещё и разумным. Говоря конкретнее — человеком. Тянуть дальше было бы невежливо. Я кивком подал знак людям, стоявшим за кулисой, и они начали выносить на сцену всё необходимое. В больших металлических контейнерах — химические соединения, из которых я буду собирать тело, а ещё — немного чистого углерода в виде графита и баллоны с водородом, азотом и кислородом. Они нужны для совсем уж крайнего случая, если часть органических соединений придётся синтезировать прямо на ходу. Все симуляции показывали, что пригодиться они не должны, но дополнительно перестраховаться — всегда хорошо. Дальше — устрашающего вида кресло, предназначенное для меня, а вслед за ним ещё одно, уже намного более простое и приятное на вид. Оно — для конструируемого мной объекта. За ними уже стоит целая команда медиков, и у одного из них в руках новый, только привезённый с фабрики, протез для ноги. Подойдя к своему креслу, я быстро сбросил уже порядком осточертевшие туфли, носки, штаны и рубашку, и снова повернулся к людям в зале. — Поскольку почти вся моя правая нога будет подвержена замене, — немного сдавленным от вновь накатившего волнения голосом заговорил я, — я вынужден раздеться полностью. Надеюсь, вы, господа, не будете против? По залу прокатился приглушённый нервный смешок. Моя полушутка возымела эффект: почти все люди, присутствующие здесь, наверняка видели в своей жизни вещи намного страшнее мужских гениталий. Я быстро стянул с себя трусы и, стараясь не обращать внимания на подступающую неловкость, забрался в кресло. Оно было настолько мягким, что я ощутил себя в невесомости. Моё туловище, руки и ноги были сразу же зафиксированы появившимися словно из ниоткуда ремнями, но даже они не жали и не впивались в кожу, а просто держали прочно и уверенно. Все части кресла были покрыты слабо светящимися знаками, настолько мелкими, что все они сливались в одну сплошную вязь. Мне всегда казалось одновременно забавным и красивым то, как в современном мире соседствуют и взаимодействуют друг с другом технологии последнего поколения и магические традиции, уходящие корнями на сотни и тысячи лет назад. — Господа, — в последний раз заговорил я, когда волнение меня снова почти оставило, а знаки на кресле потухли. — Сейчас начнётся главнейшая часть демонстрации. Как вы знаете, анестезия, взаимодействуя с магией, может не сработать, потому заранее прошу прощения, если буду кричать. Я откинул голову назад — и кресло тотчас же поглотило её своей мягкостью. Даже закрыв глаза, я мог видеть как своё тело, так и всю аудиторию очень ярко, совсем как наяву. Теперь нужно было сосредоточиться несколько иначе — и вот, перед моим внутренним взглядом всплыл экран, почти такой же, как над предплечьем раньше. Все параметры, весь код, все конструкты уже были загружены. Оставалось только начать. «Hasshin!» — беззвучно шепнул я. Неприятное ощущение в правой ноге я почувствовал сразу же. Невидимые линии, расчертившие её, загорелись ярко и неприятно; пара секунд — и кожа на кончиках пальцев начала истлевать и таять, обнажая красные артериолы и венулы, а вслед за ними — белые кости и связки. Кровь, что было удобно, сворачивалась тут же, так что можно было не беспокоиться ни об уборке луж, ни о смерти от кровопотери. Дискомфорт в ноге усиливался, но всё ещё был более чем терпимым. На самом деле, я не был уверен, именно анестезия ли это работает; а какая, впрочем, разница? На каждом пальце уже испарилось целиком по одной фаланге, и это должно было значить, что сейчас магия вступит в самую активную фазу. Мои расчёты оказались верны. Всё ещё не открывая глаз, я мог видеть, как контейнеры с органикой начинают пустеть, а на соседнем кресле появляются очертания… того, что ещё нельзя назвать ни человеком, ни даже живым существом. Это было, скорее, образом, идеей человека — воплощающейся, тем не менее, очень и очень быстро. Теперь нога начинала болеть уже по-настоящему, но всё равно — много лучше, чем чувство, когда тебе режут твою же живую плоть. Вся моя стопа уже стала сырьём, так что оставалось просто потерпеть ещё немного. До самого того момента, когда магия дойдёт до верхней половины бедра, можно было не беспокоиться: выполняющие сейчас алгоритмы просто формировали тело — грубо говоря, каркас человека. Совершенно механическая работа без особых претензий на творчество; самый сложный этап будет в самом, самом конце. Колена уже тоже нет — магия, похоже, работает несколько быстрее, чем я рассчитывал, но всё ещё в пределах нормы. И сразу же вдруг стало как-то обидно и неприятно: всё же грустно лишаться части тела, которая исправно служила тебе уже больше двадцати лет. Но об этом можно подумать потом. Самая ответственная часть демонстрации вот-вот начнётся, а значит — пора открывать глаза. Я повернул голову влево и сразу же судорожно вздохнул. Не раз я представлял себе всё происходящее, в деталях и подробностях; видел, как таким же образом создаются и животные, но… Наблюдать то, как человеческое тело на глазах у тебя покрывается кожей, — несколько тревожно, если не сказать больше. Вот они, заветные последние сантиметры бедра. Тело уже готово, полностью завершён и мозг: я подготовил его так, чтобы он по уровню психического, умственного и эмоционального развития соответствовал десятилетнему ребёнку. Как и само тело, впрочем; сейчас на соседнем со мной кресле лежал самый обыкновенный мальчик со слегка вздёрнутым носом и торчащими во все стороны светлыми волосами. Тем не менее, сейчас он был просто оболочкой. Искусственно созданной оболочкой, до безумия сложной, как тело любого млекопитающего — но всё же не человеком. И даже сейчас, когда я слышу, как его сердце начинает биться, а грудная клетка — еле заметно вздыматься и опадать, — он всё ещё не жив. Я до сих пор не уверен, достаточно ли того, что я сделал, чтобы заставить его открыть глаза. Чтобы поселить внутри него то, что люди одновременно с насмешкой и опасением именуют душой. Линии на ноге — вернее, на том, что от неё осталось — последний раз вспыхнули и угасли. Она начинает болеть уже не на шутку, но мне всё равно: я, приподнявшись на локтях, с надеждой и ужасом вглядываюсь ему в лицо. Смотрю, пытаясь уловить малейшее движение, хотя бы самый…* * *
— Денез! Я открыл глаза почти мгновенно — и всё равно мне потребовалось ещё несколько секунд, чтобы прийти в себя. Яркий и тёплый свет, ударивший в глаза, смывал воспоминания, выжигая их до самой последней крупинки. — Опять бессонница, да? Я знаю, что Эмрис смотрит на меня участливо и немного виновато, но всё равно поворачиваюсь к нему и пытаюсь улыбнуться. Он сидит на самом краешке кровати, уже полностью одетый и собранный, а там, на плите — я чую даже отсюда — наверняка стоит какой-то простой, но вкусный завтрак. Наверное, стоит ему рассказать. Хотя бы немного. — Опять, — киваю я, чуть приподнимаясь в кровати. — Но на этот раз даже не без причины. Я на пару мгновений прикрыл глаза, но даже так почти могу видеть Эмриса, который сперва хмурится, а потом вопросительно приподнимает брови. — Под нас кто-то копает, — на коротком выдохе отвечаю я. — Не знаю точно, под кого именно из нас; может быть, что и вообще сразу под обоих. — Хорошо, — кивает он несколько раз. — Обсудим это. Но, умоляю — только не на голодный желудок!