Gāutəma

Я всегда думал, что мне нравится наблюдать — до тех самых пор, как всё-таки пришлось лично приступить к действиям. Почему, правда, в такое неудобное время? Почему в таком странном месте? Я отбросил вопросы в сторону и решил их обдумать чуть позже, когда всё закончится. Потому что сейчас меня переполняло возбуждение. Что есть тело, если не сосуд с горящим огнём? Я люблю мерцание пламени и его изящные извивы, но сейчас… сейчас один из огоньков придётся погасить. Если получится — на время. Если не получится… буду считать, что делаю это не зря. Поначалу я думал, что найти человека с сильным телом и слабой, почти померкшей urunā будет очень нелегко. И я понял, как ошибался, в самом же начале своих поисков. «Un esprit sain dans un corps sain», — так они говорят? Знали бы только они, насколько лживо это высказывание! Тех двоих нужно было выручать — но это не единственное дело, которым мне предстояло заняться. Нужно было заставить их думать — наконец достучаться до их мозгов, чтобы пробудить в них, возможно, хоть какие-то капли интеллекта. За последние несколько дней единственное разумное действие, которое они совершили, — это переезд на север города. После того они оба будто полностью разучились соображать. В особенности — старший. А ещё нужно было провернуть это всё так, чтобы остальные язаты ничего не заподозрили. Они слабы зрением и не видят так же хорошо, как я, но… у них есть уши здесь, на земле. И звуки, которые те доносят до них, зачастую весьма правдивы. Я не стал изобретать гениальных планов, а вместо этого просто прошёлся по тренажёрке их друга. Были там и самые обычные maṣ̌iiā — чуть более простые и чуть более сложные, с разными и одновременно похожими друг на друга лицами. А были и другие — те, чьи души были скрыты под внушительной грудой мускулов. Однажды, когда мне было уж совсем нечем заняться, я решил рассортировать человеческие пороки по степени мерзости; конечно, это дело мне наскучило быстро, но вынес я, по крайней мере, одно: одержимость собой — один из самых опасных. Подходящего я нашёл быстро. Его uruuā горела настолько тускло, что она вряд ли даже и заметит, если я извлеку её из тела. Может, разве что, удивится, куда подевались все зеркала вокруг. Одно короткое движение — и я внутри. Смотрю на мир его глазами. Ощущаю его кожей. Звуков и запахов вокруг столько, что я не могу сосредоточиться ни на одном из них — и они ускользают почти мгновенно, не давая возможности уцепиться. Как же… как же я отвык от этого всего. Даже не вспомню, когда в последний раз мне пришлось так же позаимствовать чужое тело. Чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, придётся вспоминать очень быстро. И я хорошо угадал со временем: судя по обрывкам его намерений, он только что завершил последний подход. Мне всего-то нужно было дойти до раздевалки. Шаги мне давались на удивление просто — да и с каждым мгновением тело становилось всё более привычным. Скорее даже не так — знакомым. Оно мало отличалось от того, которым я владел в предыдущий раз, и это успокаивало. Смущало меня только странное ощущение в паху — вроде и естественное, и в то же время какое-то чересчур агрессивное. Самая середина рабочего дня — и в самой тренажёрке людей немного, а в раздевалке — ещё меньше. Да даже и так никто бы не удивился, если бы я хоть полчаса себя разглядывал в зеркале. Все они так делают, в конце концов. И всё же стоит отдать должное владельцу — потрудился он на славу. Потрясающий рельеф: процент жира настолько низкий, насколько это возможно для нормального существования. Не слишком большая масса, но пропорции — идеальны. И что мне нравилось больше всего — мускулатура на мне была не просто бесполезным украшением, но вполне даже функциональна, как я мог судить. Распирающее чувство в паху тем временем стало ещё сильнее. И начинало надоедать. Я, осторожно обернулся и полез рукой себе в штаны; и сразу же, не выдержав, резко спустил их вместе с трусами. Рот ещё не до конца подчинялся мне, иначе я бы фыркнул так громко, как мог. Разумеется, я прекрасно представлял, как должны выглядеть мужские гениталии, но этот экземпляр выглядел… неестественно. И пугающе. И всего через пару мгновений я понял, почему: он не принадлежал этому телу. Желание некоторых людей насовать в себя побольше аугментики меня всегда веселило. Но это… я даже и не знал, что думать. Потому что не мог представить ни единой ситуации, где такой размер бы мог вообще пригодиться. Время. Хорошо, что я так быстро об этом вспомнил. Его восприятие в теле… отличалось от того, к которому я привык. А сейчас мне нужно было торопиться; но вроде бы, я разглядывал свои особенности в зеркале не так уж долго. Здорово, всё-таки, что рядом не было никого. Мне не слишком нравились обтягивающие джинсы, в которые пришлось влезть вместо просторных штанов, но выбора особо не было. Всю спортивную одежду, снятую с себя, я уложил в сумку и оставил в том же шкафчике, в котором она и была. Если владельцу она потом пригодится, то как-нибудь разберётся уже сам. Никаких знакомых поблизости быть не должно — и это хорошо. Смогу выбраться отсюда незамеченным. На выходе, правда, я столкнулся прямо лицом к лицу с одним из тренеров — но он ограничился лишь крепким рукопожатием. По его безмятежному и одновременно сосредоточенному лицу я понял, что мыслями он сейчас наверняка где-то в другом месте. Если бы я сосредоточился чуть сильнее, то наверняка бы понял, где именно, но… не сейчас. Сейчас силы нужно поберечь. Я никак не мог удержать в голове эти человеческие меры времени, но тихое внутреннее чувство подсказывало мне, что пока можно не слишком торопиться. В любом случае, успеть мне нужно было именно к тому моменту, когда те двое наконец вернут себе те старые воспоминания. Конечно, старший из них считал свою технологию достаточно обкатанной, но… Знает ли он так же много о человеческом сознании, как знаю я? Вряд ли. И это учитывая то, что самому мне были известны только крупицы этих знаний. Найти правильный транспорт оказалось самым трудным заданием. То есть, так-то я знал, что мне достаточно всего-то открыть экран и ввести на нём один небольшой запрос, но… буквы давались до ужаса тяжело. Эти бессмысленные картинки упорно не хотели складываться в слова; где-то после пятой попытки я плюнул и решил просто положиться на память. А она говорила мне (не моя — хозяина этого тела), что трамвайная остановка находилась где-то совсем рядом. А там уж должна быть и карта. Когда я вышел из здания, поток звуков и образов на мгновение оглушил меня, но я быстро пришёл в себя. Освоиться в этом теле было несложно — оно оказалось внезапно комфортным, что меня несколько напрягло. Потому что к комфорту очень легко привыкнуть — и в этом плане даже мы, язаты, не были исключением. Остановка оказалась ровно на том месте, где я и рассчитывал её увидеть. Карта тоже была там, а что я не могу прочитать ни единого названия — не беда. Я знал, в какую именно точку мне нужно попасть, так что просто сосчитал количество остановок, которые нужно проехать до пересадки и после. Хотя бы с этим у меня не было никаких затруднений. Меня несколько раздражали взгляды, которые я ловил не только глазами — даже самой кожей. Я никогда не разбирался особо в человеческой красоте, но… лицо этого экземпляра, кажется, должно быть общепринято привлекательным. Хотя многие смотрели мне в первую очередь не на лицо, а куда-то ниже пояса — по понятным причинам. Трамвай приехал… наверное, быстро — по человеческим меркам. Запрыгнув в него, я сразу же занял место у окна и привалился лицом к стеклу. Оно приятно — приятно? — холодило кожу. Очень непривычное ощущение. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Выходило скверно — с каждой секундой поток непроизвольных мыслей захлёстывал меня всё больше. Обед… нужно будет сегодня не так налегать на рис. И неплохо бы матери наконец позвонить, а то уже больше недели с ней не говорил. А со следующей недели, пожалуй, возьму наконец отпуск… От бессилия хотелось просто плеваться. Неужели в прошлый раз со мной было то же самое? Как они вообще, мать их, всю жизнь живут в таком режиме? Но ещё умудряются не только спать, жрать и трахаться, но и заниматься… наукой, как минимум? Если выберусь из этого тела, надо будет поразмыслить об этом на досуге. Я открыл глаза: понадеялся, что поток ощущений извне хоть как-то разбавит эту кашу в голове. Ну и ошибся: те самые взгляды-то, понятное дело, никуда не делись. Но вот я лишь одного не мог взять в толк: почему пожирают взглядами меня в первую очередь именно мужчины, а не женщины? Неужели они все считали меня настолько… достойным внимания? Становилось хуже: теперь это внимание начинало мне нравиться. Тело захватывало меня чересчур быстро; я всё ещё надеялся, конечно, что не дойду до того момента, как мне перехочется возвращать его владельцу, но… Такой исход был тоже вполне себе вероятен. И чем больше времени я проводил в теле, тем больше эта вероятность росла. А само время тянулось издевательски медленно. Мы проехали всего-то одну остановку, а мои мозги уже чуть не превратились в бульон. Я упорно пытался вспомнить, как в прошлый раз справлялся с этим дерьмом, но в голову что-то не приходило ничего подходящего. Впрочем, если бы мне сказали, что универсального решения для моей проблемы нет, я бы не сильно удивился. Снаружи, возможно, люди казались одинаковыми, но индивидуальности им было точно не занимать. Не меньше, чем язатам, причём. Можно было, конечно, попытаться поспать — но так можно и остановку просрать. Одна лишь мысль об этом казалась… внезапно отрезвляющей! Я ухватился за неё как за спасительную соломинку и начал представлять один за другим все самые неблагоприятные для меня варианты развития событий. Вот я пропускаю остановки и теряюсь в городе — а вот я не успеваю приехать вовремя, и тех двоих убивают. А вот ещё меня после этого разоблачают прочие язаты… Всё-таки прошло уже слишком много времени — я успел забыть, как положительно на тело может действовать адреналин. Кристальная ясность мыслей, ничего лишнего. Главное было только находиться в этом состоянии чуть подольше — и тогда я наконец смогу завершить все мысли, которые начал. Тем более, что их осталось не так уж много.

* * *

Я начал ощущать происходящее вокруг ещё до того, как мелодичных женский голос проговорил: «Больница Изарнёй». Намерения людей, стягивавшихся сюда, читались как в раскрытой книге. Теперь мне не нужно было накручивать себя: тело, ощутив неприязнь и злобу, напряглось само. Оно будто бы само рвалось в бой; похвально, но ему придётся всё же немного подождать. Те двое совсем рядом. Разительный контраст: тонкая, как дуновение ветра, frauuaṣ̌im младшего — и прочная, основательная, как древесный ствол, — старшего. Не могу понять точно, где они, но оба излучают сосредоточение в наивысшей степени. Я могу сейчас просто перейти перед ними дорогу несколько раз, и они даже не заметят. Я пока что не знаю точно, куда идти. Можно, конечно, попытаться найти этих братьев и проследить за ними, но… Сейчас, когда я снова почти восстановил ясность мышления, проще было слегка сосредоточиться и чуть подумать. Намерения людей, собиравшихся здесь, острыми стрелами били прямо в точку где-то в паре-тройке кварталов отсюда. Ноги сами несли меня туда: то ли я наконец-то свыкся с телом, то ли наконец подчинил его себе. Вряд ли первое, конечно; а если и второе, то это только на время. На лица, проносившиеся мимо меня, я не слишком обращал внимания, но сейчас они мне казались не настолько отталкивающими и чужеродными, как раньше, а даже отчасти красивыми. И я начинал понимать, почему: вон у той девушки потрясающе тонкий нос и огромные чёрные глаза, возле которых залегли смешливые морщинки; а у парня, который чуть не врезался только что в меня, — острые скулы и идеально ровная, будто вырезанная из мрамора, линия челюсти. Когда я увидел вход в то самое здание, понял сразу — это точно он. Иначе и быть не могло. И успел я, к тому же, очень вовремя. Сейчас нужно только постараться смешаться с толпой, свернуть в незаметный переулок и… Кажется, никто не заметил того, как моё тело исчезло из виду. Распылить его на атомы — задача тривиальнейшая; намного же сложнее запомнить его, чтобы впоследствии восстановить ровно в таком же виде. К счастью, на память я никогда не жаловался. Конечно, я сразу же потерял возможность видеть — физическими глазами, разумеется — но пока в этом я особенно и не нуждался. Зато остальные мои чувства обострились до почти былого состояния: две искорки, быстро шагавшие ко входу в свой штаб, я видел почти как на ладони. Я довольно усмехнулся про себя, когда они вошли, — и последовал за ними. Об одной вещи я тревожился — как бы эти учёные не продвинулись настолько сильно, что смогли бы регистрировать своими устройствами подобных мне. Но нет — когда и я оказался в здании, не произошло ровным счётом ничего — разве что внутри младшего ощутимо начало нарастать раздражение. Издержки тонкой frauuaṣ̌ōiš — всегда одни и те же. Когда здание начали брать штурмом другие люди, я отошёл чуть в сторону: их мысли сейчас горели так ярко, что начинали смущать мои; а для меня главным сейчас было — не забыть о собственном теле. И когда же те двое спустились вниз, в лабораторию, я сразу же последовал за ними. Здесь было хотя бы самую малость спокойнее. Теперь я мог чуть поближе присмотреться к их телохранителям. На вид — самые обычные люди, но внутри… с ними происходило что-то непонятное. Сперва мне показалось, что у них просто слегка повреждены uruuānō, но я сразу же понял: нет, дело не только в этом. Их manaŋhō были словно разбиты на мелкие осколки, и каждый из них с каждым мгновением впивался в душу всё глубже и глубже. Это должно быть очень больно… это наверняка и было очень больно! И при этом всём они умудрялись не выдавать своего состояния ни жестом, ни единым движением. Как только двери лаборатории закрылись за братьями и двумя их телохранителями, прочие двое мгновенно растворились в воздухе. Было бы сейчас у меня тело, я бы удивлённо присвистнул; но, впрочем, чему здесь поражаться? Им бы давно уже стоило научиться тому, что только что сделал я; один только вопрос меня заботил: кто же запомнил их тела? Но я не успел об этом подумать: меня сразу же отвлекло нечто иное. Среди беспорядочного мельтешения людей, криков и до отвращения громкой стрельбы я услышал его. Как я и предполагал, слуга не преминул воспользоваться моментом. Время, выбранное им, было безукоризненным. Но уже второй раз подряд он повторил одну и ту же ошибку: не учёл… могущие случайно возникнуть непредвиденные факторы. Я переместился внутрь лаборатории, чуть ближе к тем двоим. Тусклый красный свет освещал ряды серверных шкафов, а они отвечали ему слаженно перемигивающимися светодиодами. Братья быстро шагали мимо них: их интересовало лишь кресло в самом конце помещения. Сперва всё шло как полагается. Но когда программа не смогла идентифицировать тонкую frauuaṣ̌im младшего, а старший решил её усилить… Хотелось то ли смеяться, то ли плакать. Несколько тысяч лет — а они так и не смогли понять, как работает frauuaṣ̌iš и насколько тесно она связана со всеми тремя: tanuuā, urunā и manaŋhā — телом, душой и духом. Впрочем… мне ли их судить? Младший не смог прийти в себя — как я и ожидал. Ничего, восстановится со временем. Тем и лучше для него: не станет рваться в бой с тем, кого — в чём я уж точно не сомневался — у него не хватит сил одолеть. А он был уже здесь. Мгновение — и уже по эту сторону двери. Теперь… я могу наблюдать. Старший брат хоть сперва и растерялся, но быстро взял себя в руки. Барьер, окруживший его с младшим, возник так внезапно, что волосы на голове второго встопорщились от быстрого порыва ветра. Двое телохранителей — мужчина с янтарными глазами и девушка с фиалковыми — отступили к ним, но в бой пока не лезли. И я сразу же понял, почему. Хлопок. Серая тень возникла в воздухе совсем ненадолго — но достаточно для того, чтобы выпустить в слугу короткую автоматную очередь. Его барьер выдержал, и он сам вскинул руку с пистолетом в ответ — но… не успел. Тихий хлопок — резкий звон выстрела — и пуля, прошив пустоту, рассыпалась электрическими искрами где-то у потолка. Первый сероглазый только успел исчезнуть, а второй возник прямо за спиной у слуги, целясь прикладом ему в затылок. Реакция слуги была отменная, но её чуть не хватило: металл вскользь прошёлся по его голове. Барьер частично поглотил удар, но сам слуга пошатнулся, чуть не потеряв равновесие. Быстрые и короткие атаки сероглазых не могли нанести слуге особого вреда, но сам он не мог ступить и шагу вперёд: каждая новая очередь — или удар прикладом — или пинок ногой прямо в воздухе — отбрасывали его всё дальше назад, к двери. Бледные силуэты этих двоих, подсвеченные красным, было сложно заметить вовремя. Тихие хлопки, звучавшие каждый раз, как они появлялись или исчезали, не только не помогали — но раздражали ещё больше. Да, я уже начинал чувствовать, как он злится. Сероглазые же прекрасно тянули время. Но тщетно: младший из братьев не проснётся. Не сейчас — ему понадобится время, чтобы восстановиться, и крепкий сон. Другие двое телохранителей, мужчина и женщина, отошли ещё ближе к старшему. Всё ещё надеялись на лучший исход. Да, сероглазые были очень хороши. Но всё ещё уязвимы. Я знал, как им удаются эти трюки — и уже придумал два несложных способа их прикончить. Догадается ли слуга?.. Его раздражение начало утихать: он тоже наконец-то взял себя в руки. И ушёл в глухую оборону: он сейчас даже не пытался идти вперёд или контратаковать — просто уклонялся от сыплющегося на него града ударов, а пули принимал на свой барьер. Они, теряя энергию, с негромким звоном сыпались ему под ноги на металлический пол. Мысли слуги начали течь иначе. Он атаковал одного из сероглазых эксплойтом — разумеется, защиту пробить не смог. Но он и не пытался. Кажется, он начал догадываться, на чём их можно подловить. И сейчас ему нужно было только проверить, понять, в какой момент они наиболее уязвимы… От очередного удара он даже не попытался уклониться, а просто пропустил его. В этом полумраке могло показаться, что он потерял ориентацию, но… нет. Его расслабленное тело и полузакрытые глаза говорили совсем о другом. Сейчас он даже не шёл — его стопы будто сами скользили по матовому металлу пола. Всего лишь спустя мгновение меня оглушило — будто бы больно полоснуло по ушам. Воздух вокруг затрещал; сам слуга же выпрямился и шагнул вперёд, ещё сильнее прищурив глаза. ЭМ-щит, который он создал вокруг всей лаборатории, можно было сравнить с толстым металлическим листом: ничто не проникнет внутрь. Ничто не вырвется наружу. И он попал прямо в цель. Тело одного из сероглазых зависло в воздухе… если это можно было назвать телом, конечно. Он сейчас выглядел плохо сшитым лоскутным одеялом, сквозь неровные швы которого проглядывала пустота. Наверное, потеряно было всего-то процентов двадцать всей информации о теле, но… в такой ситуации могло бы хватить даже и десяти. Сероглазый находился в таком положении совсем недолго — а потом рухнул на пол, рассыпавшись крупными неровными кусками. Кровь, затопившая металл, была почти незаметна в этом красном свете. Второй сероглазый сразу же понял, что он не жилец. Но он ещё пытался сопротивляться — пока слуга не всадил ему в грудь не меньше пяти пуль, а потом схватил за одежду и отшвырнул в сторону. Уже умирающее тело полетело словно в замедленной съёмке и с неприятным лязгом ударилось об один из серверных шкафов. Старший брат усилил свой барьер, добавив к нему ещё и ЭМ-составляющую. Я начинал немного беспокоиться: в нынешнем состоянии ему стоило бы поберечь силы. Его frauuaṣ̌iš хоть и была почти так же прочна, как раньше, но сейчас — слишком неустойчива. Слуга сделал ещё один шаг вперёд — и в его правое плечо тотчас же вонзилась длинная электрическая искра, слетев с одного из шкафов. Он просто проигнорировал её, но вслед за ней последовала ещё одна — а потом ещё и ещё. Синеватые молнии вспыхивали на всех подряд металлических выступах в этом помещении — и тянулись прямо к нему. Воздух наполнился неприятным тонким треском. Такой напор уже давно бы перегрузил любой ЭМ-щит. Но мощность этого… была просто невероятной. Потому что силы, питающие его, исходили не от слуги. Этот щит создал один из очень близко знакомых мне язатов. Слуга снова поднял руку с пистолетом и нацелил его на женщину с фиалковыми глазами. Даже будь она не так сосредоточена на магии, всё равно вряд ли бы смогла уклониться. Но пуля, только вылетев из ствола, вдруг остановилась прямо на полпути — и отправилась обратно. Разумеется, барьер она пробить не смогла, но второму телохранителю это не было нужно. Скрежет — лязг — и один из шкафов, оторвавшись от земли, полетел прямо в слугу. По всей его поверхности бежали электрические разряды; я даже на миг засомневался, что слуге удастся уйти от этой атаки. Но он и не старался. Не сбавляя шага, он слегка дёрнул плечом — и шкаф поменял траекторию прямо рядом с его головой. Синие вспышки смешались с красноватым светом — и рассыпались золотистыми искрами где-то наверху, у него за спиной. Телохранители попытались навязать слуге свою игру, а он не то что не принял её правил — попросту не захотел играть. Он уже не думает о том, сколько сил потратит. Сейчас у него в мыслях только одно — как бы быстрее добраться до тех двоих. И я уже вижу, как старший разворачивается к слуге; frauuaṣ̌iš его уже начинает разгораться. Слишком опасно. А значит — мой выход. Моё тело возникло прямо перед лицом слуги. Металл пола чуть звякнул, когда его коснулись мои ботинки. Он на мгновение замер, а после нахмурился: раздражение снова начало нарастать. Слишком тесная близость. Он намеревался выстрелить мне прямо в голову, но я перехватил его руку ещё до того, как она начала движение. Короткий тычок в грудь — и он отлетел почти к самой двери. Девушка за моей спиной уже была готова вмешаться; она вряд ли понимала, что сейчас только помешает мне. Обездвижить её было бы проще всего, но я не стал этого делать: старший брат вдруг расширил свой барьер и одновременно с тем схватил её за руки. Первое его разумное решение за сегодняшний день. Он наверняка узнал меня по перстню — вряд ли мог как-то иначе. Барьер же слуги выдержал и на этот раз. Он вскочил на ноги, не обращая внимания на ноющую боль в груди и спине, и в его взгляде — я видел — тоже начинает проклёвываться понимание. То самое, которого я от него и хотел. — Кто ты? — рявкнул он, вскидывая руку с пистолетом. Я не стал отвечать — просто молча зашагал к нему. Выстрел — и пуля отлетает в сторону от только что поставленного барьера. Выстрел — выстрел — меня это уже начинает забавлять. Последнюю я перехватил в воздухе пальцами и отбросил куда-то в сторону. Осталось теперь только придать лицу скучающее выражение. Слуга, низко зарычав, бросился прямо на меня. Я никогда ещё не видел его настолько злым; как всё-таки хорошо, что люди не умеют читать frauuaṣ̌īš — иначе бы он сразу же распознал обман. А сейчас он явно принял меня за кое-кого другого. Ну или его слугу. Он попытался ударить меня в лицо, но я с лёгкостью ушёл от его атаки. От второго удара я просто отпрыгнул, а когда он попытался подсечь меня, я снова его опередил: слуга не успел ещё выбросить свою ногу, как я быстро подшагнул и схватил его за воротник. И еле удержался, чтобы не улыбнуться, когда ярость на его лице сменилась растерянностью. Он, видать, и правда считал себя неуязвимым. — Kató:rats, — почти беззвучно шепнул я ему на ухо. В следующий миг я слегка подбросил его вверх и прямо в полёте перехватил за ногу. Моё тело работало почти безукоризненно, но ему не помешало бы небольшое усиление. Так, для дополнительного эффекта. Сопротивление барьера слуги было моим пальцам нипочём. Я с лёгкостью обхватил его лодыжку — шагнул в сторону — и хорошенько приложил его о пол. Затем снова поднял над головой — и опустил ещё раз, даже сильнее, чем до того. Очень хотелось продолжить, но я видел: ещё пара таких ударов, и его барьер будет перегружен. А в замкнутом помещении… это чревато последствиями. Я ограничился тем, что громко засмеялся — и снова отшвырнул его, на этот раз-таки впечатав в дверь. Всё его тело наверняка сейчас болит; кажется, ни единого перелома, но ушибов — полно. А пока он приходил в себя, я опустился прямо на пол и сел, поджав под себя ноги. Красный полусвет подсвечивал на металле две вмятины: одну — передо мной, а другую — сзади. Слуга поднялся на ноги чуть быстрее, чем я рассчитывал. Но в остальном — я угадал всё правильно. Он сделал неуверенный шаг в мою сторону, а потом остановился, снова зарычав. Верно, верно, ты не можешь продолжать сражаться в таком состоянии, мой друг! А вот и концовка — такая же быстрая, как начало. Снова шагнув назад, он упёрся спиной прямо в слегка помятую дверь. Мгновение — и вот, он уже снова по другую её сторону. Где ему и полагается быть. Теперь можно было выходить из образа. Я сразу же вскочил на ноги и развернулся — и не стал дожидаться, пока старший брат снимет свой барьер. Вместо этого я уничтожил его сам. — Твой подопечный сейчас не очнётся, — быстро сказал я. — Хватайте его — и сматываемся отсюда. Три ошеломлённых пары глаз. Ну да, а на что я рассчитывал? — БЕГОМ!