Воздух, которым ты дышишь

Апрель 1998. — Нет! — её звонкий голос эхом разлетелся по небольшой комнате, прозвучав настолько остро, что это слишком ярко ощутили на себе барабанные перепонки. Малфой стоял напротив девушки, тяжело дыша, одной рукой упираясь в косяк, то и дело нервно проводя ладонью по груди, где несколько минут назад успел расстегнуть верхние пуговицы рубашки. Последний раз Гермиона видела его в таком состоянии, когда переезжая на Гриммо 12, он пытался показать всё имеющееся у него недовольство, одновременно выводя из себя каждого присутствующего в радиусе нескольких метров. Его настроение сейчас так сильно синхронизировалось с погодой за окном, что стало казаться — если два урагана в этот момент пересекутся в одной точке, уничтожено будет абсолютно всё на расстоянии защитного заклинания, скрывающего штаб Ордена от посторонних глаз. — Должен быть другой способ, — как можно отчётливее произнесла гриффиндорка, прекрасно понимая, что в её голосе слышалась дрожь. — Ты сама прекрасно знаешь, что никакого другого способа не существует, — Малфой практически перешёл на крик, отталкиваясь от дверного проёма и делая несколько тяжёлых шагов в её сторону. — Ни одного ёбанного варианта, Грейнджер. И даже если твоя голова может сгенерировать несколько гениальных идей, до которых за это время не соизволил додуматься никто из нас, это всё равно, блять, ничего не решит! Абсолютно, мать твою, ничего! В такие мгновения она непроизвольно сжималась, думая, что так у неё получится исчезнуть. Гермионе хотелось скрыться в любом из тёмных углов и избавиться от ощущения, что напротив снова стоял самый главный враг, готовый принести в её жизнь исключительно смертельный вред. В какой-то момент она даже специально перестала выходить из комнаты, игнорируя экстренные собрания, организованные в связи с последними произошедшими событиями. Ставила заглушающие заклинания, только бы не слышать его разрывающий глотку крик. Словно хотела защититься от того человека, которым он являлся до всего произошедшего в этом году, но при этом продолжала убеждать себя, что его поведение не имеет ничего общего со слизеринцем, которого ей удалось узнать за последние месяцы. Ей хотелось вытащить наружу всё то, что за последние дни было похоронено в нём за наглухо заколоченной могильной плитой. — Драко, ты помнишь, когда это всё началось? — как гром среди ясного неба, вопрос, сорвавшийся с её языка, показался настолько неуместным, что захотелось прикрыть рот ладонью, сделав вид, будто воздух сейчас не был разрезан сказанными словами. Малфой несколько раз хлопнул глазами, теряясь от внезапно брошенных слов, которые не имели никакого отношения к тому, что они пытались обсудить на протяжении последних дней. Осознание пришло слишком быстро, от чего в глазах полыхнул нездоровый блеск, а губы искривились в знакомой ухмылке, обычно не предвещающей ничего доброго. Сильно сжав челюсти, слабо выдохнув, он произнёс то, о чём сейчас не было времени подумать, но очень давно жаждало сорваться с языка. И Малфой знал, что может пожалеть об этом, однако не остановил себя от ответа, который она так хотела услышать. — Когда всё это началось, Грейнджер? Тебе нужна дата, чтобы ты обвела её на календаре чёрным маркером, как самый ужасный день в твоей жизни? В какой момент я сошёл с ума и подумал о том, что моя жизнь больше никогда не вернётся в привычное русло? У меня нет ответа ни на один ёбанный вопрос, пытающийся сейчас сорваться с твоего языка. Если бы я только захотел, я вырвал бы это с корнем и не пожелал даже самому страшному врагу пережить всё то, что продолжает копиться во мне на протяжении последних месяцев. Но ты знаешь, что я не могу. Ты единственная знаешь, что это невозможно, потому что в тебе сидит тоже самое. И если мы вырвем это, всё равно ничего не изменится. Мы оба останемся пустыми, и мы снова станем одинаковыми. Только его оскорбления были наполнены тем скрытым потоком чувств, после которых можно было шагать в сторону эшафота. Каждая буква, произнесённая в этот момент, казалось, была высшей точкой признания, решиться на которую могла сподвигнуть только крайняя степень отчаяния. Он продолжал в упор рассматривать её лицо, ожидая такой же резкой реакции, вычёркивая вариант, что после сказанного она бы не последовала никогда. Гермиона прекрасно понимала, что раздражение, не сдерживаемое им внутри, обозначало лишь обречённость, не имеющую никакого другого исхода. Если бы он мог произнести вслух слово «слабость» это обязательно было бы именно оно, потому что эта эмоция являлась единственной, в существовании которой Драко не мог признаться даже в своей голове. Наблюдая за такими резкими изменениями вокруг, девушка как-будто боялась, что всё превратится в механизм порочного круга, и в итоге одно лишнее слово вернёт их к той точке, от которой они смогли сделать такой колоссальный отрыв. Анализируя каждое слово, выдавливаемое им сквозь зубы, она прекрасно понимала: человек, в данную минуту стоящий напротив неё и пытающийся своим взглядом просверлить дыру в слишком бледном лице, не изменит своего решения даже под угрозой пожизненного заключения в Азкабан. А варианты, чётко сложившиеся в его голове, являлись единственно возможными, даже если на общем собрании каждый проголосовал бы против составленного им плана действий. Что значило слово любого, по сравнению с его? Абсолютное. Жалкое. До ужаса неуместное — ничего. Он видел смерть. Каждую ночь просыпаясь от криков, спровоцированных кошмарами, которые ему приходилось переживать в видениях, специально посылаемых Волдемортом. Труп Нарциссы, распластанный на мраморном полу стал той картиной, которую Гермионе было достаточно единожды увидеть в его воспоминаниях, чтобы понять насколько невозможно было справиться с давлением, оказываемым на сознание Драко. Кого она пыталась обмануть, прекрасно понимая, что если бы сейчас её родители подверглись опасности, настигшей Нарциссу Малфой, Грейнджер бы без лишних разговоров трансгрессировала в нужное место, и возможно, легла бы замертво, безрассудно стараясь спасти другую жизнь. Продолжая наблюдать, как его руки сжимаются в кулаки до выпирающих вен, Гермиона подумала, что сбилась со счёта, сколько раз за пройденное время они пытались нормально поговорить. И каждый из них заканчивался лишь хлопками дверью, из-за чего осыпалась старая штукатурка, а так же бесконечным хватанием друг друга за запястья, будто такое простое действие могло удержать от необдуманных поступков. И в очередной раз сталкиваясь друг с другом взглядом, который мог испепелить остатки, ещё хранившиеся в живой душе, каждый из них понимал, что это может длиться до бесконечности. Словно в замедленной съёмке, Малфой развернулся, чтобы в следующую секунду, громко хлопнув дверью, заставляя девушку вздрогнуть, в очередной раз выйти из комнаты, не закончив этот бесконечный разговор. Не отрывая взгляда от обшарпанной деревянной двери, у которой от постоянных хлопков начала отваливаться ручка, девушка машинально попятилась назад, опускаясь на край плохо застеленной кровати. Зарываясь лицом в ладони, скрытыми за плотной тканью натянутой толстовки, Гермиона старалась абстрагироваться от громких звуков его шагов, сейчас удаляющихся от их комнаты. Пэнси много раз говорила ей, что в мире не существует более упрямого человека, чем Драко Люциус Малфой, и Гермионе просто нужно дождаться ситуации, чтобы убедиться в этом утверждении, не требующем лишних доказательств. — Когда он озвучил какое-то предложение вслух, поверь мне, если дальше и может быть как-то по-другому, то только в одной из параллельных Вселенных, — Гермиона видела, как произнося эту фразу Пэнси закатывает глаза, подтверждая тот факт, что сама сталкивалась с этим неоднократно. Чёртов слизеринец, вечно принимающий только свои правила игры, не берущий во внимание то, что вокруг находилось ещё множество людей, напрямую относящихся к определённым ситуациям. Из потока мыслей, ничуть не улучшающих их положение, её вывел какой-то резкий стук, заставляя Гермиону вздрогнуть и приподнять взгляд. Девушка поняла, что пропустила момент, когда Малфой, спустя такое короткое время, вернулся в комнату, не издав при этом ни одного привычно громкого звука. Перед ней на тумбочке, прилегающей к кровати, оказалась, наверное, самая большая кружка из всего сервиза, находившегося в штабе. Проследив за паром, поднимающимся вверх, Гермиона натолкнулась на уже ставший привычным металлический блеск в его глазах, в котором на этот раз можно было различить совсем крошечную смену эмоций. — Я помню, что обещал принести тебе чёрный чай без сахара, — он приподнял бровь, внимательно наблюдая за тем, как разглаживается морщинка на её лбу, а верхняя губа слабо дёргается от услышанного только что предложения. Она совершенно забыла о собственных словах, произнесённых в день, разделивший жизнь каждого в Ордене на до и после. И спустя всё то, что Драко устроил за последние дни, гриффиндорка не могла подумать, что его первой относительно спокойной фразой окажется именно эта. — Без сахара, — зачем-то повторила Гермиона, обхватывая ручку пальцами и ближе притягивая кружку к себе. — Мне кажется сейчас то самое время, когда тебе необходимо его выпить. Это было словно яркая вспышка, на секунду осветившая темноту. Как последний кусочек надежды, в которую уже все перестали верить. Выдох облегчения, в этот момент вырвавшийся у неё из лёгких, скорее всего можно было услышать даже на первом этаже. После стольких дней их негласной войны, в которой ни один из них не хотел слушать другого, она не могла поверить, что Малфой частично переломил в себе гордость, делая первый шаг к нормальному разговору. — Прежде чем из твоего рта вылетит уже просверлившее дыру в моём мозгу слово «Нет!», я хочу напомнить, что когда-то именно ты была инициатором нормальных обсуждений, а не просто хлёстких высказываний, брошенных в воздух, — он опустился рядом с ней на кровать, одной рукой опираясь о матрац сзади. — Твоя задача пить чай, пока он не остыл, и молча слушать каждое слово, которое я сейчас собираюсь произнести. Гермиона несколько раз моргнула, крепче обхватывая кружку руками, не обращая внимания на фарфор, нагревшийся от кипятка. — Не перебивая, — ещё раз повторил Драко, наблюдая, как девушка слабо кивнула, после чего он взмахнул палочкой, не давая возможности подслушать любопытным ушам, которых сейчас в Ордене было слишком много. — Ты помнишь главное условие, которое установил Реддл для освобождения Нарциссы? — Драко решил начать этот разговор с самой больной темы из всех волнующих в данный момент. Гермиона зажмурила глаза, заранее стараясь предотвратить слёзы, которые непроизвольно в любую секунду могли потечь по её лицу. Он спрашивал помнила ли она, кажется, даже не понимая, что фраза: «Волдеморт отпустит её в тот момент, когда я лично приду к нему, чтобы совершить этот обмен» была вырезана на подкорке мозга в секунду, когда он произнёс её в первый раз. Оказаться лицом к лицу с Тёмным лордом означало сдаться. В мгновение стереть всё то, что они ценой собственных жизней добивались на протяжении всего года. Уничтожить результаты, ведущие к необходимому им финалу, и оказаться в начале, где больше не будет возможности исправить ошибки, ежедневно разрушающие магический мир. — Всё это время скрываясь от главного злодея и его стаи бешеных ручных собак, мы прекрасно понимали, что настанет день, когда бежать больше будет просто некуда, — он говорил тихо, будто боясь, что любой резкий звук может совершенно ненужным образом повлиять на гриффиндорку. — Обстоятельства, течение времени или безвыходная ситуация — на это существовало множество причин, и сейчас, отрицая каждое моё слово, глубоко внутри ты признаёшь, что такой исход знала практически с первого дня. — Ты не должен идти туда, чтобы сдаться, — Гермиона Грейнджер и глагол «не перебивать» явно никогда не могли находиться в одном предложении. — Мы можем спасти Нарциссу, но одно неверное действие может привести... — дыхание перехватило, а рука, в которой всё ещё была кружка, слабо дёрнулась, — привести к разрушению, без возможности вернуть всё, что существовало прежде. — Это будет финальная битва, Грейнджер, — он провёл пальцем по её запястью, чуть сильнее надавливая на браслет, ощущая холод металла на своей коже. — И ты прекрасно знаешь, что ни одна война не обходится без жертв. Именно они и приводят нужную сторону к победе. Если со мной что-нибудь случится... — Нет! — практически полная кружка выскользнула из рук, раскалываясь на четыре крупные части и разливая кипяток у ножки кровати. — Даже не думай произносить это вслух. — Можно я поверю в то, что это было не зря? Ей хотелось вырвать свою руку из уже привычной хватки только для того, чтобы залепить пощёчину и заставить забрать назад все слова, которые он сейчас решился ей высказать. Ударить как можно больнее, чтобы привести в чувство и спросить: «Почему отвратительные стороны твоего характера всегда отключаются в моменты, когда это могло сыграть тебе на руку? И с какой стати до сих пор существует убеждённость, что твоя жизнь в системе измерения ценностей вписывается в графу со значением ноль?». Но у неё не было сил даже до конца открыть веки, чтобы внимательнее рассмотреть лицо, на котором отпечаталась такая серьёзность, лишь подтверждающая то, что всё сказанное является страшной правдой. И Гермиона не знала, что в этой ситуации было страшнее: то, что он понимал, что эта битва действительно будет последней. Или то, что ему казалось, будто его роль на стороне Ордена всё ещё не имеет никакого значения. — Я пойду вместе с тобой, — единственное, что девушке удалось выдавить из себя. Малфой слабо усмехнулся, опуская голову и делая несколько движений из стороны в сторону, от чего его волосы пришли в ещё больший беспорядок. Было непонятно, являлся ли этот жест категорическим отрицанием или наоборот вынужденным согласием. Но девушка знала только одно — какое бы решение не было озвучено в ближайшее время, своего она не поменяет даже под самой страшной угрозой, которую можно было представить. Она приподнялась, не обращая внимание на осколки фарфора, в любой момент готовые порезать босые ступни, и запустила пальцы в волосы Драко, слегка оттягивая те у корней, будто это была последняя возможность удержать его от опрометчивых действий, которые он собирался совершить. — И если на этот раз «нет» скажу я, ты, конечно же, меня не послушаешь, — Драко приподнял голову, ощущая, как Гермиона ещё сильнее провела ногтями по его затылку, после чего её руки пробила сильная дрожь. — Если я не слушалась тебя раньше, почему должна послушать сейчас? — он ненавидел этот тембр, в котором уже отчётливо слышался хрип, вызванный её слезами. Это было то, что за секунду выводило его из себя, и от чего он бы избавился в первую очередь, если бы ему представилась такая возможность. Сколько сил было положено на весь пройденный путь, чтобы спустя практически год, проскальзывая пальцами сквозь светлые пряди, срывающимся от слёз голосом, еле шевеля губами она могла произнести лишь: — Мы практически дошли до финала. И после этого тот самый уничтожающий всхлип. Момент, когда сильная для всех гриффиндорка позволяет себе то проявление эмоций, которое он не хотел бы увидеть никогда. Бесконечный поток слёз с трясущимися губами и рваными всхлипами, вырывающимися из грудной клетки, где словно переломали все рёбра, и теперь любой вдох сопровождался хрипом, пока всё не срастётся обратно. — Малфой, мы с тобой... — она сама до конца не понимала, что именно хотела сказать, только лишь сильнее цепляясь за его волосы и ощущая, как его руки обвились вокруг талии, а лоб упёрся чуть выше живота. — Да. Это короткое слово, служащее подтверждением до конца не сформировавшейся мысли, вызвало очередной всхлип, где была совсем маленькая частица неуместного сейчас облегчения. Не зная вопроса, желающего сорваться с её языка, он сам дал ответ, который так много значил для неё сейчас. Ей хотелось бесконечно повторять эти слова, чтобы они буквально отпечатались на подкорке головного мозга, не давая возможности усомниться в этом утверждении хотя бы на одну минуту. И перед самым финалом, исход которого оставался неизвестен ни одной живой душе, было необходимо поверить, что произнося тихое: «Мы с тобой», он в равной степени понимает о чём говорит девушка в этот момент. Наконец оставив в покое его волосы, Гермиона снова опустилась на край кровати, сильнее натягивая ткань толстовки на ладони, чтобы защитить без того исцарапанную кожу от ненужных повреждений. Её переполняли слова, столько времени не находящие должного освобождения. И, казалось, сейчас, выйдя на финальный путь, где каждая возможность практически приравнивалась к последней, она решила, что возненавидит себя, если не продолжит разговор в этом ключе. — Мне правда всегда казалось, что с людьми ты умеешь исключительно только играть, — уверенно начала Гермиона, этими словами привлекая всё внимание Малфоя к себе. — Знаешь, как будто они куклы, которые ты берёшь, ломаешь и вместо того, чтобы починить, просто отбрасываешь в самый дальний угол. Они изначально были тебе не нужны, и эти действия являлись лишь подтверждением данного факта, — она придвинулась ближе к его лицу, ощущая резкий выдох, который мгновенно опалил её щёку. — Я часто думала, что это единственное убеждение, которое точно не имеет каких-либо опровержений, — она усмехнулась, приподнимая руку и желая провести пальцем по шершавой скуле, но в последнюю секунду остановила своё действие. — И что же изменилось с тех пор? — он почти не двигался, рассматривая её замершую в воздухе ладонь и ожидая слов, которые могли последовать в дальнейшем. — У тебя первый раз не получилось сломать, — эти слова прозвучали так тихо, будто существовал запрет на произношение подобных признаний вслух. Драко слегка дёрнул верхней губой, тем самым показывая, что расслышал каждое произнесённое девушкой слово. В какой-то момент ему показалось, что он уже давно знал эту формулировку, которая так навязчиво крутилась в его голове, но для чего-то всё равно добавил: — Тебе не кажется, что такие выводы делать слишком рано? — слова влажной отметиной отпечатались на её щеке, в момент, когда Малфой наклонился, оставляя между ними несколько миллиметров, тем самым инстинктивно заставляя её выгнуть спину, ещё ближе подаваясь к его телу. — Откуда ты знаешь, что может произойти следующим утром? — Это не изменит того факта, что я первый человек в твоей жизни, которого ты просто не смог выкинуть при удобном случае, — Гермиона ответно прошлась губами по его скуле, оставляя дорожку почти невесомых поцелуев. Признаться в этом даже себе было чем-то невозможным, и поэтому последовавший вопрос показался почти нереальным: — А ты? — он слегка ухмыльнулся, поворачивая голову, чтобы ей удобнее было к нему прикасаться. — Даже если бы я очень захотела.... Гермиона не успела договорить, потому что уже в следующую секунду, его сухие губы встретились с её, и он провёл языком, нетерпеливо проникая внутрь. Сломать? Драко не знал ни одной вещи в мире, которая смогла бы надломить эту упрямую и до невозможности вредную гриффиндорку, так плотно залезшую в его жизнь. Когда он честно признался в этом себе? Драко не имел ни малейшего понятия. Было практически невозможно осознать, что она решилась на подобные признания, даже после всех резких слов высказанных ей за последние дни. Это в очередной раз лишь доказывало то, что если он и хотел позаимствовать что-то у невыносимой Гермионы Грейнджер, то первой в списке была бы эта бесценная черта её сложного характера. — Получается, что ты признала себя игрушкой в руках очень коварного волшебника, — он нехотя оторвался от неё, заглядывая в затуманенные глаза, где смешивались остатки слёз вместе с огнём полыхающим всем спектром эмоций. — Я назвала себя человеком, который наконец-то смог разрушить все правила твоей удручающей жизни, — её тон был настолько уверенным, что все возмущения, которые собирался высказать Малфой, тут же встали поперёк пересохшего горла. — За последние несколько минут ты сказала очень много оскорбительных слов. Время со мной явно идёт тебе не на пользу. — Поверь, в нашем плотном графике просто нет того количества дней, которые мы могли бы выделить на все мысли, имеющиеся у меня по твоему поводу, — она прищурилась, внимательно разглядывая его лицо. — И как мне теперь целовать рот, из которого льются столь нелицеприятные вещи? — наиграно возмутился Драко, в очередной раз слишком резко приближаясь к слегка раскрасневшемуся лицу. — Точно так же, как я делаю это последние несколько месяцев, — Гермиона слабо прикоснулась к его губам, пытаясь сквозь усмешку добавить лишь: — тебе просто нужно повторять за мной. Эти минуты веяли лёгкостью, так сильно отличающейся от того, что было ещё несколько мгновений назад. Даже ощущая высохшие дорожки от слёз, неприятно стягивающие кожу, Гермионе хотелось задержаться в этом состоянии как можно дольше. Разделить всё это на часы. Недели. И, возможно, заикнуться о промежутке, имеющем название «жизнь». Хотелось сжечь все бумаги, плотной стопкой сложенные на прикроватной тумбочке, к которым за эти дни она так и не решилась прикоснуться. И не отрывать свои губы от его рта, хотя бы для того, чтобы он не вернулся к обсуждениям, о которых она совершенно не хотела слышать. Ещё никогда в жизни она не ощущала такое сильное желание просто быть. — Пэнси с Блейзом тоже будут там? — чуть позже, растянувшись на кровати, поинтересовалась девушка, наблюдая, как Малфой хмурит лоб, рассматривая какие-то бумаги. — Как и весь Орден, — не отрываясь от записей, произнёс он. — По нашему плану нет ни одного человека, который бы не присутствовал на этом сражении. В его словах ощущался масштаб, который Гермиона, если и понимала, то до сих пор не могла почувствовать до конца. Тёмный Лорд действительно загнал каждого из них в ловушку, больше не давая ни одного варианта для отступления. Малфой-мэнор, где сейчас находилась Нарцисса, буквально через несколько дней должен был стать тем самым местом, где в этой истории появился бы никому неизвестный конец. Столько раз оказываясь лицом к тьме, ещё никто из них не подходил так близко к границе, переступив которую не было возможности сделать ни одного шага назад. Страх, если и присутствовал раньше, сейчас так сильно замаскировался за нервным ожиданием, что ему просто не находилось места. Гермиона подумала, что ей необходимо в ближайшее время зайти к Пэнси, чтобы убедиться, что хотя бы она не собирается совершить каких-то необдуманных действий. — Через два дня. Девушка резко распахнула глаза, вытаскивая себя из мыслей, услышав голос, последовавший за скрипом двери. Римус стоял в проёме, внимательно разглядывая Драко, который в отличие от Грейнджер, даже не соизволил поднять взгляд. — Столько времени у нас есть на финальную подготовку. Число эхом проносилось в голове Гермионы, не давая сосредоточиться на голосах, которых стало значительно больше, когда в комнату зашли Блейз с Нимфадорой. Два дня. Если это был не конец, то Гермиона не знала, что точнее могло описать данное понятие.