В поисках принца

      Первые два года в браке Оля вспоминала как сытые и спокойные. Из провинциальной девчонки она превратилась в образцовую жену московского принца из состоятельной, в меру интеллигентной семьи. На светскую львицу она все равно не тянула, потому что была умна и честолюбива, а не только хороша собой. Училась в ординатуре. Пока не работала, но планировала карьеру. Поддерживать светскую беседу и вписываться в формат нового окружения быстро научилась. Рома гордился женой.       По выходным старшие Арефьевы время от времени приглашали молодых на обед. Свекровь скучала по выросшему сыну и, что удивительно, искренне полюбила невестку. Свекор просто обожал, когда вокруг него собирались домочадцы, чтобы в очередной раз увеличить и почесать его собственное эго. Вряд ли он считал свою семью такими же одушевленными людьми, как он сам, он слишком был переполнен самим собой, но, как правило, он был вполне сносен.       Вот только один совместный воскресный обед чуть было не перевернул всю Олину жизнь вверх тормашками. И ведь ничего не предвещало.       Свекровь была, правда, сильно взбудораженная, ненормально оживленная, слишком радовалась Оле и Роману, потом забыла о пирожках, и они чуть было не подгорели. Она суетилась, громко разговаривала, как будто ей не терпелось сказать близким что-то важное. Оля думала, что сказать это она хотела ей или Роме, но за столом свекровь обратилась к мужу. Прихватив десертной серебряной вилочкой дольку апельсина, она поделилась новостями. Собственно, сказанное свекровью поначалу Олю нисколько не зацепило. Ей были незнакомы люди, о которых шла речь. Она не понимала, почему это так важно для Роминой мамы. Словом, начало беседы она слушала вполуха, только из вежливости не слишком активно поедая салат из вареной курицы с ананасами.       — Виталик, ты помнишь Лену? — свекровь торопилась, оживленно постучала вилочкой и привстала со стула. Она выделила имя голосом, как будто муж должен был сразу догадаться, о какой Лене шла речь.       — Какую Лену? — начал свекор и осекся. Он догадался. Видимо это была какая-то особенная Лена, о которой в этом доме уже раньше вели разговоры.       А вот Рома продолжил невозмутимо жевать. Он понятия не имел, о ком речь.       — Виталик, ну Лену! Мы же ее из виду потеряли так надолго. Помнишь, какая она была в молодости? Мы же дышать рядом с ней боялись. Все думали, что она до министра дорастет, не иначе. А потом, как мужа не стало, так она и пропала как-то из виду.       — Слабак и ничтожество, — неприязненно дернул губой свекор, как будто у него было что-то личное.       — Да-да, он умер как-то нелепо, — продолжила свекровь, у нее возбужденно блестели глаза, щеки, губы. Она выглядела слишком ненормально для человека, рассказывающего о чьей-то смерти, пусть даже постороннего мужчины. Это было так странно, что Оля перестала жевать и прислушалась.       — Как жил, так и умер. Бездарно, — отчеканил старший Арефьев и подцепил вилкой кусочек копченой индейки. — Такую женщину загубил!       — Да-да, Виталик, загубил! Я ее в клинике в пятницу встретила. Даже не сразу узнала. Господи, что же жизнь с людьми делает! От нее же треть осталась. Вся высохла, съежилась, постарела. Старушка с виду. Я глазам своим не поверила. Думала, окликну, а потом извинюсь, что обозналась. А она обернулась. И это она меня узнала. Узнала, и как-то застеснялась, как будто стыдно ей за себя стало. Что я ее такой увидела. Я думала, сбежит. А она не сбежала, подошла ко мне. Нашла же силы. Поздоровалась. Спросила про здоровье, про семью. Я тоже спросила. Она сказала, что к онкологу пришла на консультацию, лечится, и прогнозы хорошие. Да какие там прогнозы! Ты бы видел ее, Виталик! Она же никогда не признается, но там же по ней все видно, что никакие не хорошие. Жаль ее. Так жаль! Переломала ее жизнь.       Свекровь рассказывала о своей знакомой с таким упоением, как будто существование этой женщины, наполняло особым смыслом ее собственную жизнь. И слово «жаль» она произносила почти счастливым голосом. Оле стало неловко, как будто подсмотрела слишком интимную сцену. Она выпила залпом бокал вина и налила себе еще, благо никто за столом за ней не следил.       — Она меня спросила про сына, — продолжила хозяйка. — Я сказала, что все отлично. Закончил МГИМО, работает в следственном комитете, уже на хорошем счету, делает карьеру. Жена — умница и красавица. И я ее спросила про сына. Они с Ромой примерно одного возраста. Интересно же. А она как-то стушевалась, пробормотала «развелся, работает», и все.       — Да такое же ничтожество, как его папаша, — постановил свекор.       Оля допила вино, поставила бокал на стол, звякнув стеклянной ножкой о столовый нож, и вмешалась в «милую» беседу родителей мужа:       — Так кем работает-то, Татьяна Эдуардовна?       — Да какая-то ерунда, — отмахнулась свекровь, — то ли в ментовке, то ли на скорой…       Оля взяла со стола бутылку, налила себе еще до краев розового вина и встала на ноги, как будто собираясь произнести тост. Все трое Арефьевых перестали жевать и разговаривать и посмотрели на молодую невестку. Оля выпила третий бокал залпом и пьяно обвила рукой мужа, поместив как бы невзначай его подбородок в сгиб локтя.       — Оля? — не понял Роман.       — Дорогие родители! Мы с Ромой давно хотели вам рассказать. И мне кажется, что сейчас самый подходящий момент. Рома решил пойти работать в МЧС и стать спасателем. Не всем же штаны в бухгалтерии протирать! Некоторые мужчины выбирают настоящие, мужские профессии. Да, котик?       Оля нежно обняла Рому со спины и чмокнула в висок. «Котик» подавился салатом и закашлялся. Свекор посерел, схватился за сердце и захрипел. Счастье и единение за столом накрылось медным тазом, или какой-то более существенной по объему посудиной, корытом, например. Свекровь в панике убежала за таблетками, но когда вернулась, вместо того, чтобы пихать в мужа нитроглицерин, благоразумно вызвала скорую. Через сорок минут главу Арефьевского семейства увезли в реанимацию с острым инфарктом миокарда.       Остаток вечера Рома провел в больнице с перепуганной мамой и умирающим отцом. Жену отправил домой. Он еще никогда не был таким отстраненным. И Ольга утопала в чувстве вины. Она хотела перебить неприятный разговор о чужих болезнях и смертях, почему-то развлекавших Арефьевых. Но она совсем не собиралась доводить до инфаркта Роминого отца! Ей было стыдно. Вернувшись домой, она начала трезветь, замерзать и хотелось еще выпить, чтобы справиться с кошмаром от собственной дикой выходки. Она не знала, что Рома будет с ней делать. Ну не бить же! Рома никогда не поднимал на нее руку. Объявит бойкот, или устроит скандал, или потребует объяснений. Оля перебирала в уме все возможные варианты. И была готова каяться и искупать свою вину.       Арефьев, перешагнув порог, объявил недрогнувшим голосом:       — Оля, тебе следует отсюда уехать. Нам не стоит больше жить вместе.       — Рома, прости… — пролепетала униженно. — Я не хотела.       — Я простил. Возьми чемодан, собери вещи и уезжай к родителям. Я не буду тебе мешать, посижу на кухне.       Предлагать собрать все вещи в чемодан было нечестно. Вещей за два года совместной жизни у Оли было уже намного больше, чем могло влезть в один чемодан. Но Арефьев постановил — чемодан. И даже поставил его перед женой. Маленький, синенький, на колесиках. Только белье и влезет. А что? Ведь почти все, что было на Оле, куплено на деньги свекра и мужа. Выбирай самое ценное. Самым ценным для Ольги была одежда, в которой она ходила в институт, костюм, две юбки, пара блузок, медицинский халат. Их и взяла. Драгоценности, вечерние платья оставила. Роскошь — дело наживное. Она не сомневалась, что на все себе заработает.       Вот только идти в эту ночь Оле было совсем некуда. Пугать родителей не хотелось. К тому же пригородные электрички уже не ходили. А мама обязательно проедется по неуживчивому характеру дочери, да еще и потребует рассказать о причинах развода с мужем. А причина в том, что Оля — тварь неблагодарная, убила человека, на деньги которого так сыто и красиво два года прожила. Назад пути не было. Друзей, к которым можно было бы поехать, тоже не водилось. Слишком много времени уделялось семье, на друзей не хватало.       Оля стояла посреди ночи под аркой двора-колодца с синеньким чемоданом на колесиках. Температура воздуха минус пятнадцать. Оля в тонких колготках, в шерстяном пальто без теплой кофты, без шапки и шарфа. Что успела накинуть, в том и выскочила. И денег с собой не взяла. Возвращаться домой и падать в ноги Арефьеву с просьбой оплатить хотя бы гостиницу Оля не хотела. Рома был не настолько жесток, чтобы бросить жену замерзать в подворотне, он бы обязательно помог. Но Оля не могла вернуться сама. Ее же выгнали. Гордость замерзала вместе с внутренностями, слипаясь с ними в единый конгломерат. Нижняя челюсть тряслась, зубы выстукивали дробь. В какой-то момент Оле показалось, что она вспомнила песчаных эф. Как они облепляют ее холодом со всех сторон, как струи холодного воздуха в январской Москве.       Надо возвращаться, надо куда-то (хоть куда-нибудь) идти. Оля начала путаться в мыслях. В конце концов, решила, что надо спуститься хотя бы в подземный переход поближе к метро. Там будет теплее. Идти в тепло надо было уже быстро, но быстро не получилось. Оля Арефьева путалась в окоченевших ногах, еле-еле сгибала колени.       Спасение пришло, откуда не ждали. Хвала корпорации Нокиа, уже в те времена поставлявшей мобильные телефоны на Российский рынок, раздался спасительный звонок. Оля не сразу нашла мобильник, не сразу смогла согнуть пальцы, чтобы взять, не сразу справилась с языком, чтобы ответить. И она не знала, кто звонил. Определитель номера (такое в те времена случалось часто) не сработал. Звонок был с незнакомого номера.       — Оленька, детка! Ты где? Что у тебя с голосом? Ты замерзла? Говори, где ты. Я вызову такси и встречу тебя. Рома сказал, что вы поссорились, и ты ушла. Он тоже переживает, что отпустил тебя одну. Если не хочешь к нему сейчас возвращаться, переночуешь у нас, а завтра будет видно.       Только через несколько фраз Оля узнала свекровь. Отпираться, строить из себя принцессу сил уже не было. Оля подняла голову и прочитала улицу и номер дома на адресной табличке, под которой стояла. И через десять минут уже сидела в такси, которое мчалось по ночной Москве к высотке старших Арефьевых в центре.