АМНЕЗИЯ

      Прежде чем очнуться, рыжик услышал рядом с собою томные стоны. Ему даже приснилось, что высокий кареглазый шатен непростительно близко прижал его к своей груди и обжёг губы поцелуем, а открыв глаза, он понял, что недалеко ушел от действительности.       Он лежал на боку на широченной кровати, лицом к середине. А на другой половине, на спине, лежал молодой человек с очень светлой кожей и длинными светлыми волосами, заплетенными в косу. Его глаз был прикрыт мягкой повязкой. Тело приятно выгибалось и было покрыто бусинками пота, ноги обвивали тело другого мужчины. Искусанными от страсти губами он тихо повторял в такт его движениям: — Фёдор, Федя, Феденька!       И снова переходил на стон, сминая под собою простынь.       Тот, что был сверху, тоже имел довольно бледного цвета кожу, прямо фарфоровую. Тонкие черты лица и невероятно красивые аметистового цвета глаза, которые сейчас так нежно и одновременно страстно смотрели на партнёра. Его черные по плечи волосы колыхались от движения его тела и только придавали ему ещё больше шарма. — И что я делаю в одной постели с вами? — спросил рыжик. — Накахара?! Очнулся уже? — не сбавляя темпа, улыбаясь, проговорил Федор, — Подожди немного, сделаю Николая чуточку счастливей и все объясню тебе. — Я ведь говорил, что так будет, а ты мне не поверил. — Поверил, Коля. Но ведь так даже интересней. Правда, Чуя? — Правда, — не вдумываясь, проговорил парень, он лег на спину, глядя в потолок.       В голове все ещё были слова Гоголя: «Федя, Феденька!» Федор Достоевский — глава организации Крысы Мертвого Дома. Информация вдруг выплыла из совсем пустой головы. Враг… или друг?! Он снова взглянул на них. Они уже успели кончить и Федор осыпал лицо Николая поцелуями. — Отдохни, любимый, — теплый голос эспера был таким глубоким, что тронул своей нежностью даже Накахару.       Тем временем Достоевский приблизился к Чуе. — Теперь займёмся тобой! — Что? — нахмурился тот. — Не в том смысле. Не бойся, — улыбнулся Федор, в его глазах блеснул дьявольский огонек.       Он не прочь был отыметь этого рыжего коротышку, зная, что Чуя в постели будет таким же горячим, как в бою. Но Федор был реалистом и понимал, что ничего такого парень с собой сделать не позволит. — Федор, я… — Тебя зовут Чуя Накахара, — перебил его эспер, мягко опустив свою руку на его плечо, прикрытое белой рубашкой, — Работаешь на Портовую Мафию в городе Йокогама. — Я ничего не помню, — серьезно возразил Чуя, — Но, ведь ты не Мафия? — Достоевский отрицательно качает головой, — Тогда, как я здесь оказался? — Мы подобрали тебя с Колей в парке, после того, как твой напарник Дазай Осаму бросил тебя там без сознания. — Подонок! — По отношению к тебе, однозначно.       Федор перелез через ноги Чуи и, встав с кровати, надел на себя белую юкату, украшенную фиолетовым рисунком. Пояс, которым подвязал юкату эспер, тоже был фиолетовым, как и домашние сланцы. Потом он обернулся к Чуе и подал ему красное кимоно, расшитое синими цветами. Парень стянул с себя рубашку, блеснув обнаженным телом, и надел кимоно поверх белых пижамных брюк. — Послушай, Федор. Я благодарен тебе за помощь, но… позволь мне уйти к своим. — Так быстро? Без памяти? — Я думаю, это будет не такой большой проблемой, когда я вернусь в привычную для себя среду. — Понятно, — Достоевский сверлит Чую пристальным взглядом, его руки ложатся на плечи Накахары, легонько поглаживая, — Я не хочу тебя отпускать. — В Мафии у меня друзья, они наверняка меня ищут. — Вот и не спеши. Как раз поймёшь, кто тебе там друг, а кто враг. — Федор, ты меня на предательство толкнуть хочешь? — Чуя начинает злиться. — Нет, хочу, чтобы ты ненадолго обстановку сменил и поработал на меня телохранителем. С Мафией сталкивать тебя не собираюсь, просто пару раз засветишься перед своими за моей спиной. — Зачем? — Мне просто интересно, что предпримет Мори. Постарается вызволить тебя или просто даст приказ уничтожить.       Накахара закрывает глаза. Ему очень хочется спросить, кто такой этот всесильный Мори, но он сдерживает свой порыв. Решительно открывает глаза и спрашивает: — Зачем ты все это затеял? Позлить Мори? — Нет, — серьезно отвечает Достоевский.       Он не может сказать Чуе, что ему просто стало его жалко, поэтому он говорит и его губы расплываются в улыбке: — Позлить Дазая.       «Он улыбается, как Мори», — проносится в голове у Чуи.