***
Хосок искренне недоумевал, как эти двое могли поладить. Для него было так привычно, что Тэхён всегда по-тихому смывался и прятался по углам отделения, занимаясь какими-то своими сатанинскими делами в телефоне или ноутбуке. На деле парень просто учился, писал доклады и готовился к сессии, которая вот-вот должна была начаться, сразу после Нового года. Сейчас же он всё чаще стал замечать, как Чонгук с Тэхёном подолгу дискутировали на совершенно разные темы и в порыве эмоций подсаживались на чью-то кровать, как будто на расстоянии метра слышно настолько плохо, что никак нельзя без этого контакта «тело к телу». А Ким никогда не славился особой тактильностью. — Это просто ты такой светлый и тёплый солнечный зайчик. А общество не такое. Ты дай всем свободу слова — тут такое начнётся, — Тэхён взглянул исподлобья на внимательно слушающего его парня. — Даже смельчаки утаивают всё, что думают, потому что выплёскивать все свои мысли чревато тебе же, не только ранимым людям, окружающим тебя. С другой стороны, — он перевёл взгляд на окно и проследил за плавно планирующей снежинкой, — в Техасе разрешено оружие, и это всё ещё не самый опасный штат. Даже наоборот. — То есть ты хочешь сказать, что всё-таки нам необходимо разрешить полную свободу слова? Для профилактики. — Нет, — он блаженно прикрыл глаза. — Тебе ли не знать, что слова ранят больнее оружия, — Чонгук не мигая смотрел на брюнета, покачивающегося в такт какой-то мелодии, играющей у него в голове. Он не представлял, к чему может привести этот разговор, терпеливо ждал продолжения, и, как по сигналу, Тэхён приоткрыл веки и посмотрел на чонгукову шею. — Не существует абсолютно здоровых людей. Если ты яро отрицаешь что-то или, наоборот, поддерживаешь бездумно какое-либо направление, это тоже крайности. Хвалёная Золотая середина тоже не такая уж фантастическая, какой её расписывают. Ты представь, как скучно, когда всё четко по золотому сечению. Мира не было бы без хаоса. Мир и есть хаос. И если твои чувства чем-то отличаются от других, это не значит, что они не заслуживают внимания. — Но мы все созданы по одному и тому же принципу. В нас протекают определенные химические реакции, в каждом из нас 70 процентов воды, обладающей одними и теми же физическими свойствами, — возразил Чонгук. — Вот именно, — Тэхён расплылся в довольной улыбке. — Мы все потихоньку сходим с ума в течение жизни, превращаемся в уникальную версию себя. Чонгук нахмурился и слегка отстранился назад, облокачиваясь на спинку тэхёновой кровати. — Откуда тогда берутся нормы поведения? — Среднестатистическое поведение определяет норму. Так работает всегда и со всем. — Я бы сказал, это просто психотипы. Можно же разделить людей на несколько категорий. Я не согласен с тем, что мы все психи, потому что так стираются абсолютно все границы, — Чонгук действительно обдумывал каждую мысль, каждое слово, сказанное Тэхёном. Ему казались интересными темы, которые он затрагивает, ему было любопытно поспорить с ним и его не волновало, кто в итоге победит. Чонгуку нравился сам процесс. — И то верно, — согласился старший. — Тогда как бы ты описал процесс становления человека как личности? — Я бы сказал, что каждый проходит через огонь, воду и медные трубы в разной степени, и у всех есть собственный запас прочности. Кто-то его истрачивает раньше времени и грубеет, становится холодным и безэмоциональным. А кто-то пуленепробиваемый и до конца сохраняет оптимизм. Это я утрирую, но ты ведь понял мысль? — Понял. Думаю, ты прав. У Чонгука всегда после этих слов человечки в голове достают хлопушки и устраивают миниатюрные корпоративчики в головном офисе, разливая в крохотные бокальчики шампанское из бутылки, покрывшейся пылью, потому что соглашаются с Чоном редко. — Дамы, — воскликнул вошедший только что слегка помятый после иглоукалывания Намджун, — мне только что сообщили, что я прохожу на следующий этап соревнований по дзюдо. Так что попрошу со мной не конфликтовать: могу воткнуть. — Что воткнуть? — встрепенулся спящий до этого Сокджин. — Кого-то из вас, — он покосился на Тэхёна. — Во что воткнуть? — всё ещё не понимал Сокджин. — В пол. — Ты пол дырявить будешь? — продолжал тупить старший. Намджун уже не знал, как объяснить, как вдруг Тэхён молча встал, жестом приглашая Чонгука последовать за собой. Тот послушно поднялся и прошёл в центр палаты. Ким размял руки и звонко хрустнул шеей, напрягая этими действиями всех присутствующих, а потом молниеносно схватил Чона за левую руку, другой рукой прижал к груди плечи, сделал подсечку ногой и ловко уложил парня на лопатки.* Чонгук только и успел, что сдавленно ойкнуть и ошарашенно смотрел в потолок, а где-то наверху отчаянно завыл Намджун: — Есть хоть что-то, что ты не умеешь? — Есть, — спокойно отвечал Тэхён. — Расскажешь? — Нет, конечно, — он подмигнул с явно читаемой издёвкой в глазах и протянул лежачему руку. Чонгука немного повело в сторону при подъёме, но в целом он выглядел бодрячком. — Такое вообще-то на матах нужно делать. Так и до сотрясения недалеко, — пожурил Кима Хосок, работающий здесь персональной мамочкой. — Да мне нормально, — промычал шатающийся из стороны в сторону Чонгук. — А я кстати тхэквондо занимаюсь, я ведь говорил? — Нет, — хором ответили все присутствующие. — Да ладно? Тебе точно говорил, — обратился он к Тэхёну, но тот отрицательно мотнул головой, — а, ой, это было не здесь… — А где это было? — не понял Ким. «В очень-очень непристойном сне, тебе лучше не знать». — Нигде не было. — Сильно ты его приложил, — прокомментировал ситуацию Юнги, отвлёкшийся от планшета. — Мдэ-э, — озадаченно протянул Ким. — Тебе врача не нужно позвать? — с ноткой беспокойства поинтересовался он, придерживая бедолагу за предплечье: того опять повело в сторону от полученной только что «контузии», — Я не думал, что тебя так сильно придавит гравитацией. — Бог ты мой! Неужели я на своём веку умудрился лицезреть, как Ким Тэхён печётся не только о собственной шкуре?! — воскликнул шокированный Намджун, спрыгивая со своей жёрдочки и подбегая к выше упомянутому. — Я помечу этот день красным в календарике. — Как будто у меня месячные начались, а не благородство в жопе заиграло, — брезгливо оттолкнул от себя блондина Тэхён, соблюдая социальную дистанцию. — Мне просто проблемы не нужны, вот и всё, — он оставил Чонгука на произвол судьбы шататься в одиночку и вернулся к себе на кровать, хмуро оглядывая наблюдающую за ним публику. — Кстати, мелкий, тебе английским надо было заниматься. — Ну ма-а-ам! — шутливо протянул Чонгук, неохотно доставая учебники из своего комода. — Я бы сказал, это больше напоминает daddy issues в исполнении Тэхёна, — подметил Хосок. — Нет! — немного обиженно возразил Чонгук. — Это именно то, что я сказал! «Хотя лучше бы это была версия Хосока…» — Молчать! Ребёнок занимается, — остановил дискуссию недоdaddy и швырнул подушкой в буйного Намджуна. — Тебе в первую очередь следует прикрыть форточку! — Сам ты форточка! Нет, ну вот за что нам это мракобесие, я не представляю! Божья кара настигла меня слишком рано, я не успел должным образом нагрешить! — Зато я сейчас успею! — уже даже не скалился, а рычал Тэхён, бесящийся от одного намджунова голоса. — Я дзюдоист! — Хуист! Будь ты хоть борец UFC, я б тебе запросто позвоночник в морской узел скрутил! — Че-е-его-о ты сказал?! — Намджун весь покраснел от негодования и молча открывал рот в попытках подобрать подходящее оскорбление, у которого было бы какое-то основание. — Calm down, паровоз, не задави Каренину, пыхтелка, — Тэхён равнодушно сложил руки за головой и, блаженно улыбаясь, лежал и любовался тем, как живописно хуебесится Намджун. — А ты там чего хихикаешь? — обратился он к наблюдающему за очередной ссорой Чонгуку. — Я что-то не слышу чистую английскую речь, раздающуюся из твоих уст. Чонгук тут же сконфузился и уставился в скучный учебник, вслух зачитывая правило из рамки: хён настоял на практике спикинга.***
На часах было около пяти, палата пустовала. Чонгук только-только вернулся с очередной психотерапии и установления холтера для суточного мониторинга сердцебиения. Для удобства он снял с себя футболку и расправил по всей кровати провода, усаживаясь в центр всего этого безобразия со своей тетрадкой для английского языка. Одноклассники любезно предоставили ему конспекты по новой теме, и тот добросовестно выписывал все правила и примеры, проговаривая некоторые вещи вслух, чтобы потренировать произношение и не разучиться за период госпитализации разговаривать свободно на чужом языке. Всё так бы и продолжалось: тихо, мирно, без происшествий, если бы в палату не вошёл русоволосый (с недавних пор) парень. — Are you still studying? — язвительно спросил Тэхён, перепрыгивая через бортик и приземляясь аккурат возле Чонгука. — Yes, — хмуро отвечал младший, подбирая под себя провода. — So please don’t bother me, — он вымученно улыбнулся и отвернулся от Кима. — I’ll be as quiet as a mouse, — прошептал Тэхён, проводя отросшим ногтем по оголённой спине, отчего Чонгука всего передёрнуло. Присутствие Тэхёна, откровенно говоря, сбивало и не позволяло сосредоточиться на составлении предложений по изученным словам. — When you spend all your mental health on meaningless experiences you will past caring even if there is another world flood around…* Тэхён самозабвенно выцарапывает английские слова на спине парня, вслушиваясь в чужую речь. Чонгук стискивает зубы от жгучей боли в спине, но продолжает мысленно генерировать предложения. — If you don’t consider yourself a vindictive person then you haven’t met someone who would force you to become one.* Только сейчас он разбирает фразу выцарапанную на нежной коже. «Oh, really?» отпечатывается не только на спине, но и на подкорке. В ответ с уст слетает робкое «It is fixable, just be treated», а следом за этим поясницу прожигает жуткой болью, и надолго оставшееся уточнение «Schizophrenia?»***
— То есть он просто взял и сказал тебе свой диагноз? — Чонгук недоверчиво оглядел Намджуна и хмыкнул. — Врёшь. Либо он врет. — F21.3, — последовал уверенный ответ. — Зная Тэхёна, я бы мог предположить, что он интеллектуально над тобой поржал, — всё ещё с сомнением Чонгук достал телефон и принялся гуглить. — Он ещё добавил, что 11 сеансов подряд общался с психиатром, пока тот не поставил наконец диагноз. — Так, закрепи в мозгу, что у нас есть F21.3 и 11. — Зачем нам 11? Хэй, я читал, это псевдоневротическая шизофрения, там суть в том…погоди, зачем ты открыл алфавит? — Вот какой диагноз он тебе назвал, — Чонгук, едва сдерживая смех, показал старшему экран телефона, на котором выстроилось весьма не лицеприятное слово. — Это что значит? — до Намджуна ещё не дошла печальная истина. — Это обычный алфавитный шифр, детская игра. Перебираешь буквы по порядку в алфавите, и собирается слово. U — двадцать первая буква, C — третья, а одиннадцатая — K. — Блин, а ведь это так ему подходило. Это чё получается, этот упырь меня нахуй послал, а я не понял? — Ну типа. Чонгук посмеялся над удачно провёрнутой забавой Тэхёна, но мысль прочно укрепилась в мозгу. Его всё чаще терзали сомнения насчёт диагноза Кима, и навязчивая идея лишь подкреплялась случайным вбросом от старшего. Но ведь человек не признаёт своего диагноза. Почему же Тэхён тогда так упорно намекает на это заболевание? Или он так играет?***
— Ты зачем это делаешь? — внезапно спросил Тэхён, неотрывно наблюдая за тем, как Чонгук что-то печатал в телефоне. — Что? — искренне недоумевал Чонгук, оглядываясь на друзей с немым вопросом на лице, мол, я же вроде ничего не сделал. — Ну вот это, — Тэхён изобразил устрашающий оскал и снова принял классическое выражение «лицо-кирпич». — Ребзя, я такой страшный?! — драматично завопил Чонгук, падая на пол. — Вот же ж мелкий ублюдок, я про улыбку говорил, — он выглядел крайне оскорбленным, и Чонгуку даже стало неловко на мгновение. — Ты вот это вот делаешь своё кроличье, и мне не хочется на тебя орать. — Ну так это же хорошо. — Это очень плохо, ты равновесие в мире смещаешь. Земля не должна терять своих подонков, иначе баланс добра и зла нарушится. — То есть, ты поменяешь своё отношение ко мне? — с надеждой в голосе поинтересовался Чон. — Может быть, а может, нет. А может пошёл ты! — грубо бросил Тэхён и, пулей вылетая из палаты, с грохотом захлопнул дверь. — И что это только что опять было? — нарушил повисшую тишину Намджун. — Судя по всему, у него снова обострение, — меланхолично подметил Хосок, поправляя изящные очки с тонкой оправой на переносице, которые придавали ему деловой вид и пару лет жизни. — Предъявил тупо ни за что! — нашёл повод повозмущаться Намджун. График его маленько сбился, и он не возникал целых сорок минут, поэтому пробелы необходимо восполнить обсёром Тэхёна за глаза. — Скоро Чонгук дышать будет не по фэн-шую, и что тогда? — Тогда всё, — ответил Хосок. — Тогда всё, — подтвердил Намджун, а Чонгук боязливо поджал ноги поближе: истину глаголят. — А как думаете, у него может быть шизофрения? — аккуратно спросил Чонгук, стараясь говорить как можно тише, чтобы, не дай Бог, Тэхён случайно не подслушал их разговор. — Да он припизднутый от головы до пят, у него в заключении страниц пятьдесят под диагнозы выделено! — не унимался блондин, размахивая одной рукой, как будто он не оратор, а сломавшаяся ветряная мельница. — А почему ты это спрашиваешь? — разумно полюбопытствовал Чимин, у которого как по щелчку включилась опция «переживать за Чон Чонгука с новой силой». — Он то спокойно со мной разговаривает, то рычит, иногда какие-то странные фразы вставляет…совершенно не по теме. Я тут же теряюсь. Как вы прикажете мне реагировать, когда он сам начал разговор на тему бельгийских вафель и спросил, умею ли я их готовить, я начал распинаться, как обожал в детстве есть эти самые вафли и как хочу попробовать сделать сам, а он вдруг говорит: «Ты же знал, что Эйфория — тоже диагноз?» — Может, он тебя тактично заткнул? — предположил Сокджин. — Тактично он не умеет, — возразил Намджун. — Есть два стула… — Намджун! — перебил его старший, поднимаясь, чтобы в случае чего дать традиционный подзатыльник. — Я даже не успел договорить! — запротестовал блондин, подрываясь с места и перебегая в противоположный угол. — Уйми свой пыл, Сокджин~и! Иначе мне придётся испортить твоё прелестное личико! — Это кому ты ещё говоришь про пыл?! — Ладно, я молчу! Просто хочу сказать, что, если Тэхёну что-то неинтересно, он всегда просто напрямую говорит «завали громкоговоритель» или «заглохни, радиовещалка», а в этом случае он просто забыл, что вы до этого говорили на другую тему, — с видом всезнающего пояснил Намджун. — Забыл? Но мы говорили об этом буквально пять секунд назад! — Да-да, он там что-то рассказывал про то, что забывает ненужную информацию мгновенно. — Ненужную? — тихо пробормотал Чонгук, задетый до глубины души. Он и сам не понимал, почему его это так волнует, почему он жаждет иного отношения к себе. Чон прекрасно осознавал, что не сможет изменить Тэхёна, и в этом нет ничьей вины, но почему тогда так режет где-то в области грудной клетки? — Ну это же Тэхён, — как будто подтверждая его мысли, воскликнул Намджун, отмахиваясь рукой, мол, что тут поделаешь, — ему никогда не интересны чужие предпочтения и достижения. У него есть отличный спутник по жизни: его непомерное эго, а для других рядышком места уже не осталось. Неожиданно открывшаяся дверь напугала абсолютно всех присутствующих: каждый ожидал увидеть яростного Тэхёна, услышавшего каждое слово и пришедшего мстить, но на деле там была всем известная миниатюрная Таня. — Мальчики, — писклявым голоском позвала всех девушка, — кто тут Мин Юнги? По Юнги было видно, как тот напрягся, поднимая взгляд на русскую медсестру. Он еле заметно кивнул и поднял руку, и Таня, лучезарно улыбнувшись, просеменила к его кровати. — Милый, иди готовиться: сегодня новогодняя ёлка, ты забыл? Ты играешь роль подарочка. Подарочек чуть было не послал девушку на клингонском и едва сдержал уже вырывающееся «йобаный ты блять» в адрес медсестры. — Да, — вымученно улыбается и поднимает свою тушу, — как такое забудешь, — обречённо добавляет Юнги и обессилено плетётся вслед за Таней. — А вы что расселись? — девушка оглядела всех пациентов и махнула рукой в сторону выхода, — Вам особое приглашение? Всё отделение сейчас надевает масочки и топает в нестерильную зону в актовый зал. — Пиздец, что за утренники? — чуть громче нужного возмутился Намджун, и кара Сокджиновская последовала незамедлительно, а от Тани он получил угрожающий жест и смиренно встал с кровати. Хосок поднялся бодрее остальных, потому что ему ещё нужно было переодеть Минсока в мышонка, а следом лениво поплёлся Сокджин, с трудом переставляя ноги. Самым последним выходил Чимин и с немым вопросом во взгляде посмотрел на копошащегося Чонгука. — Иди без меня, я либо попозже подойду, либо останусь. — Что-то случилось? — обеспокоено уточнил Чимин, заглядывая в самую душу друга. — Да что-то голова разболелась, — это было правдой лишь наполовину: с одной стороны, болела она на 5/10, то бишь терпимо, но с неким дискомфортом. С другой — это ведь «утренник», там всегда бывает шумно, так что провоцировать более сильные головные боли вообще не хотелось. Ну и наконец, Чонгук просто хотел побыть наедине со своими мыслями, в полной тишине без всяких раздражающих криков маленьких детей или топота медсестёр в коридорах. — Хорошо, я буду ждать тебя, — улыбнулся розововолосый и побежал догонять остальных парней. Когда Чонгук услышал грохот закрывшейся железной двери, ведущей в нестерильную зону, он тут же встал с налёжанного местечка, чтобы побродить по пустующим коридорам, попинать воображаемое перекати-поле и послушать тихий свист сквозняка, продувавшегося через щели между окнами этого старого здания. Слегка приоткрыв дверь и оглянувшись вокруг, проверяя обстановку, Чонгук неловко переступил порог и сделал пару неуверенных шажков, но, когда понял, что все и вправду ушли, и ближайшие два часа полностью в его распоряжении, то тут же задорно побежал вприпрыжку к столовой, чтобы надыбать там чужую грушу. Только вот его бандитские побуждения пресекли, на ходу перехватывая парня за локоть, отчего у бедняги земля ушла из-под ног, а в голове скворцы оду потолку запели от сильного удара головы об пол. Ну вот, сразу резко до 7/10 показатели взметнулись. Чонгук с трудом сфокусировал взгляд на размытом силуэте, нависающим над ним огромной тёмной скалой. — Т-Тэхён? Это ты? — щурясь то ли от боли, то ли от яркого света, промямлил растерянный Чонгук. — Весело тебе? — сердито пробубнил Ким в ответ. — А что, нравится распространять слухи по отделению, а, мелкий? — В…в каком смысле? — Чонгуку от такого напора хотелось разрыдаться, наплевав на свою гордость и отношение Тэхёна к нему. — Я молчал про тебя и твои наклонности, хотя они абсолютно очевидны. Какого чёрта ты клевещешь на меня? — уже менее сдержанно прорычал Тэхён, хватая младшего за волосы и притягивая ближе к себе. — О чём ты? — Почему на меня так пялятся медсёстры? — шипит в самое ухо, отравляя каждую клеточку своей интонацией, вливая смертельный яд в ушную раковину. — Ты параноик, Тэ… — попытался оправдаться Чонгук, но его лишь сильнее дёрнули за волосы, заставив открыть рот, вырывая полувсхлип-полустон. — Заткнись, блять, — в глазах напротив плескалось кипящее море злобы и страха, — они… они что-то знают, — он оглянулся и перешёл на шёпот, — что-то компрометирующее. Они точно хотят меня убить… — его глаза снова встретились с чонгуковыми. — Ты! — Я? — Чонгук испуганно посмотрел в сторону выхода, молясь, чтобы кто-то сейчас вошёл, забыв по растерянности телефон или маску, но никого так и не появилось. — Ты что-то знаешь! — его глаз задёргался, а зрачки пугающе дрожали. — Я ничего не знаю, клянусь! Даже если б и знал, я — могила, ты же сам понимаешь… — в панике затараторил Чон, отчаянно цепляясь пальчиками за руку старшего, но тот был непреклонен и хватку ничуть не ослабил. — В такие моменты ты мне сильно напоминаешь жертву, — скалится, — и желание сожрать тебя растёт в геометрической прогрессии, — он грубо поднимает скулящего от острой боли в затылке Чонгука и тянет за собой в противоположную от поста и столовой сторону. Чонгук послушно плетётся за Кимом, всхлипывая от досады на собственную слабость, и что-то безостановочно и неразборчиво лепечет. — Тэ… — всхлипывает, — прошу, Тэ… — смаргивает мешающую влагу, — это приступ, Тэ, дыши глубже. Это не ты… — Закрой варежку и будь послушным! — не выдержав, повысил голос Тэхён, подталкивая младшего вперёд, будто бы он каторжник. Чонгук, униженный и оскорбленный таким отношением к себе, молча проглотил обиду и сделал ещё пару неуклюжих шагов в неизвестном ему направлении. — Живее, — рыкнул позади него ненасытный зверь, предвкушающий вкусный ужин, — шевели поршнями! — I bow down to pray, — тихо запел Чонгук себе под нос. Тэхён озадаченно замедлился и принялся вслушиваться в робкое пение младшего. — Что ты там бубнишь себе под нос? Но Чонгук никак не реагировал, не желая прерывать исполнение ни на секунду: он считал своим долгом успокоить Тэхёна, помочь ему избавиться от приступа. — I try to make the worst seem better… — мелодичные звуки насильно прерывают звонкой пощёчиной. Чонгук с грохотом падает на кафель душевой комнаты, расположенной в самом дальнем конце отделения напротив процедурной, где даже лампочки не все работали: это место всегда пустовало, здесь незачем освещение. Чонгук с трудом держится на четвереньках и через силу пытается отползти в дальний угол, но его перехватывают за ногу и тянут обратно. Рука соскальзывает, и парень валится обратно на пол, больно приложившись подбородком: раздаётся сдавленный крик. — Молчать! — доносится до него сквозь заслонившую барабанные перепонки пелену откуда-то сверху приказным тоном. Чонгук сглатывает и прикусывает губу, жмурясь до появления красочных фейерверков перед глазами. — L-lord, show me the way, — дрожащим голосом продолжает Чонгук, не оставляя свои тщетные попытки отбиться от Тэхёна. Ким равнодушно оглядел распластавшегося перед ним парня, который выглядел сейчас настолько жалко, что невольно закрадывалась мысль, убеждающая его приласкать и успокоить. Но её умело блокируют изголодавшиеся демоны, лезущие из каждого уголка лабиринта его мрачной души. Тэхён опускается на корточки и одним рывком переворачивает Чонгука на спину, несильно прикладывая того затылком к холодному полу, выбивая из его лёгких хриплый выдох. — Запретный плод сладок, верно, золотце? — томно шепчет Тэхён с уха на ухо, убирая влажную от пота прядку со лба. — To cut through all his worn out leather, — сквозь звон в ушах продолжал Чонгук. Сейчас это не успокаивало, а только сильнее выбешивало старшего, и он грубо подхватывает Чона за грудки и сваливает безвольную тушу на кушетку. Шевелиться Чонгук не мог, да и не хотел: всё тело пронзала жгучая боль, в черепной коробке громыхал гигантский колокол, провоцируя жуткую пульсирующую боль в висках. Слёзы текли бесконтрольно, мешая произнести хотя бы одно слово — что уж говорить о пении. Через мутную картинку окружающего мира удалось различить удаляющуюся фигуру Тэхёна, затем короткий щелчок — он закрыл их на ключ, и снова свет перекрывают тёмные очертания чужого тела. Робкое «пожалуйста» непроизвольно слетает с пересохших губ, но продолжения не последовало: хищник грубо заламывает руки над головой, скалясь и торжествуя. — Сопротивляйся, так даже интереснее, — шепчет куда-то в ключицу, вдыхая запах пота вперемешку с выступившими капельками крови. Тэхён не даёт Чонгуку открыть рот, плотно прижимает рукой, а тот в ответ стискивает зубы на внутренней стороне ладони и изо всех сил продолжает сопротивляться, ударяя наотмашь куда-то в сторону злобного рычания. — Мразь, — шипит Ким, сталкивая младшего с кушетки и пиная носком тому в живот, — сука, ещё раз покажешь зубки — живым отсюда не уйдёшь, ты меня понял? — наклоняется и поднимает потяжелевшую голову за волосы, заставляя смотреть себе в глаза. В ответ последовал слабый кивок и тихое всхлипывание. — Умничка. Тэхён насильно поднимает Чонгука на ноги и волочит безвольное тело к душу. Чон настороженно посмотрел на Кима, цепляясь за его плечо пальцами, в бреду бормоча просьбы остановиться, но его бессмысленный лепет благополучно проходит мимо ушей. Тэхён ногой отворяет держащуюся на добром слове дверцу в кабинку душа и укладывает Чонгука на ржавый поддон. Чон брезгливо осматривается и пытается подняться, но в тот же миг на грудь приземляется тяжёлая стопа Кима, выбивающая из лёгких остатки воздуха. Он молча настраивает температуру, отрегулировав её до максимально низкой, и включает самый сильный напор. Ледяная струя бьёт словно раскалённое железо по коже. Как бы Чонгук ни старался зажимать рот, у него всё равно вырвался надрывный крик, моментально сходящий на жалобное сипение. Он тяжело дышит и старается ухватиться за бортики поддона, чтобы встать, но все его попытки пресекают на корню. Сквозь собственные крики Чонгук различает тихое «тебе стоит остудить свой пыл». Вся одежда промокла насквозь, а с волос ручьём стекает слегка помутневшая от ржавых труб канализации вода. Тэхён обматывает шлангом осиную талию Чона и тянет его на себя, придерживая дрожащее от холода тело за плечо. Чонгука натурально трясёт, он неосознанно тянется к Киму в поисках тепла, прижимается всем телом, наивно рассчитывая на каплю сострадания. — Сними мокрую одежду, и будет теплее, — «благородно» предложил Тэхён, уже подцепляя пальцами край домашней кофты. Чонгук не сопротивляется, позволяет стянуть с себя верхнюю одежду и устремляет расфокусированный взгляд куда-то за спину Кима, словно ждёт оттуда помощи. Но её по-прежнему нет, и Чонгуку вновь приходится взять всё в свои руки. — I've got a hundred million reasons to walk away, — охрипшим от ледяной воды голосом запел он, всё также смотря куда угодно, только не на Тэхёна. Последний более-менее утихомирился и сейчас лишь невесомо проводит носом по оголённой шее, спускаясь к полюбившимся ему ключицам, параллельно с этим проводя ладонью по торсу. Он сминал гладкую кожу, оставляя на ней алеющие следы, которые на следующий день расцветут багровыми бутонами и стопроцентно будут напоминать о себе при любом, даже самом лёгком прикосновении. — Что ты такой напряжённый? — урчит старший в изгиб шеи, отчего кожа вмиг покрылась крупными мурашками, а по телу пробежал озноб, гораздо более явный, нежели когда его облили с головы до ног ледяной водой. Какой же нелепой казалась эта ситуация: дрожащий не столько от холода, сколько от чужих прикосновений Чонгук стоит наполовину раздетый в полутьме заброшенного душа у чёрта на куличках, осипшим голосом пытается успокоить буйного Тэхёна, которого бросает из крайности в крайность с этими его своеобразными нежностями, плавно (нет) перетекающими в избиение младенцев. Чонгук давно мечтал о внимании, о каких-то более интимных прикосновениях, да что уж там таить: он давно признал свой дебильный диагноз «влюбился в садиста». И это тот самый тип больных, который просто привык жить со своим недугом и никак не старается избавиться от него самостоятельно. Даже наоборот, он специально травит свой организм дополнительно, позволяя язве разрастаться и губить внутренние органы. К слову о язве, тэхёновы шаловливые ручонки ловко сгребли Чонгука в охапку, будто бы он был мешком с картошкой, и Ким без труда пронёс его обратно к кушетке, укладывая на удивление вполне аккуратно…терпимо. — Тебе страшно, золотце? — Чонгук отрицательно мотает головой. — Ты дрожишь от холода? — в ответ раздаётся едва слышимое неуверенное «да». — Тебе страшно, — утверждает Тэхён, сдавливая в руке чужие пальцы до достаточно красноречивого хруста. Чонгук извивается, хнычет, умоляет отпустить руку и кричит, кричит чуть ли не до потери сознания. Больно, страшно, волнительно и от того…забавляет? С губ слетает тихий смешок, затем второй чуть громче, и вот уже парень заливается истерическим смехом, сворачиваясь пополам и плача уже не от боли или страха. Тэхёна вовсе не злит приподнятое настроение своей жертвы, наоборот, раззадоривает, направляет. Он опускается рядом и сдержанно хихикает в чонгуково плечо. — Золотце, с ума поодиночке сходят, ты что творишь? — сквозь смех спрашивает Тэхён. Он не ожидал получить ответа на свой вопрос, поэтому сразу же поднимается и виртуозным движением руки стягивает с Чонгука штаны. Младший удивлённо ойкнул и заинтересованно проследил взглядом за действиями Кима, который, по-видимому, вообще никогда и ни с кем не церемонился: захотел конфетку — съел, захотел Чонгука… А вот что если Чонгук не хочет? И не хочет ли он? А есть ли у него выбор? — Не-не-не, — запаниковал Чонгук, судорожно цепляясь за края кушетки и отодвигаясь от наступающего на него Тэхёна, — я таким не занимаюсь… — Когда-то всё равно начнёшь, — хищно шепчет Ким, перехватывая беглеца за щиколотку, — дёрнешься — выверну. Чонгук был в смятении: с одной стороны, в натуре, часом раньше, часом позже его трахнут — не имеет большого значения. С другой стороны, можно же и без этого обойтись? Остаться на всю жизнь девственником, верить в непорочные чувства и бескорыстную любовь, мечтать об идеале, давно прописанном в воображении Чонгука: та самая приветливая девушка с ласковой улыбкой, знающая себе цену, нелицемерная… Но ближайшие перспективы демонстрировали Чону довольный оскал парня, у которого не все дома, и который конкретно в данную минуту как-то особо не задумывался о непорочности своих чувств, если они вообще были. На какой-то коротенький промежуток времени Чонгуку и вправду показалось, что Тэхёну интересна его личность, что ему просто нравится присутствие младшего, нравится слушать его размеренное дыхание под боком. Просто потому, что Чонгук чувствовал именно это, он посчитал, что Тэхён тоже должен. Ну неужели ему всё это просто показалось? И почему он такой наивный?.. — Зачем тебе это, Тэ? — загнанно шепчет Чонгук, безостановочно оглядываясь, чтобы не свалиться на пол во время своих попыток дать дёру от этого ненасытного животного. — Затем же, зачем и тебе, — Тэхён терпеливо обходит кушетку с другой стороны и припечатывает Чонгука к стене, нависая сверху и заглядывая в блестящие от слёз глаза. — Но я не хочу, — на выдохе шепчет младший, вжимаясь в стену ещё сильнее и жмурясь от отравляющей близости. — Тогда оттолкни меня, — самозабвенно произносит Ким, не ожидая никаких действий со стороны Чона, однако же тот не из робких и инертных рядов боттомов и придерживается своей позиции, строго идя по намеченному плану: Чонгук толкает Тэхёна в тазовую косточку, хотя планировал ударить в живот: сейчас мозжечок вообще отказывается хоть как-то посодействовать и продумывать адекватную траекторию движений. Тэхён пошатнулся, успев ухватиться за открытую дверцу шкафа напротив кушетки, и озлобленно зашипел на юного мятежника. Он впивается ногтями в чужое запястье, заводя руку за спину и нагибая Чонгука, отчего тот снова ударяется лбом о не самую мягкую поверхность кушетки. — Что же, мы повеселимся… — I’ve got a hundred million reasons to walk away, — упрямо возобновил Чонгук дрожащим и сорвавшимся от криков голосом, уже смирившись с неотвратимым. Тэхён благополучно его игнорировал, проводя холодными пальцами от лопатки к пояснице, намеренно надавливая на свежий ушиб, вырывая из Чона жалобный скулёж. — Я же не хочу осквернить тебя, — промурлыкал Тэхён, крепче прижимая чонгукову руку к спине, — или ты хочешь этого? — Нет, пожалуйста, — оживился Чонгук, оглядываясь через плечо в надежде на пощаду. Сосуды во влажных от слёз глазах полопались, что создавало для Тэхёна некую эстетику — эстетику его мальчика со следами зубов на шее, с прокушенными в нескольких местах ключицами, окаймлёнными пёстрыми гематомами и следами чужих тонких пальцев, с синяками на коленках и растрёпанными мокрыми волосами, но в тоже время бойкого, сопротивляющегося, принципиального, гордого… Чонгук нравился Тэхёну тем, что отстаивал свою точку зрения до конца, придерживался изначальной позиции даже с заломанными за спину руками в запертом помещении и с явным преимуществом в силе у Тэхёна. Он будто бы…такой стойкий…будто бы его не сломить. Но это всего лишь «будто бы», не так ли? — Не говори, что ты не понял с самого начала, чего я хочу, — Ким отпускает руку, и та безвольно падает на кушетку. Чонгука знобит, он мечтал бы сейчас забыться, отключиться и ничего не чувствовать: ни морально, ни физически. — Скажи мне что-нибудь, — медлит ещё, тварь. Мингю был прав — Чонгука нагло используют в личных целях, причём всегда и во всём. — Когда твой приступ закончится, даже не смей ко мне прикасаться, — ядовито выплёвывает Чонгук, зная, что тот всё всегда помнит до мельчайших подробностей, — вспоминай всегда этот случай и живи с мыслью, что растоптал чужие чувства. Хотя тебе ведь от этого весело, верно, Тэхён? — с издёвкой спрашивает, намереваясь сбить старшего с толку, но вовсе не спровоцировать на очередную порцию боли. — Верно, золотце, — с этими словами он стягивает с Чона боксеры, фиксируя руки на пояснице, не позволяя младшему даже пальчиком пошевелить. — А ты помни этот случай как самое бесподобное грехопадение в твоей жизни. Болезненный стон окрашивает мрачное помещение, приобретая ясное звучание благодаря шикарной акустике душевой: каждый шорох здесь слышался в разы чётче, и от этого становилось как-то жутко. Чонгук не может точно сказать, что это было: фаланга, целый палец или сразу вся ладонь, но он точно может сказать, что подобного не испытывал никогда. Чонгук также не может быть уверен в том, что использовалось в качестве смазки: он не слышал, чтобы Тэхён что-либо доставал, открывал и выдавливал. Зная Тэхёна, можно предположить, что тот предпочёл по старинке: крякнуть, плюнуть и надёжно склеить скотчем. Ужасно мерзкие действия, безумно смущающие, заставляющие испытывать отвращение к самому себе, но что-то тихонечко нашёптывало Чону: «Какая разница, что делают, главное, кто…» «Нет, это абсолютно безосновательное утверждение, здесь не прослеживается никакой логики, и оправдывать чужие действия не стоит, даже если это… А-а-ах…приятно». — Что я слышу? — раздаётся откуда-то сверху злорадный голосок насильника. — Нравится боль? Хорошо, маленький мазохист, будет тебе боль, море боли. Моя любовь только с таким вкусом. «Л-любовь?..» Тэхён хмыкнул, не услышав никакой реакции на свои слова, и начал сильнее надавливать на тугие девственные стенки. Чонгук хотел продолжить начатую песню, но сейчас в голове бесовскими голосами похабно исполнялась «I like boys», перекрываемое надрывным «I see red», и весь этот коктейль Молотова подрывал головной мозг, заставляя непристойные мысли течь ручьём из ушей, глаз, рта — отовсюду. Изо рта, кстати говоря, течь наиболее чревато, потому что тихое «пожалуйста», прерываемое сбитым шумным дыханием, прозвучало слишком явно. — Пожалуйста, — в бреду повторяет парень, скребя кожаную кушетку ноготками. Кажется, в нём было уже три или четыре пальца: он не отслеживал. — Сформулируй просьбу, мелкий, — рычит Тэхён, наклоняясь к чонгукову лицу, чтобы расслышать переплетающиеся между собой подобия слов. — Отпусти руку, — сквозь призму чувств на выдохе просит Чонгук, пуская последние силы на то, чтобы не свалиться лицом на холодный кафель. Тэхён послушно отпускает руки, позволяя Чону встать в коленно-локтевую, и на мгновение замирает, невольно любуясь младшим. Чонгуку мало. Может, несколько минут назад он и считал наилучшим исходом остаться девственником до конца своих дней, то сейчас он уже плевать хотел, что его до этого несколько раз приложили лицом об пол, облили ледяной водой и сотни раз укусили: он жаждет новых ощущений, неизведанных эмоций. Если его мозг и пытался отвергать Тэхёна, то тело уже давным-давно приняло и теперь благополучно берёт контроль над разумом, заставляя говорить какой-то бред несусветный. — Тэ-э, — Чонгук хнычет, ёрзает, изнывает, сам не зная, чего хочет. Как-то само по себе получается толкаться навстречу пальцам. Как-то само по себе вырывается повторяющееся «пожалуйста». Всё это настолько неправильно, что даже реальным перестаёт казаться в определённый момент. — Я освободил тебе руки, что ты хочешь сейчас? — мягко спрашивает Тэхён, убирая свободной рукой выбившуюся прядку с глаз. — Ещё, — вырывается непроизвольно. — Что ещё? — издевается. Чонгуку сложно говорить связанным текстом: он вообще-то не прочь сейчас просто отдаться чувствам, которые он испытывает впервые, и которые срывают башню этой неизвестностью, этой необузданной стихией. Он не знает, прошёл ли у Тэхёна приступ, что он вдруг внезапно стал таким нежным, или это такая игра, которая вот-вот перейдёт во что-то грубое и унизительное, но по грани ходить интересно. Интересно с Тэхёном — любому другому Чонгук не позволил бы. — Блять, если сам повеселиться хочешь, так дай и другим тоже! — не сдерживается Чонгук, даже не пытаясь подбирать выражения. — Ненавижу тебя, честное слово! Тэхён смеётся, после чего со всей дури шлёпает по молочной бархатной коже, заставляя Чонгука вскрикнуть и прикусить ребро ладони, роняя на неё редкие крупинки слёз. — Не лги, — зарывается рукой в непослушные растрёпанные волосы и слегка оттягивает на себя, — ты меня любишь. Он больше не медлит и, убрав с тёмной макушки ладонь, проводит ею зигзагами линию к поясничным ямочкам, намеренно останавливаясь на них и слегка надавливая. Помогая себе второй рукой, Тэхён также медлительно раздвигает половинки, наслаждаясь отдачей со стороны Чонгука: он послушно выпячивает попу, направляемый своими животными инстинктами, а не здравым мышлением, скулит в предвкушении чего-то большего, шепчет в бреду какие-то глупости, позабыв о пении напрочь. Из головы вылетел даже факт пребывания в больнице, а присутствие персонала вообще ушло на дальний план. Тэхён входит предсказуемо грубо, без предупреждения и практически на всю длину, возвращая Чона обратно с его блаженной планеты с тягучей речкой удовольствия и сыпучими песками наслаждения. Он несдержанно ругается и оборачивается назад, смотря с немым укором на Тэхёна. Тот лишь ухмыляется и продолжает движение, доводя действие до конца, периодически поглядывая на реакцию Чонгука. — Золотце, — окликнул младшего Ким, довольно ухмыляясь, когда на него устремляются заслонённые пеленой возбуждения глаза, — спой мне. — Т-ты…ах…ты издеваешься? — прикладывая все усилия, бормочет Чонгук, собирая остатки самообладания, впиваясь ногтями в ладонь и оставляя на ней красные и в некоторых местах кровоточащие следы. — Ты вроде пел Леди Гагу. Необычный выбор, — длинные пальцы сильнее сжимают бёдра, придвигая к себе ещё плотнее, входя до основания и выбивая из Чонгука остатки сил, благодаря которым тот ещё как-то держался в не самой удобной позе на не самой удобной кушетке. — Ну куда ты валишься? — ворчит Тэхён, придерживая младшего за талию, не оставляя и сантиметра пространства между телами. Неожиданно для Чонгука Тэхён вышел целиком, и в мыслях голоса разделились на два клана: первый торжествовал и праздновал освобождение, а второй огорчённо собрал свои салфеточки и кремики, застегнул ширинки и сложил руки на стол. Но уже спустя мгновение оба клана взорвало мощнейшим динамитом, потому что Тэхён резко вошёл снова, не щадя нервные окончания и тугие изнывающие стенки. — Как же ж…в тебе тесно, — шипит над ухом Ким, проводя рукой выше, касаясь пальцами сосков. И вот тут нет уж, увольте: Чонгук не планировал показывать сегодня свою слабость перед этим животным — его обстоятельства вынуждают. И если самому Чону стон показался приемлемым, то любой другой, кто его услышит, абсолютно точно засмущается и прикроет уши, чтобы не согрешить лишний раз. Тэхён тоже оценил и потому сжал находку кладоискателя ещё раз, впитывая каждой клеточкой разгорячённого тела короткие стоны. — Как насчёт найти все твои эрогенные зоны, м? — Н-нет, не надо, — сбивчиво шепчет Чонгук, стараясь не акцентировать внимание на раскалывающейся голове и разрывающемся нутре. Вообще-то он ожидал больше приятных ощущений: начало было довольно многообещающим, в отличии от его продолжения. Когда Тэхёну надоело развлекаться с чужими сосками, он осторожно лизнул на пробу участок кожи между лопатками, отчего Чонгук с шумом вдохнул воздух носом: либо Тэхён так умело находит все его слабые места, либо он сам по себе одна большая ходячая эрогенная зона, что было бы крайне неудобно в сложившейся ситуации. Тем временем Тэхён постепенно наращивал темп, и для Чонгука было действительно загадкой, почему тот просто не взял его сразу резко, грубо и до конца. «Ах, ну да, собственный комфорт. Как же это я запамятовал…» — саркастично подметил про себя Чонгук. Чонгук был наслышан о том, какое это светлое чувство, сколько наслаждения люди получают в процессе, читал про какую-то «волшебную негу, окутывающую всё тело», ему множество раз твердила бабушка о том, что интимная близость — высший уровень доверия между людьми, и поэтому следует тщательно выбирать партнёра. Некоторые его «бывалые» друзья уверяли парня в том, что первый раз вообще не должен происходить по пьяне с левым человеком, как это частенько случается на различных вписках или клубах. Говорили, что всё должно пройти спокойно, без геройства и воображения, будто ты порно-звезда со стажем. Сейчас же Чонгук наблюдает полное несоответствие своих представлений и реальной картинки мира: все эти хлюпающие звуки какие-то слишком пошлые, тяжёлое дыхание слишком давит, редкие приглушённые стоны смущают до алеющих кончиков ушей. Сильнее всего его пугало только непреодолимое желание просить большего, буквально молить о том, чтобы всё то же самое, только быстрее, грубее, глубже… Совесть, гордость и здравый смысл нервно курили в сторонке, наблюдая за тем, как похоть нагло взяла контроль над организмом и теперь подкидывает дровишек в бушующее пламя, изредка посылая сигналы в речевой центр мозга, чтобы произнести ещё парочку бессмысленных слов, которые никто из парней уже не отслеживали. — Прошу, — несдержанно скулит Чонгук, делая через раз особенно глубокие вдохи. — Чонгук, уже поздно, чтобы останавливаться. О чём ты просишь? — рыкнул Тэхён и резче толкнулся под другим углом, вовремя обнаруживая заветный комок нервов. У Чонгука был целый монолог в голове подготовлен: начиная с торжественного вступления с фразой «вообще-то насиловать людей нехорошо», плавно перетекающим в разбор всех плюсов и минусов данного процесса с подытоживающей фразой «а хотя похуй, только давай глубже, да, да, вот там», но планам суждено рушиться, особенно в случае Чонгука, поэтому подытоживающая фраза заменила все предыдущие стадии, причём только её последняя часть. Тэхёну не нужно повторять дважды и отправлять письмо с точными координатами простаты: чай не маленький — сам всё понял и намеренно вышел целиком, чтобы снова выбить из Чона дух и ещё парочку грязных фразочек. — Я правильно тебя понял? — тяжело дыша, уточнил Ким, прибивая Чонгука к земле словно гравитация астронавта после длительного полёта. — Да-а-а, ещё, пожалуйста, быстрее. Чонгуку рассказывал его знакомый Джехён, будучи геем со стажем, о том, как в первый раз всё проходит ужасно неловко, некомфортно, больно и медленно — не сам процесс, а именно подготовительный этап. Оба смотрят друг на друга в растерянности, переспрашивают, правильно ли они всё делают, хотя оба являются девственниками, заботятся о комфорте друг друга, делают больно и теряются ещё сильнее, потом забываются в накрывших совершенно внезапно чувствах и довольно быстро кончают. Да, рассказ Джехёна был наполнен неловкостями до краёв. Парень жутко краснел, рассказывая о своё первом опыте, но он доверял Чонгуку, зная, что ему можно открыться и быть уверенным на сто процентов, что его выслушают, дадут дельный совет и обязательно сохранят тайну. А Чонгук держал эту мысль в голове, размышляя над тем, как же пройдёт его первый раз. Была ли боль? Конечно, хоть отбавляй: такая себе экзекуция, истинная садомаза в стиле Ким Тэхёна. Была ли неловкость? А как же? Слышать это противное «чавканье», шлепки тел друг о друга, ощущать в себе чужие пальцы, да что там пальцы, член! Самому издавать такие непристойные стоны, просить ещё, несмотря на боль… И только потом приходит осознание, что именно боль — та самая постоянная, без которой уравнение теряет свой смысл. Всё это сбивало с толку, но в то же время заставляло ощущать эту связь особенной. В какой-то момент Чонгуку показалось, что чуть ниже живота вот-вот сойдёт лавина. О да, Джехён рассказывал о том, как сильно накрывает, как после этого дрожит всё тело, а ноги подкашиваются, перед глазами звёздочки, а в голове туманность Андромеды заполоняет всё пространство. Но Чонгук не осмеливался помочь себе. Почему-то несмотря на всё произошедшее ему было до жути стеснительно касаться себя, ласкать на глазах у Тэхёна, который, на минуточку, всё это время втрахивал его в больничную кушетку. Тело начало трясти, локоть то и дело соскакивал, и Чонгук с силой прикладывался подбородком о твёрдую поверхность. Он находился на грани: разрядка была так близко и одновременно казалась такой недосягаемой, что хотелось отрезать себе нижнюю половину тела и не мучать себя этой сладкой пыткой. Несмотря на опасения, уже спустя несколько секунд Чонгука накрывает мощнейшей волной оргазма. На мгновение показалось, что мир смолк, произошёл ядерный взрыв, и все вокруг оглохли. Единственное, что отслеживалось прекрасно — это ток крови и гулкое сердцебиение, из-за которого создавалось впечатление, что сердце сейчас раскрошит все рёбра и вытеснит внутренние органы: настолько сильно оно билось. Всё тело обмякло, а по внутренней стороне бедра текло чужое семя: Тэхён тоже уже успел кончить. Неизвестно, сколько он пробыл в таком состоянии. Для Чонгука это было соизмеримо с целой отдельной жизнью в каком-то блаженно-утомлённом состоянии. И только отойдя от состояния дичайшей эйфории, Чонгук понял, что по щекам бесконтрольно текут слёзы: его осквернили, использовали в своих корыстных целях, обтёрлись об его душу. «Но ведь это было во время приступа…» Всё равно больно. Больно так, как Чонгук не любит. Такую боль он не приемлет никогда и ни с кем. — I’ve got a hundred million reasons to walk away, — ослабшим голосом пропел вымотанный Чонгук, соскальзывая на холодный кафель, прижимаясь к нему разгорячённым телом. Рядом валится такой же обмякший Тэхён и…плачет? Смотрит так пристально, заискивающе, будто ищет ответ не неозвученный вопрос. В глазах явно отслеживается страх и грусть. — But baby, I just need one good one to stay, — заканчивает он, виновато касаясь чонгукова плеча. — Отпустило? — уточняет Чонгук, вытирая влажную дорожку слёз на щеке. — Я… — Тэхён и вправду казался сейчас загнанным в угол маленьком зверьком, — да, отпустило. — Тогда не смей меня касаться, — холодно отвечает младший, смахивая чужую руку с плеча.