***
Единственное, что помнил Какаши, возвращаясь в деревню — а точнее её остатки — это последние слова Обито, и прижимающихся к сердцу учеников. Вечное Цукиеми спало, богиня Ооцуцуки запечатана, враги повержены, и так далее и тому подобное. Но бесконечный поток мыслей не покидал Хатаке. Как и головная боль. Прошло всего пару дней после окончания Великой Войны, а его до сих пор поражали боли. Хатаке списал непрекращающиеся, пока что, как он думал, спазмы на шок и элементарную усталость. Слишком много событий произошли за пару дней. Слишком. Вот мозг Какаши и не справился с такой ношей, как он считал. «И ведь корень всех событий таился в далёком прошлом… одна небольшая деталь могла бы не позволить всему этому случиться» Единственное, чего хотелось ему по-настоящему, так это теплого, расслабляющего душа в своей неуютной, одинокой квартирке. Тяжёлыми шагами он ступал по порожкам комнаты, не обращая внимания на всё окружающее. Он видел четкую цель. Ничего более. Его ноги и путь до двери ванной комнаты. Какаши всегда был чистоплотным человеком, но наплевав на всё, он ступал, стягивая с себя верхнюю, пропахшую войной и кровью товарищей жилетку. «Надо сжечь эту одежду» Он снимал остатки одежды, если это ещё можно было таковым называть, и направлялся в неожиданно длинный путь до ванной. А раньше квартира казалась ему не такой большой. Некоторые остатки ткани прилипли к засохшим ранам и с тягучей болью отрывались от приросшей к ним кожи. Какаши стиснул зубы от неприятных ощущений, о чём позже пожалел, ведь с этим действом пришла новая головная боль. Наконец избавившись от всей одежды и бинтов, что покрывали его тело, шиноби зашёл в душевую кабину, томно вздохнув от спавшего напряжения. Мужчина повернул кран в сторону горячей воды и тут же почувствовал прилив тепла и релакса. Горячие капли стекали по его сальным седым волосам, оставляя грязную дорожку по всему израненному телу. Прибавив больше напора воды, шиноби почувствовал неприятную, щиплющую все его открытые и не открытые раны и порезы, боль. Он скривился. Кажется, именно это чувство и описывало всю жизнь шиноби. Ты возвращаешься с миссии, уставший, ни о чем кроме ванной не думающий, и наслаждаешься одной только струей воды, стекающей по тебе. И ничего тебе более не надо. Оперевшись обеим руками о стенку кабины, Хатаке с трудом предпринимал попытки освободить своё сознание от ненужных ему в данный момент мыслей. Кажется, всё было тщетно. Береги его… Всплывший в разуме голос ещё юного, ныне навсегда мёртвого друга, опять тяготил сердце Хатаке. Иногда, в такие моменты ему действительно хотелось покончить жизнь самоубийством. Но старая обида на отца не позволяла ему — и кажется, что только она — совершить этого. В такие моменты, он действительно понимал поступок Сакумо Хатаке. В такие моменты, он понимал, как сложно было справляться с тяжелым, будто непосильным эмоциональным грузом. В такие моменты он понимал отца. В эти ужасные моменты он прощал его поступок. Какаши не знает точно, сколько он уже находится под горячей струей и думает о жизни. Хотя, это действительно мало его заботило сейчас. Плевать. Час, два, день. Он никуда не торопился. Чувствуя себя варённым куском мяса, что добавят в карри, он всё же вышел из душевой кабины. Мужчина взглянул в свое отражение, замечая все новые шрамы на теле, которые теперь будут преследовать его вместе с воспоминаниями каждый день, пока не умрёт. Вот на всем туловище огромный шрам в форме креста, вот ещё один вдоль всего бедра, вот на плече красуются ещё несколько крестов, а вот следы собственного чидори на запястьях, точно молния ударила. Мужчине казалось, что от его кожи уже мало чего осталось — сплошные шрамы. Нацепив полотенце на бедра, он подошёл к туалетному столику, дабы освежить голову холодной бодрящей водой. Умывшись, Какаши внимательно взглянул в слегка запотевшее от его ванных процедур зеркало. Он видел лишь красивое лицо мужчины, напоминавшего ему отца, которого презирал половину жизни. Лицо, в которое редко сам смотрел, ненавидя этого человека с седой как пепел шевелюрой. Двумя пальцами он прошелся по шершавому шраму пересекающему половину его лица, задевая нижнее и верхнее веко. Отчего глаз казался несколько кривым. С каждым тронутым участком этого злополучного шрама, Хатаке вспоминал тот день. Те слова и те поступки. Он вгляделся в свои глаза: родные, настоящие, серые как облако глаза. Никакого проклятого шарингана. Никакого Обито с его проклятым глазом и идеей об идеальном мире. Я дарю тебе… свой шаринган… «Чертов Учиха со своим чертовым глазом. Чертов шаринган. Решил поиграть в героя и погрузил мир в иллюзию. Циник. Эгоист. Идиот, который называл себя Обито. Наконец я избавлюсь от этой ноши… Наконец…» Какаши странно ухмыльнулся собственному отражению, или скорее мыслям в голове. Непонятный оскал не сходил с лица мужчины, пока резкая сильнейшая головная боль не поразила его. Всё внутри будто кривилось и завязывалось в тугие узлы, внутренности словно перемешивались. Но ничто это не было сравнимо с той болью, что внезапным выстрелом отдала ему в голову. Он скривился пополам, ощущая нежданные порывы рвоты. Было больно. В легких будто стекла, как и в желудке. И особенно в голове. Словно его скелет внутри разбился на тысячи острых осколков. И ему приходилось выталкивать из себя все эти осколки. Знатно проблевавшись кровью и кишками прямо на раковину, Какаши услышал треск камня. Обернувшись на появившийся звук, его глазам предстало активированное чидори. Он не понял, когда успел активировать технику, но и развеивать её не торопился, вновь оскалившись своему отражению в собственной крови. «Что со мной»***
После непонятного для себя инцидента в ванной, Какаши решил, что сон будет самым лучшим и логичным вариантом в данной ситуации. Хатаке подумал, что принять болеутоляющие не будет лишним в его случае, и не ошибся. Действительно помогло, но не так, чтобы мужчина с облегчением вздохнул. Этого хватило, чтобы спокойно лечь вздремнуть и не кривиться от боли. Натянув на себя вещь поудобнее, он свалился в диван, точно бревно в технике подмены. Веки казались невероятно тяжелыми, а пульсирующая боль в висках ушла на задний план. Глаза постепенно закрывались, пока мужчину не погрузило в сон. Ка-каши… Какаши! Какаши! Окровавленное, бледное, полумертвое девичье лицо, которое он надеялся больше никогда не увидеть вновь явилось перед ним в свете молнии тысячи птиц. Он не может. Он не готов. Не готов переживать эти кошмары заново. Какаши-кун… Рин смотрела на него с улыбкой и мёртвыми глазами. Она тянулась к нему в объятья, в то время как его рука вновь не заискрилась молниями и он не почувствовал биение пока ещё живого сердца. Образ бывшей сокомандницы сменился иным призраком прошлого. Обито смотрел на него, будто пожирая взглядом. Этот мир прогнил, Какаши… Ты прогнил! Кошмары продолжали преследовать его, будто собственная тень. Он не готов переживать это всё вновь и вновь. Но и не спать этой ночью он будет не в состоянии. Прекрасно понимает, не поспит — кончится прямо на месте. Этой ночью Какаши принял решение погрузиться в свои самые страшные кошмары. Кажется, что выбрал меньшее зло. Только кажется… «Соберись, Хатаке. Ты не единственный, кто пострадал после войны. Есть случаи и похуже твоего…»***
Встать ранним утром раньше не казалось Какаши чем-то особенным или сложным. Но сегодняшнее утро было иным. Проведя всю ночь в кошмарах и поту, он едва ли поднял веки. От гнетущей глаза яркости, Какаши сжал виски, дабы хоть как-то избавиться от боли. Он не хотел выходить из нелюбимого дома, в кои-то веки. Не сегодня. Вся деревня знала, какой сегодня день. Как же он надеялся вновь не надевать на себя чёрную, поминальную одежду. Но долг зовёт. Каждое движение давалось ему с трудом, всё сразу отдавалось в голове. Нацепив на себя повязку с символом Конохагакуре, он по привычке прикрыл ей левый глаз. Что сказать, зрение само уже адаптировалось видеть мир одним глазом за столько лет. Путь до нужного места не занял у него много времени, и опаздывать как-то не сильно хотелось. Каждый шаг отзывался звоном в ушах и голове, когда же это кончится? Благо солнце сегодня скрылось за облаками, так что глаза Хатаке могли отдохнуть. По пути Какаши чуть не растоптал прохожих гражданских детишек, не замечая за собой ничего. «А закрыл ли я квартиру…» Кладбище шиноби. Слишком много плит и имён. Настоящее кладбище шиноби. Сплошные следы прошедшей войны. Гражданские. Шиноби. Бывшие преступники. Все собрались здесь сегодня, чтобы почтить память ушедшим на войне родным и близким. Какаши не замечает конкретных деталей или чего-то особенного, ничего. Ему кажется, что он растерял свою внимательность прошлой ночью. Вот рядом с ним Гай, чуть поодаль Наруто с кланом Хьюга. А по центру, там где должен стоять главный человек деревни, была Тсунаде. Пятая что-то неразборчиво — для Какаши — говорила про смерть, жизнь, память, героев и прочее. Стандартные «воодушевляющие» поплакать речи. Но Хатаке не слушал ее. Его внимание даже ни к чему не было приковано, он не пытался найти учеников глазом, абсолютно ничего. Но наконец выйдя из своего «транса», он заметил что Гай отсутствовал. Найдя друга возле могильной плиты Неджи Хьюга, ему предстала странная картина: он никогда прежде не видел, как Майто плачет. Это действительно было для него редким и запоминающимся зрелищем. Возможно, его чувства можно понять, хотя… «Это невероятная боль потери. Хоронить ученика, который был под твоей ответственностью… Интересно, это ли чувствовал Минато в своё время, когда лишился двух учеников? Хотя по лицу этого вечно вальяжного и снисходительного человека и не скажешь, что он что-то испытывал тогда. Не знаю, насколько тяжело Гаю сейчас, но… Я рад, что не испытываю подобных чувств. Искренне рад, что не стою сейчас здесь возле плиты и не оплакиваю ученика. Я рад этому. Прости, Гай…» Как прошла остальная часть мероприятия Какаши очень скудно помнит. Помнит лишь то, как спустя время к нему подбежала его бедоносная троица учеников вся в слезах. Он помнит отрывками, как солнечный мальчик Узумаки вытер слезы и пригласил команду в Ичираку. Кажется, Сакура тоже предлагала что-то… или Саске…он окончательно запутался, когда почувствовал очередной прилив тошноты. «Опять…»***
Спустя пару тяжёлых для Какаши дней, его всё же вывели в свет как и обещали. Наруто ворвался в его дом неожиданно, с криками и воплями, впрочем как и всегда. Кажется, Какаши чуть не умер от таких громких звуков. — Какаши-сенсей, вставайте! Пойдём в Ичираку! Вы дали согласие, тем более мы полным составом давно так не сидели, — воодушевлено орал Наруто, — Ну же, давайте даттебайо! Там Сакура-чан и Саске уже ждут Вас. — Наруто… — умоляюще злобно промолвил Хатаке, — прошу тебя, не ори. Идите без меня, спиногрызы. Но возмущения Хатаке не были приняты во внимание. Шагая по, как назло яркой и солнечной деревне, команда номер семь — в полном старом её составе — мирно направлялась в обожаемую Узумаки забегаловку. Но Какаши честно было плевать на это. Боли не покидали его уже который день, он стал раздражительнее обычного; Он не слышал даже впереди идущих учеников, только смешанный шум. Кажется, Наруто опять говорил больше всех и его болтовню подхватили другие, даже Учиха встревал в диалоги. Какаши не особо видел окружающий мир: всё было таким мыльным и смешанным. Команда прошла мимо агрессивно что-то обсуждающих гражданских. И, кажется, один из них злобно указывал на Хатаке. — Не слушайте его, Какаши-сенсей. Этот идиот ничего не знает! — начал было Узумаки. — Он прав… сенсей, не обращайте внимания, — поддержала его Сакура. «Интересно, что он сказал?» — Кстати, бабуля Пятая просила заскочить к ней, как только освободимся. Апатично просидев всю их «встречу» в Ичираку, Какаши почувствовал себя занозой и старым ворчуном. Даже Учиха вёл себя дружелюбнее. И всё же, он рад, что они вновь вместе. Последний раз они сидели тут несколько лет назад, когда ещё зелёные вышли с академии на попечение Какаши. Эти воспоминания заставили приулыбнуться мужчину под маской.***
Дойдя до полуразрушенной резиденции Хокаге, Хатаке подумал о том, что сейчас, зайди он к Пятой в кабинет, его несчастная нервная система рассыплется в пух и прах. — Я заждалась, — строго вымолвила она прямо с порога. — Так Вы же сказали, как только время буде… — не успел закончить Наруто, как его заткнули. — Это означало «живо»! — хлопнула она по и так неустойчивому столу. — Шизуне, закажи новый. Так вот, — прокашлялась она. — Наруто, ты уже готов к операции? Сакура, нужна будет помощь в больнице. Сама прекрасно понимаешь, какой приток пациентов будет сейчас. — Да, Тсунаде-сама. — Учиха… не нравится мне всё это, но, думаю, ты знаешь, о чём пойдет речь. Хотя заранее хочу сказать тебе: я не сильно противилась, и даже поддерживаю это решение. — Слушаю. Пока все вальяжно выслушивали приказы Пятой, Какаши успел удобно расположиться на диванчике, отмечая, что боль в голове подозрительно стихла, хотя его паршивого состояния это не отменяло. — Псс… Шизуне, будь добра, принеси мне воды, — шептал он. — Какаши-сан, право слово, не наглейте! Вы ещё пока не Хокаге. Эти слова насторожили Хатаке. Сильно. — Каге других стран приняли решение заточить тебя в тюрьму, строгий режим и прочее. Я не отказалась, — продолжила Пятая. — Побудешь в темнице, чисто для формальностей. А дальше решим, что с тобой делать. — Понимаю, — коротко и ясно, плюс ещё и безэмоционально, на что Сенджу кивнула. — Хатаке! — крикнула она так, что тот пожалел о своем существовании. — Встал с дивана, у тебя будет миссия. После войны осталось очень много незащищенных деревень и желающих их «поработить». А ещё, ты будешь мотаться из страны в страну, по политическим соображениям. Можешь позже взять Наруто с собой. Мне нужна твоя дипломатическая сторона и твои навыки Анбу. Есть конкретная цель. Необходимо устранить. Думаю, ты в состоянии это сделать, мне нужен сильнейший, — не замолкала, как казалось Какаши она. После её диалогов он вновь почувствовал новые спазмы и сильное давление в голове. Хотелось что-то в грубой форме ответить ей, мол, извиняйте, не в состоянии. — Может мне ещё бунтовщиков устранить? — презренно пригляделся он. Впервые за последнее время он чётко увидел её лицо. Да, Тсунаде выглядела не самым лучшим образом. Кажется, это коснулось всех. Тем более, ей досталось не меньше, чем самому Какаши. Однако свой боевой вид она сохраняла, даже раздавая приказы за старым, дряхлым столом. — Было бы неплохо. После войны стало очень много противников идеологии Воли Огня. И тебя, кстати, тоже. Я бы сказала в частности, — Хатаке вопросительно посмотрел на нее. — Многие начали бунтовать против тебя, как зачинщика войны. И мног… «Я? Война… из-за меня? Все прошедшие и продолжающиеся конфликты — из-за меня?» Ты позволил Рин умереть! Ты убил Рин. Это из-за тебя мы оказались в той пещере. Из-за тебя я попал к Мадаре. Минато-сенсей погиб по твоей вине. По твоей вине его сын вырос ненавистным всеми монстром. — Не я все это начал. Я отпустил это. Если бы ты не убил Рин, ничего бы не произошло. — Нет. Сотни и тысячи погибли по твоей вине. Не Мадара был виноват во всех смертях. Ты. — Нет… «Если бы этот ублюдок ничего не сделал в прошлом, мы все были бы живы и здоровы! И этого убийцу нам хотят поставить на пост Хокаге? Ни за что!» — кричал незнакомец. Все неуслышанные им за все эти дни голоса с треском отзывались сейчас в голове. Каждый голос, каждый звук. Голоса перемешались. Осознание того, что всё то, что произошло за последние двадцать лет — из-за него. Из-за его ошибок. Из-за его жизни. Это убивало, истерзало душу. Как и пришедший вновь голос Рин и Обито. Кажется, будто во рту образовалась пена, а дышать становилось во сто крат тяжелее. Какаши с силой схватился за голову и опустился на пол. — Нет!.. Крикнул он, прежде чем потерять сознание. Находящиеся в помещении люди со страхом наблюдали за Хатаке, ведь в его правом, не скрытом повязкой глазу отразилось то проклятье, от которого он надеялся избавиться. — Это же… — Шаринган.