За мной, читатель! Кто сказал тебе,
то нет на свете настоящей, вечной,
верной любви? Да отрежут лгуну
его гнусный язык! За мной, мой
читатель, и только за мной, и я
покажу тебе такую любовь.
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Беллатриса очнулась от чувства невыносимой непреходящей боли и не могла даже понять, что стало ее источником и причиной. Было ощущение одновременно как будто от глубоких колотых ран и от обжигающего пламени. Она попробовала открыть глаза, но тут же снова зажмурилась, ибо что-то нестерпимо слепило их. Колдунья с трудом повернулась на бок, поднялась на колени, хотя каждое малейшее движение причиняло муку, и увидела, что сидит на чем-то белом, но эту поверхность нельзя было ощутить рукой. Женщина оглядела себя и ужаснулась. Изящные кисти смуглых рук были все в крови, которая текла из глубоких порезов и капала прямо ей под ноги. На груди и на голове тоже были очень болезненные раны, так что и длинные волосы, и черное платье пропитались алой липкой жидкостью столь сильно, что уже не могли ничего впитать, и красная субстанция просто стекала с них. Беллатриса видела, что это кровь и, несмотря на боль, удивлялась, как можно столько терять и терять ее и при этом не лишиться чувств. Наконец, она решилась поднять голову, а сделав это, поняла, что так сильно жгло ее тело. Прямо перед собой Белла увидела людей. Много людей. Кого-то ведьма хорошо знала, других лишь смутно припоминала, но тут же осознала, что все они погибли от ее руки. Именно они являлись ей в ночных кошмарах, а теперь сны претворились в жуткую реальность. Это те самые убитые звали ее к себе, стоя на другом берегу реки, и еще когда она была жива, протягивали к ней руки. Сейчас они были совсем рядом, но до Беллатрисы не дотрагивались, потому как на их лицах читалось такое отвращение, какого ей еще не доводилось встречать. Но хуже всего было даже не это. Хуже всего было видеть их глаза. Гневные, полные укоризны, опаляющие пламенем. И никуда нельзя было деться от их осуждающих взглядов, прожигающих насквозь. Губы погибших шевелились, и все голоса сливались в оглушающий хор, в котором звучал один лишь страшный вопрос: «Почему? Почему ты нас убила? Что мы тебе сделали? Это наша кровь на твоих руках. Зачем ты ее пролила?». А Беллатрисе нечего было сказать, потому как эта кровь ничем не отличалась от ее собственной: такая же красная. Это был ад. Никакая сила не могла заставить ее посмотреть на своих жертв, невозможно было видеть их и не сгорать при этом от огромного стыда. Глаза Беллатрисы просто растворялись в слезах при встрече с их жгучими взглядами. Но странно, когда глаза ведьмы начинали блестеть, гнев и ярость жертв немного уменьшились, словно чуть-чуть приугасли. А на тех местах, куда падали ее слезы, на руках, на груди, раны немного успокаивались, кровоточили меньше. Неизвестно сколько времени все продолжалось, но это сейчас было неважно, так как конца этим мукам все равно не предвиделось. Неожиданно перед Беллатрисой предстал еще один человек. Это был старик с длинной белой бородой и одетый в белую мантию, которая слегка светилась. Взгляд его был хоть и строгий, но не гневный, и ведьме даже показалось, что в нем есть и толика сочувствия. Она сразу узнала покойного директора Хогвартса. — Вы, профессор? — изумленно прошептала колдунья. — Да, это я, мисс Беллатриса, — отвечал Альбус Дамблдор таким тоном, как будто обращался к провинившейся ученице. — Давно вы меня так не называли, прямо как нашкодившая школьница, попавшаяся на месте преступления, — слегка усмехнулся директор. Разговаривать с Дамблдором было все же легче, чем слушать своих жертв, и ведьма тихо спросила: — Зачем вы пришли? Что вам нужно от меня? — О, нет, мне от вас ничего не нужно, мисс Беллатриса, — спокойно пожал плечами директор. — Но я должен задать вам один очень важный вопрос. — Говорите! — взмолилась Белла. — Сначала вам предстоит кое-что увидеть. Следуйте за мной. — И старец поманил волшебницу за собой. Оглядевшись, Беллатриса только теперь поняла, где все это время находилась. Не узнать это место было невозможно, ибо любой чародей волшебной Британии побывал здесь как минимум не один десяток раз. Это была платформа 9 и ¾ вокзала Кингс-кросс, с которой всегда отходил алый паровоз Хогвартс-экспресс. Сейчас она была совершенно пустой. Дамблдор привел Беллатрису на другой конец платформы и остановился. — Посмотрите на это! — велел профессор и указал рукой на стул, из-под которого доносились какие-то странные звуки, похожие на жалобное хныканье. Беллатриса заглянула под стул, и ее глазам открылось безрадостное зрелище: странное существо, напоминающее младенца, но со старческим лицом и грубой ободранной кожей, беспомощно шевелило уродливыми ручками и ножками, жалобно поскуливая, явно нуждаясь в утешении и не находя его. Дамблдор и невинные люди, загубленные Беллатрисой, смотрели на него с гримасой брезгливого отвращения на лице. Но чародейке оно показалось знакомым и странно родным. Ей одной было жаль это изувеченное и отвратительное создание, которому, как она понимала, приходится намного хуже, чем ей. — Узнаете? — спросил Дамблдор. Беллатриса только кивнула. Ну, конечно, она узнала. Еще бы ей не узнать, но не глазами, а сердцем узнала. Белла протянула руку, тихонько погладила уродца, и горячие слезы снова потекли из ее темно-карих глаз. Они падали прямо на его маленькое тельце, и существо стало затихать от того, что боль его облегчилась, как будто раны намазали целебным бальзамом. Чахлый младенец словно почуял, что тот, кто сейчас находится рядом с ним может облегчить страдания, и потому ухватился слабыми ручонками за ласкающую его руку, как бы умоляя не покидать. — Вы ведь поняли, кто перед вами, мисс Беллатриса, не так ли? Что же скажете? — спросил профессор, глядя на нее долгим внимательным взглядом. — Можно ли что-нибудь сделать? — плача, спросила Белла. — Нет, — твердо отвечал Дамблдор, продолжая испытующе разглядывать ведьму. — Волдеморт уже ничем не может себе помочь, потому как лишен возможности даже просто выслушать свой приговор. Он все равно сейчас не способен понять, что натворил. Не понимал при жизни, не поймет и после смерти. И до этого момента не было человека, который бы мог помочь ему, даже когда я и Гарри видели его в последний раз. Но теперь есть. Потому я и явился сюда уже во второй раз за последние несколько часов. Есть один человек, который мог бы кое-что сделать для него. Ты! Ты, Белла, можешь попытаться облегчить его участь. — Неужели я буду так счастлива? — воскликнула чародейка с выражением непередаваемой радости на бледном лице. — Подожди радоваться, сначала выслушай. За все нужно платить, и я, право, не знаю, стоит ли соглашаться на столь высокую цену за помощь ему. Все просто: ты можешь взять на себя отпущенное Волдеморту наказание. Он окажется на твоем месте, а ты превратишься в такое вот жалкое создание, какое видишь перед собой. Ты все же поняла, что натворила, еще до смерти испытывая спасительное раскаяние, которое Волдеморт заглушил в тебе. Тебе стыдно смотреть в глаза своим жертвам, ты льешь слезы и, кто знает, может быть когда-нибудь они смоют пролитую тобой кровь. Для тебя еще есть слабый проблеск надежды на прощение. Это все, что тебе осталось. Но для него этой надежды нет. Сможешь ли ты ее отдать? Согласишься ли променять свою и без того незавидную долю на еще более страшную участь? И только за то, чтобы дать Волдеморту последний шанс просто осознать свои злодеяния. Шанс, которым он может и не воспользоваться, упустить, как и множество других, раньше данных ему. Подумай, как следует, Белла, ведь потом ты не сможешь это сделать, лишившись даже своего разума. Но чем больше предостерегал и, казалось, отговаривал Дамблдор, чем сильнее сгущал мрачные краски, тем тверже была воля Беллатрисы, тем более непоколебимым становилось ее решение. О себе она не думала и совершенно позабыла. Только одна мысль захватила сейчас все ее существо: «Я смогу ему помочь, у него будет шанс, он обретет надежду. И разве я не давала обещания никогда не покидать его?» Ответила она сразу же, не сомневаясь ни секунды, тихим, но твердым голосом: — Я согласна! — И слегка склонила голову в знак того, что принимает условия договора, а потом подняла глаза на своего собеседника. — Ну, что же, — мягко отвечал профессор, и Белле показалось, что и без того ясные голубые глаза стали еще светлее и ярче. — Пусть будет по-твоему! Тут Дамблдор взмахнул волшебной палочкой, и сразу же пол под ногами чародейки затрясся, со всех сторон засверкали молнии, раздались раскаты грома, и густые клубы дыма окутали все кругом. Ослепленная, оглушенная и задыхающаяся Беллатриса почувствовала, что проваливается в забытье.