Тайны Тёмного Лорда

      Из забытья Беллатрису вывели чьи-то ласковые руки, перебирающие ее длинные черные волосы. Тело по-прежнему болело, но она уже начала к этому привыкать. Более того, волшебница даже обрадовалась, ведь осознание боли и понимание ее причин говорили о том, что разума она все же не лишилась. Белла открыла глаза и недоуменно посмотрела на свои руки, ноги и тело, стала оглядываться вокруг. Альбус Дамблдор и убитые по-прежнему были рядом, но теперь вместе с ними стояли еще два человека. Одного из них колдунья видела впервые, но сразу почувствовала исходящие от него спасительное умиротворение и глубокую мудрость. Это был пожилой человек, его лицо и белая длинная одежда светились непередаваемой красоты сиянием. Серые глаза незнакомца смотрели на всех, и на нее в том числе, по-доброму и очень тепло. Другой же человек, появившийся на вокзале в то время, пока волшебница лежала без сознания, был ей, напротив, знаком до боли. То снова был ее возлюбленный милорд. Это он гладил ее по голове, и ему Беллатриса добровольно отдала даже то последнее, что имела, — призрачную зыбкую надежду на прощение. Однако, она почему-то не превратилась в уродца, и это очень удивило ведьму. Волдеморт же выглядел просто ужасно: он словно был пронизан трещинами насквозь, и эти трещины разделяли его на семь частей, составлявших когда-то одно целое, а теперь казались частями страшной невиданной мозайки. Все ее детали были тут, рядом, плотно подогнанные друг к другу, но не слившиеся воедино. Из тех самых мест, где они соприкасались друг с другом, текли кровь и гной. Тогда Беллатрисе стало очевидно, что все это причиняет ее повелителю нестерпимую боль, несравнимую с ее собственной. Из глаз Волдеморта текли слезы, удержать которые было невозможно, да он и не старался. Голова мага, повернутая к незнакомцу в белых сияющих одеждах, низко склонилась под грузом осознаваемой вины. — Ну, здравствуй, Том! — раздался в тишине печальный голос. Тон, с которым он обращался к собеседнику, содержал в себе такую бездну милосердного сочувствия, что от одного только звучания сказанных им слов становилось светлее и легче на душе. — Отец Доброделов, вы? — изумился Волдеморт, не в силах при этом от стыда поднять головы. — Рад, что через столько лет ты все еще не забыл меня. Впрочем, ничего удивительного, ведь у тебя всегда была замечательная память. — Вы ничуть не изменились… — снова заговорил Темный Лорд. — Зато тебя теперь не узнать, не правда ли? — отвечал Доброделов. — Что же ты над собой учинил, бедный неразумный мальчик! А ведь я предупреждал, к чему приведут тебя гордыня и нежелание прощать обиды. Именно они и вызвали в тебе столь страшные перемены. Они оказались подобны пороху, способному взорваться от малейшей искры. Любое причиненное тебе зло вызывало в тебе бурю злобы. Тебе казалось, что Провидение обошлось с тобой чересчур сурово, не додало чего-то. Ты желал отмщения, но ослепленный им, даже не смог разглядеть, как в то же время милостива была к тебе судьба. У тебя с самого начала были и здоровье, и острый ум, и недюжинное упорство, а кроме того, невероятная волшебная сила и магические способности, заставляющие бледнеть от зависти и восхищаться половину Хогвартса и почти весь Слизерин. И как же ты распорядился столь щедрыми дарами? Напустил на ни в чем неповинных людей страшное чудовище, убил ту несчастную девочку, подло подставил другого человека, дабы избежать возмездия за свое преступление. Ты не пожелал простить отца, отняв жизнь и у него, и у своих деда с бабкой, занимался гнусными темными искусствами, посвящая их изучению свое время, половины которого с лихвой хватило бы, чтобы самому построить свое счастье. Но вместо строгого наказания, которое ты, по справедливости, заслуживал, Всевышний посылает тебе, разуверившемуся в силе любви и вообще во всех лучших чувствах, сокровище, подругу, чтобы ты убедился в обратном, в том, как глубоко заблуждался. Однако ты не пожелал измениться сам и, более того, погубил бесконечно любившего и полностью доверявшего тебе человека, причинив ему куда больше зла чем тем, кого считал своими врагами. У них ты отбирал жизнь, Беллатрисе же искалечил душу в тот день, когда она по твоей милости совершила первое убийство. — Так вот, значит, о чем говорила Кассандра Трелони! — печально сказал Волдеморт. — Да, именно это, ведь духовное убийство куда страшнее телесного. И что же? Творец отнял ее у тебя, сделав чужой женой, отдав человеку, который еще мог бы спасти ее. Но видя твои страдания и скорбь по потерянной любви, Он смилостивился над тобой и нежданно-негаданно вернул ту, которая была тебе предназначена. Казалось, живи и радуйся, забудь о невзгодах, откажись от губительных планов, ведь уже обладаешь всем нужным для счастья. Рядом с тобой родная и преданная душа, есть и состояние, и высокое положение, и даже громкое имя, которое сам себе выбрал, раз уж данное при рождении пришлось не по вкусу. «Мне этого мало!» — говоришь ты. И на темные искусства меняешь сияющие глаза своей подруги, решаешься на ужасное злодеяние — убийство ребенка, который еще ни словом, ни делом, ни помыслом не причинил вреда. И вот Всевышний наказывает тебя, отбирает возлюбленную, носимое ей дитя, волшебную силу и даже тело. Зато дает много времени, чтобы осмыслить свою жизнь, наглядно убедиться, каким жалким оказалось обретенное с помощью черной магии бессмертие. Однако и в таком состоянии ты все же не был лишен самого главного. Твоя подруга и в Азкабане душой оставалась с тобой, день за днем поддерживая силой своего ожидания. Ее любовь, а вовсе не крестражи удержали тебя на краю пропасти, заставляя упорно цепляться за жизнь. Пришел день — и снова счастье сваливается тебе на голову. Снова очередной подарок, о котором ни ты, ни Беллатриса уже и не мечтали. Вопреки всем обстоятельствам у вас рождается дочь. Но ты, несчастный слепец и твердолобый упрямец, все равно ничего не понимаешь и не ценишь! Не слышишь слов вразумления от тех, кто встречается тебе на пути. Подавай ему Британию и весь мир в придачу, да еще и голову Поттера на блюде! А когда ты уже задумал совсем непоправимое — погубить душу женщины, вверившей тебе свою судьбу — вот тогда терпение Всевышнего истощилось, Беллы ты лишился. Но и этого урока оказалось мало. Непомерная гордыня и здесь помешала тебе принять милосердие, дарованное тем, кого ты считал злейшим врагом. Гордыня закрыла двери к раскаянию и не дала воспользоваться последним шансом на спасение. И вот в этом главная разница между тобой и Гарри. У вас похожие судьбы, оба вы сироты, оба терпели невзгоды в детстве, но он был скромен, как его предок Игнотус Певерелл, и смог простить обиды. А тебе гордыня и порожденная ей жажда мести затмили разум. Но, Боже мой, Том, я еще не встречал таких везучих людей как ты. Видишь, осколки твоей раздробленной души, запрятанные по крестражам и, казалось бы, безвозвратно потерянные, погибшие, теперь восстановлены из праха. Вот только собрать их воедино предстоит тебе самому. Ты, как человек, искушенный в магических искусствах, знаешь, что никаким чародейством не сотворить подобного чуда. Только одной силе подвластно такое — спасти даже не жизнь, а душу, хоть свою, хоть чужую. Это не результат удавшегося магического эксперимента, не порождение волшебства, тем более темного, это дар отвергаемой и презираемой тобой любви, чувства, от которого ты всю жизнь бежал как от чумы. Однако, оно все же настигло тебя. Ты считал любовь проклятьем, тогда как на самом деле это оказалось бесценным подарком. Тебе понадобилось много времени, чтобы понять это. Ты годами обманывал других, но в итоге обманул и самого себя. — Скажите мне только одно, святой отец: почему я все-таки полюбил Беллатрису, хотя такое никак не могло случиться? — А тебя не смущает спрашивать разъяснений у магла? — Меня теперь уже ничто не смущает. — Хороший вопрос, Том. Я и сам хотел дать тебе некоторые пояснения на этот счет. Одна из причин в твоей матери. Ты знаешь, что она опоила отца любовным зельем, и потому считал, что любить тебе не суждено. Действительно, свойства подобного эликсира таковы, что дети, рожденные в подобном союзе, где один из родителей находится под действием амортенции, не могут любить. Ибо нет настоящей любви между этими людьми: не только жертва приворота, но и сам привораживающий на самом деле не испытывает этого чувства. Ведь если любишь по-настоящему, то не станешь принуждать человека быть вместе с тобой против его воли. Но когда твоя мать забеременела, то больше не стала околдовывать отца, хотела, чтобы он полюбил по-настоящему или по крайней мере остался с ней ради ребенка. Но она жестоко ошиблась. Муж не простил ее и оставил одну, в положении, без средств к жизни, беспомощную в чужом для нее мире и без возможности вернуться домой. Он забыл не только долг перед родным ребенком, хоть и зачатом не по его воле, но и о простом милосердии, которое все же мог бы даровать нелюбимой женщине, разведясь с ней по-хорошему и оказав необходимую помощь без всякого ущерба для себя. Однако лишения и нужда, в которой оказалась твоя мать по своей вине и по вине мужа, сгубили ее. Но Том, скажи мне, что она сделала на смертном одре? — Назвала меня в честь отца и деда, пожелала, чтобы я был похож на папу. — Вот именно! Вместо того, чтобы озлобиться, проклинать того, кто по своей черствости и равнодушию стал причиной ее смерти и никогда впоследствии не поинтересовался судьбой ни сына, ни его матери, Меропа назвала тебя в его честь, тем самым даруя прощение. Разве этот поступок — не свидетельство настоящей любви в самом лучшем смысле этого слова? Ведь любовь и прощение — это две стороны одной медали и всегда идут рука об руку. К слову сказать, она и своего отца простила, дав новорожденному двойное имя. А ты видел, как тяжело ей жилось в родительском доме. Да, взаимной любви в браке твоих родителей не было, но любовь, всепрощающая любовь, имела место. И что в сравнении с ее силой магия какого-то зелья?! В тот миг, когда мать нарекла тебя Томом Марволо, чары эликсира и все их последствия были разрушены, не оказав на тебя своего действия, а вместе с именем и способность любить тоже была дарована тебе как благодать. И хоть потом ты и стал называть себя по-другому, старался вытравить из себя эту сентиментальность, у тебя ничего не вышло. Да, наследие Кадмуса Певерелла досталось и твоей матери, и тебе. Теперь о крестражах, жутких волховских измышлениях, превращающих человека в закоренелого бездушного негодяя. Вспомни, Том, что произошло в Слизерин-кэстле после того, как ты забрался в комнату Беллатрисы и вернул ей волшебную палочку? — Зажглись камины и светильники, которые до этого упорно не желали гореть, — отвечал Волдеморт. — Правильно, а до этого замок пребывал во власти холодного мрака, ведь так? А пламя загорелось тогда, когда в тебе родилась любовь к Беллатрисе, к другому человеку, не к себе. Без этого чувства сердце подобно дому без очажного тепла, нежилому, холодному, мертвому, одним словом. Ты мог бы догадаться, но не смог, не захотел. — Однако у меня тогда уже был крестраж! — изумился Волдеморт. — Да, один крестраж, но не шесть. Один такой артефакт создавали и другие темные маги до тебя. Бывали случаи, когда они раскаивались в содеянном и тем самым собирали душу воедино. Это показывает нам, что здесь еще не все потеряно, точка невозврата не пройдена, и возможно возвращение с гиблого пути на правильный. Остальной же душой, которая еще оставалась при тебе, завладела любовь, завладела вопреки твоей воле и желанию. Когда же ты, Том, от всего своего темного сердца сделал Белле предложение, а она согласилась, то две ваши души стали в тот момент одним целым. Вот почему, даже дробя после того свою душу на части, ты все равно не смог избавиться от тех чувств, что испытывал к своей половине. И в том осколке души, который оставался тебе после всех страшных экспериментов, продолжала тлеть эта спасительная искра.       Волдеморт, стоя на коленях, поцеловал край ризы Доброделова, потом взял руку также коленопреклоненной Беллы и с благоговением поднес к губам. — Том, — помолчав, наконец, заговорил священник. — Тебе нужно искупить свои поступки, а также грехи своей любимой, которые она совершала из-за тебя и во имя твое. Если, конечно, не хочешь, чтобы и дочь расплачивалась за все, что ты натворил. Иначе и она пойдет по твоим стопам. Родольфус останется верен тебе и до конца своих дней будет любить Беллатрису, возвратится из Азкабана и откроет твоей дочери тайну ее рождения. Дельфини, пытаясь с помощью украденного маховика времени изменить прошлые события и вернуть тебя, совершит новые злодеяния — пытки и убийства. Одним словом, история повторится. Ты ведь не хочешь этого, Том? — Нет! — вскричал Волдеморт. — Только не это. Что я должен сделать, чтобы предотвратить это? И где взять маховик времени? — В нем нет необходимости, — улыбнулся Доброделов. — Мы творим свое будущее, находясь в настоящем, но это самое настоящее уже не дано изменить, ибо оно — результат прошлого. Зато сегодняшние поступки влияют на то, что произойдет с нами завтра. — Тогда ответьте, как я должен поступить сейчас? — Вернись назад, лорд Волдеморт, возьми свою старую тисовую палочку из рук погибшей Беллатрисы и сотвори заклинание «Сальвариус». Тогда тебе и будет указан путь к спасению и прощению. — Прощению? — горько отозвался Темный Лорд. — Да разве оно для меня возможно? — Вспомни, как ты сам простил любимую женщину. В самый последний момент ты отказался от задуманного тобой мщения. Любовь заставила дрогнуть твое сердце и вырвала слова прощения за ту боль, что Белла невольно причинила тебе. Потому и у тебя самого все же есть зыбкий шанс заслужить его, Волдеморт. Ее согласие пожертвовать своим спасением даровало тебе последнюю возможность спасти и себя, и ее. — Почему вы так зовете меня, святой отец? — недоумевал темный маг. — Ты должен оставить себе это имя, которое сам себе взял. Совсем недавно его боялись даже произнести, но зато, когда отношение к нему изменится, это будет знаком, что ты прощен, — отвечал Доброделов.       Волдеморт тихо подошел к своей спасительнице, встал перед ней на колени, обнял обеими руками за талию, тесно прижался всем телом и уткнулся лицом в складки ее запачканной кровью мантии. — Ты ведь будешь ждать меня, правда, Белла? — с волнением спросил он. — Как в Азкабане? — Конечно, повелитель, даже не сомневайтесь в этом. Я обязательно вас дождусь! — Не называй меня повелителем, Белла. Это я перед тобой в неоплатном долгу. — Говоря эти слова, Волдеморт осыпал ее кровоточащие руки поцелуями. — Как звала, та и буду звать, милорд, — отвечала Беллатриса, преданно глядя в красные глаза. — Как пожелаешь, моя Белла! — Волдеморт встал, легко и с благоговением поцеловал ее в лоб.       Доброделов, стоя в стороне, терпеливо ожидал, когда эти двое закончат прощаться. Затем подошел к ним, мягко намекая, что Волдеморту пора. — Ваша разлука — часть искупления! — тихо проговорил он.       Темный Лорд отпустил руки Беллатрисы, и в ту же секунду пол под ногами волшебницы раззверся, она провалилась в открывшуюся бездну и потонула во мраке. Тени убитых последовали за ней, а края расщелины снова сошлись, как будто и не открывалась в полу вокзала Кингс-кросс пропасть ада. — Белла… — упавшим голосом проговорил Волдеморт. — Теперь все зависит от тебя, Том, — напутствовал Дамблдор. — Ваши судьбы в твоих руках! Вернись, Том. Я рад, что в конечном итоге ошибся на твой счет. Что же, хоть мои догадки и предположения часто подтверждались, но я все же человек, а ты знаешь, Том, что Erare humanum est. Впрочем, не так уж много мне было известно фактов о тебе, рассуждать на основании которых — все равно, что ходить по твердой земле. Ну, а путешествие по мглистым болотам чужой памяти в чащобу дичайших догадок — путь зыбкий и не всегда верный.       Дамблдор протянул Волдеморту миниатюрную колдографию с изображением Беллатрисы, улыбающейся, юной, только что закончившей Хогвартс. — Благодарю, — искренне ответил волшебник. — Прощайте! — До встречи!       Едва Волдеморт взял в руки портрет, как все вокруг привычно завертелось, закружилось, и портал унес мага с платформы 9 и ¾ вокзала Кингс-кросс.