***
Лёгкий ветерок колыхал занавески на беседке. Стояла тихая осень 1512 года, которая ещё не успела полностью вступить в свои права, поэтому было довольно-таки тепло. Валиде, я и брат сидели в садовой беседке, наслаждаясь небольшим отдыхом после полуденного намаза. С оттенком светлой грусти пела скрипка — Ибрагим тоже был здесь. Вдруг на другом конце прямой дорожки, ведущей к дворцу, началось небольшое шевеление, и мы увидели приближающегося евнуха. — Шехзаде, — поклонился он. — Госпожи. Прибыл гонец из Стамбула с письмом и подарком от султана. Сулейман радостно улыбнулся и встал. — Валиде, думаю, стоит отправиться и всё осмотреть. Она кивнула, внимательно наблюдая за сыном. Ибрагим вопросительно посмотрел на шехзаде, но, не увидев нужного знака, остался на месте. Я же глядела вслед уходящему брату, а на душе крутился комок опасений, как будто не вспомнила что-то очень важное. — Сыграй нам ещё, — попросила Валиде, оторвавшись от своих мыслей. Ибрагим поклонился, и спустя миг снова зазвучала чарующая венецианская мелодия. Я прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Музыка полнилась нежностью, приправленной оттенком грусти, на одном ей известном языке рассказывала о чём-то искренне желанном, но недоступном. Легко было представить, как Ромео, если бы мог, точно так же играл под балконом своей Джульетте… Догадка пронзила, словно электрический ток. Я неверяще распахнула глаза и уставилась на юношу. Он был полностью сосредоточен на изящном инструменте: ловкие пальцы зажимали и отпускали струны, вторая рука плавно водила смычком, даря этому миру прекрасную музыку. Тёмно-жёлтого оттенка рубашка с узорчатым длинным жилетом, накинутым сверху, довольно удачно гармонировала с карими глазами, но что-то было не так. Всё-таки немного прохладно, уже не лето, ему бы надеть что потеплее, например… Кафтан. — Сулейман! — пронзительно вскрикнула я, подрываясь с сиденья и кидаясь к дворцу. — Хатидже! — испуганно воскликнула напряжённая Валиде. Она выглядела немного беспокойной, когда ушёл брат, и сначала я не обратила на это внимание, но теперь с каждым ударом сердца в голове билась мысль: она подозревала. Ибрагим, должно быть, шокированно открыл рот, наблюдая за истерикой правящей семьи, но мне было плевать. Только бы успеть, о Аллах, пощади и помилуй! Только бы успеть! Как я бежала! Ни разу за обе жизни я так не бежала. Поворот, ещё, отпихнуть испуганного слугу, рвануть прямо и налево… — Брат! — закричала я, ворвавшись в его покои. Словно издеваясь, вселенная включила режим замедленной съёмки, где Сулейман миллиметр за миллиметром, неотвратимо, как морской прибой, приближал ядовитый воротник к голой шее. Я так же медленно подняла руку, попутно отчаянно мотая головой, но было уже поздно. Я не успела. — Хатидже? — удивлённо, чуть-чуть хрипловато произнёс он. Я рванулась вперёд, использовала длинный рукав своего платья как прихватку, чтобы не касаться кожей отравленного, и стащила подарок с брата. — Что ты… — кашлянул он, — что ты делаешь? — ЛЕКАРЯ! — не своим голосом рявкнула я, да так, что ага вздрогнул и мигом испарился. Брат поднёс руку к горлу и потёр его. Его глаза, распахнутые в недоумении, а потом слегка сердитые, начали наполняться чистым ужасом. Он понял. — Только не переживай, — зачастила я. — Контакт был совсем недолго, здесь лучшие лекари, тебе обязательно помогут! Приоткрыв рот и схватившись за шею, шехзаде рухнул на колени, опираясь свободной ладонью об пол. Я заорала от ужаса и плюхнулась рядом, поддерживая. — Дыши, Сулейман! Пожалуйста, не сдавайся, дыши! Сейчас, ещё чуть-чуть, ещё немного! В покои ворвалась Валиде. — Сынок! — закричала она, бросившись на пол рядом со мной. Брат уже хрипел и задыхался, конвульсивно хватаясь за горло. Я судорожно пыталась вспомнить то немногое, что знала о медицинской помощи при удушье. Это, кажется, отёк Квинке? Надо провести интубацию, проткнуть трубкой опухшую трахею, чтобы дать доступ воздуху? Это лишь занесёт инфекцию, да и я не врач, сделаю только хуже. И что это за яд такой, который после секундного контакта с кожей способен убить?! Наконец появился лекарь с чемоданом, подбежал, как мог быстро, и велел евнухам отодвинуть нас с матерью. Я, сглатывая слёзы, поднялась и отошла, не сводя взгляда с лежащего брата. Спустя минуту раздался особенно отчаянный хрип — и наступила тишина. — Сулейман! — завыла, по-другому не скажешь, мама. Я укусила свой кулак, чтобы не последовать её примеру, и почувствовала дорожки слёз на щеках. Лекарь пытался что-то сделать, как-то помочь, но некоторая часть моего сознания понимала — всё кончено. Однако пока оставалась хоть малейшая надежда, нельзя дополнительно отвлекать врача. Спустя вечность мужчина в белом тюрбане поднялся, печально покачав головой. Я рухнула, где стояла, и закричала что есть мочи. Как найти слова, чтобы описать мои страдания? Я привязалась к человеку так, как никогда до этого, и потеряла по своей вине! Забыла, не предупредила! - НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!! — Хатидже! — затрясла меня за плечо знакомая рука. — Хатидже! Я с писком вскинулась, и неожиданно потеряла равновесие, чуть не грохнувшись куда-то вниз. Благо, те же руки помогли, не дали упасть. — Хатидже! — испуганно заговорила Лале, когда стоящая позади неё Мёге открыла рот, чтобы начать вопросы. — Что с тобой?! Так, вспоминай, девочка! Чтобы успокоиться, бывает полезно посчитать всякие числа по порядку или сосредоточиться на других простых вещах. Например, своём окружении. Сейчас поздняя ночь вторника. Или раннее утро среды. Несколько часов назад я ужинала с Валиде, братом и сёстрами. Через несколько часов я буду с ними же завтракать. Меня зовут Хатидже, мой любимый цвет — розовый, и мне только что приснился сон о смерти брата от рук отца. Вот же блять. — Кошмар, — ответила я правду. — Очень страшный. — Тебе заварить успокаивающий отвар? — Нет, не стоит. Идите спать, извините, что разбудила. Спустя пять минут уговоров, несколько вопросов и множество недоверчивых взглядов они всё-таки послушались. Я уставилась в стену. И какого чёрта это было? Стена не ответила. А я ведь правда забыла. Вылетело как-то из головы. Записи, что ли, вести? На османском по очевидным причинам нельзя. На русском тоже, потому что, увы, во дворце могут быть люди, которые его знают, пусть и в старой форме, но общий смысл уловить смогут. Английский, достаточный для такого уровня, я забыла, к тому же возникнут огромные вопросы, откуда я его знаю, итальянский прочтут и мать, и брат, и сёстры. Нет, записи нельзя. Придётся тренировать память. Но после кафтана вроде никаких покушений не было, Сулейман же единственный наследник, спокойно доехал до трона. Оставался только Мурад, но вряд ли его руки дотянутся до Манисы. Я встала. Всё равно теперь не усну, а покои брата недалеко. Подруги-служанки уже дремали, поэтому я тихо выскользнула за дверь и отправилась в небольшое путешествие по тёмным коридорам. Постучав в толстую дверь, я дождалась тихого вопроса "кто там?" и зашипела: - Это я, открывай! Есть важная вещь, которую надо обсудить. Мой брат предпочитал спать один. Возле его покоев, конечно, стоял ночной дозор из охраны, но они меня знали и молчали. И плевать, что в шёлковом халатике - они кастраты. И на приличия мне сейчас откровенно насрать. Замок звякнул, я проскользнула внутрь. Сулейман тут же запер, от греха подальше, двери, и повернулся ко мне, налетев на крепкие объятья. - Живой, - меня уже потряхивало. - О Аллах всемогущий, живой! - Что случилось? - напрягся брат. - Мне приснился сон, как ты надеваешь отравленный кафтан, который прислал отец, и умираешь! - выпалила я, отодвигаясь от него. - Поэтому, пожалуйста, пусть всю подарочную одежду проверяют перед тобой слуги! Аккуратно сформулированный тезис - пусть лучше умрёт раб, чем ты. Долгая пауза. - Ладно. - Так просто? - недоверчиво переспросила я. - Не будешь докапываться? - А ты бы хотела? - Всё, молчу. Как там Фюлане? - Хорошо, иншалла. Афифе и Дайе следят за ней, и осталось подождать две луны до рождения моего шехзаде. Подождите, что? Афифе и Дайе? Это как если бы Бог объединился с Сатаной, или Аллах с Шайтаном, кому как больше нравится. Дайе была очень предана матери, и ставила эту преданность выше правил гарема, с Афифе же всё было наоборот, поэтому они, как бы это сказать, мягко говоря, друг друга недолюбливали. Ненавидели они друг друга, что уж тут. Как там у Пушкина, вроде: они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень? - А если девочка родится? - серьёзно спросила я. Вдруг моё появление достаточно изменило историю? - Мальчик, - улыбнулся брат. - Все приметы на это указывают. - Они могут ошибаться. - Тогда Фюлане забеременеет ещё раз, - пожал плечами он. - Или, в крайнем случае, другая рабыня родит. - От воздуха? - ехидно уточнила я. Сулейман фыркнул. - Всё, тебе пора. Стража! Пусть один из вас проводит Хатидже-султан до её покоев! - Ну ты и говно, - с чувством сказала я. В ответ он лишь засмеялся.***
"О Аллах, как же хочется спать!" - была первая мысль на следующее утро. Точнее, это была вторая мысль, потому что первая содержала гораздо, гораздо больше красноречивых матерных формулировок. - Хатидже, вставай, - потрясывала мою тушку Лале, - уже довольно поздно. Кому-то лучше бы сдохнуть. Я застонала, отворачиваясь и кутаясь в одеяло. - Я султанша! Я хочу спать, а спать хочет меня, не мешай нашим высоким отношениям, женщина!