***
Маниса. Несколько часов назад. Сулейман не мог найти себе места. Он то садился за стол, пытаясь занять руки и голову ювелирным искусством, то вставал и начинал ходить по комнате, не в силах сосредоточиться. Мысли его витали далеко. Если ничего не случилось, Хатидже уже приехала в столицу. Её супруг - какое отвратительное слово - должно быть, уже в одной с ней спальне. Может, он прямо сейчас дотрагивается до сестры своими мерзкими, грязными руками. Может, даже целует. Сулейман крепко сжал кулаки. О, с каким удовольствием он впечатал бы их в проклятое лицо, не раз, не два и не три. До крови, до боли, до крика. Или - вспоминая широко открытые карие глаза, в которых плескалось удивление пополам с восторгом - вырвал бы кишки и на них повесил. Вслушиваясь в свою душу, Сулейман обречённо понял - если бы это означало, что Хатидже вернётся, он отдал бы приказ сию секунду, и личное кладбище за его спиной пополнилось бы ещё одной могилой. Их было пятеро, и он помнил каждого. Первым и самым ярким стал перс под Эрзурумом, куда вторглось войско падишаха; разумеется, единственного наследника всячески оберегали, но боевой опыт получить он был обязан. Изначально планировалось, что шехзаде со свитой будет наблюдать за битвой в реальном времени и вырабатывать стрессоустойчивость под руководством опытного паши, но персы сражались отчаянно и начали прорываться к группке людей, очевидно, поняв, что она очень важна. Когда янычары и Ибрагим заслонили его спинами, Сулейман понял, что действительно может сейчас умереть. Никогда больше не почувствовать ласковые руки матери, не услышать заливистый смех Хатидже, не увидеть, как загораются радостью её глаза. Не обсудит новую книгу с Ибрагимом, не сыграет с ним в шахматы, не будет жить. Его убьют и закопают в холодной, сырой земле, отплясывая сверху победный танец. Он представил, как бросит в дрожь Валиде, когда она получит известие о смерти единственного сына; как будут горевать сёстры, как заплачет, зарыдает Хатидже, бессильно опадая на пол. Решение пришло моментально - выдернуть из сумки седла лук, правой рукой вытащить стрелу из колчана на спине, прицелиться и выстрелить. Тренированные мышцы делали всё быстро, почти автоматически. Командир персов рухнул с коня со стрелой в глазу, заливая кровью траву и испуская не крик даже, а вой, полный неистовой боли. Их наступление захлебнулось. Паша одобрительно кивал. После битвы, когда падишах с войском отправились дальше, а Сулейман, как единственный наследник, должен был вернуться в страну, он долго ходил по полю, усеянному трупами. Его перса ещё не успели убрать, и Сулейман долго стоял над телом, всматриваясь в оставшийся целым застывший серый глаз и стараясь не смотреть в окровавленную дыру, из которой торчала стрела. Позднее он даже узнал его имя - человека, в каком-то смысле лишившего Сулеймана невинности, звали Тигран. Следующие отпечатались в памяти менее ярко, но всё ещё навсегда. Вторым был подчинённый Тиграна, с необычными для персов русыми волосами и светлыми голубыми глазами. Третий - наёмник под Сивасом; Сулейман помнил, как чавкала плоть под мечом, когда он вгонял его в живот мужчины, помнил его ужасающий крик, но воспринимал это уже меньше. Четвёртый и пятый там же, один - рассекающим движением в спину, а второй лишился головы. Сулейман ещё до свадьбы поклялся себе, что если Искандер тронет Хатидже, то присоединится к ним. Сейчас же он понял, что готов убить за это лично.***
- Пиздец, - резюмировала Лале. - Полный, - согласилась я. Сбоку послышался грустный вздох Мёге. Гора вещей, казалось, не только не уменьшилась со вчера, но даже немного выросла. Вы чё, ахуели там, блять? Не, как бы приятно, конечно, но как же это заёбывает... - Султанша, прикажете подавать завтрак? - дипломатично спросила Ёзге. Она встала на удивление рано сегодня. - Пусть принесут мне чего-нибудь лёгкого перекусить, но на стол пока не надо, - ответила я, напряжённо размышляя. Может, передарить что-нибудь слугам? Да не, уж слишком пренебрежительно. Хотя та же Хюррем в свою бытность фавориткой спокойно отдавала отрезы ткани Марии, но я рисковать не буду. - Как зовут нашего повара? - Кан, госпожа, - удивлённо ответила калфа. - Он в чём-то провинился? - Нет, нет. Должна же я знать людей, с которыми живу под одной крышей, не так ли? Низ живота скрутило болью, и я поморщилась. Надо поспать сегодня днём немного, ночь неспокойной была. Пусть будет косвенным подтверждением того, что муж у меня ого-го. - Что здесь происходит? - Паша, - тут же склонились слуги. Евнухи и те головы опустили. Уважают его тут, уважают. - Искандер, - поприветствовала я. - Мне казалось, ты спишь? - Решил пораньше отправиться в Топкапы, - ответил он, оглядывая кучу сундуков и разбросанные по диванам ткани вперемешку с открытыми кое-где шкатулками для украшений. Беспорядок какой, ну что ж тебе за жена досталась, бедненький? - Ёзге, пусть накроют, - кивнула я. - Надеюсь, ты разделишь со мной утреннюю трапезу? - Конечно, - елейно осклабился он. - Кстати, ты знаешь, что шехзаде собирается тебя навестить? Он сообщил мне об этом перед отъездом.***
Несколько недель спустя. Я не смогла бы объяснить, как мы к этому пришли, даже если бы попыталась. - Это не... - Заткнись, - прорычал Сулейман. Он целовал меня грубо, напористо; тёплые сильные руки крепко, но осторожно придерживали за талию и подбородок, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Я сделала последнюю, откровенно вялую попытку вырваться и замерла. Потому что это, блять, было прекрасно. Похуй на Валиде, похуй на падишаха, похуй на всё, только не останавливайся, умоляю! О, Сулеймана вовсе не нужно было просить. Одной рукой я уцепилась за рубашку в районе лопаток, безжалостно стиснув мягкую ткань в кулаке, вторую же запустила в его ёжик на голове. Обожаю это приятное ощущение, когда проводишь ладонью против роста коротких волос, а они слегка сопротивляются, щекочут руку, даря удовольствие. Влажное тепло в нижней части живота заставило сдвинуть ноги и едва слышно ахнуть - настолько это было приятно. Бельё, уверена, уже мокро насквозь, хоть выжимай. А ведь это всего лишь поцелуй... Словно услышав мысли, Сулейман подтолкнул меня к столу, за которым я обычно читала, и, небрежно подхватив за пятую точку, усадил прямо на него (какое кощунство!). А руки не убрал, так и склонившись над моим декольте. Горячее дыхание опалило кожу, я вздрогнула, непроизвольно выгибаясь навстречу; ещё и уголок книги, как назло, впился в задницу, отвлекая. - При нём тоже носила? - выпрямившись и ухватив меня за плечи, опасно низким голосом спросил брат. Платье - поняла я сразу. Ярко-синее, с золотистым узором в окаймлении и довольно большим прямоугольным вырезом, оно совершенно точно не предназначалось для глаз кого-то, кто не являлся супругом, но платок я не надела, ведь это же брат... Как оказалось, очень, очень зря. - Да. Крепкое колено, в мгновение ока раздвинувшее ноги, и ладони, быстро задравшие юбки, моментально выбили из головы начавшие формироваться мысли. Сразу стало холодно, влажное бельё неприятно прилипло к бёдрам. - Ты! - ошарашенно задохнулась я. В ответ он лишь дёрнул меня к себе, прижав чуть ли не до боли к тёплому телу. Холод ушёл, сменившись увеличивающимся горячим шаром чуть ниже пупка, который, казалось, прекращать рост не собирался. А потом Сулейман двинул бёдрами вперёд, и я чуть не взвизгнула. Это было охуенно. Какой там петтинг в прошлой жизни, боже мой, какая мастурбация... всё равно что чёрствый хлеб по сравнению с шоколадным тортом. Чистейший, концентрированный наркотик, который Сулейман безжалостно вкачивал в мои вены с каждой секундой. Твёрдость, прижимавшаяся к интимному месту сквозь ткань, заставляла стискивать зубы, чтобы не застонать от удовольствия. За дверью же чёртовы евнухи - услышат. Его губы нашли мои в тот самый момент, когда послышался зовущий голос Лале. - Хатидже? Заткнись, чёртова сучка, заткнись, язык вырву... - Госпожа? Сулейман прижался ещё сильнее и прорычал на ухо, зажимая шершавой ладонью мой открывшийся рот: - Ответь! - Хатидже? - позвала Лале ещё громче. - Уйди, - проскулила я, отбросив руку брата и прошивая его ухмылку сердитым взглядом. - Хатидже! Эта девка вконец обнаглела! Я рванулась, чтобы велеть ей убираться, но потеряла равновесие и упала на пол. - Хатидже! - кинулась Лале, пока я осоловело хлопала ресницами, силясь сориентироваться в пространстве. - Ты стонала, я решила зайти проверить. Кошмар приснился, да? Как тогда, в Манисе? Я с круглыми глазами кивнула, плохо соображая, на что соглашаюсь. - Скоро ужин, Искандер-паша передал из дворца записку, что опоздает, - продолжала трескотню служанка. - Не переживай, всё хорошо. Хочешь отдохнуть ещё немного или будешь вставать? - Полежу, - коротко ответила я. - Налить тебе воды? После такого часто хочется пить. Свали уже, ёб твою мать! - Да, пожалуйста. А хотелось всего лишь поспать в своей родной кроватке после обеда. Всегда так делала и никаких происшествий, сейчас-то что случилось?! Когда за Лале хлопнула дверь, на душе стало отвратительно гадко и пусто. Отец не разрешил брату приехать, велел продолжать вести дела в своём санджаке. Письмо с благодарностями, которое я отправила ему за дарственную, осталось без ответа. Типично для него, судя по всему. Это просто стресс, стресс и... И твои тайные желания, дорогая. Впрочем, теперь не такие уж и тайные, хотя бы для тебя. Достаточно посмотреть в трусы. Быстро взглянув туда и увидев застывший секрет, я уткнулась лицом в подушку и завыла.