ID работы: 10258557

And that and / И то, и другое...

Monsta X, ATEEZ (кроссовер)
Слэш
NC-17
В процессе
58
автор
Размер:
планируется Миди, написано 66 страниц, 29 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
58 Нравится 112 Отзывы 23 В сборник Скачать

Глава 12. Слёзы делу не помогут, а вот с левой...

Настройки текста
      Пакровский пропускает последнюю пару, надеясь, что успеет впопыхах добраться до Сонова, схватив того за шкирку, и потребовать разъяснений напрямую.       Выцепить Слава собирался того за углом главного корпуса, где студентов на обеденном перевалилось уже срань, как многовато. Узреть бы только лик этот бесстыжий и так со строгостью спросить: «А чего ты, Миш, зассал?» У Пакровского язык на такое бы и в жизнь не повернулся, но фраза обрисовалась "чёткая", а потому засела намертво, как Славина гордость за самого себя в тот самый момент, когда в их приватном чате Михаила было не дописаться. Молчал, сука такая умная...       У Славы волчком вертелся вопрос за вопросом, переживания какие-то бестолковые и чуть ли не девичьи, а в голове раздвоением пробивало очередное несуразное столкновение с тем самым узколобым элементом преждевременной деградации. С ним более того раза Пакровский пока не виделся. «И слава богу», – думал атеист Славочка, которого никто за этим лег-ко-мыс-ли-ем пока не поймал. Особенно противно воркующая мать, которая вспоминала боженьку аккурат перед пасхой, когда яиц закупить надо бы поскорее.       Но уверовать тут Славе оставалось лишь с грош, если бы только Сонов на горизонте объявился да красноречиво так, держа руку на пульсе, извинился, мол дурак бесчувственный, прощения прошу. Да Славу тут и просить не надо было бы. Ты только притяни – уже раскваской по всему лицу малюй и глупо лыбся, как будто тебя по темечку ёбнули. Но Пакровский, увы, протоптался так сегодня без дела, народ покараулил и пошпендовал расстроенной девой к себе домой, на семёрке. Михаила не дождался...       Уже чуть позже, вдоволь напсиховавшись о старую деревянную тумбу у прихожей, которую Лариса Евгеньевна запретила выбрасывать, всё-таки раритет, кою переименовать она грезила в винтаж, Слава попивал свой зелёный успокоительный и размышлял о том, как же Сонова всё-таки вывести начистую. Влюбил в себя – так отвечай, пид... подлец!       На ум приходило бредовое, невразумительное и из ряда вон выходящее решение. И склонялось оно не по падежам, склонялось оно "на-хуй". Но не на свой. Пакровский размышлял, что лучшее действие – это противодействие. И пускай звучало это весьма промасленно, зато строилось по уму так ровненько, как стрелки на его серых недавно купленных брюках. Их Слава не любил, к слову.       «Ну и молчи дальше! А меня уже на свидание позвали. Понял?»       Затренькало спустя минуту входящее, руки затряслись, а глаза в ожидании уставились на кнопочник, чтобы оттянуть немного времени, всё-таки нервно как-то это... Пакровский трубку хватает, а там иконка нужная и с одним лишь входящим: «Это неправильно, Слав. Так нельзя. Мы позже с тобой поговорим». И на этом всё...       И гори синим пламенем экран, что швыряется куда-то наотмашь, глухо отстреливая по стенке на одеяло. Слава за него не беспокоится. Чего там. Вряд ли его можно разбить так же, как доверчивое сердце юного студента, отчаявшегося понять житейское-принятое по стандарту. Ну не было этого у Пакровского. Не взрастили по уму-разуму. Проглядели что ли...       Вот если бы натаскивали сразу, что любить нужно за красоту нежную, за волосы кудрявые да вьющиеся по метру, за голос мягкий, мёдом льющийся через блюдце, вот тогда-то бы и можно ещё было тянуть на тра-ди-ци-он-ную. Но уже вот некуда... Хотя Слава за такое даже не переживал пока. Мальчишеская всё-таки гордость куда важнее, чем что-то "правильное" сейчас.       Голос матери с кухни: «Славочка, иди кушай!» – доносится отвратительно-неприятно. Пакровского отвлекают от важного пе-ре-жи-ва-ния, и это ему не нравится. Шумят в мозгу проклятым отзвоном смски Мишины слова, раздувая пузырь злости и негодования. Отступать тут даже не рассматривается, как что-то само собой разумеющееся. Пакровский так вовремя вспоминает, что ни разу не гулял вечерком по их криминальному двору апреля. Дело поправимое. Но сначала и вправду стоило бы поесть...

***

      Хоныч тот вечер помнит смутно. Что-то на рефлекторном, что-то на тормозящем, а что-то на заебавшем блять уже два дня. Кимов и не особо догоняет, что ему нужно выложить для пояснения, а на чём бы замолкнуть, как Костян на перебежке от двадцать четвёртого на низком разгоне по кустам. Давно кстати его не видно, крысу...       Седьмой падик пустует, скамейка чахнет, фонарь горит. Кимов хату Лигача уже, как родную, знавал, потому и наветрился поездом далеко за полночь, потому что уже сил никаких. Не он расскажет о шалопутном инциденте, так его братки поведают, кто на районе теперь его голубее нарисовался. А сомнений в таких выводах у Хоныча особых и не было, потому как Геха гаденько прищуривался да оценивал, с какой бы стороны въебашить по Идеальному. За просто так не влупят, а по пацанскому делу – хуйня. Какие тут дела с Пакровским могут быть.       Трещит затухлой трелью звонок у двери, оповещая Лигача о том, что нехрен спать, пока время благоприятное позднее, переминается с ноги на ногу заёбанный от ждунки Кимов, опираясь о деревянную поношенную, молчит весь подъезд, потому как нехуя по ночам шляться.       – Здаро... – шебуршится замочная, распахивая перед Кимовым дверь в квартиру, да так и не договаривается последним приветственное для пацанов.       – Доброй ночи, – худой и заспанный, толком не очнувшийся, на пороге Хоныча встречает Лизаров, когда у Кимова пропадает следом дар речи.       – Ага... А чё...это... где Чжека? – собирательное всё-таки как-то формируется и выдаётся абсолютно растерянным вопросом.       Митя ситуацию оценивает, как относительно нейтральную для себя. Он одетый, вроде мало-мальски очухавшийся, но по непонятным для того причинам на него почему-то взираются два ахуевающих зрачка Кимова и моргают не чаще, чем позёвывает сам Лизаров.       – Он в ночную ушёл. Вернётся под утро, – лизаровское спокойствие можно облупливать, как краску на лестничной, у Мити его много. А вот судя по взбудораженному Хонычу, у того, глядишь, прямо здесь и взорвёт. – Может тогда зайдёшь?.. Раз пришёл.       Кимов озирается по сторонам для чего-то, вероятно, утверждаясь в том, что предложение поступило к нему, а не к бабке из соседней квартиры, а затем как-то зависает и выдохом простреливает очередь:       – Чё-можно-да?       – Ну да...       – Лады...
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.