Forget the horror here Forget the horror here Leave it all down here It's future rust and then it's future dust
Комната ожидания. Такая полная и пустая одновременно. Белоснежные стены с цветастыми плакатами, кричащими о вакцинации, монотонный паркет и ряды небольших диванчиков, усеянные редкими посетителями. Всё это сливалось в какое-то неровное пятно, не воспринимаемое мозгом. Пускай так. Ляпис было плевать. Теперь мир представлял собой лишь белый шум, частоты которого она не могла и даже не хотела сейчас воспринимать. Будто выпала из реальности. Утратила контакт с действительностью и целиком погрузилась в себя. Бам! Бам! Шум от пульсирующих сосудов напоминал стук барабана, потихоньку сводя Лазурит с ума. Сколько они уже здесь? Часы, минуты, дни? Ляпис не знает. Бам! Бам! Звук нарастал, заставляя сердце биться быстрее. Она готова была поклясться, что окружающие отчётливо слышат этот грохот, но просто не подают виду. Бам! Бам! — Эй, ты как? — Жемчуг неслышно подсаживается к ней. Ляпис в недоумении смотрит на девушку. Откуда она здесь взялась? — Да на тебе же лица нет! — охает кристальный самоцвет. Разве? Синевласка думает, что заметила бы сползание кожи с её головы. Хотя… Сейчас она не уверена в этом. Слишком погружена в мысли. Внутри, кажется, ничего не осталось. Её душа также пуста, как этот назойливый барабан. — Пойдём, умоешься. Вода помогает. — Пёрл берёт её под руку и ведёт в сторону санузла. «Вода помогает». Как это забавно звучит, учитывая обстоятельства. «Вода помогает». Девушка едва приподнимает уголки губ. Возможно, в какой-то другой Вселенной это и так. Вода в жизни Ляпис лишь бьёт, ранит, уничтожая всё на своём пути. Но никак не исцеляет. Никогда. Лазурит в невпопад переставляет ноги. Почему-то хочется оступиться, упасть, встретившись лицом с начищенным полом. Может, тогда она снова что-то почувствует. Стоит попытаться. Однако на вид тонкие и хрупкие руки Жемчуг не дают рухнуть деревянному телу. Повстанец, да? Наверное, у неё это не в первый раз. Скольких она так выносила с поля боя? Десятки, сотни солдат? Святоша. Ляпис тошнит от этих мыслей. И с каких пор ей не плевать на остальных? — Вот и пришли, — роняет фехтовальщица, осторожно подводя девушку к раковине. Откуда она здесь? Лазурит всё так же не может ответить на этот вопрос. Зачем-то вглядывается в своё безэмоциональное отражение, может, решение там? Как глупо. Синяки под глазами молчат, а треснувшие губы с кровяными подтёками вторят им. — Сама справишься? — подаёт голос Жемчужина. Ляпис тихо кивает. — Я тогда подожду в холле, — неуверенно растягивает девушка, закрывая за собой дверь. Подождёт. Если бы всё зависело только от этого… Синевласка безвольно наклоняется к серебристой сантехнике. На секунду задерживается в таком положении, думая: «А надо ли?». Впрочем, ладонь сама по себе уже тянется к вентилю с синей полоской. Кожу обжигает холодная струя. Интересно, можно ли здесь утопиться? Ляпис касается мокрыми подушечками лица. Пальцы скользят вдоль бровей и задерживаются у висков, массируют это место в надежде возвращения концентрации. Нет. Лазурит не хочет сейчас об этом думать. Не хочет, но почему-то мысли сами возвращаются к этому моменту, преодолевая все выстроенные барьеры. Её увезли. Ляпис отчётливо помнит, как машина скрылась за поворотом, увозя её Перидот далеко-далеко. Похитили её солнце, укатив с ним в метафорический закат. Не будь она уже на земле, то моментально бы рухнула на траву. Тело трясло. В груди что-то ужасно ныло, не давая нормально вздохнуть. Может, ей тоже сломали рёбра? Пробив водяную защиту, похитили самое дорогое. Вместо сердца оставили только холод и пустоту, лишив её лучиков тепла в бесконечной пучине мрака. Ляпис болезненно ёжится, пряча лицо в коленях. Земля стремительно отбирает тепло, вытягивая каждую крупинку энергии из босых ног и голых плеч. Холодно и неуютно. Наверное, так себя и чувствуют отбросы, которыми девушки удобряли почву. Такие же брошенные, оставленные за ненадобностью, ожидают, когда их поглотит грунт, расщепив на кусочки. Лазурит тоже хочет раствориться в породе, лишь бы не ощущать себя такой одинокой. Дальше пробел. Видимо, ей всё же не удалось слиться с природой, потому что она чувствует какое-то движение, а под собой обнаруживает кожаное сидение. Приоткрывает уставшие глаза. Слева сидит Жемчуг, не сводя взгляд с дороги. Магнитола потрескивает какой-то невнятной музыкой, а из приоткрытого окна веет свежестью и едва различимой осенью. — Мы скоро приедем, — как-то слишком тихо говорит Жемчужина, не поворачивая головы. Хочется задать вопрос: «Куда?», но губы не слушаются. Во рту ощущается металлический привкус. «Прокусила», — думает Лазурит, убирая пальцами капельки крови. За стеклом проносятся улочки с миниатюрными домиками. Такие же маленькие, как и весь их Пляжный городок. Где-то промелькнёт рекламная вывеска и быстро ускользнёт, сменившись другой. Всё такое приторно успокаивающее. Некое затишье перед бурей, хотя в душе и так бушует настоящий ураган. Вскоре они останавливаются у большого полукруглого здания. Ляпис не сразу понимает зачем. Жемчуг глушит двигатель и покидает транспортное средство. Лазурит следует её примеру, однако асфальт под ногами начинает ходить ходуном. Вроде машина уже прекратила движение, однако голова девушки будто продолжает куда-то ехать, давя изнутри на черепную коробку. Несколько секунд, чтобы совладать с этим странным ощущением. «Слишком много всего и сразу за это утро», — думает Ляпис. Парковка почти пустая, лишь пара легковых и бело-красный автомобиль. Белый с красным… Почти такой же, как… Девушка жмурится, не веря глазам. Нет, это точно он. Она уверена, именно этот «монстр» утащил её Перидот. Только куда? Ноги непроизвольно разворачивают тело к заинтересовавшему объекту, однако действие прерывает тихий голос, раздавшийся совсем рядом: «Она не там». Этого ей достаточно, чтобы отбросить идею поквитаться с этим существом в дальний ящик. — Идём, — так же полушёпотом произносит Пёрл, двигаясь ко входу постройки. Синевласка послушно следует за ней. Внутри их приветствует улыбчивая девушка со стойки регистрации. Пока Жемчуг о чём-то беседует с ней, Лазурит внимательно рассматривает пол. Так странно ощущать под голыми ступнями что-то кроме травы или досок сарая. Поверхность гладкая, начищенная. «Но такая же холодная», — думает Ляпис. Холодная, как и всё остальное без неё. Внезапно на плечо ложится тёплая рука. Лазурит в слепой надежде поворачивается, но видит лишь Жемчуг. Эмоции девушки скрыты за маской спокойствия, но Ляпис чувствует, как слегка подрагивают её пальцы. Синевласка уже приоткрывает рот, чтобы наконец-то выплеснуть все накопившиеся вопросы, но в ответ получает кроткий кивок, после чего её собеседница двигается по коридору в глубь помещения, подталкивая Лазурь вперёд. Пролеты, лестницы, бесконечные двери. Как она только ориентируется в этой монотонном пространстве? Лишь широкие окна и уверенные шаги Жемчужины помогают Ляпис окончательно не потеряться среди белоснежных стен. Наконец-то они заворачивают за угол и натыкаются на просторную комнату с синими диванчиками. — Присядь, — тихонько произносит Пёрл, указывая на сидения. — Что тебе сказали? Где она? — синевласка больше не может сдерживаться. — Она… Сейчас в операционной. — Жемчуг прожигает взглядом колени. — И? Это же хорошо? Да? Ей же помогут? — Лазурит в надежде смотрит на девушку, но та неуверенно мотает головой. — Я не знаю. Это всё, что мне известно. Сейчас остаётся лишь ждать… Лазурит вновь подставляет лицо под холодную струю. Цепочка событий наконец-то выстроилась, но от этого ничуть не легче. Томительное ожидания выжигает все нервные клетки, словно лесной пожар. Говорят, не бывает безвыходных ситуаций, но зато бывают такие, когда от тебя ничего не зависит. И это сводит Ляпис с ума. Как она может сидеть и ждать, когда выносится приговор для её Перидот? — Хуже уже не будет, — успокаивает себя Лазурит, по крайне мере, очень надеется на это. По лицу неровными дорожками стекают прозрачные капли. Вода или слёзы? Разница небольшая. Боль никак не идёт на убыль. Скапливается, скатывается в огромный комок. Твёрдый, прочный. Такой бы подошёл для основы большого снеговика. От ударов становится лишь прочней, поглощая своей структурой прессованный снег. Нет больше сил его удерживать, и он проминает Лазурит под своим весом. Опустив голову, девушка покидает туалет. Всё такое же приторное и ненастоящее. Как фальшиво… — Ты как? — мягко интересуется кристальный самоцвет, подскакивая к двери. — Лучше… — зачем-то бурчит под нос Ляпис, приподнимая большой палец вверх. Жемчуг настороженно смотрит на неё, но, к счастью Лазурит, больше не предпринимает попыток взбодрить ту. Девушка неспешно занимает своё нагретое местечко. Сидит, прислонившись затылком к стене, невидящим взором смотря в потолок и машинально считая количество квадратов пластика на нём. Глаза потихоньку слипаются, но Ляпис не позволяет себе спать, потому что, а если, а вдруг.***
Проходит вечность, может, две, пока в проёме длинного коридора не показывается человек в белом. Фигура стремительно приближается к ним, отстукивая маленькими каблучками по плитке. Ляпис словно пробуждается от коматозного сна и чуть ли не подпрыгивает на месте. — Миссис Приянка, — шепчет внезапно материализовавшаяся Пёрл. Синевласка кивает, выжидающе смотря на женщину. — Вы сестры Перидот? — сразу вопрошает доктор Махесварен, остановившись перед девушками. — Вообще-то… — неуверенно начинает Лазурит. — Да, это мы, — перебивает Жемчуг, незаметно подмигивая синевласке, чтобы та подыграла. — Документы? Страховка? — обстреливает вопросами женщина. — Так и думала. — Впрочем, ситуация нетипичная, так что можно будет списать на экспериментальную практику, — быстро отчеканивает док, будто заранее подготовила эту фразу. Что-то не так. Ляпис чувствует явный подвох в этой наигранной формальности, хотя, может, все медики так говорят? Однако вид женщины всё-таки выдаёт врача с потрохами. Растрёпанные волосы, едва заметные под тоналкой мешки и застёгнутый на пару пуговиц халат. Усталость и спешка. Что-то явно не так. Лазурит несколько секунд силится, а затем задаёт животрепещущий вопрос: — Как она? — только и срывается с обкусанных губ. — Насчёт этого, — Приянка устало убирает выбившуюся прядку за ухо. — Мне жаль… Внутри всё рушится. Невидимый торнадо настигает город надежды, снося дома веры и желаний под корень. Оставляет под собой лишь уродливые обломки ничего. Обезображенные улицы, всполохнувшее ярким пламенем кафе мечты и разбитые вдребезги машины когда-нибудь погребены под кусками арматуры и поваленными деревьями. На отшибе неярким светом мигает маяк всё будет хорошо, но Ляпис игнорирует сигнал, зная, что и этот прожектор скоро потухнет. На смену приходит отрицание. Лазурит не может поверить сказанному. Нет, такого просто не может быть. Только не так! Не сейчас! Фоном звучат какие-то обрывки фраз: «Выполнили остеосинтез ребра», «Состояние тяжёлое», «Показатели падают», «Держим на ИВЛ», «Как бы не началась пневмония»… Всё это сливается в какую-то бессвязную какофонию, не давая Лазурит сосредоточиться на чём-то конкретном. Снова веет холодом, хотя за окнами солнце только начинает клониться к горизонту. Девушка беззвучно сглатывает комок, кутаясь в своих руках. Внезапно откуда-то взявшийся порыв ветра проскальзывает сквозь едва приоткрытую раму, пробирая своим дыханием до костей. Мурашки вновь покрывают предплечья, заставляя Лазурит вздрогнуть. По закону Павлова, она должна была давным-давно привыкнуть к этому, однако сейчас это кажется таким далёким и смутным. Одиночество и вечный холод — её верные спутники с самого «дня вылупления», вновь настигают её, не смотря на все попытки вырваться из этого замкнутого круга. Всё тщетно. Хочется кричать от отчаянья, но на это попросту не осталось сил. — У вас есть час, после чего мы переведём её в медикаментозную кому — глухо доносится до сознания Ляпис. Слуховые центры усиленно пытаются переварить эту информацию, свыкнуться с ней. Видимо, девушка выглядит в этот момент слишком потерянной, отчего получает дополнительное объяснение в свой адрес. — Это позволит затормозить необратимые процессы… увядания, однако прогнозы не утешительны. Не все выбираются из этого состояния, — подбирает слова доктор Махесварен. — Не все просыпаются… — Не все, — беззвучно повторяет Ляпис, всё ещё пребывая за гранью реального мира. — Простите, но я должна была предупредить вас об этом, — устало массирует переносицу врач, ловя на себе отрешённый взгляд синевласки. Понимает, что это запрещённый приём, но не может с собой ничего поделать и с остатками искренности произносит: — Мы все надеемся на чудо, мисс, — выходит фальшиво. Заученная фраза для безнадёжных случаев противоречит её мировозрению сухих фактов, но, как показывает практика, это лучше, чем ничего. — Прошу за мной, — тут же реабилитируется Приянка, срываясь с места. Ляпис сама не замечает, как её ступни отрываются от бесконечных кусочков плитки и несут её к нужной палате. Поворот за поворотом, коридор за коридором, и она у цели. Заветная дверь, ведущая к ней. Девушка вновь пытается привести рой непослушных мыслей в порядок. Несколько глубоких вдохов и выдохов, однако всё никак не выходит. Крошечной частицей души синевласка всё ещё надеется, что это ужасно затянувшийся кошмар. Небылица, выдуманная её извращённым сознанием, чтобы сжечь нервы дотла. Чёртов сон. Войти туда — означает окончательно согласиться с этой реальностью, погрязнуть в ней навсегда. Ляпис боится. Боится встретиться с ней сейчас. Столкнуться лицом к лицу и принять эту ужасающую действительность. Как бы она не хотела увидеть её хоть одним глазком, утешить и навсегда заключить в своих объятьях, защищая от враждебного мира. Сейчас девушке страшно. Она медлит минуту, а затем протягивает трясущиеся пальцы к двери. Вдох — выдох. Лазурит закрывает глаза, держась за ручку, и мысленно считает до трёх: … Один… Всё будет хорошо. … Два… Ей нужна моя помощь. … Три… Мне нужна она.***
Палата встречает механическим звуком приборов, почти оглушающим своей ритмичностью и искусственностью. Такие же белёсые стены, как и в коридоре, широкое окно, пропускающее через себя рыжие тени, слегка прикрыто рулонной шторой. В центре комнаты покоится одинокая койка, сконцентрировав в себе все страхи и надежды синевласки. Взгляд тут же падает на источник производимых шумов. Бесчисленное количество датчиков, усеянных на груди девушки, почти такое же количество трубок и сиротливая манжетка на правой руке. Лазурит едва не делает рефлекторный шаг назад, ошеломленная таким зрелищем. В груди что-то болезненно сжимается. Слишком тяжело смотреть на всю эту картину. На эту оболочку, оставшуюся от её жизнерадостной Перидот. Отчаянно хочется сбежать, покинуть это ужасное помещение, где царит запах приближающейся смерти, перемешенный со спиртом. Воспалённое сознание вновь рисует далёкую Вселенную, где её Пери в целости и сохранности ждёт не дождётся, когда Ляпис наконец-то вернётся в их уютный амбар. Они приготовят ароматное рагу с двумя веточками розмарина и засядут за просмотр своего любимого сериала. Тёплый плед, приглушённый свет и мягкий диван. Синевласка буквально чувствует каждой клеточкой тела правильность этого мира. Вот уже Дот протягивает руку с пультом, чтобы включить новую, только что вышедшую серию. Специальный эпизод для идеального вечера. Только для них… — Ляпис, — хрипло доносится из чертог далёкой реальности. Лазурит машинально ёжится от столь резкого изменения атмосферы. Только что созданная фантазия рушится под острыми силуэтами капельниц. На смену пузатому телевизору приходит массивный аппарат ИВЛ, а рука с пультом превращается в исколотую катетерами конечность. Пульсоксиметр неровно подрагивает на слабом пальце, пытающемся дотянуться до синевласки. Ляпис моментально подлетает к кровати, обвивая кистями худую руку. — Я здесь… Рядом, — нежно шепчет она, едва сдерживая захлёстывающий ком накопившихся эмоций. Такая холодная, бледная и угасающая. Из неё будто выкачали инжекторами всю жизнь. Отобрали ресурсы для дальнейшего существования и оставили гнить в тихой пустоши. Но, в отличии от экосистемы Земли, у Перидот совсем нет того бесконечного времени на залечивание ран. Нет сил. Сравнение с Детским садом ужасно, но Ляпис не может выкинуть из головы это кошмарное видение. Сейчас она как никогда видит всю жестокость их матриархального общества. Никакая самоцветная война не сравнится с тем, что несут за собой колонии. С тем, что влечёт за собой их народ. Прятаться поздно, не прятаться поздно. Никакие меры больше не помогают скрыться от жестокой правды. Волшебной лазейки нет. Выхода тоже. — Мы вырастим море подсолнухов, — заплетающимся от слёз языком внезапно выдаёт Лазурит. Обугленное сознание собирает оставшийся от надежды прах и превращает его в ворох отчаянных обещаний, которые девушка одно за другим нашёптывает на ушко Перидот. — Всё будет хорошо… Вот увидишь… Мы сходим в пончиковую, скупим всё, чтобы попробовать каждый вкус по несколько раз и наконец решить, какой лучше. Я научу тебя плавать, да так, что сама Аметист обзавидуется. И мы обязательно отыщем те заветные суккуленты, что ты мне показывала. Обещаю… — Ужасно першит в горле от невыносимой боли. — Только, пожалуйста, держись… — начинает тихо всхлипывать синевласка. Ладони едва ощущают лёгкое, почти невесомое прикосновение потрескавшихся пальцев. — Не надо, — просит Перидот и повторяет фразу Ляпис. — Всё будет хорошо… Голос ужасно хрипит, каждое слово даётся с величайшим трудом. Пери силится открыть глаза, чтобы хоть раз заглянуть в лицо Лазурит. В последний раз раствориться в её бесконечном океане синевы и мягких губах. Но не может. От света даже в такой охваченной сумраком комнате ужасно болит голова, разрывая на части последние крупицы стойкости. Удаётся уловить лишь неровные очертания контуров, прежде чем роговицы окончательно покрываются белой дымкой. Глаза закрываются. Вновь мрак, окутывающий со всех сторон, и лишь голос Ляпис не позволяет утонуть в последнем бесконечном кошмаре. По комнате разносится холод. Приближающаяся осень даёт о себе знать неприятной сыростью, оседающей в слабых лёгких Дот. На секунду в воздухе, кажется, проносится мимолётный аромат листвы и кленового пирога. Синевласка вдыхает полной грудью, стараясь уцепиться за столь далёкий кусочек их беззаботной жизни, однако наваждение тут же пропадает, сменившись всё тем же запахом лекарств. Они всё ещё здесь. Грудная клетка Перидот продолжает наполняться очищенным кислородом, мерно поднимаясь и опускаясь. Её Перидот здесь. Лазурит вытирает слёзы тыльной стороной ладони лишь для того, чтобы с очередным потоком эмоций броситься на шею девушки. Пери болезненно шипит, но не разрывает объятий. Рука аккуратно гладит острые плечи, пересчитывает шейные позвонки и зарывается в копну пшеничных волос. «Такая крохотная», — в очередной раз отмечает для себя Ляпис, проводя пальцами по впалой щеке. «Но такая сильная», — проносится следом. — Пожалуйста… Говори… — кривится Перидот в едва слышимой просьбе. Чернота с каждой секундой лишь сильнее утягивает её на дно в свои холодные объятья, поглощая слова, на которые едва хватает сил. Ляпис послушно кивает. Она говорит обо всём. О солнце, амбаре и морпах. Об океане и шуме волн, о лесе и тёплом песке. Говорит и об их любимом сериале, и о самой Перидот. У Лазурит сохнет в горле, немеет язык, но она продолжает что-то тихо нашёптывать. Лишь бы Пери не снились кошмары, лишь бы Дот знала, что Ляпис рядом. Останется с ней до конца, не улетит, гонимая страхом, в слепых попытках скрыться от прошлого. Больше нет. — Мне страшно, — тихо признаётся Перидот, а потом заходится в кашле, и что-то неприятно хлопает, будто рвется, и Ляпис видит тонкую нить слюны, вытекающую у неё изо рта. — Я не хочу… Не хочу видеть тебя такой… Мёртвой… Не хочу… Пожалуйста. — Кроха отчаянно цепляется за плечо синевласки. Неловко нащупывает шею и поднимается выше, к губам. Ляпис вздрагивает. Лицо искажается в агонической муке, пока сердце обливается кровью. «Только не так», — отчаянно проносится в голове. «Пожалуйста», — молит синевласка, будто кто-то сможет услышать. Грудная клетка предательски давит, саднит по внутренним органам, вспарывая «мешок со слезами». — Прошу, улыбнись, — едва выговаривает девушка, болезненно морщась от каждого слова. — Я так редко вижу твою улыбку, настоящую, искреннюю. — Дыхание на минуту выравнивается, позволяя сказать фразу почти идеально, пока очередной толчок аппарата не загоняет воздух обратно в травмированные лёгкие. Подушечки пальцев подрагивают, задевая влажные щёки, обжигаются тёплым дыханием, но всё так же касаются мокрого лица. Едва ощутимое движение, Едва поднятые уголки губ, Едва не затопившие комнату слёзы…